Текст книги "Главнокомандующие фронтами и заговор 1917 г."

Ключевая роль в Февральской революции

Волею обстоятельств главнокомандующему армиями Северного фронта ген. Н.В. Рузскому пришлось сыграть одну из ключевых ролей в моменте отречения императора Николая II от престола и, следовательно, в процессе крушения российской монархии династии Романовых. Сам генерал сделал все, чтобы оказаться в эпицентре событий, приведших к падению монархии.

К зиме 1917 г. недовольство Верховным главнокомандующим и его супругой, активно нагнетаемое оппозиционной прессой и наводнившими фронт деятелями Государственной думы, достигло своего апогея. Император рассчитывал на успех готовившегося весеннего наступления, которое должно было заложить основы победы над блоком Центральных держав и заткнуть рты всем недовольным в Российской империи. В свою очередь, либералы, сознавая, что русская Действующая армия как никогда ранее близка к победе, ввиду ее насыщения техникой и резервами, опасались, что власть, которая сейчас еще может быть перехвачена из рук монарха, окончательно станет недосягаемой. В этой ситуации ставка была сделана на дворцовый переворот, во главе с оппозиционными кругами, который должен был сменить императора Николая II на такого царя, что будет послушен парламенту по британскому образцу.

Точкой преткновения вставали вооруженные силы. Во время Первой русской революции 1905–1907 гг. именно устойчивость армии позволила царскому режиму раздавить революцию. Теперь войска были недовольны ведением и ходом войны, однако они были в руках своих руководителей. Любое восстание в тылу вызвало бы немедленную отправку карательных частей с фронта, которые, без сомнения, легко потопили бы бунт в крови. Во главе же армии стоял сам император. Так что, так или иначе, но следовало перетянуть армию на свою сторону. Поэтому, в связи с подготовкой переворота, после убийства Г.Е. Распутина воспрянувшие духом заговорщики посетили ряд наиболее высокопоставленных генералов, дабы попытаться убедить их в необходимости смещения царя.

Посланцы Государственной думы посетили как минимум четырех высокопоставленных военных – наместника на Кавказе великого князя Николая Николаевича, начальника штаба Верховного главнокомандующего ген. М.В. Алексеева, главнокомандующего армиями Северного фронта ген. Н.В. Рузского и главнокомандующего армиями Юго-Западного фронта ген. А.А. Брусилова.

Известно, что великому князю Николаю Николаевичу было сделано предложение стать преемником императора Николая II на русском престоле. Поразмышляв три дня, великий князь ответил отказом, однако его колебания и сохранение поступившего предложения в тайне от царя свидетельствуют о многом. Что касается остальных лиц, то несомненен сам факт переговоров. Пытаясь выгородить своего соратника, в эмиграции ген. А.И. Деникин писал, что в Севастополь к Алексееву приезжали деятели оппозиции и просили совета, как не допустить армию к подавлению готовившегося переворота. Генерал Алексеев якобы отказался от участия в перевороте, но те же люди, посетив Н.В. Рузского и А.А. Брусилова, получили согласие, а потому продолжали подготовку переворота. Вряд ли, что алексеевский отказ был категоричен. Вероятнее всего, каждый из генералов опасался дать твердый ответ. Кроме того, ни Алексеев, ни Рузский или Брусилов и не подумали сообщить об этих переговорах и предложениях со стороны оппозиции своему сюзерену и Верховному главнокомандующему – императору Николаю II.

Поводом к началу волнений в столице страны – Петрограде, послужил продовольственный кризис. К этому времени Петроградский военный округ, хотя и был выделен из подчинения Северного фронта, тем не менее находился в тесной связке продовольственного снабжения. В начале 1917 г., когда боевые действия в окопах Восточного фронта подзатихли (за исключением Румынии), главнокомандующие фронтами заботились не столько о предстоящем весеннем наступлении, сколько о кормежке вверенных им войск. Еще осенью 1916 г. Н.В. Рузский предлагал передать дело продовольствия в руки военных, дабы пресечь разгулявшуюся спекуляцию, на что старый знакомый главкосева генерал А.С. Пржецлавский откликнулся предложением вешать спекулянтов: «Пора – не то народ взбунтуется, и все наши намерения против немцев рушатся»[88]88
  ГАРФ. Ф. 102. Оп. 265. Д. 1056. Л. 678.


[Закрыть]. В феврале Рузский просил исключить Петроградскую, Псковскую, Витебскую и все губернии к западу от них от разверстки скота и сала – «оставив эти губернии как ближайший к фронту резерв на случай экстренной потребности скота или сала и на случай необходимости использовать их путем реквизиции при недовозе»[89]89
  ГАРФ. Ф. 1797. Оп. 1. Д. 425. Л. 145.


[Закрыть]. Как бы то ни было, но продовольственный кризис суровой зимой 1917 г., когда эшелоны останавливались от снежных заносов, был налицо, и этим воспользовалась оппозиция.

Первые сведения о начавшихся в Петрограде беспорядках император получил спустя пару дней, ведь он прибыл в Могилев (месторасположение Ставки) 24 февраля, в то время как первые «голодные» выступления начались днем ранее. Уже 28 февраля императорский поезд вышел из Ставки, направляясь к взбунтовавшейся столице. Царь пытался пробиться к своей семье, находившейся в Царском Селе и больной корью. Однако еще до выезда царя, 27 февраля, главкосев ген. Н.В. Рузский послал телеграмму императору, где намекал на желательность переговоров с оппозицией и неизбежность уступок. В частности, генерал Рузский прямо заявил: «Позволю себе думать, что при существующих условиях меры репрессии могут скорее обострить положение, чем дать необходимое длительное удовлетворение». Связи генералитета с Государственной думой начинали действовать, хотя, разумеется, в эти дни еще никто не думал об отречении – речь могла идти только об очередном этапе ограничения царской власти в пользу буржуазного парламента. Участник войны верно подметил, что «генерал Рузский был первым из высших военных начальников, который решился открыто высказать свою солидарность с прогрессивным блоком Государственной думы, хотя и в довольно туманных выражениях»[90]90
  Мартынов Е.И. Политика и стратегия. М., 2003. С. 177.


[Закрыть].

В связи с тем, что царский поезд не смог напрямую пробиться в столичный район, 1 марта он свернул в Ставку Северного фронта – Псков. Очевидно, что император рассчитывал на лояльность выдвинутых им генералов, а следовательно, на успешное подавление восстания в Петрограде. Соответственно, сам царь должен был руководить событиями из Пскова, при поддержке главнокомандующего армиями Северного фронта, а начальник штаба Верховного главнокомандующего ген. М.В. Алексеев, в руках которого находились все нити управления действующей армией – из Ставки. Однако Николай II обманулся в своих ожиданиях: и Алексеев и Рузский уже пришли к убеждению, что отречение царя неизбежно во имя сохранения монархии как таковой. Опыт других революций, где падение монархии неизбежно заканчивалось гражданской войной и террором, пропал втуне. Неудивительно: М.В. Алексеев и Н.В. Рузский были убеждены в том, что переворот станет верхушечным, не затронув широких масс населения и самого государственного устройства России. Простой размен одного царя на другого – так заверяли генералов оппозиционные политиканы, и потому генералитет сыграл роль пешек в стадии зарождения Великой русской революции 1917 г.

Император рассчитывал на безусловную лояльность ген. Н.В. Рузского – карьера генерала в период Первой мировой войны отчетливо говорила за это. Но имелись и негативные сведения, поступавшие от агентов охранки, и царь знал о контактах своих генералов с оппозиционерами. Например, после своей аудиенции у императора в конце сентября А.Д. Протопопов, назначенный министром внутренних дел, записывал в дневнике беседу с царем: «Гучков – Юань Шикай. И он дружен и в переписке со всеми фрондерами – Куропаткиным, Рузским, Кривошеиным и даже с Алексеевым»[91]91
  Цит. по: Аврех А.Я. Царизм накануне свержения. М., 1989. С. 145.


[Закрыть]. Представляется, что Николай II надеялся, что его собственные преференции, выданные главкосеву за 1914–1916 гг., перевесят дружбу с оппозиционерами; император не учел масонских связей. Сразу по прибытии императора в Псков позиция генерала Рузского четко определилась – по воспоминаниям членов царской свиты, главкосев немедленно, еще на перроне, куда прибыл царский поезд, заявил, что «теперь надо сдаться на милость победителя», подразумевая под победителем мятежную столицу и ее думских руководителей. Следовательно, стало ясно, что на организацию карательных войск на Северном фронте рассчитывать не приходится. Вскоре царю стала известна и точка зрения ген. М.В. Алексеева, который также твердо поддержал требование отречения.

Роль главкосева в событиях начала марта заключалась в том, что именно он оказывал непосредственное давление на царя, имея целью вынудить его отречься от престола в пользу сына цесаревича Алексея Николаевича. В ночь на 2 марта ген. Н.В. Рузский долго один на один беседовал с царем, а ночью – с председателем Государственной думы М.В. Родзянко. Ясно, что главкосев действовал под прямым контролем петроградских заговорщиков. Первоначально задачей ставилось образование так называемого «ответственного министерства» (формируемого парламентом), затем – уже только отречение. Генерал Рузский передавал императору все те требования, что выносились Родзянко, непременно присовокупляя, что и он, главкосев, согласен с этими требованиями, удовлетворение каковых позволит сохранить монархию вообще и династию в частности.

Для давления на царя использовалось все – и телеграммы из столицы и Ставки, и ложные сведения о движении на Псков каких-то «революционных отрядов», и, наконец, мнения помощников генерала Рузского, разделявших точку зрения своего шефа. Один из них, начальник штаба Северного фронта ген. Ю.Н. Данилов, вспоминал о Рузском во время отречения царя следующим образом: «Генерал Рузский всегда и со всеми держал себя непринужденно просто. Его медленная, почти ворчливая по интонации речь, состоявшая из коротких фраз и соединенная с суровым выражением его глаз, смотревших из-под очков, производила всегда несколько суховатое впечатление, но эта манера говорить хорошо была известна государю и была одинаковой со всеми и при всякой обстановке. Спокойствия и выдержки у генерала Рузского было очень много, и я не могу допустить, чтобы в обстановке беседы с государем, проявлявшим к генералу Рузскому всегда много доверия, у последнего могли сдать нервы. Вернее думать, что людская клевета и недоброжелательство пожелали превратить честного и прямолинейного генерала Рузского в недостойную фигуру распоясавшегося предателя»[92]92
  Литература русского зарубежья: Антология. М., 1990. Т. 2. С. 370.


[Закрыть]. Здесь речь идет о слухах, что генерал Рузский якобы чуть ли не силой вырвал отречение. Конечно, такого не было. Однако же мощь оказанного Рузским давления на императора отрицать нельзя – фактически Николай II оказался в плену штаба Северного фронта. Ведь исполнять приказы относительно карательного удара по столице ген. Н.В. Рузский не собирался с самого начала, и царь отлично это понял. Попытка императора найти опору в лице Ставки провалилась, как только пошли первые телеграммы от ген. М.В. Алексеева. Рассчитывать на поддержку других фронтов было нельзя, ибо точно так же рассчитывали и на Рузского.

При той точке зрения, на которой стояли высшие генералы, возможность сопротивления революции со стороны императора и пока еще Верховного главнокомандующего была сведена до нуля. Опереться царю было не на кого, ибо главкомы не удосужились информировать прочих командиров (например, командармов) о событиях, не говоря уже о том, чтобы спрашивать их мнения. Все решалось келейно, генерал-адъютантами, выступившими против своего сюзерена. Тот же генерал Рузский даже уже после состоявшегося отречения, 3 марта, в телеграмме на имя М.В. Алексеева недвусмысленно указал: «Командующим армиями обстановка внутри империи мало известна, поэтому запрашивать их мнение считаю излишним». После того, как 2 марта все главнокомандующие прислали императору телеграммы с необходимостью отречения, дело с существованием монархии в России было окончательно решено.

Император не получил поддержки со стороны тех, кого он сам же выдвинул и кто был обязан своей военной карьерой, прежде всего, императору. Наверное, каждый из генералов полагал, что он достоин большего, и его восхождение по служебной лестнице есть плод исключительно собственных усилий. В какой-то степени это, безусловно, так. Но в полуфеодальном социуме, где вертикальные социальные связи превалируют над горизонтальными, все не так просто. Роль высшего сюзерена является более значительной, нежели это кажется снизу.

Кажется парадоксальным, что в поддержке царю отказала именно военная верхушка. Однако без этого фактора революция была обречена на неудачу, ограничившсь зародышем обычного мятежа в военное время. Привлечение генералитета на сторону революции было важнейшей задачей либеральной оппозиции, которую она с успехом выполнила. В то же время «армия и полиция – неотъемлемая часть общества, они находятся под влиянием господствующих в нем идей и настроений. Высшее офицерство представляет собой важнейший слой правящей элиты, и кризисные явления этой элиты не могут обойти его стороной. Поэтому потеря правящим режимом социальной поддержки и доверия со стороны элиты резко сокращает его возможности использовать силовые методы подавления недовольства»[93]93
  Стародубровская И.В., Мау В.А. Великие революции: От Кромвеля до Путина. М., 2004. С. 46–47.


[Закрыть].

Бесспорно, что весь высший генералитет, без исключения, невзирая на ту или иную степень своих тайных связей с либеральной оппозицией, не желал упразднения монархии как таковой. Генералы наивно полагали, что вся проблема заключается только и исключительно лишь в том, чтобы убрать с престола оклеветанную усилиями буржуазии фигуру императора Николая II, после чего, как представлялось, все пойдет как по маслу. Воодушевленная страна будет воевать с удвоенной энергией, династия обновится, контроль над жизнью государства возьмет в свои руки Государственная дума. Так тогда думали многие. Например, бывший военный министр ген. А.Ф. Редигер, указывая, что главные виновники отречения среди генералитета – М.В. Алексеев и Н.В. Рузский, которые «не исполнили своего “солдатского” долга в отношении государя», считал тем не менее, что их поведение может быть если не оправдано, то «отчасти объяснено». Называя главным виновником революционной катастрофы Временный комитет Государственной думы и, в частности, лично ее председателя М.В. Родзянко, генерал Редигер верно считает, что «если начальник штаба государя Алексеев и главнокомандующий Рузский не поддержали государя, а побуждали его подчиниться требованиям, исходившим из Петрограда, то это произошло потому, что они видели во главе движения избранников народа, людей, несомненно, почтенных, и видели в этом доказательство тому, что и вся революция отвечает воле народа»[94]94
  Редигер А.Ф. История моей жизни. Воспоминания военного министра. М., 1999. Т. 2. С. 444.


[Закрыть].

Генералы и подумать не могли, что еще до того, как они поддержали парламент, они уже превратились в пешки на российском политическом поле, думая, что будут не менее как ферзями. К этому генералов толкала и логика поступавшей из Петрограда информации, той информации, которой хотелось верить и которая поэтому расценивалась как единственно верная. Граф Д.Ф. Гейден вспоминал о генерале Рузском: «Это был благородный человек, любивший свою родину, с большим здравым смыслом, независимый и самостоятельный в своих мнениях, так как выше всего ценил правду. И если действительно виновен, что был последней каплей, воздействовавшей на Государя при принятии последним решения, погубившего в конце концов Россию, то сделал это только, думая, что все уже кончено, раз весь Петербург с великими князьями включительно присягнули Временному правительству, и желая дать возможность Государю сделать это якобы по своему почину, а не быть скинутым против своего желания, мятежниками страны, захватившими власть»[95]95
  Военно-исторический вестник. 1971. № 37. С. 14.


[Закрыть]. Тем не менее царь не простил Н.В. Рузского – его, единственного. По некоторым сведениям, будучи в Екатеринбурге в заключении, император сказал: «Бог не покидает меня. Он дает мне силы простить всем врагам, но я не могу победить себя в одном: я не могу простить генерала Рузского».

Посему, если генералов можно винить объективно, то лишь в благоглупости и недооценке ситуации с одновременной переоценкой собственного влияния и значимости, неверной оценке своих возможностей в грядущей политической борьбе за власть. Но если помнить, куда именно лежит дорога, вымощенная благими намерениями, то станет понятно, что, не сознавая того, генералитет сыграл ключевую роль в зарождении Красной Смуты.

После Февраля

Как и все прочие высшие начальники российских вооруженных сил, ген. Н.В. Рузский не удержался от критики старого режима, к крушению которого главкосев приложил столь немалые усилия. Причем, если в отношении главкозапа А.Е. Эверта можно говорить о его растерянности перед стремительностью нараставших событий, а в отношении главкоюза А.А. Брусилова – о его популизме в глазах новой власти, то Н.В. Рузский, будучи тесно связанным с заговорщиками, просто выполнял свою новую роль. Выдающийся отечественный военный востоковед ген. А.Е. Снесарев в своем фронтовом дневнике писал по поводу печати, что Рузский «тоже лягает копытами павшего монарха заодно с жидами». И затем: «Рузский (первый предложил государю отречься) тоже старается лягнуть поваленного событиями недавнего вершителя судеб нашей родины»; «Рузский оказался просто талант: [все] перемыслил и [всех] предупредил»[96]96
  Военно-исторический журнал. 2004. № 11. С. 53–54.


[Закрыть].

В одном из своих интервью, данных вскоре после февральского переворота, ген. Н.В. Рузский даже заявил: «Корпусов для усмирения революции отрешившийся от престола царь мне не предлагал посылать по той простой причине, что я убедил его отречься от престола в тот момент, когда для него самого ясна стала неисправимость положения». Тот же тезис генерал Рузский развивал и в последующем – например, в разговоре с членами Государственной думы Н.О. Янушкевичем и Ф.Д. Филоненко. В своем отчете думцы отметили: «Между прочим, из разговора с генералом Рузским выяснилось, что в деле отречения императора от престола он сыграл очень видную роль, что он просто настаивал на этом. И, с другой стороны, еще раньше, до отречения, говорил о необходимости немедленного введения ответственного министерства, так как иначе дело может кончиться очень плохо»[97]97
  1917. Разложение армии. М., 2010. С. 91.


[Закрыть]. Таким образом, главкосев недвусмысленно дал понять о своей ключевой роли в вопросе отречения от престола императора Николая II. Бесспорно, такое заявление было слишком громким – один только генерал Рузский никогда не сумел бы убедить императора в необходимости отречения. Показательно лишь само заявление главнокомандующего армиями Северного фронта. Впоследствии, в 1918 г., находясь на лечении на Кавказе и оказавшись на территории, контролируемой большевистскими войсками, генерал Рузский попытался исправить свою роль в событиях февраля 1917 г. В беседе с ген. С.Н. Вильчковским, сумевшим добраться к белым, Рузский уже утверждал, что виноват перед императором «не более, чем другие главнокомандующие и во всяком случае менее, чем Алексеев». То есть генерал Рузский попытался поставить себя на одну доску с А.Е. Эвертом и В.В. Сахаровым, которые до последнего момента не желали поддерживать переворот и присоединились лишь после давления Ставки в лице Алексеева, поддержанного как раз Рузским. Поэтому справедлив автор предисловия к сборнику документов об отречении царя, говоря, что «нет сомнения в том, что Рузский действовал в полном контакте с думскими верхами и настаивал на необходимости немедленного отречения»[98]98
  Отречение Николая II. Воспоминания очевидцев, документы. М., 1990. С. 13, 142, 145.


[Закрыть].

Первое время Н.В. Рузский продолжал занимать должность главнокомандующего армиями Северного фронта. Очевидно, что после революции главкосев, в связи со своей выдающейся ролью в отречении императора, питал надежды стать Верховным главнокомандующим, хотя во Временном правительстве обсуждались кандидатуры М.В. Алексеева и А.А. Брусилова. В середине марта военный министр А.И. Гучков направил телеграмму в штабы армий и фронтов: «Временное правительство, прежде чем окончательно решить вопрос об утверждении Верховным главнокомандующим генерала Алексеева, обращается к вам с просьбой сообщить вполне откровенно и незамедлительно ваше мнение об этой кандидатуре». Главкозап, главкоюз и помглавкорум, с некоторыми оговорками, но поддержали кандидатуру генерала Алексеева. От ответа уклонился лишь Н.В. Рузский: «По моему мнению, выбор Верховного должен быть сделан волей правительства. Принадлежа к составу действующей армии, высказываться по этому вопросу для себя считаю невозможным». А некоторые генералы поддержали именно кандидатуру генерала Рузского. Так, командарм-6 ген. А.А. Цуриков сообщил: «Генерала Алексеева непосредственно знаю мало. В общем управлении операциями русских армий за последние полтора года трудно усмотреть какой-либо определенный, настойчиво проводимый стратегический план, но чем это обуславливалось и в какой мере к этому причастен генерал Алексеев, судить не имею данных…» Начальник штаба Северного фронта ген. Ю.Н. Данилов отметил, что ген. М.В. Алексеев является «отменным Начальником штаба Верховного главнокомандующего. Но боевой репутации в войсках генерал Алексеев не имеет и имя его среди них популярностью не пользуется». А командарм-1 ген. А.И. Литвинов заявил напрямую, что «наилучшей комбинацией было бы назначение генерала Рузского Верховным главнокомандующим, а генерала Алексеева его начальником штаба»[99]99
  Португальский Р.М., Рунов В.А. Верховные главнокомандующие Отечества. М., 2001. С. 607–608.


[Закрыть]. Тем не менее Верховным стал Алексеев.

Временное правительство не забыло тех услуг, что были оказаны главкосевом в период падения монархии, а потому ему пока еще доверяли. Все изменилось с отставкой наиболее консервативно настроенных членов правительства – министра иностранных дел П.Н. Милюкова и военного министра А.И. Гучкова. Во время так называемого «Апрельского кризиса», когда потребовался уход конституционных монархистов, параллельно в Пскове происходило совещание высших чинов армии вместе с членами Временного правительства. Здесь-то и выяснилась картина всеобщего развала вооруженных сил страны. В ходе жарких дебатов и взаимных обвинений и Временное правительство во главе с князем Г.Н. Львовым, и Ставка во главе с Верховным главнокомандующим ген. М.В. Алексеевым понесли потери. В частности, в отставку вышел и Н.В. Рузский. На апрельском совещании в Ставке сменивший А.Е. Эверта новый главкозап ген. В.В. Смирнов и главкоюз А.А. Брусилов выступили за наступление. Этого желало Временное правительство, рассчитывая на дивиденды перед западными союзниками и укрепление позиций внутри страны в случае успеха. Главкосев был против наступательных операций, предлагая ограничиться обороной, что и ускорило его падение. В итоге ген. М.В. Алексеев отдал директиву о подготовке наступления в начале лета.

Новый главковерх сделал все, от него зависевшее, чтобы убрать своего давнего недруга и соперника с высокого поста в действующей армии. Ведь известно, что когда деятели Временного правительства производили опрос высшего генералитета в отношении выбора будущего Верховного главнокомандующего, где кандидатура М.В. Алексеева была первой и практически единственной, Рузский уклонился от ответа. Предлогом к кадровым перестановкам послужила ситуация на фронтах, которая после Приказа № 1 стала катиться к краху дисциплины и обороноспособности. А.И. Деникин, один из ближайших сподвижников ген. М.В. Алексеева, пишет об этом: «Алексеев уволил главнокомандующего Рузского и командующего армией Радко-Дмитриева за слабость военной власти и оппортунизм. Он съездил на Северный фронт и, вынеся отрицательное впечатление о деятельности Рузского и Радко-Дмитриева, деликатно поставил вопрос об их “переутомлении”. Так эти отставки и были восприняты тогда обществом и армией. По таким же мотивам Брусилов [впоследствии] уволил Юденича»[100]100
  Деникин А.И. Очерки русской смуты: Крушение власти и армии. Февраль – сентябрь 1917. Мн., 2003. С. 202.


[Закрыть].

Освобождение высокого поста немедленно вызвало борьбу за него. После отставки ген. Н.В. Рузского на должность главнокомандующего армиями Северного фронта Гучков хотел провести главнокомандующего войсками Петроградского военного округа Л.Г. Корнилова. У генерала Корнилова вышел конфликт с Петроградским Советом рабочих и солдатских депутатов, требовавшим установления контроля Совета над деятельностью генерала. Дело в том, что Корнилов выступил противником невывода на фронт петроградского гарнизона, который был обещан революционными властями в награду за поддержку действий против монархии и вооруженного восстания в столице, передавшего власть Временному правительству. Теперь военный министр «проталкивал» свою креатуру на пост главкосева.

Назначению Корнилова на место Рузского воспротивился Верховный главнокомандующий ген. М.В. Алексеев. Считая, что на фронте найдутся военачальники и старше Корнилова по чинопроизводству, и талантливее по воинскому искусству, Алексеев угрожал Гучкову своей отставкой. Как говорят исследователи, «в позиции Алексеева не могло быть ничего личного. С Корниловым ему, скорее всего, прежде близко сталкиваться не приходилось… Скорее всего, реакция Алексеева была обусловлена тем, что Корнилова ему откровенно навязывали сверху. Для Алексеева Корнилов был очередным “вундеркиндом”, выскочкой, которые в великом множестве появились уже в первые месяцы революции»[101]101
  Ушаков А., Федюк В. Лавр Корнилов. М., 2006. С. 95.


[Закрыть]. В итоге главнокомандующим армиями Северного фронта стал командарм-5 А.М. Драгомиров. А Корнилов отправился на Юго-Западный фронт на пост командарма-8.

Что же касается ген. Н.В. Рузского, то после своей отставки он некоторое время проживал в Петрограде в качестве уже пенсионера «с мундиром». В столице генерал наносил многочисленные визиты, встречался с коллегами по ремеслу, пытался сделать что-нибудь посильное для остановки крушения армии. Например, З. Гиппиус 19 июля в своем дневнике записывала, что несколько раз в эти дни видела ген. Н.В. Рузского, который бывал и у нее в гостях: «Маленький, худенький старичок, постукивающий мягкой палкой с резиновым наконечником. Слабенький, вечно у него воспаление в легких. Недавно оправился от последнего. Болтун невероятный, и никак уйти не может, в дверях стоит, а не уходит… Рузский с офицерами держал себя… отечески-генеральски. Щеголял этой “отечественностью”, ведь революция! И все же оставался генералом».

Но и тогда генерал Рузский считался одним из наиболее важных авторитетов в деле ведения войны. Например, 16 июля в Ставке состоялось совещание высшего генералитета с премьер-министром А.Ф. Керенским, посвященное результатам и последствиям провала июньского наступления. На этом Совещании, помимо Керенского и нового Верховного главнокомандующего ген. А.А. Брусилова, присутствовали командующие фронтами (кроме главкоюза Л.Г. Корнилова, наводившего порядок на откатывавшемся к линии государственной границы фронте). Помимо этих лиц в Совещании приняли участие уже отставные, но, как оказалось, все еще необходимые, М.В. Алексеев и Н.В. Рузский.

В начале августа вместе с Брусиловым, вскоре после июльского Совещания потерявшего свой пост и также отправленным в отставку, Н.В. Рузский участвовал в московском Совещании общественных деятелей. Бывший главкосев солидаризировался со своими отставными коллегами – М.В. Алексеевым, А.А. Брусиловым, Н.Н. Юденичем, А.М. Калединым в том, что положение действующей армии безнадежно. В мемуарах Брусилов упоминает, что здесь он последний раз тесно общался с Рузским, так как тот вместе с Калединым обедали у Брусилова. В приятельском кругу генерал Рузский рассказывал об отречении императора и своих действиях в кризисные дни Февраля.

12 октября Н.В. Рузский участвует во «втором совещании общественных деятелей» в Москве. В своей речи он выразил сочувствие арестованному ген. Л.Г. Корнилову и его сторонникам, солидаризировавшись с идеями военной диктатуры и сохранения целостности государства. Также Рузский особенно отметил ген. А.И. Деникина, который до корниловского выступления командовал армиями Западного фронта.

Вскоре после октябрьского переворота, желая поправить здоровье, ген. Н.В. Рузский вместе с покинувшим свой пост в июле месяце командармом-12 ген. Р.Д. Радко-Дмитриевым отправился лечиться в Кисловодск, где неоднократно лечился и до революции. На курорте генералов застала разворачивавшаяся в стране Гражданская война. Распад Кавказского фронта и начало вооруженной фазы Гражданской войны отрезали Рузского от Центральной России. В ожидании порядка генералы переехали в Пятигорск, где, наряду с другими представителями «бывших», были взяты в заложники руководством Кавказской Красной армии. Именно в Пятигорске располагались все советские учреждения на Северном Кавказе.

Широко распространившаяся в Советской России в годы Гражданской войны практика заложничества позволяла на основаниях «революционной законности» уничтожать любого, кого требовалось уничтожить. Прежде всего – представителей старых привилегированных слоев общества. Достаточно только вспомнить, что после покушения Ф. Каплан на жизнь лидера большевиков и председателя Совета народных комиссаров В.И. Ленина в качестве заложников по всей стране были расстреляны тысячи людей, которые не имели никакого отношения ни к теракту, ни к партии эсеров, подобно Каплан. Именно так были расстреляны многие члены императорской фамилии, испытав на себе то, что пришлось на долю оставленного ими императора Николая II и его семьи, расстрелянных в ночь на 17 июля 1918 г. в Екатеринбурге. Такая же судьба ожидала и одного из военачальников, сыгравших выдающуюся роль в крушении российской монархии в феврале – марте 1917 г.

Главнокомандующий Кубанской Советской республикой А.И. Автономов, сам бывший царский офицер, стремясь спасти русскую территорию Кавказа от турецкой оккупации, искал командный состав для своих красноармейских отрядов. Для придания авторитета своему начинанию и привлечения колеблющихся, особенно бывших офицеров, Автономов вел переговоры и с генералами Рузским и Радко-Дмитриевым[102]102
  Белое движение: исторические портреты. М., 2011. С. 413.


[Закрыть]. Однако вскоре Автономова вызвали в Москву для объяснений, так как Совнарком вел иную политику в отношении оккупации русских регионов войсками Центральных держав, а заложники оказались во власти местного ревкома. Конфликт между советскими командирами стал последним для ген. Н.В. Рузского со товарищи. После мятежа И.Л. Сорокина против большевистской власти на Кавказе находившиеся в Пятигорске заложники, никакого отношения к фельдшеру Сорокину не имевшие, 18 октября 1918 г. были расстреляны. В их числе был и генерал от инфантерии Николай Владимирович Рузский[103]103
  Подробно см.: Багдасарян А.О. Военно-государственная и общественно-политическая деятельность Н.В. Рузского (1854–1918). Омск, 2013. С. 189–208.


[Закрыть].

В ходе Второго Кубанского похода Добровольческой армии А.И. Деникина красные войска, расположенные на Кавказе, терпели от белых поражение за поражением. В этой обстановке проводились массовые показательные казни. Ставрополь, Минеральные Воды, Пятигорск – все эти курорты стали местами репрессий. Конфликт между командующим Северо-Кавказской Красной армией И.Л. Сорокиным и руководством Кавказского ЦИК, закончившийся 7 октября 1918 г. расстрелом членов последнего, равно как и командира Таманской армии И.И. Матвеева, стал формальным предлогом для уничтожения представителей «бывших». Расстрелам предшествовали предложения генералам возглавить соединения красных войск на Кавказе. После отказа Н.В. Рузский, Р.Д. Радко-Дмитриев и другие в количестве 106 человек были расстреляны на склоне Машука.