Текст книги "Крах плана Шлиффена. 1914 г."

Именно представители «новой школы» поспешили определенным образом подтасовать известные в заинтересованных общественно-политических сферах данные о германских вооруженных силах. Немцы с началом войны на западной границе наряду с перволинейными армейскими корпусами, коих насчитывалось 22 единицы, должны были выставить еще 12 резервных корпусов. Однако во Франции предпочли не замечать сведений о германских резервных корпусах – не замечать потому, что в таком случае подсчет соотношения сил и средств сторон на Французском фронте оказывался не в пользу французской стороны. Зато в случае умолчания о германских резервных корпусах чисто арифметически становилось ясно, что у немцев не хватит сил для совершения глубокого захода правым крылом через Бельгию.

Шлиффен в свои расчеты вкладывал и цифру резервных корпусов, а французы – нет. Отсюда и широко распространявшееся соответствующими военными деятелями мнение о том, что мощный удар по Франции со стороны Бельгии невозможен. Под влиянием французов тех же критериев в оценке германских войск придерживались и русские. Исход Восточно-Прусской наступательной операции, где немцы выведут в поле не только резервные корпуса, но и ландвер и ландштурм крепостей, докажет русским ошибочность этих расчетов. Цена – почти четверть миллиона людей убитыми, ранеными и пленными.

Нельзя не отметить, что некоторыми специалистами, поддерживавшими наступательный план войны, активно подчеркивалась сама возможность достижения победы во встречном генеральном сражении в приграничье, даже невзирая на угрозу германцев со стороны Бельгии. Известный перед войной французский теоретик фортификационного дела, полковник А. Анри в своей работе 1913 г. «Фортификация в современной войне» утверждал, что вероятное наступление германцев через Бельгию, проводимое, несомненно, недостаточными силами, будет отбито. Разворачиваемая вдоль границы с Бельгией 5-я французская армия, по утверждению полковника Анри, даже при неравенстве в силах, сумеет отразить атаки с помощью превосходной легкой артиллерии (блестящие по своим техническим характеристикам 75-мм французские орудия) и полевой фортификации. То есть здесь утверждалось, что франко-бельгийская граница будет удержана по меньшей мере до тех пор, пока немцы не будут разбиты на главном направлении, что, вне сомнения, лишит всякого смысла действия германской группировки в Бельгии[34]34
  Сборник ГУГШ. СПб., 1913. Вып. 53. С. 86–87.


[Закрыть].

Такие идеи господствовали во французском Плане № 17, с которым французы вступили в войну – французы, вместо выжидания германского наступления на заранее подготовленных сильно укрепленных позициях, сами бросались вперед. Следовательно, сроки решительного столкновения германских и французских армий с момента объявления войны существенно сокращались. Пусть это были какие-то дни, однако для такой неповоротливой военной машины, как русская, каждый день был на вес золота. При этом французы бросались вперед своими главными силами в Эльзас-Лотарингию, где немцы предполагали вести стратегическую оборону с опорой на мощные укрепленные районы, главным из которых являлся район крепости Мец: «Безыдейность стратегического развертывания французских армий по плану № 17 с нагромождением армий за укрепленным поясом Серэ-де-Ривьера, с резервом главного командования (4-я армия), отделенным от войск фронта горными массивами, с почти полным отсутствием войск там, где это нужно (северная граница), есть лучшая аттестация работы французского Генерального штаба до мировой войны»[35]35
  Меликов В.А. Марна, Висла, Смирна. М., 1937. С. 130.


[Закрыть].

Во имя проведения своего планирования в жизнь сторонники «новой школы», поддержанные президентом, правительством и парламентом, добились смещения с поста начальника Генерального штаба ставленника и единомышленника В.-К. Мишеля – О. Дюбайля. Его сменил один из членов Высшего военного совета ген. Ж. Жоффр, известный своим упорством и настойчивостью в достижении поставленной цели. Ясно, что генерал Жоффр также был горячим сторонником наступательных действий «во что бы то ни стало».

Получив в свои руки оперативно-стратегическое планирование, сторонники новой школы разработали «План № 17», который и был применен в начале войны, вплоть до поражения в Пограничном сражении. Удар главной группировкой против центра и левого фланга германского развертывания означал, что французы сами подставляют свой фланг главной германской группировке правого крыла, долженствовавшего наступать через Бельгию. И это притом, что «План Шлиффена» вовсе не был секретом для французов: «Окончательный французский план явился тем самым, который нужен был для того, чтобы придать составленному Шлиффеном в 1905 г. первоначальному немецкому плану характер плана непрямых действий… Французский план помог стать замыслу Шлиффена еще более совершенным. И если бы покойники могли смеяться, то как смеялся бы покойный Шлиффен, увидев, что французов даже не нужно было заманивать в ловушку. Однако смех Шлиффена вскоре сменился бы досадой, так как его преемник Мольтке, младший в роду, но более осторожный в своих действиях, осуществляя план Шлиффена, фактически отошел от него при подготовке к войне»[36]36
  Лиддел-Гарт Б. Энциклопедия военного искусства. М. – СПб., 2003. С. 184–187.


[Закрыть].

Согласно новому плану, введенному в действие с началом войны, две французские армии (1-я и 2-я) общей численностью в 11 с лишним корпусов (600 тыс. штыков и сабель) развернулись напротив Эльзас-Лотарингии, где и намечался главный удар через Вогезы и долину реки Мозель. В районе Вердена стояла 3-я армия (4,5 корпуса – 240 тыс. чел.), в своеобразном резерве – 4-я армия (3 корпуса – 160 тыс. чел.). А вдоль северной границы с Германией и Бельгией (на направлении главного германского удара) находилась только лишь одна 5-я армия (6 корпусов – не более 300 тыс. штыков и сабель) при поддержке кавалерийского корпуса (16 тыс. сабель) и группы территориальных дивизий генерала Амада (60 тыс. чел.). Сюда же должны были перебрасываться британский Экспедиционный корпус и отступать бельгийская армия, однако в любом случае сосредотачиваемых войск не хватало.

Даже в географическом плане, что является необходимой составляющей любого оперативного планирования, французы не сумели должным образом разработать идею удара. Уже после войны один из сотрудников германского Генерального штаба Г. фон Куль писал, что французское наступление, проводимое согласно «Плану № 17», «распадалось на два отдельных французских наступления, разделенных крепостным районом Мец – Диденгофен. Северное крыло не имело достаточно пространства для развития маневра, южное – должно было встретить между Мецем и Вогезами препятствия [крепостных районов неприятеля]»[37]37
  Куль Г. Германский Генеральный штаб. М., 1922. С. 52.


[Закрыть].

Вторжение французов в Эльзас-Лотарингию (с открытием военных действий были даже специально образованы вскоре упраздненные за ненадобностью Эльзасская и Лотарингская армии) и вскоре прояснившиеся намерения противника вынудили французское командование перебрасывать войска с юга на север. Лишь ошибки немцев (первая – предвоенное распределение сил между крыльями, вторая – отправка войск на Восток в ходе сражений во Франции), несколько дней, выигранных для французов бельгийцами, и энергия генерала Жоффра позволили союзникам вырвать победу в тот момент, когда части 1-й германской армии находились в каких-то 30 километрах севернее Парижа.

Результаты французского оперативно-стратегического планирования, только подыгрывавшего «Плану Шлиффена», должны были самым естественным образом сказаться и на Русском фронте. В связи с тем, что российская экономика зависела от французского капитала (значительная часть французов жила на дивиденды от русских займов, а русские строили на французские деньги стратегические железные дороги, необходимые для сокращения сроков мобилизации и сосредоточения на границе), русская политика также подпадала под определенное руководство французской стороны. В итоге русские военные руководители под жесточайшим давлением французов были вынуждены принять на вооружение план наступления в Германию на 15-й день с начала объявления мобилизации.

Это означало, что русские армии двинутся вперед без надлежащей организации тыла, которая в первые две недели может быть охарактеризована эпитетами вроде «хаос». Следовательно, реакция армейских штабов и войск в целом на ситуацию будет далека от нормальной, когда военная машина движется по «накатанной» колее. Даже британский автор заметил, что «это обязательство явилось непосильным напряжением для громоздкой русской военной машины. Когда она начала работать, она стала трещать по всем швам, вызывая многочисленные срывы и местные неудачи. Явилось это также слишком сильным напряжением и для русского главного командования. В итоге оно принимало решения в состоянии повышенной нервозности и волнения»[38]38
  Лиддел-Гарт Б. Правда о Первой мировой войне. М., 2009. С. 109.


[Закрыть].

Это означало также, что и без того слабая русская железнодорожная сеть уже в ходе боевых действий, когда от обеспечения и снабжения зависит судьба операций, забьется эшелонами с тыловым обеспечением. Что русские будут вынуждены безоглядно рисковать в своем наступлении «во что бы то ни стало», лишь бы оттянуть на себя лишние германские корпуса с Французского фронта. Как справедливо говорит отечественный исследователь, «планы стратегического развертывания и сосредоточения, первых стратегических операций России, отработанные военным ведомством под руководством начальника Генштаба Я.Г. Жилинского совместно с французским Генштабом, непосредственно накануне Первой мировой войны отвечали, прежде всего, интересам Франции. Это были планы наступательной стратегии, призванной во многом не допустить разгрома Франции в первых сражениях войны германской армией, как то было намечено в модифицированном “плане Шлиффена”»[39]39
  Кокошин А.А. Стратегическое управление: Теория, исторический опыт, сравнительный анализ, задачи для России. М., 2003. С. 149.


[Закрыть].

Поэтому в Российской империи стали учитывать, что к тому моменту, как неприятель одержит успех на Западе, следует создать для себя максимально благоприятные условия на Восточном фронте. Это – разгром Австро-Венгрии и закрепление за выгодными географическими рубежами. В русском Генеральном штабе полагали, что в первые полтора месяца войны, пока германцы будут «заняты» на Западе, следует отбросить австрийцев за Карпаты, одновременно оккупировав германскую Восточную Пруссию, дабы закрепиться по всей линии Вислы. В случае же чрезвычайно благоприятного исхода первых операций, а также по мере подхода новых войск из внутренних военных округов, вполне реально ударить и на Берлин. В случае победы германцев на Западе русские удерживали за собой такую мощную естественную преграду, как Висла, что позволяло русской стороне успешно обороняться по всему фронту.

Не отказываясь от приоритета удара по Австро-Венгрии, русские готовились и к одновременному решительному наступлению в пределы германской Восточной Пруссии. Как справедливо говорит исследователь, «нельзя говорить о том, что это решение было принято русским Генеральным штабом исключительно под давлением Франции. В русском Генеральном штабе отдавали себе отчет в том, что в случае быстрого падения Франции, основные германские силы могут быть быстро переброшены на Восток и Россия окажется в этом случае одна против Тройственного союза. Напротив, оттягивая с французского фронта часть германских сил, Россия обеспечивала себе существование активного союзника. Не следует также сбрасывать со счетов и стремление русского Генерального штаба воспользоваться отвлечением главных сил Германии на франко-германский фронт для возможного нанесения ей решительного поражения в первые же месяцы войны»[40]40
  Коробов Ю.М. Опыт сотрудничества генеральных штабов России и Франции в 1906–1914 гг. М., 1997. Автореферат дисс. к.и.н. С. 15.


[Закрыть]. Но для достижения этого следовало оккупировать немецкую Восточную Пруссию и австрийскую Галицию, включая Карпатский хребет. Подобные мысли как нельзя более соответствовали и франко-русским договоренностям, так как удар по Восточной Пруссии являлся обеспеченным.

Англо-французы никогда не вступили бы в войну с Германией, не обладая союзником на Восточном фронте, и уже потому только не могли допустить поражения Российской империи в ее локальной борьбе с Центральными державами без участия западных союзников. Агрессия германских государств была взаимосвязана между собой, и потому поддержка немцами австрийцев в случае, если Россия вступится за Сербию (а иного не могло и быть), являлась обеспеченной. Соответственно, «План Шлиффена» неизменно учитывал, что австрийцы прикроют удар германского меча по Франции на Восточном фронте, взяв на себя русских. Планы войны, разработанные перед началом мирового конфликта, были тесно завязаны друг на друга, что вылилось во всемирную бойню в короткие сроки.

Без Австро-Венгрии немцы не могли рассчитывать выиграть войну на два фронта, так как сдержать русский натиск в Германию в этом случае было бы некому, и «План Шлиффена» с самого начала шел бы «вразнос». Исходя из данного факта, русское планирование предполагало переброску более половины всех сил сразу против австрийцев. Но и для удара по Германии были нужны большие силы, ибо успех немцев на Западе немедленно оборачивался победой Германии и на Востоке. Первой целью русского удара ставилась колыбель германского милитаризма – Восточная Пруссия, из которой выросла единая Германия.

Итак, русское вторжение в Восточную Пруссию являлось необходимым. Оперативно-стратегическое планирование 1912 г., по сути, примененное в 1914 г., стало активно наступательным. При этом, под влиянием французов и немцев, достижение победы в войне предусматривалось в кратчайшие сроки. Точно так же недооценивалась сила сопротивления противника, ибо расчеты итогов первых операций явились явно завышенными. Таким образом, нельзя однозначно утверждать, что французский план войны (одновременное безоглядное наступление союзников и на Западе, и на Востоке) был беззастенчиво навязан русской стороне. Русские военные круги также разделяли планы бескомпромиссного наступления, а потому и поддержали такое планирование, что напрямую связывалось с подъемом русской военной мощи. Переоценка собственных сил была свойственна не только французам, но и русским. Тем горше будет разочарование первого месяца войны, когда французы будут отброшены к Парижу, а русские – разгромлены в Восточной Пруссии.

Русским командованием подразумевалось, что громадная масса из 37 пехотных корпусов (350 пехотных полков или 1260 батальонов плюс формируемые с началом мобилизации 35 второочередных пехотных дивизий (572 батальона)), поддерживаемых массой кавалерии, так или иначе, сомнет австро-венгерские войска и в любом случае вынудит германцев ослабить свой удар по Франции. Многочисленная конница – 16 регулярных кавалерийских дивизий, и 15 казачьих дивизий, часть из которых формировалась с началом мобилизации из отдельных казачьих полков, должны были подкрепить удар маневром. Окончание мобилизационной готовности в Российской империи давало в руки русскому командованию громадную силу.

Чтобы выбить из рук противников козыри, «План Шлиффена», как справедливо указывают все без исключения исследователи, изначально строился на запредельном риске («План Шлиффена был шедевром, но он требовал от исполнителей геометрической точности и отчаянной смелости», – С.Б. Переслегин). Балансировка на «лезвии бритвы» подразумевала идеальное следование тем расчетам, что сделал Шлиффен, так как этот план не имел почти никакого запаса устойчивости. Его реализация всецело зависела не только от высшего исполнителя, точно следующего плану, но и инициативных исполнителей на местах, собственными энергией и умом (талантом) компенсирующих неизбежное на войне «трение», о котором писал К. фон Клаузевиц, характеризуя разницу между составлением плана на бумаге и его воплощением на практике.

Вопреки заветам Шлиффена, немцы отчаянно дрались на всех участках фронта, и при этом нигде не собирались отступать. Понятно, что такая тактика требовала подкреплений на всех участках фронта, а взять их можно было только из ударного крыла – потому, что так было проще всего: концентрация сил в армиях, совершавших обход через Бельгию, так и так давала превосходство над неприятелем. Вот только утрачивалось это превосходство с каждым новым километром в глубь бельгийской и французской территории. А ведь Шлиффен указывал, что нужно очистить Восточную Пруссию и драться на Висле, что нужно отступать в Саарской области, если всего этого потребует обстановка на правом крыле. И французы сами подыграли немцам, делая риск германского плана войны еще более минимальным. Х. Мольтке-Младший нарушил все пункты стратегического планирования, что было сделано его предшественником:

– изменил соотношение сил на крыльях как 3: 1 вместо 7: 1,

– послал два армейских корпуса в Пруссию из ударного крыла, шедшего на Париж, буквально накануне французского контрнаступления,

– не смог скоординировать действия своих командармов правого ударного крыла,

– задержал массу сил под второстепенными французскими крепостями, для блокады которых хватило бы и резервистов.

Поэтому правы те исследователи, которые говорят, что германское наступление на Западном фронте в августе 1914 г. осуществлялось по плану Х. Мольтке-Младшего, а не А. Шлиффена. Мольтке до неузнаваемости исказил идеи графа Шлиффена, от которых оставил лишь общую схему действий:

– правое крыло является ударным,

– необходимость нарушения нейтралитета Бельгии,

– надежда на блицкриг (который в новой трактовке оперативно-стратегического планирования имел самые минимальные шансы на успех),

– заслон в Восточной Пруссии.

Так что можно сказать, что немцы проиграли войну в тот момент, когда Мольтке-Младший решил внести собственные изменения в план Шлиффена, бывший единственно возможным рецептом на выигрыш войны Центральными державами в войне на два фронта против государств коалиции Тройственного союза – Антанты. Другое дело, что от самого генерала Мольтке зависело далеко не все, но тем упорнее германский Генеральный штаб должен был бы отстаивать идеи Шлиффена перед кайзером. Тем не менее устоявшееся в историографии мнение именно о «Плане Шлиффена», как руководящем документе стратегического планирования для Германии и ее союзников, также верно. Ведь помимо формального подхода и официальных ссылок на покойного теоретика, только «План Шлиффена» (и подчиненный ему военный план Австро-Венгрии) был реалистичен для страны, желавшей выиграть войну в чрезвычайно ограниченные сроки. И именно его старались применить в начале войны незадачливые преемники А. фон Шлиффена.

Противники же Германии, казалось, вовсе не имели никаких сведений о германском планировании, хотя статьи графа Шлиффена публиковались в открытой печати. Французы строили свой последний план наступательных операций, отводя противнику чуть ли не роль статистов, безмолвно наблюдающих за мощным ударом французских армий через Вогезы. Русский же план войны исходил из ничем не обоснованного превосходства русских войск над противником в ходе первых операций, долженствовавших стать решающими для исхода кампании и всей войны. После войны выдающийся русский военный теоретик А.А. Свечин в своей «Стратегии» указал, что стратегия всегда должна подчиняться политике, ставящей перед стратегией цели, задачи и способы их осуществления. Шлиффен строил свой план без учета политических реалий, поэтому он и был столь рискован, глубоко продуман и требовал к себе ювелирного подхода: политика не успевала вступить в действие, пока стратегия уже разрешала задачу.

Другое дело, что противоборство с Великобританией потребовало бы от германского руководства совершенно иных мер, нежели сухопутная борьба, но граф Шлиффен собирался выиграть лишь войну на континенте, справедливо полагая, что Великобритания не сумеет одержать верх в борьбе у европейского гегемона без помощи континентальных союзников. Однако политика потребовала недопущения вторжения противника на германскую территорию, и Мольтке подчинился ей: вот и дрались немцы за Саар, за Восточную Пруссию, забыв, что на все сил не хватит, и не может хватить. Выдающееся тактическое превосходство германских войск на поле боя помогло им продержаться четыре года мировой бойни и нанести неприятелям большие потери, окончив войну на чужой земле.

Но для выигрыша войны в целом этого не хватило. Ведь в Германии не существовало никаких альтернативных военных или дипломатических планов на тот случай, если «План Шлиффена» даст «осечку». Агрессивное планирование, являвшееся единственным «рецептом» для выигрыша войны, было до предела «завязано» на блицкриг и, следовательно – агрессию как таковую, саму по себе. Западный автор верно подчеркивает: «Единственный военный план немцев заключался в том, чтобы разгромить Францию в течение шести недель, а затем повернуть против России, прежде чем она успеет полностью подготовиться. Поэтому они должны были торопить события и навязывать разрыв как России, так и Франции… Как государственные деятели Германии, так и ее генералы, подчинялись требованиям техники»[41]41
  Тэйлор А. Борьба за господство в Европе. 1848–1918. М., 1958. С. 525.


[Закрыть].

Выдающихся стратегов, по примеру англичан «мыслящих материками», в Германии не нашлось: тот же император Вильгельм II был искренне раздосадован, когда в войну вступили Великобритания, а несколько позже – Соединенные Штаты Америки. Высшее руководство Второго рейха не поняло сути мировой борьбы или, вернее, как будто бы понадеялось на «авось». Так что неудивительно, что оно уже за 8 лет до 19 июля / 1 августа 1914 г. роковым образом нарушило шлиффеновский план сухопутной войны, единственно дававший Германии шанс на победу в борьбе за европейскую гегемонию.