Текст книги "Самосожжения старообрядцев (середина XVII–XIX в.)"

Изыскания историков старшего поколения открыли путь для новых исследований. Сегодня плодотворно трудится группа специалистов по истории старообрядчества, для которых самосожжения остаются «огненной мистерией», а подготовка к ним отождествляется с предсмертным обрядом (Шашков А.Т.[74]74
  Шашков А.Т. Самосожжения как форма социального протеста крестьян-старообрядцев Урала и Сибири в конце XVII – начале XVIII в. // Традиционная духовная и материальная культура русских старообрядческих поселений в странах Европы, Азии и Америки. Новосибирск, 1992. С. 294–300.


[Закрыть], Романова Е.В.[75]75
  Романова Е.В. «Самовольные смерти» в старообрядчестве: учение и истоки // Антропология, фольклористика, лингвистика: Сб. статей. СПб., 2002. С. 231–262.


[Закрыть], Пулькин М.В.[76]76
  Пулькин М.В. Огненная прелюдия Империи (старообрядческая дискуссия о самосожжении в конце XVII в.) // Человек между Царством и Империей. М., 2003. С. 318–327; Он же. Самосожжения старообрядцев в XVIII веке. По материалам Европейского Севера России // Одиссей. Человек в истории. М., 2003. С. 105–120; Он же. Историческая суицидология: проблемы становления // Культурно-историческая психология. 2012. № 2. С. 96–103.


[Закрыть], Маняхина М.Р.[77]77
  Маняхина М.Р. Отражение реформы Никона в деятельности Тобольской епархии и духовной жизни Сибири в XVII – первой половине XVIII в. // Известия Российского государственного педагогического университета имени А.И. Герцена. 2003. Т. 3. № 5. С. 253–263.


[Закрыть]). По сути дела, они продолжают заложенную в XIX – начале XX в. тенденцию. Ее суть состоит в использовании методов смежных наук, прежде всего, этнографии, для исследования не только догматических основ, оправдывающих массовый суицид на религиозной почве, но и самого акта самосожжения, воспринимаемого ими как сложный обряд[78]78
  Пулькин М.В. Слухи о самосожигателях: истоки, достоверность, фиксация и использование (конец XVII–XVIII в.) // Традиционная культура. 2011. № 1. С. 143–149.


[Закрыть]. При этом нередко в самосожжениях (это особенно характерно для А.Т. Шашкова) обнаруживают проявления русской народной религиозности, которой присуще «представление об очищающей и воскрешающей силе пламени»[79]79
  Плюханова М.Б. О некоторых чертах народной эсхатологии в России XVII–XVIII веков // Проблемы типологии русской литературы. Труды по русской и славянской филологии. Литературоведение: Уч. зап. Тартуского ун-та. Т. 645. Тарту, 1985. С. 60–61.


[Закрыть]. Идею о дохристианских корнях учения об «огненной смерти» поддерживает известный исследователь русской культуры А.Л. Юрганов[80]80
  Юрганов А.Л. Категории русской средневековой культуры. М., 1998. С. 362.


[Закрыть]. Он же подчеркивал отсутствие прямой взаимосвязи между гонениями на старообрядцев и самосожжениями. Сторонники «древлего благочестия», писал А.Л. Юрганов, «иногда и без особой важной причины предавались спасительному, как они считали, огню»[81]81
  Там же. С. 419.


[Закрыть].

В настоящее время на фоне бурного нарастания интереса к истории религии и, в частности, старообрядчества наблюдается новый подъем в изучении ритуального суицида на эсхатологической почве. Опубликованы разнообразные источники (следственные дела и старообрядческие произведения), ранее не доступные большинству ученых[82]82
  Мальцев А.И. Неизвестное сочинение С. Денисова о Тарском «бунте» 1722 г. // Источники по культуре и классовой борьбе феодального периода. Новосибирск, 1982. С. 224–241; Юхименко Е.М. Каргопольские «гари» 1683–1684 гг. (К проблеме самосожжений в русском старообрядчестве). С. 74–83; Сироткин С.В. «Раскольничья прелесть» в Арзамасском уезде в 70-х гг. XVII в. // Старообрядчество в России (XVII–XVIII вв.). М., 1999. С. 261–268; Повесть о самосожжениях в Мезенском уезде // Маркелов Г.В. Писания выговцев. Каталог-инципитарий. тексты. СПб., 2004. С. 190–198.


[Закрыть], в особенности провинциальных; появился ряд региональных исследований, затрагивающих проблемы самосожжений[83]83
  См. например: Щипин В.И. Старообрядство в верхнем течении Северной Двины. М., 2003. С. 10–11; Иванов К.Ю. Самосожжения на территории Кузбасса // Наука и образование. Ч. 3. Белово, 2004. С. 418–424.


[Закрыть]. Основное внимание в исторических трудах, как и прежде, уделялось концу XVII в. – периоду, когда произошли наиболее заметные по числу погибших самосожжения (прежде всего, две палеостровские «гари» и самосожжение близ Пудожского погоста[84]84
  Дело о пудожских раскольниках // Акты исторические, собранные и изданные Археографическою комиссиею. СПб., 1842. С. 378–394.


[Закрыть]). Некоторые документы (как следственные дела, так и старообрядческие сочинения) о них опубликованы еще в конце XIX – начале XX в. Современные исследователи вновь обратились к проблемам существования и исторического значения капитоновщины как особого направления в старообрядчестве, ответственного за начало самосожжений[85]85
  Бородкин А.В. «Наступление последних времен». Правительственные сыски старообрядцев-«капитонов» //Вестник академии. 2009. № 2. С. 77–81.


[Закрыть]. Заметное внимание уделяется старообрядческим наставникам и лидерам старообрядческих общин, чьи биографии самым непосредственным образом связаны с самосожжениями, а также тем представителям церковной иерархии, которые активно выступали против никоновских «новин»[86]86
  Урушев Д.А. Епископ Павел Коломенский в старообрядческой литературе первой половины XVIII века (литературная традиция Выговской пустыни) // Религиоведение. 2010. № 1. С. 19–23. См. также: Елеонская А.С. Гуманистические мотивы в «Отразительном писании» Евфросина. С. 263–276.


[Закрыть]. Социальный и культурный контекст, связанный со старообрядческими «гарями» подробно исследован в работе Е.В. Романовой. Основное внимание в ее монографии уделено различным религиозным практикам, связанным с возникновением и развитием идеей добровольного мученичества за старую веру[87]87
  Романова Е.В. Массовые самосожжения старообрядцев в XVII–XIX веках. СПб., 2012. 288 с.


[Закрыть].

В современной исторической науке благодаря новым источникам, обнаруживаемым в ряде архивов России, происходит постепенная конкретизация исследований, формируется «специализация» авторов на ряде слабоизученных проблем истории массовых самоубийств. Так, отдельную группу исследований по проблеме самосожжений составляют научные разыскания, посвященные «видениям» – особой разновидности старообрядческой литературы[88]88
  Пигин А.В., Юхименко Е.М. К истории жанра видений в выговской литературной школе («Видение некоей старухи» в 1748 г.) // Выговская поморская пустынь и ее значение в истории России. С. 129–138.


[Закрыть], занимающей «промежуточное положение между фольклорными и книжными жанрами»[89]89
  Там же. С. 134.


[Закрыть]. Опираясь на «видения» (картины из потустороннего мира), одни старообрядцы стремились окончательно доказать современникам недопустимость, а другие – спасительность самосожжений[90]90
  См. подробнее об этом в первой главе.


[Закрыть]. Ценные наблюдения о самосожжениях содержатся в некоторых обобщающих трудах по истории России. В них проблема самосожжений получает оценку, с одной стороны, в широком контексте осмысления российской истории, а с другой – в русле концепций, позволяющих взглянуть на привычные факты массовых самоубийств старообрядцев принципиально по-новому. Так, А.С. Ахиезер считал самосожжения одним из наиболее заметных проявлений «манихейского сознания», присущего старообрядцам. В их понимании, как полагал автор, «аскетизм и даже самосожжение есть очищение от скверны»[91]91
  Ахиезер А. С. Россия: критика исторического опыта. Новосибирск, 1997. Т. 1. С. 147.


[Закрыть]. В русле своей концепции оценивал старообрядческие самосожжения Л.H. Гумилев. Он полагал, что самосожжения сыграли значительную роль в постепенном снижении характерной для XVII в. радикальности старообрядческого движения. Ведь во время «гарей», писал Гумилев, гибли наиболее бескомпромиссные старообрядцы. Следовательно, определяющий историческую судьбу этноса «пассионарный генофонд» в данном случае «оказался подрастрачен»[92]92
  Гумилев Л.Н. От Руси до России: Очерки этнической истории. СПб., 1992. С. 235.


[Закрыть].

Зарубежные историки в основном высказывались в пользу представления о самосожжении как особом обряде, лишь косвенным образом связанном с преследованиями. Так, известный французский историк Пьер Паскаль утверждал, что если самосожжение «и было самоубийством, то люди, хорошо знавшие жития святых, обладали в достаточной мере соответствующими примерами, чтобы оправдать его»[93]93
  Паскаль П. Протопоп Аввакум и начало Раскола. М., 2011. С. 419.


[Закрыть]. Особую роль самосожжениям в российской истории отводил американец Дж. X Биллингтон. Он полагал, что в XVII в. у русских людей сложилось ощущение «молчания Бога, его ухода из истории настоящего времени». Вывод, к которому пришли верующие, нашел выражение в их суицидальных действиях. «Им осталось только одно: предать себя очистительному огню, который, согласно Писанию, должен предшествовать Судному дню»[94]94
  Биллингтон Дж. X. Икона и топор: Опыт истолкования истории русской культуры. М., 2001. С. 180.


[Закрыть]. Соотечественник последнего автора, Р. Пайпс, полагал, что самосожжения связаны с массовым помешательством на эсхатологической почве, внезапно произошедшим в конце XVII в.: «во время этого религиозного психоза самосожжение совершили по меньшей мере 20 тысяч человек. Иные фанатики-староверы даже поговаривали о том, чтобы спалить всю Россию»[95]95
  Пайпс Р. Россия при старом режиме. М., 1993. С. 310.


[Закрыть].

При всем многообразии взглядов на эту, казалось бы, часто затрагиваемую в исторических трудах проблему комплексное изучение самосожжений конца XVII–XVIII вв. на территории Европейского Севера, равно как и любого другого региона России, никогда не осуществлялось. Специалисты по истории старообрядчества и авторы более масштабных концепций российской истории отважно делали выводы на основании незначительного количества документов, введенных ими самими или их предшественниками в научный оборот. Эмоциональная, а порой и откровенно-ожесточенная полемика по вопросу о причинах самосожжений привела к тому, что последствия самосожжений оказались за рамками исследований. Здесь есть отдельные, правда, небезынтересные наблюдения. Так, В. Андерсон полагал, что самосожжения нанесли «громадный вред раскольничьей колонизации» малонаселенных территорий России, вырвав из старообрядческой среды множество потенциальных работников – «тысячи жертв мрачной идеи о спасительности добровольной смерти»[96]96
  Андерсон В. Старообрядчество и сектантство. Исторический очерк русского религиозного разномыслия. СПб., 1912. С. 130.


[Закрыть].

Таким образом, изучение историографии старообрядческих самоубийств выявляет ее «однобокость». При их изучении самое пристальное внимание было уделено причинам, которые в конце XVII в., на протяжении всего XVIII столетия и даже в начале XIX в. подталкивали тысячи людей к столь трагическим и ужасающим современников поступкам. Собственно, это и послужило прочной основой для более чем столетней научной дискуссии, которая и на сегодняшний день далеко не завершена. Историков гораздо меньше занимали последствия самосожжений для всего российского общества и для старообрядцев, как отдельной конфессиональной группы, – в частности. Не изучен состав сообщества самосожигателей: были ли это монолитные группы, объединенные общей целью, готовые погибнуть и действительно погибающие во имя своих идеалов или коллективы самоубийц отличались сложным иерархическим устройством, где буквально каждому участнику отводилась особая роль. Наконец, предшественники не ставили перед собой задачу рассмотреть проблему самосожжений с «географической» точки зрения. Они не ответили на вопрос о том, где возникло, на какой территории достигло своего апогея, как быстро распространялось по России и как (в территориальном и количественном отношении) сходило с исторической сцены «самогубительное учение». Важной, но малоизученной проблемой остается память о «гарях», сохранявшаяся в XVIII–XX в. у российских старообрядцев и на локальном уровне – среди населения тех мест, где в различные исторические периоды происходили самосожжения. Такого рода исследования на локальных материалах начались совсем недавно[97]97
  Дронова Т.И. Русские староверы-беспоповцы Усть-Цильмы. Конфессиональные традиции в обрядах жизненного цикла (конец XIX–XX в.). Сыктывкар, 2002. С. 26–29.


[Закрыть].

Особого внимания заслуживает изучение отдельных фактов самосожжений. Немногие из них досконально изучены. Это крупнейшие массовые самоубийства в российской истории: прежде всего, палеостровские «гари» конца XVII в.[98]98
  Лопарев Хр. Предисловие // Отразительное писание о новоизобретенном пути самоубийственных смертей. Вновь найденный старообрядческий трактат против самосожжений 1691 г. СПб., 1895. С. 042–046; Мюллер Р.Б. Из истории раскола на севере России: самосожжения в Палеострове // Ежегодник музея истории религии и атеизма. М., Л., 1958. Т. 2. С. 172–182.


[Закрыть] и самосожжение в Сибири, близ деревни Мальцевой, в 1756 г. Такое положение приводит к тому, что исследователи имеют дело с небольшим количеством фактов, связанных с ритуальным суицидом, пытаясь на их основании сделать масштабные выводы обо всех самосожжениях. Это необходимо исправить. Сегодня, опираясь на имеющиеся (опубликованные и обнаруженные в архивах) источники, вполне возможно изучить основные закономерности «гарей» от формирования сообщества самосожигателей до почти всегда фатально неизбежного трагического конца – самосожжения.

Задачи исследования, территориальные и хронологические рамки

Целью данной работы является исследование богословского обоснования и практического осуществления старообрядческих самосожжений, а также административных мер, направленных на предотвращение массовых самоубийств.

В число задач исследования входят: изучение богословской дискуссии о самосожжениях, развернувшейся среди старообрядческих наставников; выявление географического аспекта самосожжений, путей распространения практики массовых самоубийств на территории России; изучение эволюции основных административных и законодательных мер, направленных на предотвращение самосожжений старообрядцев в конце XVII–XVIII в.; исследование конкретных фактов «огненной смерти» с целью выяснения основных закономерностей этих трагических событий; изучение основных закономерностей формирования памяти о самоубийствах в фольклоре и письменных источниках старообрядческого происхождения.

Приступая к исследованию, я не ставил перед собой задачу показать влияние самосожжений на демографическую ситуацию. Однако некоторые имеющиеся данные показывают, что самосожжения оказывали заметное воздействие не столько «количественного», сколько «качественного» порядка. В ходе них погибали наиболее радикальные сторонники старообрядческого вероучения. В еще меньшей степени я стремился реконструировать черты отдельных самосожжений. Мое внимание привлекали не столько отдельные, пусть и яркие, случаи старообрядческого суицида на религиозной почве, сколько общие тенденции развития уникального феномена религиозной жизни России конца XVII – начала XIX в. – самосожжений (а также иных форм самоубийства) старообрядцев. Задача каким-либо образом «окончательно» решить вопрос о причинах самосожжений мною также не ставилась. Очевидно, на сегодняшний день необходим комплексный полидисциплинарный подход к исследованию этого исключительного явления в русской истории, а не концентрация внимания на отдельном, пусть и важном, дискуссионном, аспекте этой проблемы.

Территориальные рамки исследования обусловливаются широким распространением старообрядческих самосожжений на территории Российского государства. Они включают преимущественно Европейский Север, Поволжье и Сибирь. При этом необходимо учитывать, что Поволжье превратилось в главный оплот самосожигателей в конце XVII в., но в дальнейшем (в XVIII в.) здесь массовые самоубийства постепенно прекратились. Напротив, традиции самосожжения на Европейском Севере, прежде всего на территориях Архангельской и Олонецкой губерний, равно как и в Сибири, отличались исключительной устойчивостью. Выбор хронологических рамок также очевиден: он связан со становлением, развитием и постепенным исчезновением эпидемии «самогубительных смертей» старообрядцев в России. Отправной точкой исследования, таким образом, станут 1660-е гг., когда зародившееся вскоре после никоновских церковных реформ «странное учение» о душевном спасении в огне начало свое победоносное шествие по России. Принято считать, что первые самосожжения произошли в 1665–1666 гг. в Нижегородском уезде[99]99
  Барсков Я.Л. Памятники первых лет русского старообрядчества // Летопись занятий Императорской Археографической комиссии за 1911 год. СПб., 1912. С. 331; Шульгин В.С. «Капитоновщина» и ее место в расколе XVII в. С. 136.


[Закрыть]. Факты позволяют усомниться в этом. Известно, что примерно тогда же «гари» начались в Вологодском и Арзамасском уездах[100]100
  Об этом эпизоде истории самосожжений существует значительная литература. См. например: Русское старообрядчество: светское и церковное законодательство XVII–XVIII вв. Нижний Новгород, 2008. С. 14–15.


[Закрыть]. В качестве заключительного рубежа в исследовании рассматривается первая половина XIX в. Важно отметить, что в XVIII в. произошли последние относительно крупные «гари» (до 50-ти участников). Отдельные рецидивы – случаи самосожжений и иных способов суицида на религиозной почве (самопогребения, самоутопления) имели место в XIX в.[101]101
  См. об этом подробнее: Сикорский И.А. Эпидемическия вольныя смерти и смертоубийства в Терновских хуторах (близ Тораполя). Психологическое изследование.


[Закрыть] Этим забытым эпизодам истории старообрядчества также уделено некоторое внимание в данном исследовании.

Источники для исследования «огненной смерти»

В числе источников для изучения самосожжений заметное место занимают старообрядческие полемические произведения, связанные с богословской дискуссией об «огненной смерти». Среди них выдающаяся роль принадлежит «Отразительному писанию о новоизобретенном пути самоубийственных смертей» старообрядческого публициста Евфросина и «Жалобнице поморских старцев против самосожжений»[102]102
  Демкова Н.С. «Жалобница» поморских старцев против самосожжений (1691 г.) // Древнерусская книжность. По материалам Пушкинского Дома. Л., 1985. С. 48–61.


[Закрыть], автор которой неизвестен. Отметим, что эти старообрядческие произведения написаны бескомпромиссными противниками самосожжений из числа старообрядцев. Они долго пытались организовать публичную дискуссию с приверженцами «огненной смерти», и, в конце концов, были вынуждены письменно обратиться к ним, но, прежде всего, к их потенциальным жертвам. В трудах противников самосожжений приведены разнообразные аргументы, позволяющие вести успешную идеологическую борьбу против «гарей». Сочинения старообрядческих литераторов (прежде всего, Евфросина) предоставляли менее искушенным современникам-полемистам возможность противостоять натиску энергичных сторонников «огненной смерти». Это подборка свидетельств из Священного Писания и церковной истории, красочное изложение событий первых лет существования «древлего благочестия», многочисленные неблаговидные факты из истории первых самосожжений, в том числе уничтожение чудотворных икон, растление «юных дев» и завладение имуществом погибших.

Несмотря на явную публицистическую направленность, эти произведения содержат ценные сведения о таких подробностях подготовки к самосожжению, которые трудно почерпнуть из других источников. Это высказывания самосожигателей и обращенные к ним просьбы местных жителей, детальные описания вооруженных столкновений между самосожигателями и присланными для их захвата воинскими «командами» и т. д. Евфросин лично знал многих из тех, кому посвящено его произведение, и сведения из его труда становятся порой незаменимым источником новой информации даже о таких прославленных старообрядческих лидерах, как Игнатий Соловецкий или старец Капитон (оба проповедовали учение об «огненной смерти», а первый из них лично возглавил одно из самосожжений). К этой же группе примыкают уникальные литературные памятники, получившие в научной литературе название «видения», включенные в произведения как обличителей, так и сторонников самосожжений. Так принято называть повествования, содержащие аргументы «против» или в поддержку «гарей», полученные от тех старообрядцев, которые, якобы оказавшись на «том» свете, выяснили волнующие подробности загробной жизни самосожигателей. Многие из этих своеобразных «воспоминаний» в настоящее время опубликованы и вполне доступны широкому кругу читателей[103]103
  Юхименко Е.М. Реальные герои выговских чудес // Проблемы истории, русской книжности, культуры и общественного сознания. Новосибирск, 2000. С. 112–117.


[Закрыть].

Напротив, основные старообрядческие произведения, в которых горячо поддерживается и обосновывается идея самосожжений, до настоящего времени известны только узкому кругу специалистов. Исключение здесь составляют труды протопопа Аввакума, его послания, в которых он благословляет самосожигателей[104]104
  Сочинения бывшего Юрьевецкого протопопа Аввакума Петрова. М., 1916. С. 129 и др.


[Закрыть]. В целом труды, созданные в поддержку и для обоснования «гарей», составляют важную, оригинальную и неотъемлемую часть данного исследования. С их помощью становится возможным полноценное воссоздание всех коллизий ожесточенного спора, который вели старообрядческие наставники в конце XVII в. (часть литературы, в которой вновь выдвигается идея о самосожжениях, относится к началу XVIII в.). Наиболее ценное из их числа – «Письмо Даниилу Викулову от Петра Прокопьева»[105]105
  Письмо Даниилу Викулову от Петра Прокопьева // ОР РНБ. ОСРК. Q XVII. № 200.


[Закрыть], обнаруженное в рукописном отделе Российской национальной библиотеки.

Далеко не последними по значимости для исследователя самосожжений являются старообрядческие исторические сочинения. Их возникновение связано с огромным значением, которое старообрядцы придавали историческому повествованию, свидетельствам о страданиях за «древлее благочестие»[106]106
  См. об этом подробнее: Гурьянова Н.С. История и человек в сочинениях старообрядцев XVIII в. Новосибирск, 1996.


[Закрыть]. Это поздние летописи[107]107
  Выго-Лексинский летописец. Краткое летосчисление настоящего века // Выговская поморская пустынь и ее значение в истории России: Сб. научных статей и материалов. СПб., 2003. С. 309–327.


[Закрыть], а также труды, основанные на свидетельствах очевидцев. Важным источником является «История об отцех и страдальцех соловецких»[108]108
  Повесть об осаде Соловецкого монастыря // Памятники литературы Древней Руси. XVII век. Книга первая. М., 1988. С. 155–191.


[Закрыть] (полное название – «Историа об отцех и страдальцех соловецких, иже за благочестие и святыя церковныя законы и предания в настоящая времена великодушно пострадаша»), исследованию которой посвящена обширная литература[109]109
  См. подробнее: Юхименко Е.М. «История об отцах и страдальцах соловецких» Семена Денисова – памятник выговской литературной школы первой половины XVIII века // Традиционная духовная и материальная культура русских старообрядческих поселений в странах Европы, Азии и Америки. Новосибирск, 1992. С. 107–112.


[Закрыть]. Современные ученые не без оснований отмечают серьезные пробелы в этом труде, а также его положительные стороны как «первого крупного исследования событий Соловецкого восстания»[110]110
  Молзинский В.В. Очерки русской дореволюционной историографии старообрядчества. С. 75.


[Закрыть]. Произведение Семена Денисова позволяет выяснить позицию влиятельных выговских старообрядцев по вопросу о первых самосожжениях на Европейском Севере России, руководителями которых стали бывшие соловецкие монахи, чудом избежавшие массовой расправы после взятия обители стрельцами.

В ряду исторических трудов старообрядцев-современников событий существенное значение для избранной мною темы имеет «История о Тарском бунте», написанная вскоре после трагических событий старообрядческим публицистом Семеном Денисовым[111]111
  В настоящее время данный текст опубликован. См: Мальцев А.И. Неизвестное сочинение С. Денисова о Тарском «бунте» 1722 г. // Источники по культуре и классовой борьбе феодального периода. Новосибирск, 1982. С. 224–241.


[Закрыть]. В «Истории…» речь идет о репрессиях в отношении сибирских старообрядцев и произошедших во время их бунта самосожжениях. Подробное источниковедческое исследование этого старообрядческого документа, подтвердившее его высокую достоверность и несомненную ценность для науки, осуществлено акад. Н.Н. Покровским[112]112
  Покровский Н.Н. Следственное дело и выговская повесть о Тарских событиях 1722 г. // Рукописная традиция XVI–XIX в. на востоке России (Археография и источниковедение Сибири). Новосибирск, 1983. С. 46–70.


[Закрыть]. Труд Семена Денисова важен и в историко-сравнительном аспекте. С его помощью становится возможным сопоставление сибирских и олонецких «гарей», а также выяснение позиции одного из влиятельных выговских писателей в вопросе о самосожжениях. (Отметим, что особая роль в описываемых событиях Тарского бунта принадлежала Иоанну – выходцу из Кижского погоста, длительное время перед уходом в Сибирь находившемуся в Выговском общежительстве). Перу С. Денисова принадлежит и другой фундаментальный труд под названием «Виноград Российский» – «важнейший исторический документ эпохи, написанный почти современником рассматриваемых явлений»[113]113
  Молзинский В.В. Очерки русской дореволюционной историографии старообрядчества. С. 66.


[Закрыть]. В нем подробно изложена история страданий первых мучеников за старую веру, включая восьмерых «корелян», которые, как пишет Семен Денисов, предпочли мучения и смерть в огне отказу от древних церковных традиций[114]114
  Денисов С. Виноград российский, или Описание пострадавших в России за древлецерковное благочестие. Л. 79 об.


[Закрыть]. Все эти произведения объединены общими стилистическими особенностями, включают развернутую систему ветхозаветных и новозаветных цитат и сравнений. Они созданы в соответствии с риторикой, составленной ранее братьями Денисовыми – Андреем и Семеном. В жанровом отношении произведения Семена Денисова сочетают в себе черты мортиролога, агиографической повести и надгробного плача[115]115
  Покровский Н.Н. Следственное дело и выговская повесть о Тарских событиях 1722 г. С. 62.


[Закрыть]. В то же время в них содержатся ценные для каждого исследователя, подробные сведения о забытых страницах истории гонений на старообрядцев в конце XVII – начале XVIII в., опирающиеся на «письменные свидетельства и исторические сочинения основоположников движения и его противников»[116]116
  Молзинский В.В. Очерки русской дореволюционной историографии старообрядчества. С. 67.


[Закрыть].

В произведениях других старообрядческих авторов также приведен значительный фактический материал о самосожжениях и изложена позиция самих северных старообрядцев по этому вопросу. Одним из первых произведений в пользу самосожжений стало «Исповедание Игнатия Соловецкого» – талантливого проповедника массовых самосожжений. Немало лестных слов в его адрес содержатся в трудах историков, подробно изучавших первые десятилетия истории старообрядческого движения[117]117
  Паскаль П. Протопоп Аввакум и начало Раскола. С. 494–495 и др.


[Закрыть]. Игнатий не только безоговорочно поддерживал идею об «огненной смерти», но и возглавил одну из крупнейших в российской истории «гарей», произошедшую в Палеостровском Рождественском монастыре, и сам погиб в огне[118]118
  Исповедание Игнатия Соловецкого // Памятники старообрядческой письменности. СПб., 1998. С. 125–135.


[Закрыть]. О черном дьяконе Игнатии существует обширная старообрядческая литература. Он упоминается в «Повести об осаде Соловецкого монастыря» Семена Денисова и в обширном труде Ивана Филиппова «История Выговской старообрядческой пустыни».

Последней принадлежит особое место в ряду исторических произведений, написанных авторами-старообрядцами и содержащих сведения о самосожжениях. «История Выговской старообрядческой пустыни» является «одной из масштабных работ староверов, проникнутых идеей сохранения исторической памяти о событиях и лицах “расколо-старообрядческого” движения»[119]119
  Молзинский В.В. Очерки русской дореволюционной историографии старообрядчества. С. 76.


[Закрыть]. В ней сохранились сведения о первых массовых самосожжениях в Палеостровском монастыре и Пудожском погосте, а также ряде других, менее значительных самосожжениях, о намерении выговцев совершить самосожжения в период гонений 1730-х гг. и о массовом самоубийстве сторонников старца Филиппа (основателя филипповского толка в старообрядчестве) в 1742 г[120]120
  История Выговской старообрядческой пустыни. Издана по рукописи Ивана Филиппова. С. 399–404.


[Закрыть]. Важную часть «Истории» составляют описания старообрядческих «видений», связанных с «гарями». Многие из них к этому времени (первая половина XVIII в.) приобрели значение решающих аргументов в спорах сторонников и противников самосожжений.

Другое произведение И. Филиппова – «Повесть о самосожжении в Мезенском уезде в 1743–1744 гг.», содержащая подробную информацию о череде самосожжений, непосредственным поводом для которых стали репрессии в отношении старообрядцев, скрывающихся от «слуг Антихриста», как говорилось в доношении архиепископа Варсонофия, «в Двинском и Мезенском уездах, приморском северном берегу, по глухим озерам и рекам, в непроходимых летним временем местах». Осуществленное В.И. Малышевым тщательное сопоставление данных из «Повести…» со сведениями, полученными из документов, обнаруженных в РГИА и РГАДА, показало, что повесть «производит впечатление делового документа, изложенного с протокольной пунктуальностью и последовательностью»[121]121
  Малышев В.И. Усть-Цилемские рукописные сборники XVI–XIX в. Сыктывкар, 1960. С. 177.


[Закрыть]. Аналогичной точки зрения на этот ценный источник придерживается Н.С. Гурьянова. Она полагает, что Иван Филиппов привлек данные различного происхождения. Старообрядческий историк «использовал документальные материалы, несколько дополняя их фактами из устных рассказов, бытовавших в старообрядческой среде»[122]122
  Гурьянова Н.С. История и человек в сочинениях старообрядцев XVIII века. Новосибирск, 1996. С. 137.


[Закрыть]. Содержащиеся в «Повести…» сведения включают ряд ценных дополнений к официальным данным и позволяют выяснить ряд существенных подробностей, не сохранившихся в материалах следствия.

Перечень и краткие описания самосожжений конца XVII-первой половины XVIII в., приведенные Иваном Филипповым, до настоящего времени активно используются историками для реконструкции цепи трагических событий, происходивших на Европейском Севере России. Имеющиеся в них сведения дополняются еще одной разновидностью литературных памятников – старообрядческими синодиками, т. е. списками погибших в «гарях»[123]123
  Пыпин А.Н. Сводный старообрядческий Синодик. Второе издание Синодика по четырем рукописям XVIII–XIX вв. СПб., 1883; Юхименко Е.М. Выговская старообрядческая пустынь: Духовная жизнь и литература. Т. 1. С. 197.


[Закрыть]. Этот источник позволяет выявить основные статистические закономерности происходивших в России самосожжений, в нем поименно зафиксированы многие жертвы, указано примерное число погибших в тех или иных «гарях». Традиции повествования о мучениках за «древлее благочестие» продолжены в «Сказании о Павле, епископе Коломенском», посвященном страданию за веру единственного архиерея Русской православной церкви, категорически отказавшегося принять никоновские «новины»[124]124
  Сказание о Павле, епископе Коломенском // Чтения в Обществе истории и древностей российских. СПб., 1905. Кн. 2. С. 41–45.


[Закрыть]. В течение всего XIX в. мир старообрядчества не создал новых историко-аналитических исследований и масштабных сочинений, равных «Винограду российскому» и «Истории Выговской старообрядческой пустыни». По этой причине инициатива в фиксации и исследовании трагических событий истории старообрядчества целиком оказалась в руках тех, кто умело боролся против старообрядческого влияния или, по крайней мере, относился к нему нейтрально.

Сведения из источников старообрядческого происхождения с успехом дополняются данными из материалов делопроизводства и трудов противников самосожигателей. Немаловажным сочинением, в значительной степени посвященным проблеме самосожжений, стало «Извещение праведное о расколе беспоповщины», написанное бывшим выговским старообрядцем Григорием Яковлевым, перешедшим в «господствующую» церковь и превратившимся впоследствии в своего рода правительственного «эксперта» по борьбе с «расколом». Он изложил собственную точку зрения на хорошо известные ему причины самосожжения старцев Филиппа и Терентия, произошедшего в середине XVIII в., и связанное с этим событием возникновение филипповского толка в старообрядчестве. Важной составляющей труда Г. Яковлева стали рекомендации властям о жестком и бескомпромиссном, без переговоров и богословских дискуссий, обращении со старообрядцами, намеревающимися совершить самосожжение[125]125
  Яковлев Г. Извещение праведное о расколе беспоповщины. М., 1888. С. 20, 41, 42, 65, 88, 95.


[Закрыть]. Особую группу источников составляют старообрядческие эсхатологические сочинения, написанные по горячим следам происходящих в стране перемен[126]126
  Собрание от Святого Писания об Антихристе // Петр I в русской литературе XVIII века. (Тексты и комментарии). СПб., 2006. С. 306–319.


[Закрыть]. Они позволяют увидеть трагические события, последовавшие за никоновскими и петровскими реформами, глазами старообрядцев. Как показывает предпринятое мною исследование, некоторые аргументы из этих сочинений использовались старообрядцами буквально в последние минуты перед самосожжением.

Важной положительной стороной существующей на данный момент Источниковой базы стала появляющаяся у исследователя возможность взглянуть на ход событий и с другой стороны – глазами российских администраторов конца XVII–XVIII в. Некоторые из них волею судьбы оказались в самой гуще драматических событий, связанных с «гарями», и по мере своих весьма ограниченных сил противостояли самосожигателям. Другие поспешно писали указы командам, находящимся в непосредственной близости от тех мест, где полным ходом шла подготовка к очередному самосожжению. Кроме того, для понимания причин «гарей» существенное значение имеют законодательные акты, содержащие распоряжения, адресованные местным духовным и светским властям, о мерах по предотвращению массовых самоубийств[127]127
  См., например: Новые материалы для истории старообрядчества XVII–XVIII вв., собранные Е.В. Барсовым. М., 1890; Судные процессы по делам церкви. Б.м., б.г.


[Закрыть].

Примечательна особенность изложения сведений, присущая этой разновидности источников. По справедливому замечанию современной исследовательницы самосожжений Е.В. Романовой, многочисленные упоминания о догматах самосожжения «мы находим в публицистике, в то время как в делах преимущественно описывается само массовое самоубийство, его фактическая сторона»[128]128
  Романова Е.В. «Самовольные смерти» в старообрядчестве: учение и истоки. С. 232.


[Закрыть]. Тем не менее, и те и другие источники зачастую содержат описание одних и тех же трагических событий и поэтому дополняют друг друга. Проведенные предшественниками скрупулезные исследования – сопоставление материалов делопроизводства и старообрядческих литературных памятников – показывают, что старообрядческие произведения вполне правдиво излагают общий ход событий.

Однако полноценное изучение проблем самосожжений становится возможным только после знакомства с корпусом законодательных актов, в той или иной степени связанных с самосожжениями. Существенное значение здесь имеет «Соборное Уложение», а также тексты законов, опубликованные в «Полном собрании постановлений и распоряжений по ведомству православного вероисповедания», «Полном собрании законов Российской империи» и других сборниках документов[129]129
  Обзор законодательства о самосожжениях имеется в ряде работ. В их числе: Описание документов и бумаг, хранящихся в Московском архиве Министерства юстиции. Кн. 7. М., 1890. С. 33–47. Однако речь идет именно об «обзоре», а не об анализе.


[Закрыть]. Они дают развернутое представление о формировании и развитии российского законодательства, посвященного борьбе со старообрядческим движением в целом и против самосожжений – в частности. В данном исследовании правовые акты рассматриваются в контексте религиозной политики Российского государства, с использованием всей совокупности многочисленных законов, направленных на борьбу с «расколом» и изданных в конце XVII–XVIII вв.

Указы, издаваемые центральной властью, породили ответный поток отчетов представителей местной власти, непосредственно на местах руководивших действиями, направленными на предотвращение самосожжений. Каждое самосожжение, где бы оно ни происходило, привлекало самое пристальное внимание местной духовной и светской администрации, в результате чего появились многочисленные судебно-следственные дела, некоторые из которых опубликованы[130]130
  Акты, относящиеся до раскола в Сибири // Дополнения к Актам историческим, собранные и изданные Археографическою комиссиею. Т. 8. СПб., 1862. С. 214–226 и др.


[Закрыть]. Значительное количество следственных дел приведены в данном исследовании впервые. Они обнаружены мною в Государственном архиве Архангельской области (ф. 1, Канцелярия губернатора), Российском государственном архиве древних актов (ф. 7, Преображенский приказ), Российском государственном историческом архиве (ф. 796, Канцелярия Синода), Национальном архиве Республики Карелия (ф. 445, Канцелярия Олонецких Петровских заводов). Некоторые существенные для понимания феномена самосожжений источники опубликованы в приложениях к данной работе. Все эти дела, как правило, представляют собой сложный комплекс документов. В их число входят доношения о собравшихся для самосожжения раскольниках, распоряжения Сената, Синода, а также местных руководителей – воевод, епископов или губернаторов о неотложных мерах, направленных на предотвращение самосожжения. Кроме того, следственные дела о самосожжениях включают подробные отчеты руководителей посланной «команды» о мерах, принятых сразу после прибытия к месту предполагаемой «гари», ответных действиях самосожигателей, успехе или провале порученного дела.

Отдельную разновидность документов, встречающихся в делах о самосожжении, составляют отчеты об осмотре мест, где недавно бушевало пламя, обнаруженных там останках, отношении уцелевших местных жителей и их потомков к местам «гарей». Для представителей власти этот аспект расследования обстоятельств «гарей» играл особую роль. Существовало подозрение, что некоторые крестьяне имитируют самосожжение, через родственников объявляют себя сгоревшими и перестают платить налоги. Особое значение для целей данного исследования имеют протоколы допросов тех старообрядцев, которые в последний момент внезапно выбрасывались из окон здания, построенного для самосожжения самими старообрядцами или захваченного ими для этой же ужасной цели. Этот тип документов позволяет исследователю добиться того, что на первый взгляд кажется невозможным: выяснить, что происходило в «згорелом доме» за несколько минут (или даже секунд) до массового самоубийства. К некоторым следственным делам приложены «сказки»[131]131
  Некоторые из этих документов опубликованы. См.: Покровский Н.Н. Тарское «противное письмо» 30 мая 1722 года // Культурное наследие Древней Руси. Истоки, становление, традиции. М., 1976. С. 412–417.


[Закрыть] – послания старообрядцев в адрес представителей власти, проливающие свет, как на причины самосожжений, так и на последние размышления тех людей, которые готовились предстать перед Богом[132]132
  Подробный анализ этой разновидности документов провел акад. Н.Н. Покровский (см.: Покровский Н.Н., Зольникова Н.Д. Староверы-часовенные на востоке России в XVIII–XX вв. Проблемы творчества и общественного сознания. С. 115–116).


[Закрыть]. Надо отдать должное простым чиновникам, офицерам, священникам. Зачастую рискуя жизнью, они старались разобраться в причинах происходящего, внимательно фиксировали все мельчайшие подробности трагических событий и по мере сил пытались остановить надвигающуюся гибель множества людей. Некоторые из таких судебно-следственных дел (о самосожжениях в ряде местностей Олонецкой губернии), обнаруженные мною в Российском государственном историческом архиве и Национальном архиве Республики Карелия, представлены в Приложении 3 к настоящему исследованию.