Текст книги "Лучшее и любимое"

* * *

Юноша вышел за пределы города и пошел по долине, которая раскинулась вокруг Аль-Зинжа. Он вдыхал ароматный воздух, зная, что скоро ему придется дышать только холодным разреженным воздухом гор. Он торжественно ступал по мягкой траве, зная, что вскоре под его ногами будут лишь острые камни…

Он не думал, что будет делать в горах. Может быть, замерзнет, а может быть, Мара прилетит за ним и отнесет в свою пещеру, где они встретятся с Нао-Ми…

– Лишь бы у ведьмы была одна пещера… – прошептал Но-Веар, когда вступил на голые камни. Теперь ему предстоял долгий и тяжелый путь. Но юноша не боялся. Он теперь не боялся ничего. Ни таинственных гор, ни злобной Мары. Ведь он знал, что где-то в одиночестве и страхе перед неведомым страдает его любимая!

Но-Веар решительно рванулся вверх.

– Я найду тебя! – крикнул он безмолвным вершинам. – И мы будем вместе!.. Ты не одинока, Нао-Ми! Я иду к тебе…

И орлы закружились в вышине…

* * *

Он долго карабкался по горам. Пологие подъемы сменялись крутыми, а крутые вдруг обрывались ущельями… Но-Веар ободрал кожу на руках и ногах, он задыхался из-за разреженного воздуха, но не переставал идти… спотыкаться… ползти… Иногда силы покидали его, и Но-Веар забывался где-нибудь среди камней, но вскоре холод пробирал юношу до костей. Тогда Но-Веар поднимался и шел дальше, дальше, дальше!..

Он не следил за временем. Иногда солнце заходило, и Но-Веар сжимался в маленький комок, чтобы сохранить хоть немного тепла и не превратиться в камень, подобный тем, что валялись повсюду. А потом солнце всходило, и Но-Веар снова отправлялся в путь, к полудню изнемогая от его жестоких лучей… Но-Веар не знал, сколько раз солнце заходило и всходило. Он просто шел. И вот однажды он увидел на самой вершине высокой горы вход в пещеру…

Сердце юноши тревожно забилось.

– Это пещера Мары! – сказал он уверенно и, несмотря на почти отвесные скалы, пополз вверх.

Он хватался за каждый выступ. Руками, ногами, зубами!.. Камни равнодушно рвали его одежду, его кожу… Но-Веар ничего не замечал. Перед его глазами был только последний уступ, тот, что на самом верху, у входа. Последний взмах рукой, и юноша сел на краю, глядя в темноту пещеры…

* * *

– Кто там? – раздался из глубины пещеры слабый, дрожащий от страха голос.

– Это я, Но-Веар… – как можно спокойнее ответил юноша, хотя его сердце билось так, словно хотело разорвать грудь.

Он шагнул в пещеру и через несколько секунд, когда глаза привыкли к полумраку, увидел Нао-Ми. Девушка сидела в углу пещеры, обхватив колени руками и дрожа. В ее широко раскрытых глазах застыл невыразимый словами ужас.

– Ты не Мара? – прошептала Нао-Ми, увидев на фоне светлого входа силуэт юноши.

– Нет… – Но-Веар ласково улыбнулся и тихо подошел к Нао-Ми.

Вздох облегчения вырвался у принцессы. Ужас пропал из ее глаз, остался только страх.

– А я думала, что пришло мое время… – сказала Нао-Ми.

Но-Веар присел рядом с девушкой.

– Кто ты? – снова спросила она.

– Меня зовут Но-Веар, – повторил юноша. – Я пришел к тебе из Аль-Зинжа…

– Аль-Зинж… – тихо сказала Нао-Ми. – Когда-то я тоже там жила. Кажется, что с тех пор прошла вечность, и моя жизнь в городе теперь кажется чем-то нереальным, словно ее никогда и не было, а я всегда сидела в этой пещере и дрожала от страха в ожидании Мары…

Нао-Ми внимательно посмотрела на юношу и вдруг улыбнулась. Неловко, неумело, словно никогда раньше этого не делала.

– А я помню тебя! – сказала Нао-Ми. – Когда-то давным-давно ты тоже был моим женихом…

– Это было всего лишь несколько дней тому назад, – сказал Но-Веар.

– Да? – удивленно спросила Нао-Ми. – Так странно… Да, я что-то вспоминаю. У меня было четыре жениха… Как их звали? Ах, да! Гвоботаст, Лавас, Вталас и Ниеназ… Каждый из них предлагал мне что-то… – Нао-Ми вдруг грустно рассмеялась, а на ее глазах засверкали слезы. – Каждый из них предлагал мне что-то… Сейчас я даже не слишком хорошо помню что… Что-то жалкое… С высоты этой горы, из этой пещеры все кажется таким жалким!..

Принцесса положила руки на колени, а голову на руки. Она смотрела на вход в пещеру, и слезы катились из ее глаз.

– А ты? Ты ведь тоже мне что-то предлагал? – вдруг спросила Нао-Ми. – Я не помню… Что?..

– Любовь… – просто сказал Но-Веар.

– Любовь? – переспросила Нао-Ми. – А что это такое?

– Я не знаю… – пожал плечами Но-Веар и улыбнулся. – Но это то, что привело меня сюда…

– Да?! – принцесса встрепенулась. – Я так удивилась тому, что вместо Мары пришел ты, что забыла спросить… Я забыла спросить: зачем ты пришел? Разве ты не знаешь, что Мара никого не выпускает из своих лап? Когда она принесла меня сюда, то сказала, что вернется и поглотит меня, когда придет мое время. С тех пор я только жду, жду, жду… И страх непрерывно сжимает мое сердце… Неужели ты не знаешь, что от Мары невозможно спастись?..

– Знаю, – кивнул Но-Веар. – Я пришел просто чтобы быть рядом с тобой, когда придет Мара. Чтобы тебе не было одиноко, чтобы ты не боялась. Просто чтобы быть рядом…

– Это и называется любовью? – спросила Нао-Ми. Ее глаза были широко раскрыты, но страх из них куда-то пропал.

– Наверное, – снова пожал плечами Но-Веар.

– Тогда почему там, в Аль-Зинже, ты не объяснил мне, что за дар предлагаешь?! Если бы я знала, то неужели бы хоть секунду сомневалась?! По сравнению с твоим даром то, что предлагали Гвоботаст, Лавас, Вталас и Ниеназ – никому не нужный мусор!

– Но в городе тебе не нужна была любовь. В Аль-Зинже гораздо важнее богатство, слава, власть и знания…

– Как может быть важнее то, что не спасет тебя от одиночества и страха?! – искренне изумилась принцесса.

– В городе ты даже не обратила внимания на мой дар… – ответил Но-Веар.

– Ты должен был дать его силой! – закричала принцесса. – Ведь ты знал, что предлагаешь!

– Любовь не приемлет насилия, – спокойно сказал Но-Веар. – Любовь просто ждет, чтобы ее выбрали. Она не претендует ни на что. И она никогда не упрекнет нас за наш выбор… И я был бы рад за тебя, кого бы ты ни выбрала тогда, на городской площади… – Но-Веар неловко улыбнулся. – Прости за бессмысленное сейчас любопытство, но… мне очень интересно: кого ты все-таки выбрала тогда?

– Кого?.. – словно эхо, переспросила Нао-Ми.

– Да, кого? Ты не успела сказать, потому что… Так кого? Гвоботаста? Лаваса? Вталаса? Ниеназа?

– Я не помню… – ответила Нао-Ми. – Но зато я сейчас поняла одну вещь: кого бы я ни выбрала тогда, мой выбор носил бы только одно имя – Мара!.. Рано или поздно она бы пришла за мной, с кем бы из них я не была…

В пещере вдруг стало темнеть.

– Что это? – спросил Но-Веар.

– Не бойся, это просто солнце заходит… – улыбнулась Нао-Ми.

– А ты очень смелая! – улыбнулся в ответ Но-Веар.

– Нет, просто я уже давно здесь… Скоро станет совсем темно и холодно… – Нао-Ми уже не могла разглядеть юношу, а он почти не видел ее. – Наверное, Мара – это как ночь. Просто становится темно и холодно. Навсегда…

Но-Веар почувствовал, как девушка задрожала. Он подсел совсем близко и взял ее за руку. Через минуту солнце село, и пещеру заполнила непроглядная тьма.

– Разве ты не знаешь, что у любой ночи есть звезды? – спросил Но-Веар и погладил дрожащую руку девушки. – Пойдем…

– Куда?! – испуганно откликнулась Нао-Ми.

– Пойдем… – повторил Но-Веар и встал, потянув принцессу за собой. Он на ощупь пробрался к выходу из пещеры. Они вышли на уступ. – Смотри!..

Нао-Ми подняла взгляд. Все небо было усыпано яркими звездами.

– Как красиво… – сказала принцесса. – В пещере я не видела их. Я просто сидела и дрожала, стараясь хоть немножко согреться и не кричать от страха…

– Да, становится холодно, – сказал Но-Веар. – Давай, я согрею тебя!

Они сели на камень у входа в пещеру, и юноша крепко обнял Нао-Ми. Они грели друг друга и смотрели на звездное небо.

– Мара очень похожа на темное ночное небо, – вдруг сказала Нао-Ми. – Только без звезд. Днем она похожа на кусок непроглядного мрака. И днем она очень страшная. Потому что мрак очень пугает, когда вокруг – яркое синее небо и солнце…

– Что она сказала тебе? – спросил Но-Веар.

– Что мне надо будет войти в нее… когда придет мое время…

– Ты боишься?

– Сейчас почти не боюсь. Еще недавно ужас сковывал меня, словно свинец… Да, словно в меня залили расплавленный свинец, и он постепенно застывает, сковывая меня… Я не чувствовала холода, я не чувствовала твердых камней и боли от затекших ног и рук. Я чувствовала только всепоглощающий ужас! Но пришел ты и принес то, что уничтожает страх… Как я собиралась жить без любви там, в Аль-Зинже?! А ведь я могла бы так и не узнать, что это такое! Может быть, ее там почти и нет?

– Есть. И она всегда терпеливо ждет, чтобы мы ее выбрали. Просто в городе она кажется ненужной, и мы выбираем что-то другое…

– Теперь я совсем не боюсь Мары, я благодарна ей! – горячо сказала Нао-Ми и крепче прижалась к Но-Веару. – Если бы не она, я бы никогда не встретилась с тобой. И ты бы не принес мне своего дара…

– Ты приняла его? – спросил Но-Веар.

– Да, – ответила Нао-Ми. – Еще недавно в моем сердце были только одиночество и страх. Сейчас их нет. А ведь они – очень могучие воины… Их никто не может прогнать, кроме… любви. Значит, в моем сердце сейчас только любовь. Я приняла твой дар…

– А сможешь ли ты теперь давать любовь? – Но-Веар смотрел в глаза любимой девушки, в которых светилось что-то глубокое и яркое, совсем не похожее на простое отражение звезд.

– Наверное… – Нао-Ми вдруг задумалась. – Знаешь, я подумала, что там, в городе, вся наша жизнь – это попытка избавиться от этих двух врагов в сердце: от страха и одиночества. И мы предаемся другим могучим воинам… Они кажутся нам могучими. Там, в городе… Мы нанимаем богатство, но оно вскоре становится верным союзником страха, мы бросаемся к славе, но она становится лучшим другом одиночества, мы бежим к власти, но она тут же падет ниц перед страхом и становится его верным слугой… Тогда мы обращаемся к знанию. Это самый могущественный воин. Он может победить даже страх! Но знание говорит, что мы вечно одиноки… Так эти два могучих воина, одиночество и страх, побеждают всех наших наемников, становясь лишь сильнее…

– Да, только любовь побеждает этих двух непобедимых воинов… – откликнулся Но-Веар. – В сердце не остается и следа от страха и одиночества, когда туда входит любовь… Но сможешь ли ты теперь давать ее?.. – повторил свой вопрос юноша. – Это очень важно. Ведь тот, кто не дает любовь, теряет ее! Можно брать богатства и не делиться ими, можно захватить власть и накопить знания, но нельзя получить любовь и не давать ее другим…

– Но я люблю тебя! – воскликнула Нао-Ми.

– Ты возвращаешь мне любовь, которую я тебе дал, – возразил Но-Веар. – Это хорошо, ведь большинство людей не способны даже на это… Это хорошо, но этого не достаточно для того, чтобы любовь осталась в сердце…

– Я понимаю… – Нао-Ми грустно посмотрела в даль. – Сейчас во мне все поет. Ты обнимаешь меня и кажется, что я готова полюбить все вокруг! Эти звезды и скалы, эту пещеру и горных орлов, спящих в своих гнездах… Всех! Сейчас я готова дарить любовь каждому! Просто, кроме тебя, здесь никого нет…

– Ты готова дать свою любовь всем? – переспросил Но-Веар.

– Да!.. – Нао-Ми подняла голову и громко закричала в ночь. – Все-е-е-м!!!

– Тогда полюби Мару! – вдруг сказал Но-Веар.

– Мару?! – воскликнула девушка.

– Да, Мару, – утвердительно кивнул юноша. – Ведь если ты не полюбишь и ее, то, как только она появится…

– Страх вернется в мое сердце… – закончила Нао-Ми и опустила голову.

– Да, – улыбнулся Но-Веар. – Ты все понимаешь… А когда вернется страх, уйдет любовь, и ты снова будешь одна… Страх и одиночество. Два великих воина, даже побежденные, не сдаются сразу…

– Да, я понимаю… – снова сказала девушка и вдруг звонко рассмеялась. – Но сейчас, когда ты рядом, я готова полюбить даже всех ведьм на свете! И, конечно же, я люблю и Мару. Ведь она принесла меня сюда, где я встретила тебя!.. Конечно, я люблю ее! Пусть она приходит, когда захочет! Я только улыбнусь ей и скажу: «Ты можешь забрать меня, а можешь оставить! Теперь мне все равно! Потому что теперь я не в твоей власти! Ты больше не сможешь поглотить меня, потому что меня уже поглотила любовь!.. Я сама поглощу тебя!..»

Но-Веар засмеялся, видя, как его любимая воинственно размахивает руками и кричит в темноту. Юноша прижал Нао-Ми к себе. Она прильнула к нему и заговорила спокойнее.

– Да, я больше не боюсь Мары! Я готова полюбить и ее. Только где она? Пусть приходит прямо сейчас, и я поделюсь с ней твоей любовью…

– А не своей?

– Пока в основном твоей, – серьезно ответила Нао-Ми. – Наверное, та любовь, которую ты мне подарил, станет и моей, когда я поделюсь ей с кем-то!.. И, раз ты этого хочешь, я поделюсь ей с Марой! Где ты, темная ведьма?! Я люблю тебя!.. Где ты?!

– Я здесь, – вдруг раздался голос откуда-то из ночи.

Но-Веар и Нао-Ми посмотрели вперед и увидели, что в одном месте не было звезд. Только сгусток мрака.

– Тебе пора, принцесса!.. – снова раздался голос. – Твое время пришло.

Кусок тьмы колыхнулся и придвинулся ближе к уступу, где сидели юноша и девушка.

– Кто это рядом с тобой? – казалось, голос Мары зазвенел от удивления.

– Я Но-Веар! – ответил юноша.

– Но-Веар? – переспросила Мара. – Зачем ты здесь? Твое время еще не пришло…

– Я хочу быть рядом с любимой…

– Любимой? – Мара была уже на уступе. Теперь ее можно было видеть, потому что она была чернее ночи. – Ты все равно ничего не сможешь изменить. Я забираю всех, за кем прихожу… Ты ничего не сможешь сделать…

– Я уже сделал… – Но-Веар улыбнулся и посмотрел на девушку, сидящую рядом. Нао-Ми смотрела на него, и в ее глазах не было и капли страха. Но-Веар встал и Нао-Ми встала вместе с ним. Они держались за руки.

– Я уже сделал! – повторил Но-Веар.

– Я больше не боюсь тебя, Мара! – сказала Нао-Ми. Она не отрываясь смотрела на своего возлюбленного. – Ты не сможешь поглотить меня, даже если поглотишь…

– Твое время пришло, принцесса… – упрямо повторила Мара и стала медленно надвигаться на девушку.

Нао-Ми так и не взглянула в сторону Мары. Девушка не отрываясь смотрела на Но-Веара. Юноша держал Нао-Ми за руку и улыбался. А с другой стороны неумолимо надвигалась темная Мара…

– Пока мы любим, нет страха, нет одиночества, нет Мары, – сказал Но-Веар.

– Я знаю, – ответила Нао-Ми и улыбнулась. Потом она, не поворачивая головы, подняла вторую руку и протянула ее в сторону приближающейся тьмы. Рука прошла сквозь нее, и мрак заколебался, а потом вдруг взорвался ослепительным светом!

Но-Веар на мгновение зажмурил глаза. Потому что теперь за спиной девушки вместо темного пятна сиял ослепительный сгусток света!

– Я знаю, – повторила Нао-Ми. – Нет Мары…

Девушка медленно отпустила руку Но-Веара и, не отрывая от него глаз, полных любви, шагнула в свет… Чтобы увидеть мир, где нет страха, где нет одиночества…

* * *

Но-Веар стоял на высокой горе, рядом с опустевшей пещерой. Светало, и густой свет, еще недавно бывший непроницаемым мраком, уже не резал глаз.

– Кто ты, Мара? – спросил Но-Веар.

– Сейчас я не Мара, сейчас меня зовут Рама, – сказал голос.

– Кто ты? – повторил юноша.

– Я – дверь, – свет колыхнулся в ответ. – Для кого-то я прихожу, как свет, и тогда меня зовут Рамой, а для кого-то, как мрак, и тогда меня называют Марой…

– Зачем же ты приходишь в Аль-Зинж?

– Чтобы люди научились любить… К тем, кто научился любить, я прихожу, как Рама, ко всем остальным – как Мара…

– Рама… – тихо сказал Но-Веар. Он посмотрел на светящуюся дверь. – Значит, в тебя, как в Раму, входят только те, кто полны любви?

– Да…

– А те, что входят в тебя, как в Мару?

– Страх и одиночество… Мара питается страхом… Когда я мрак, я наполняю сердце тех, кто входит в меня, страхом и одиночеством, а потом отправляю их обратно в город, чтобы они еще раз попытались научиться любить…

– Да, только там, где есть любовь, нет страха и одиночества, – словно для себя самого повторил Но-Веар. – Значит, сейчас, пока ты свет, пока ты Рама, там, за тобой, мир любви?

– Да…

– Могу я войти в тебя? – Но-Веар протянул руку в сторону светящейся двери.

– Нет, твое время еще не пришло! – сказал голос. – Возвращайся в город Аль-Зинж и учи людей любви!

– Хорошо… – сказал Но-Веар. Он немного помедлил, а потом подошел к уступу, чтобы начать обратный путь в город. Он сел на край скалы, повернулся и спросил:

– А когда ты придешь за мной, ты придешь, как Рама или как Мара? Как свет или как мрак?

– За тобой я приду как Рама… – прозвучал неземной голос из самой глубины светящейся двери, и Но-Веару послышалась в этом голосе ласковая улыбка. – Конечно, если ты не разучишься любить…

февраль 2004

Вкусняшки из чашки

– Все еще титьку мамину сосешь? – спросил Велька.

Бывают такие ребята, которым не терпится сказать гадость. Причем не важно, какие это будут слова по смыслу, может быть, даже очень хорошие. Главное сказать их так, чтобы получилась гадость.

У Вельки это выходило хорошо.

Дети во дворе притихли и посмотрели на Горьку.

– А что? – спросил тот. – Вы, разве, нет?

– Может, и сосем иногда, но мы все уже вкусняшки ели. Правда, ребята? А ты – нет. Я точно знаю, даже и не ври.

– Не ел, – признался Горька. – Ну и что?

– А то, что ты, значит, младенец, а мы взрослые. И как с тобой играть после этого?

Горька смущенно огляделся, ища поддержки.

– Ты не обижайся, но Велька прав. Родители говорят: «дети становятся взрослыми, когда вкусняшки попробуют». Я уже давно их попробовал. На прошлой неделе даже.

– И я.

– Ага…

Ребята закивали, подтверждая, что все они уже кушали вкусняшки.

– Так что иди отсюда, и пока не станешь взрослым, не приходи с нами играть, – заключил Велька.

Горька отошел от песчаного холма, где еще минуту назад вместе со всеми рыл ходы в мокром песке и лепил крепости для своих солдат. Его место занял Велька.

– С кем сегодня сражаемся?

– С драконом. Он живет вон в той пещере. Мы все собираем войско, а потом идем его побеждать.

– Да, он уже сто человек сжег! – Мальчик, ответственный за «дракона», крутанул колесико зажигалки, и очередная веточка-воин погибла в неравном бою.

– У него иногда искра проскакивает, а огня нет. Видимо, в горле пересыхает.

– Да, в этот момент его и надо победить…

Горька смотрел-смотрел, а потом повернулся, и, на ходу глотая слезы, побежал домой.

– Мама! Мама!..

– Что, проголодался? Сейчас, сейчас… – Мама сосредоточилась, и ее груди наполнились. – Давай, кушай. Я сегодня с утра в хорошем настроении, молоко будет сладким.

– Мама, я не хочу титю! Я хочу вкусняшек! – выпалил Горька.

– Что?.. – Мамины груди тут же спали. – Эй, пап, иди сюда, слышишь, что сынок говорит?..

– Слышу. – Папа вышел в коридор.

– Во дворе все уже кушали вкусняшки. Меня дразнят! – Горька шмыгнул носом и посмотрел на папу. – Говорят, что не будут со мной играть, пока тоже не стану взрослым. А взрослым становятся, когда покушают вкусняшки!..

– Как рано их стали теперь давать, – поморщился папа. – Я, помню, до десяти лет мамку сосал. Или до двенадцати…

– Когда это было? К тому же ты в селе жил… Делать-то что будем? – Мама озабоченно гладила сына по волосам.

– Конечно, накормим, куда деваться? Раз теперь так принято. Будем играть по общим правилам. Еще не хватало, чтобы моего сына дразнили, а у него комплексы от этого появились какие-нибудь. В пять лет вкусняшками кормить – значит, в пять лет.

– Соседскому Диньке только-только четыре исполнилось, а его уже подкармливают…

– Тем более… Решено, завтра, на выходные, будут у тебя вкусняшки! – заключил отец. – Мать, не помнишь, где у нас чашка для них?

– Да ладно, обязательно что ли в этом антиквариате глиняном? Пусть из новой керамической тарелки ест.

– Э, нет! Вкусняшки должны быть из чашки! И никаких возражений! Мой отец из нее кормил, и я буду из нее кормить. Ну, ты же знаешь, где что у нас в доме хранится? Такая белая, с маленькими цветочками?..

– Знаю, в кладовке, на верхней полке.

– Хорошо, я найду… – Папа исчез за дверью кладовки.

– А я тогда в магазин сбегаю… – Мама накинула платок и вышла.

Горька немного постоял в коридоре, потом улыбнулся и пошел в свою комнату.

Ждать завтрашнего дня и обещанных вкусняшек.

В супермаркете было людно. Конец недели, и все набирали полные корзинки на выходные. Кто-то готовился к субботнему завтраку на траве, а кто-то просто любил вечером пятницы покушать от пуза…

Мама Горьки зашла по делу. Обычно она брала еду в маленьком магазинчике под домом, но теперь нужен был товар, который бывает только в крупных супермаркетах. Редкий товар.

Она быстро прошла между большими отделами с разделанными тушами взрослых вкусняшек и оказалась у маленького прилавка. Взяла одну упаковку, потом, подумав, вторую, от другого производителя, и, не отвлекаясь на рекламу и яркие этикетки, направилась к кассе.

Дома она застала мужа на кухне. Он любовно мыл старую чашку.

– Вот, купила… – сказала женщина и бросила на стол две пачки герметично упакованных вкусняшек для детей. – Как раз в твою чашку влезут. Выбирай. Взяла на всякий случай две…

– Что? Ты хочешь кормить нашего сына дохлыми вкусняшками?! – Отец брезгливо взял упаковку, потом вскрыл и вывалил на стол с полдюжины сморщенных детенышей вкусняшки. – Еще и вяленых!

– А каких тебе надо? Может, ты живыми хочешь накормить?

– Конечно! Только живыми, как положено.

– Да не смеши! – испугалась жена. – Кто же сейчас живыми вкусняшками детей кормит? Это же варварство!

– Это традиция, мудрая и правильная. Человек становится взрослым не от того, что он чего-то съедает или не съедает, а от того, что понимает, в каком мире он живет. Понимает, что это мир боли и жестокости. И он должен или принять это, или отвергнуть. Вот от чего взрослеют, а не от еды… Ты посмотри на них!..

Женщина взглянула на стол. Рты вяленых вкусняшек растянулись, и казалось, что это улыбки. Глаза вылезли и казались просто нарисованными.

– Ну и что поймет наш сын, когда съест это? Просто вкусная жирная еда. Все равно, что молоко из маминой тити, только твердое и из чашки. А вот когда он увидит живых маленьких вкусняшек, возьмет их в рот, почувствует, как они пищат и борются, когда их давят зубами… Вот тогда он по-настоящему станет взрослым.

– Меня родители кормили мертвыми, из магазина, а не живыми.

– Потому что для девочек это не обязательно уж лет сто…

– Вот именно! А сейчас и к мальчикам с ритуальной чашкой пристают только последние… Надеюсь, ты не всерьез все это говоришь?..

– Еще как всерьез. Посмотри, есть среди нас взрослые? Не по годам, а по делам. Не по паспорту, а по сути? Нету! Одни инфантильные полудети, полуженщины. А почему?! Я вот думаю, что отчасти, потому что мы забываем обычаи предков. И один из них – первое кормление ребенка живыми вкусняшками. А не этим вяленным дерьмом!

– А по-моему, это цивилизованность, а не инфантильность…

– Э, нет! Не надо путать. Цивилизованность – она осознанная. А когда тебе не дают выбора, а самое главное – когда ты сам отказываешься от сознательного выбора – это инфантильность. Я хочу, чтобы мой сын стал взрослым. Жаль, что сейчас древний обычай превратился в формальность, и от того его проводят слишком рано… Хотя, с другой стороны, дети в городе быстрее растут, а значит…

– Вот именно, не забывай, что мы в городе! – женщина вдруг всплеснула руками и вроде с облегчением добавила: – Да и где ты, интересно, возьмешь живых вкусняшек?..

– А вот это – моя забота. Все-таки, я еще не совсем забыл родную деревню…

Вечерний поезд оказался не таким пустым, как предполагал отец Горьки. Наверно, кто-то на выходные еще навещал стариков, не желавших переезжать в бетонные квартиры. И это радовало.

– Мои уже давно… – вздохнул мужчина. – Жестокий мир, жестокие законы…

За окном побежали деревья, а в душе – воспоминания.

Только глубокой ночью удалось заснуть, а рано-рано утром мужчина вышел в поле.

Да, прямо в поле. Станция – одно название: покосившаяся деревянная конструкция, поезд, остановившийся на две минуты…

– А ведь когда-то здесь даже касса была… – Мужчина постоял рядом со сломанной скамейкой, подождал, пока растает вдали последний гудок поезда.

И нахлынула тишина…

Потом, убедившись, что шумное железное чудовище исчезло, вновь застрекотали кузнечики.

Отец Горьки сбросил оцепенение и пошел через поле.

Когда-то в этом месте была большая деревня. Сейчас – нет. Дома опустели, осели и исчезли. Теперь здесь частная ферма. Неплохая, зажиточная. Может, потому что от города недалеко.

Поля закончились, и начались луга с пасущимися вкусняшками.

Мужчина подошел ближе. Как же давно он не видел этих меланхоличных, с трудом передвигающихся существ. Не видел живыми, понятное дело…

Лапки на груди вкусняшек совсем не помогали двигаться. Они служили для общения, для ухаживания, но не для передвижения. Мало кто из людей не умилялся, когда взрослая вкусняшка хлопала своими маленькими лапками, так похожими издалека на человеческие ладони.

Вкусняшки передвигались, изгибая нижнюю часть туловища, длинную и сужающуюся к концу. Специальные железы выделяли смазку, облегчавшую скольжение по траве.

Находились любители этой слизи. Она плохо хранилась, и продавалась обычно в консервах: «Вкусняшки в собственном соку», «Вкусняшковые тянучки»…

Передняя часть тела поднималась над землей где-то на метр, иногда на полтора.

Морда располагалась чуть выше лап, и чем-то напоминала детские рисунки: продолговатый овал, в котором улыбка, нос и два глаза. Так и у вкуснящек: казалось, что они всегда радостно улыбаются, пережевывая свою траву. А глаза с длинными ресницами хоть и казались глупыми, при этом были удивительно красивыми.

– Ого, какая здоровая! – вслух восхитился отец Горьки, подходя к воротам фермы. – Тонны полторы?

– Тысяча семьсот кило, без малого! – гордо ответил фермер. – Только это самец… Из города?..

– Да, по делу.

– Ну, заходи. Сейчас завтракать будем.

– Да нет, спасибо. Мне домой надо быстрей вернуться, сыну обещал. Понимаете, ему пора вкусняшек… из чашки…

– Хм? Ну, это не к нам. Это в супермаркет или в детское питание. Мы взрослых выращиваем. И даже не забиваем, это на фабрике уже…

– В том-то и проблема, что мне бы живых…

– Серьезно? Для сына?..

– Да.

– А, ну ради такого дела! У меня тут молодняк как раз народился, пошли, коль не шутишь! Но сначала – завтрак! Не дело это, не накормить гостя…

В хлеву было темно.

– Это не для экономии, – пояснил фермер. – Тут у меня родильное отделение. Ты сам в деревне жил, знаешь, какие они пугливые становятся, когда из них мелочь эта лезет. По сотне от каждой, а выживает – по пальцам пересчитать… Смотри, смотри!..

После обильного и очень вкусного завтрака из свежих овощей, гость из города перестал торопиться и теперь с интересом разглядывал огромную вкусняшку, лежащую на боку.

Вскоре глаза привыкли к полумраку, и отцу Горьки удалось разглядеть новорожденных. Они ползали по материнскому боку, пищали и радостно слизывали прозрачную слизь. Каждый малыш был величиной с полпальца и очень похож на мать, уменьшенную в несколько тысяч раз: такое же червеобразное тело с «личиком» на конце передней части. Только лапок еще не было. Они появлялись много позже, перед первым спариванием.

– Давай, я тебе наберу, сколько хочешь… – Фермер стал сгребать в коробку маленьких вкусняшек. Они тревожно запищали, и мать недовольно зашевелилась.

– Зачем столько?! Мне бы пяток, чтобы в чашку влезли…

– А, «вкусняшки из чашки»? Помню, помню, как меня отец кормил… Ладно, вот тебе стандартную «полдюжину» для стандартной чашки. И еще банку слизи возьми. Подкормишь в дороге, чтобы не сдохли.

– Спасибо… Сколько с меня?

– Э, ты чего? Обидеть хочешь? Для такого дела… Бери, и пусть твой сын повзрослеет!..

Дома ждали.

Сын с радостным нетерпением, а жена с тревогой.

– Неужели все-таки привез? – тихо спросила она, открыв дверь.

– Да.

– Пап, ты вкусняшек купил?! – закричал Горька, выбежав из комнаты.

– Да, иди к себе. Мы с мамой все подготовим и позовем.

– Ура! Я стану взрослым и снова смогу играть с друзьями во дворе!

Горька исчез в детской, а родители пошли на кухню.

Старая ритуальная чашка с простыми желтыми цветочками по ободку торжественно стояла посреди стола.

Отец достал коробку и осторожно пересадил маленьких вкусняшек в чашку. Они пищали и возились в ней, стремясь выползти. Мама накрыла их доской для резки овощей.

– Уф… – выдохнул мужчина. – Ну, зови героя…

– Горенька!

– Я тут! Где вкусняшки? – сын появился в кухне почти мгновенно.

– Здесь, в чашке. Ты откроешь, высыпаешь их на вот эту тарелку и съешь. После чего станешь взрослым. Это будет твоя первая пища. Ну, не считая маминого молока…

– Понятно, понятно! Можно я уже буду кушать?..

– Давай, сынок. Это очень важный день в твоей жизни…

Горька торжественно сел за стол, взялся за чашку и зажмурился.

Папа убрал доску и отошел.

Сын опрокинул чашку над тарелкой и одновременно открыл глаза.

Вкусняшки, притихшие было в темной чашке, снова запищали. Они начали ползать по тарелке, хлопая маленькими глазками и улыбаясь.

Зато улыбка Горьки из радостной превратилась в растерянную, а потом и вовсе куда-то пропала.

– Это кто?

– Вкусняшки.

– Они живые?

– Конечно. Чтобы стать взрослым, ты должен их съесть.

– Почему?

– Потому что только дети питаются маминым молоком и никого не убивают. А взрослые едят живых вкусняшек.

– А вы? Я никогда не видел… Мама покупает в магазине совсем другое. Оно такое, кусочками…

– Это для нас их убили и порезали кусочками, чтобы удобнее было. А на самом деле они живые.

– Я тоже хочу кусочками…

– Нет, сынок. Послушай меня внимательно. Да, потом ты будешь кушать, как все, но сейчас, чтобы стать взрослым, ты должен сделать выбор. Сам. Ты должен сам разжевать живую вкусняшку. Если не сможешь, то давай, подождем. Кушай пока мамино молоко, а обряд первой чашки мы повторим позднее, когда ты подрастешь…

– Да ты, сынок, не бойся, – вступила в диалог мама. – Они вкусные. Очень вкусные. Видишь, они снизу мокрые. Это жир. Прямо сочится. Очень вкусные. Ты только прикуси тихонько, они и перестанут во рту шевелиться. Потом разжуешь, вкус почувствуешь, и само пойдет…

– Мать, подожди, он сам разберется. Да, сынок? Отложим? Твой папа в двенадцать лет съел свою первую чашку. А тебе только пять с небольшим…

– Не, со мной играть не будут… – насупился Горька. – Я съем…

– Как знаешь. Мы тогда выйдем, чтобы не мешать… Будем поглядывать тихонько. А ты думай, обязательно думай…

Горька остался на кухне один. За полупрозрачной дверью стояли родители и неслышно о чем-то переговаривались.

Мальчик посмотрел на вкусняшек. Они проворно ползали по тарелке и едва слышно пищали.

Осторожно тронул одну пальцем. Та остановилась, залупала глазками, потом лизнула палец.