Текст книги "Самосожжения старообрядцев (середина XVII–XIX в.)"

При изучении следственных дел о самосожжениях исследователь имеет дело с рядом однотипных комплексных источников, состав которых слабо изменялся на протяжении длительного, более ста лет, временного отрезка, в течение которого происходили крупные самосожжения. Это дает возможность сопоставления особенностей самосожжений в различные исторические периоды, на разных территориях Российского государства. По косвенным данным, содержащимся в этих источниках, удается установить такие важные для исследования самосожжений факты как строительство «згорелого дома», специфику поведения старца – наставника самосожигателей, принадлежность старообрядцев к тому или иному толку – составной части старообрядческого движения. Наконец, анализ имеющихся источников позволяет отчасти рассмотреть состав сообщества самосожигателей, выявить наиболее активную его часть и тех, кому в трагических событиях выпала сугубо страдательная роль.

* * *

Таким образом, имеющиеся источники позволяют рассмотреть основные аспекты истории старообрядческих самосожжений. Это, во-первых, совокупность мероприятий, предшествовавших «огненной смерти», во-вторых, последние секунды жизни приверженцев самоубийства, в-третьих, память о самосожжении, сохраняющаяся среди сторонников и противников «гарей». Предметом особого внимания станут разнообразные правительственные мероприятия, направленные на предотвращение самосожжений и историко-географический аспект «самогубительной смерти». Но для того, чтобы быть последовательным, необходимо начать исследование с истории развернувшихся в конце XVII в. бурных старообрядческих богословских дискуссий о допустимости «гарей».

Глава 1
Старообрядческие дискуссии об «огненной смерти»

Оправдания самосожжений

Вскоре после церковных реформ, проведенных патриархом Никоном[133]133
  Сегодня об этом трагическом периоде российской истории существует значительная литература, наличие которой освобождает меня от необходимости подробно излагать все аспекты истории церковных реформ, приведших к появлению старообрядческого движения. См., например: Каптерев Н.Ф. Патриарх Никон и царь Алексей Михайлович. Сергиев Посад, 1912; Он же. Патриарх Никон и его противники в деле исправления церковных обрядов. Время патриаршества Иосифа. М., 2003; Кричевский Б.В. Русская церковь во времена патриарха Никона (1652–1658 гг.). СПб., 2003 и многие другие авторитетные исследования.


[Закрыть], самосожжения стали неотъемлемой частью религиозной жизни Руси. Правительственные репрессии в отношении самосожигателей добавляли масла в огонь: «гари» становились все более массовыми. По смелому утверждению профессора А.С. Павлова, частое употребление казни старообрядцев путем сожжения в срубе стало причиной распространения у них «догмата о самосожжении»[134]134
  Павлов А.С. Курс церковного права. С. 368.


[Закрыть]. Вероятно, происхождение «огненной смерти» не вполне укладывается в эту простую схему. Стремительное распространение разнообразных форм ритуального суицида по территории России становилось возможным только благодаря активной деятельности старообрядческих наставников, находящих всестороннюю поддержку в поселениях старообрядцев. Эти важные центры старообрядческого влияния, многочисленные пустыни возникали на многих малонаселенных окраинах Российского государства, прежде всего – на Европейском Севере и в Сибири. Так выглядел зловещий исторический фон, на котором в старообрядческой среде разворачивалась дискуссия о самосожжении.

На Европейском Севере России в конце XVII – начале XVIII в. заметным центром проповеди самоубийств стало Выговское общежительство[135]135
  Имеется в виду старообрядческое Выговское общежительство, существовавшее в 1694–1854 гг. В настоящее время на его месте расположена дер. Данилово Медвежьегорского р-на Республики Карелия. Ему посвящено чрезвычайно много исследований. (См. о Выговском общежительстве подробнее: Юхименко Е.М. Выговская старообрядческая пустынь: Духовная жизнь и культура. М., 2002. Т. 1–2).


[Закрыть]. Освоение территории, где оно позднее располагалось, началось в конце 80-х гг. XVII в., «когда здесь укрывались от преследований уцелевшие после Палеостровских гарей ученики Игнатия и Германа Соловецких»[136]136
  Юхименко Е.М. Первые официальные известия о поселении старообрядцев в Выговской пустыни // Старообрядчество в России (XVII–XVIII вв.): Сборник научных трудов. М., 1994. С. 166.


[Закрыть], погибших к этому времени в пламени массового самосожжения. В дальнейшем это сообщество стало мощным оплотом беспоповского старообрядчества России, и именно там формировался положительный взгляд на самосожжение. По утверждению авторитетного исследователя первых бурных десятилетий старообрядческой истории П.С. Смирнова, основатель пустыни Данила Викулин был учеником «палеостровского самосожженца диакона Игнатия и сам уже давно бродил по Поморью с проповедью»[137]137
  Смирнов П.С. Внутренние вопросы в расколе в XVII в. С. 82.


[Закрыть]. Среди проповедников самосожжений исследователи называют крупнейших старообрядческих наставников, живших на Выге в первой половине XVIII в.[138]138
  Он же. Споры и разделения в русском расколе в первой четверти XVIII в. С. 354.


[Закрыть] В их ряду особое место занимает Семен Денисов – талантливый литератор, выговский «киновиарх» и брат известного старообрядческого деятеля Андрея Денисова – одного из основателей Выговского общежительства. Идея о пользе самосожжений для спасения души, богоизбранности организаторов «гарей» проявилась в одном из первых его произведений – «Повести об осаде Соловецкого монастыря». Излагая биографию соловецкого монаха Германа, «смиренномудрого и крепкого», С. Денисов указывает, что будущий организатор крупного самосожжения избавился от ареста («темничного озлобления») «Божию милостью на спасение многих». Вскоре он стал проповедником массовых самоубийств и, наконец, сам «огнепалением от здешных в будущая преселивыйся добре»[139]139
  Повесть об осаде Соловецкого монастыря. С. 186.


[Закрыть], т. е. отправился в иной мир для вечной райской жизни – желанной награды за успешную проповедь и осуществление самосожжений. Продолжение проповеди самосожжений обнаруживается в другом произведении С. Денисова – «О сибирских страдальцех» (в исторической литературе оно получило название «Повесть о Тарском бунте»). В нем автор высказывает глубокое почтение перед теми, кто погиб «благочестным огнесожжения скончанием»[140]140
  Мальцев А.И. Неизвестное сочинение С. Денисова о Тарском «бунте» 1722 г. С. 228.


[Закрыть]. Рассуждая о тех, кто помышлял о смерти в огне, тщательно готовился к ней и впоследствии совершил, Семен Денисов пишет: «и древни благочестия ревнители многажды от гонения и нападания мучителей тако себе различным смертем предаваху, их же святая церковь яко мученики прославляет»[141]141
  Там же. С. 235.


[Закрыть]. Погибшие в пламени добровольного самосожжения без сомнений причислялись к небесному воинству, с заоблачной высоты взирающему на своих презренных гонителей: «Воини бесплотнии поистинне они страдальцы, яко с бесплотными небесными воины совокупишася и тех лику сопредсташа». Они сильны духом и способны противостоять силам зла: «силнии в крепости, нови благочестия необоримии столпи, их же крепости ужаснеся ад, убояса сатана, устрашишася демони, вострепеташа вся лукавствия духи»[142]142
  Там же. С. 241.


[Закрыть].

Подробное изложение обстоятельств старообрядческих самосожжений в трудах выговских писателей стало своего рода реформой агиографической литературы. Для древнерусского православия, утверждает М.Б. Плюханова, «особенное почитание мучеников» не являлось характерным элементом. Поэтому новая старообрядческая агиография в первую очередь обратилась за образцами к традиции прославления мучеников, сложившейся в первые века существования христианства[143]143
  Плюханова М.Б. О национальных средствах самоопределения личности: самосакрализация, самосожжение, плавание на корабле. С. 421.


[Закрыть]. «К весьма небольшой и скромной группе древнерусских мучеников старообрядческая традиция присоединила легион новых, реализовавших канон мученического жития несравненно полнее, чем прежние»[144]144
  Там же. С. 423.


[Закрыть]. Участие в массовом самоубийстве рассматривалось выговскими проповедниками не только как возможная, но и как совершенно необходимая мера, противопоставленная «окаянному животу», т. е. неправедной жизни в «мире Антихриста»[145]145
  О влиянии учения о пришествии Антихриста на старообрядческую идеологию см.: Нильский И. Об Антихристе против раскольников. СПб., 1859.


[Закрыть]. В числе литераторов, прославляющих самосожжения, выдающееся место занимает выговский уставщик, один из крупнейших старообрядческих писателей Петр Прокопьев[146]146
  См. о нем подробнее: Старообрядчество. Лица, предметы, события и символы. Опыт энциклопедического словаря. М., 1996. С. 223.


[Закрыть]. В проповеди, превозносящей «огненную смерть», он мог опереться на слова современника – знаменитого духовного писателя протопопа Аввакума, который недвусмысленно благословлял самосожигателей следующими словами: «Добро те сделали, кои в огне-т забежали. Мы же разсуждали между собою: кажется, не худо оне сделали, да не осквернят риз своих, еже есть святого крещения, и во огнь себе ринули и в воды»[147]147
  Послание сибирской «братии» // Житие Аввакума и другие его сочинения / Сост., вступ. ст. и коммент. А.Н. Робинсона. М., 1991. С. 225.


[Закрыть]. Аввакум сурово осуждал «греков», патриархов, которые «с варваром турским с одного блюда кушают рафленые курки». Соотечественники поступают совершенно иначе: «Русачки же миленькие не так, – в огонь лезет, а благоверия не предаст!»[148]148
  Сочинения бывшего Юрьевецкого протопопа Аввакума Петрова. Издание Братства ев. Петра Митрополита. С. 129.


[Закрыть].

Как утверждает, опираясь на старообрядческие источники (прежде всего, «Отразительное писание…»), А.К. Бороздин, наряду с реальными высказываниями протопопа Аввакума в пользу «гарей», некоторые старообрядцы распространяли и использовали для обоснования самосожжений поддельные, якобы принадлежащие его перу послания, горячо приветствующие «самогубительную смерть»[149]149
  Бороздин А.К. Протопоп Аввакум. Очерк из истории умственной жизни русского общества в XVII в. С. 312; См. также об этом: Романова Е.В. Массовые самосожжения старообрядцев в России в XVII–XIX вв. С. 108.


[Закрыть]. При этом многие умеренные старообрядцы «возмущались Аввакумом за его подстрекательства к самосжиганиям и строго осуждали его за прославляющие “гари” послания»[150]150
  Зеньковский С.А. Русское старообрядчество. С. 374.


[Закрыть]. Но их авторитет не был столь же силен, как духовное влияние талантливого протопопа. Исключительно высокое значение Аввакума для распространения старообрядческого вероучения и его вполне успешные призывы к самосожжениям постоянно подчеркиваются некоторыми известными исследователями старообрядческой идеологии[151]151
  Гагарин Ю.В. История религии и атеизма народа коми. С. 102; Пихоя Р.Г. Общественно-политическая мысль трудящихся Урала (конец XVII–XVIII в.). С. 37, 43; Елеонская А.С. Гуманистические мотивы в «Отразительном писании» Евфросина. С. 266; Плюханова М.Б. О национальных средствах самоопределения личности: самосакрализация, самосожжение, плавание на корабле. С. 425.


[Закрыть]. Так, П.С. Смирнов полагает, что «в мире раскола не было другого тогда деятеля, который пользовался бы таким влиянием и уважением, как протопоп Аввакум». Его слово в пользу самосожжений имело решающее значение для широкого распространения «гарей»[152]152
  Смирнов П.С. Происхождение самоистребления в русском расколе. С. 20.


[Закрыть]. Развивая эту идею, Плюханова полагает, что для Аввакума «смерть добровольная и смерть вынужденная уравниваются <…> в общем значении победы в борьбе за истинную веру»[153]153
  Плюханова М.Б. О национальных средствах самоопределения личности: самосакрализация, самосожжение, плавание на корабле. С. 426.


[Закрыть]. Н. Загоскин пишет о существовании в старообрядческой среде особой радикальной аввакумовской «секты», последователи которой «не могли не воспринять и его учения о спасительности самосожигательства»[154]154
  Загоскин Н. Самосожигатели. Очерк из истории русского раскола. С. 174.


[Закрыть]. Аналогичное предположение высказывает Д.И. Сапожников. По его мнению, наиболее часто самосожжения происходили в Олонецкой, Пермской и Тобольской губерниях, «где столпами раскола были Аввакум и его сподвижники»[155]155
  Сапожников Д.И. Самосожжение в русском расколе. С. 161.


[Закрыть].

Современники вполне могли считать, что старообрядческий наставник Петр Прокопьев продолжил дело, начатое протопопом Аввакумом. В то же время традиционная для старообрядческой литературы идея завершения всемирной истории, приближения Страшного Суда в его произведении не является центральной. Автор предпочел сосредоточиться на указаниях о том, кто именно и каким путем может спастись в наступающие «последние времена». «Сей путь спасительный и богоугодный, – говорилось в послании Петра Прокопьева одному из основателей Выговского общежительства Даниле Викулину, – еже во время нужды благочестивыя ради нашея христианския веры от гонителей себе смерти предати, в огнь или в воду или ино никако, паче же с немощными сиротами и престарелыми и маловозрастными отрочаты, не могущими никако укрытися». Самосожжение он считал благом для тех, кто опасается не «смерти телесныя», а гораздо большего – «от Господа нашего отступления»[156]156
  Письмо Даниилу Викулову от Петра Прокопьева. Л. 241.


[Закрыть].

Указания противников самосожжений на то, что самоубийство противоречит идеалам Священного Писания, вызывали у него недоумение. Прокопьев утверждал, что многие праведники, жившие в первые века христианства, предпочитали ту или иную разновидность смерти осквернению. Ссылка на их пример стала для П. Прокопьева мощным аргументом в заочном споре с противниками самосожжений: «… и святыя праведники и Богу угодники сия сотворившия, и есть ли где в Божественном Писании запрещено о сих, и который собор отверже таковая, или кто от святых возбрани тому быти, поищеши и не обрящеши»[157]157
  Там же.


[Закрыть]. Напротив, добровольная гибель за «благочестие» расценивалась как богоугодное дело, начало которому положено подвижниками веры еще в первые века христианства. Тогда, во время массовых казней христиан, многие из них «Христовою любовью разжегшеся, яко в некую прохладу во огнь себе вметаху»[158]158
  Там же. Л. 241 об.


[Закрыть].

Петр Прокопьев создал обширный, впечатляющий список мучеников за веру, добровольно погибших в огне или погубивших себя каким-то другим способом «благочестия ради». В их числе оказалась не канонизированная церковью, но известная по историческим документам рязанская княгиня, предпочетшая смерть татарскому плену. Самосожжение расценивалось поэтому не только как гибель за веру, но и как страдание «целомудрия ради и чистоты». Аналог поступку рязанской княгини Прокопьев обнаруживал в поступке первой христианки Пелагеи, которая, «веры ради Христовой, на мучение бысть сыскана». Зная нравы своих гонителей, «боящися да не насиловано будет девство ея», она бросилась вниз «с высокого окна», «а падши разбися и умре». Одна из наиболее подробных историй в письме Петра Прокопьева посвящена преподобному Мартиниану, который от гибельных соблазнов мира спасался на скале посреди моря. Но дьявол не желал оставить тихого праведника в покое: увидев на море «корабль пловущ, в нем же бяху мужи и жены», сатана направил судно на скалу. В результате кораблекрушения, как и замышлял враг человечества, осталась в живых лишь одна девица. Приплыв к скале, на которой спасался Мартиниан, она стала взывать к помощи: «Помилуй мя, рабе Божий, и не остави мя погибнути!». Преподобный не мог отказать в помощи несчастной страдалице и протянул ей руку. Увидев ее, красавицу, «красну сущу», он взмолился Богу: «Господи, не остави меня погибнути, на полезное души моей устрой!». После этого, обращаясь к спасенной девице, он сказал, используя распространенную среди старообрядцев метафору о необходимости разделения мужчин и женщин для спасения души и противодействия греховным помыслам: «Воистину невместно быти сену с огнем вкупе!». Объяснив своей прелестной подопечной, где найти еду, и когда приплывет «кораблик», привозящий воду и продукты, он пожелал ей: «да сохранит душу свою от всех вражеских наветов» и бросился в море.

Галерея всевозможных образцов для подражания («смотрителных образов») в письме Петра Прокопьева завершается рассуждением об актуальности примера древних в современном мире: «Но речет ли кто смотрителныя сия образы, еже благоверия ради себе смерти предаша, мнози святыя в древних временах: а ныне сему не достоит быти?»[159]159
  Там же. Л. 243.


[Закрыть]. Ответ, как полагал известный старообрядческий наставник, очевиден. Тот, кто пострадает по образу и подобию «древних оных вышеписанных святых», непременно будет удостоен венца и похвал в Царствии Небесном «от общего всех праведного Судии, Владыки и Бога»[160]160
  Там же. Л. 243 об.


[Закрыть]. Основной вывод послания заключается в том, что самосожжение, а также иные разновидности самоубийства («во огнь или в воду или ино никако») являются не столько способом избежать мучений и пыток от «гонителей», сколько кратчайшим путем к вечному небесному блаженству. Смерть «Христа ради» приравнивает каждого к святым мученикам первых лет христианства: «за него же (Бога. – М.П.) умре, яко же и древлее святии»[161]161
  Там же.


[Закрыть].

Идея о самосожжении проявилась в труде другого известного старообрядческого деятеля, основного «историографа» и – в течение многих лет – настоятеля Выговской пустыни Ивана Филиппова. Неоднократно обращаясь к проблеме самосожжений в своей грандиозной истории старообрядческого общежительства, он подчеркивает духовное превосходство самосожигателей над теми, кто беспощадно преследовал их во «времена гонительные». В описании первого самосожжения в Палеостровском монастыре Иван Филиппов обращает внимание на страх присланного по царскому указу «воинства» перед грозным пламенем самосожжения: «пламень бо всю церковь обхвати и пойде огонь вверх, аки столп, воинство же и вен люди отступиша от церкви и бысть на них страх велик». Причиной страха «никониан» перед смертью в огне Иван Филиппов считал вероотступничество: «не бо христови бяху оученици и последователи <…> страшен им бяше огонь вещественный, понеже огня любве Божия не имяху»[162]162
  История Выговской старообрядческой пустыни. Издана по рукописи Ивана Филиппова. С. 42.


[Закрыть].

Вопрос о том, какой способ смерти предпочтительнее: самосожжения, самоутопление, запощивание (гибель от голода в результате длительного поста) или самозаклание, в конце XVII в. оставался открытым. В послании Петра Прокопьева приведены примеры разнообразных самоубийств во имя веры и приветствуется любая форма самоубийства «благочестия ради». Реалии противостояния власти и старообрядчества, казни в огне, а также народное восприятие огня как очищающей силы привели к тому, что именно «гари», погружение в пламя стало предпочтительной формой «самоубийственной смерти». Об этом пишет М.Б. Плюханова: «Уловив связь представлений, окружавших гари, с фольклорной символикой, можно различить в них образ Страшного Суда, самовольно творимого. Видимо, именно фольклорной картиной Страшного Суда был определен в XVII в. выбор огня как общераспространенной формы самоубийства»[163]163
  Плюханова М.Б. О некоторых чертах народной эсхатологии в России XVII–XVIII вв. С. 60.


[Закрыть]. Аналогичной точки зрения придерживается современный исследователь старообрядческой идеологии Р.Г. Пихоя[164]164
  Пихоя Р.Г. Общественно-политическая мысль трудящихся Урала (конец XVII–XVIII в.). С. 50.


[Закрыть].

Этот автор, на мой взгляд, прав и в другом: в пропаганде раскола главная роль отводилась «не специальным полемическим сочинениям, защищавшим основы староверия, а старым изданиям обычных богослужебных книг»[165]165
  Там же. С. 191.


[Закрыть]. Вывод применим и к «гарям». Самосожжение находило косвенное оправдание в Священном Писании, в котором с огнем отождествляется пламенная любовь (Песн. 8: 6), Слово Божие (Иер. 23: 29), и даже сам Бог называется «огнем поядающим» (Втор. 4: 24; Евр. 12: 29)[166]166
  Подробнее об этом см.: Огонь // Иллюстрированная полная популярная библейская энциклопедия. Труд и издание архимандрита Никифора. М., 1990. С. 525.


[Закрыть]. В средневековой русской иконописи «вознесение монахов в рай на огненных крыльях связано с представлением об огненной природе Бога и пути к Нему с помощью огня»[167]167
  Цодикович В.К. Семантика иконографии «Страшного Суда» в русском искусстве XV–XVI вв. С. 21.


[Закрыть]. Элементы русской церковной архитектуры не случайно напоминают, как полагал искусствовед Евгений Трубецкой, форму пламени: «все ищет пламени, все подражает его форме», устремляясь ко кресту. Достигнув соприкосновения со крестом, венчающим церковь, «это огненное искание вспыхивает ярким пламенем и приобщается к золоту небес»[168]168
  Трубецкой Е. Два мира в древнерусской иконописи // Философия русского религиозного искусства. М., 1993. С. 241–242.


[Закрыть]. В карельской старообрядческой эсхатологии современные исследователи обнаружили описания светопреставления «как огня с небес, когда весь свет будет гореть»[169]169
  Фишман О.М. Тихвинские карелы-старообрядцы: методология и результаты комплексного изучения феномена локальной этноконфессиональной группы: Автореф. дисс. <..> доктора исторических наук. СПб., 2011. С. 26.


[Закрыть]. Аналогичные представления отражены в «Исповеди» основного историка староверов Выга, старообрядца Ивана Филиппова. Во время Страшного Суда, полагали выговские старообрядцы, пламя распространится повсюду: «река же огненная потечет ревущи и гремящи, яко же свирепое море, вся поедая и пожигая»[170]170
  Филиппов И. Исповедь // Писания выговцев: Сочинения поморских старообрядцев в Древлехранилище Пушкинского Дома. Каталог-инципитарий / Сост. Г.В. Маркелов. СПб., 2004. С. 212.


[Закрыть].

Нередко на помощь старообрядческому преданию приходили древние народные верования об очищающей силе огня, которые по-своему надежно подкрепляли идеи самосожигателей. Известно, что «для народной религиозности всегда весьма важно представление об очищающей и воскрешающей силе пламени»[171]171
  Плюханова М.Б. О национальных средствах самоопределения личности: самосакрализация, самосожжение, плавание на корабле. С. 427.


[Закрыть]. Здесь необходимы краткие пояснения. При изучении самосожжений легко возникает соблазн связать их возникновение с мифологическим сознанием. По авторитетному утверждению акад. Б.А. Рыбакова, «идея кремации <…> связана с представлениями о жизненной силе, о ее неистребимости и вечности, но теперь ей находят новое местожительство – небо, куда души умерших попадают вместе с дымом погребального костра»[172]172
  Рыбаков Б.А. Язычество Древней Руси. М., 1987. С. 74.


[Закрыть]. Некоторые современные исследователи, как, например, А.Т. Шашков, поддались романтическому желанию отождествить древние погребальные обряды и старообрядческие самосожжения. В итоге они выстроили красивую, но совершенно безосновательную концепцию о прямой преемственности между древними славянами-язычниками и старообрядцами[173]173
  Цодикович В.К. Семантика иконографии «Страшного Суда» в русском искусстве XV–XVI вв. С. 24.


[Закрыть]. Можно сказать, что дохристианские представления существенно помогли старообрядцам в их проповеди «огненной смерти», подготовив почву для принятия жителями России столь необычного учения.

Языческое влияние не стоит преувеличивать, но при исследовании причин выбора самосожжений как предпочтительной формы добровольной смерти не стоит забывать о народных традициях и обрядах. Ведь «почитание огня как космического элемента, лежащего в основе мироздания, известно всем народам». Для них «огонь служит одновременно и оберегом, и угрозой, и страшной силой, от которой просят защиты, и средством лечения»[174]174
  Завьялова М.В. Семантическое поле «огонь» в русских и литовских заговорах // Балтославянские исследования 1997. М., 1998. С. 374.


[Закрыть]. На Европейском Севере России это восприятие огня заметно отразилось в народной культуре. Так, у карелов «применялись разнообразные способы очищения огнем»: местные колдуны (патьвашки) заставляли жениха и невесту перешагнуть через огонь, что, по сути дела, являлось ритуальной имитацией самосожжения[175]175
  Сурхаско Ю.Ю. Карельская свадебная обрядность. Л., 1977. С. 120.


[Закрыть]. В Ярославской и Олонецкой губерниях бросают в могилу медные монеты для уплаты за перевоз через огненную реку, которую придется покойному преодолевать[176]176
  Юрганов А.Л. Категории русской средневековой культуры. С. 362.


[Закрыть]. Духовные стихи, записанные собирателями фольклора в тех местах, где когда-то пылали самосожжения, в Мезенском уезде, Каргополье, на Пинеге, повествуют об огненной реке, через которую с огромным трудом переправляются отягощенные грехами души умерших, направляясь «к самому ко Христу, Царю небесному». Огненная река, говорится в стихе, течет «от востока и от запада», от земли до неба. Каждый, успешно преодолевший ее, оказывается в «прекрасном раю». Однако достигнуть желанной цели способны лишь немногие. Здесь не помогут ни золото, ни серебро, ни жемчуг[177]177
  Дранникова Н.В. Фольклор Архангельского края (из материалов архива лаборатории фольклора). Архангельск, 1999. С. 49–50.


[Закрыть]. Но при всем этом перемещение «через огонь во вневременное бытие служит высшим и последним испытанием праведности»[178]178
  Плюханова М.Б. О национальных средствах самоопределения личности: самосакрализация, самосожжение, плавание на корабле. С. 430.


[Закрыть].

Обряд самосожжения соответствовал народным представлениям об огне, который наделялся особой очистительной силой и способностью переносить души умерших в загробный мир. Это представление превратилось у самосожигателей в идею о «втором неоскверняемом огненном крещении»[179]179
  Шашков А.Т. Самосожжения как форма социального протеста крестьян-старообрядцев Урала и Сибири в конце XVII – начале XVIII в. // Традиционная духовная и материальная культура русских старообрядческих поселений в странах Европы, Азии и Америки. Новосибирск, 1992. С. 296.


[Закрыть]. На Руси огонь нередко символизировала свеча. Так, у славян издавна «существовал обычай давать в руки умирающему зажженную свечу, которая символизировала огонь», чтобы человек «с огнем шел “на тот свет”». Когда дыхание останавливалось, свечу задували, говоря: “Душа ушла!”»[180]180
  Миролюбов Ю. Русский языческий фольклор. Очерки быта и нравов. М., 1995. С. 16.


[Закрыть]. Свеча обычно присутствовала при молитве об усопших: «Только услышав, что кто-то умер, все спешили в дом, где лежал покойный, и каждый нес ему восковую свечу»[181]181
  Кремлева И.А. Похоронно-поминальные обряды у русских: связь живых и умерших // Православная жизнь русских крестьян XIX–XX вв.: Итоги этнографических исследований. М., 2001. С. 76.


[Закрыть]. Среди старообрядцев-самосожигателей эти обычаи трансформировались в зажигание свечей перед «огненной смертью»: «Чин же бе у них таков, – пишет старообрядец Евфросин, – егда уже загорелся огонь, тогда елико их есть, зажигоша всяк свою свечу»[182]182
  Отразительное писание о новоизобретенном пути самоубийственных смертей. С. 74.


[Закрыть].

Исходя из сказанного, становится вполне обоснованным предположение о том, что старообрядцы расценивали огонь самосожжений как особую, благодатную силу, которая не способна причинить вред. Единственное ее предназначение – перенести души праведников в загробный мир[183]183
  Юрганов А.Л. Категории русской средневековой культуры. С. 362.


[Закрыть]. Так, во время первого самосожжения в Палеостровском монастыре, по утверждению Ивана Филиппова, пламень не тронул другие, стоящие рядом монастырские церкви, хозяйственные постройки и тех находящихся рядом людей, кто не имел прямого отношения к самосожжению: «иного здания в монастыре и людей никако же опали, ниже повреди»[184]184
  История Выговской старообрядческой пустыни. Издана по рукописи Ивана Филиппова. С. 42.


[Закрыть]. Эти суждения Ивана Филиппова тесно связаны с народными верованиями. По представлениям северных крестьян, огонь по своей природе не един, он делится на две категории. Одна разновидность огня не способна причинить вред, это священное, благословенное пламя, другая – напротив, отличается вредоносным воздействием, от нее случаются пожары[185]185
  Листова Т.А. Религиозно-общественная жизнь: представления и практика // Русский Север: этническая история и народная культура. XII-ХХ века. М., 2004. С. 711.


[Закрыть]. Пламя самосожжений, по мнению старообрядцев, стало благословенным огнем. Этот сюжет отражен в старообрядческих духовных стихах, прямо призывающих к самосожжениям:

 
Как возговорит Аллилуевой жене
Христос, царь небесный:
«Ой ты гой еси, Аллилуева жена милосерда,
Ты скажи мою волю всем людям,
Всем православным христианам,
Чтобы ради меня они в огонь кидались,
И кидали туда младенцев безгрешных,
Пострадали бы все за имя Христа света,
Не давались бы в прелесть хищного волка,
Хищного волка, антихриста злого.
Что антихрист на земле взял силу большую,
Погубить во всем, светы, веру Христову,
Поставить свою злую церковь[186]186
  Сборник русских духовных стихов, составленный В. Варенцовым. СПб., 1860. С. 176.


[Закрыть].
 

Являясь нарушением требований христианской морали, – запрета на самоубийство – самосожжение становилось возможным при чрезвычайных обстоятельствах. Таковыми старообрядцы считали наступление последних времен, воцарение Антихриста, которое, по «представлениям и вычислениям книжников того века, падало на время между 1660 и 1666 годами»[187]187
  Щапов А.П. Русский раскол старообрядства, рассматриваемый в связи со внутренним состоянием русской церкви и гражданственности в XVII в. и в первой половине XVIII в. // Сочинения А.П. Щапова. СПб., 1906. Т. 1. С. 217.


[Закрыть]. Ссылки на примеры из Священного Писания о предпочтительности гибели перед «окаянным животом» постоянны в старообрядческих произведениях, обосновывающих необходимость самосожжений. Иван Филиппов, выговский историк и настоятель, был убежден, что Священное Писание ясно указывает на предпочтительность смерти перед неправедной жизнью: «живот горькой окаяннейший смерти во Святом Писании нарицается». Самосожигатели, по этой логике, – презрели «таковой проклятый живот» и возлюбили «смерть блаженную за законы церковныя»[188]188
  История Выговской старообрядческой пустыни. Издана по рукописи Ивана Филиппова. С. 42.


[Закрыть].

Противники самосожигателей – по сути дела, первые внимательные исследователи идеологии старообрядчества – указывают на конкретные фрагменты Священного Писания, используемые в старообрядческой проповеди. В конце XVII в. сибирский митрополит Игнатий (И.С. Римский-Корсаков) вынужден был опровергать распространенное среди старообрядцев представление об очищающей силе огня и, в особенности, – о втором, огненном, крещении. При помощи ссылки на широко известный фрагмент Евангелия (слова Иоанна Крестителя), который часто зачитывали во время богослужений в церквях [«Аз убо водою крещаю вы, грядет же креплий мене, ему же несмь достоин отрешити ремень сапогу его, той вы крестит духом святым и огнем»[189]189
  Послания блаженного Игнатия, митрополита Сибирского и Тобольского, изданные в «Православном собеседнике». С. 125.


[Закрыть] – текст из Евангелия от Матфея (Матф. 3: 11)], старообрядцы успешно вели людей на «гари». К этому доводу в конце XVII в. прибегал один из первых организаторов самосожжений в Сибири, некий «окаянный Дометиан». Митрополит Игнатий по-своему истолковал этот текст. Будут крещены огнем, т. е. сгорят, не праведники, а грешники. Ведь это – «геена огненная», предназначенная для противников православия: «огнем конечным крестит Христос противныя, а не Бога мудрствующих его»[190]190
  Там же. В дальнейшем этот довод проповедников самосожжений упоминается при характеристике идеологии филипповского толка в старообрядчестве (Геринг И. Раскол и секты русской церкви. С. 101).


[Закрыть].

Послания сибирского митрополита, в отличие от старообрядческой пропаганды, не имели успеха. Этому способствовали ссылки на произвольно трактуемые фрагменты Священного Писания. Вполне возможно, что некоторое влияние на происходившие события оказывали весьма своеобразные обряды «пещного действия», совершавшиеся в XVII столетии в некоторых приходских церквях Вологды, Новгорода и Москвы. Обряд «пещного действия» состоял в наглядном изображении того события, которое «воспето у Даниила». В далекие времена «три еврейских отрока: Анания, Азария и Мисаил отказались поклоняться вавилонскому кумиру и по повелению Навуходоносора были брошены в раскаленную печь». Но Бог и здесь не покинул их: все отроки «чудесным образом остались невредимы»[191]191
  Савинов М.П. Чин пещного действия в Вологодском Софийском соборе. Историко-литературно-археологический этюд // Русский филологический вестник. 1890. № 1. С. 30.


[Закрыть]. Многим верующим трагическая ситуация, описанная в Библии, казалась вполне аналогичной той, которая складывалась на Руси после никоновских реформ. Поэтому и мысль о душевном спасении в огне казалась вполне актуальной[192]192
  См. об этом подробнее: Плюханова М.Б. О национальных средствах самоопределения личности: самосакрализация, самосожжение, плавание на корабле. С. 428.


[Закрыть]. Имелись и другие источники формирования идеологии самосожигателей. В целом, по мнению современных исследователей русского религиозного сознания, защитники старого обряда в своих эсхатологических построениях «воспользовались результатами церковной политики». Она «проявлялась в издательской деятельности, направленной, в том числе, и на распространение сочинений, поддерживающих эсхатологические ожидания в обществе»[193]193
  Гурьянова Н.С. Эсхатология Реформации в русском историческом процессе в XVII в. // Русская агиография: Исследования. Материалы. Публикации. СПб., 2011. Т. 2. С. 590.


[Закрыть]. В свою очередь, эсхатологические ожидания получили распространение в русском обществе «с самых первых времен христианства», когда на Руси появилось «много церковных сочинений и книжных сказаний», в которых речь шла о «пришествии антихриста и кончине мира»[194]194
  Сахаров В. Эсхатологические сочинения и сказания в древнерусской письменности и влияние их на народные духовные стихи. Тула, 1879. С. 71–72.


[Закрыть]. Поэтому вполне объяснимо, что «в сюжетной иерархии древнерусской, а позже ее наследнице – старообрядческой литературе – эсхатологические идеи занимают высшие ступени»[195]195
  Дутчак Е.Е. Из «Вавилона» в «Беловодье»: адаптационные возможности таежных общин староверов-странников (вторая половина XIX – начало XXI в.). С. 45.


[Закрыть].

Эсхатологические идеи в значительной степени послужили основанием для проповеди «огненной смерти». В дальнейшем повсеместно в России старообрядцы и многие сочувствующие им «поселяне» воспринимали самосожжение как наиболее эффективный способ вечного и необратимого избавления от власти Антихриста. Созданные старообрядческими литераторами труды соответствовали психологическому настрою многих современников, потрясенных никоновскими реформами. С психологической точки зрения это легко объяснить: «поскольку суицидальные лица страдают от внутреннего эмоционального дискомфорта, все окружающее представляется им мрачным»[196]196
  Гроллман Э. Суицид: превенция, интервенция и поственция // Суицидология: прошлое и настоящее: проблема самоубийства в трудах философов, социологов, психотерапевтов и в художественных текстах. С. 322.


[Закрыть]. В то же время к началу XVIII в., авторитетные старообрядческие наставники, основатели Выговского общежительства, прежде всего, братья Денисовы, высказывались по актуальному вопросу о самосожжениях более осторожно. Пытаясь адаптироваться в российском обществе, пожиная первые плоды благополучия, созданного в Выговской пустыни, они глядели на окружающий «немирный» мир немного более оптимистично, чем старообрядческие проповедники конца XVII в. Им пришлось опровергать отвратительное обвинение в преднамеренном провоцировании самоубийств с корыстными целями – для того, чтобы завладеть имуществом погибших. Одновременно выговские старообрядцы вновь подтверждали, что самосожжение является для них вполне обоснованным и, при определенных условиях, необходимым деянием. Как говорилось в ответах выговских старообрядцев на вопросы священника Олонецких Петровских заводов Иосифа, датированных 1705 г., «пощади, Боже, души нашя от такого суемудрия, еже бы нам за прибыток любовещнаго имения человеков в пожжение оболщевати, сие в нас никогдаже бысть, ни быти хощет». Однако следование старообрядческому вероучению они видели в неразрывной связи с добровольной смертью: «Но имамы мы учение церковное, еже точию за сохранение благочестия смерть паче произволяти (курсив мой. – М.П.), неже со отвержением истины наслаждатися богатств и сладостей немирного сего мира»[197]197
  Цит. по: Юхименко Е.М. Выговская старообрядческая пустынь. Духовная жизнь и литература. М., 2002. Т. 1. С. 52–53. См. также: Юхименко Е.М. Неизвестная страница полемики выговских старообрядцев с официальной церковью: предыстория «Поморских ответов» // ТОДРЛ. СПб., 1999. Т. LI. С. 414.


[Закрыть].

Действительно, проповеди старообрядческих наставников о самосожжениях постепенно, со временем становились «более краткими, простыми»[198]198
  Романова Е.В. «Самовольные смерти» в старообрядчестве: учение и истоки. С. 239.


[Закрыть]. И все же теоретическое обоснование допустимости массовых самоубийств сохранялось в старообрядческой среде, приобретая форму страстной проповеди. Так, известный публицист XVIII в., выговский ренегат Григорий Яковлев[199]199
  См. о нем подробнее: Яковлев Григорий // Старообрядчество. Лица, предметы, события и символы. Опыт энциклопедического словаря. С. 314–315.


[Закрыть], приводил следующие расхожие высказывания наставников самосожигателей: «Аще ли мните не стерпети от чужих рук биения и ран и мук, то сами себе предавайте смертем кто как может, всюду сами утопающеся, ножем или иным чем сами зарезывающеся и колющеся». Если же не удастся умереть таким способом, то, продолжал излагать мысли самосожигателей Яковлев, следовало прибегнуть к огню: «уготовайте, напредь где усмотрев, храмину твердую соломою и смольем и скалою наполнивше, и собравшеся многим числом, сколько где возможно больше, мужей же и жен, и девиц, и отрочат, и малых робят, и младенцев сущих, и тако от гонящих по указу и ищущих вас сожигайтеся сами, а в руки не предавайтеся». За страдания самосожигателей ждет щедрая загробная награда: «Бог вас благословит, а паче же вас благословляют на то все новые русские страдальцы нынешние»[200]200
  Яковлев Г. Извещение праведное о расколе беспоповщины. С. 29.


[Закрыть].

В качестве важнейшего оправдания массовых самоубийств использовался традиционный для старообрядческой литературы конца аргумент – «видения». Эти повествования опирались на древние представления о загробном мире как «иной» форме жизни, из которой человек при определенном стечении обстоятельств, по воле Бога мог вернуться к обычному земному существованию[201]201
  Дергачева К.В. Посмертная судьба и «иной мир» в древнерусской книжности. М., 2004. С. 12.


[Закрыть]. Старообрядческие «видения» известны со времени возникновения церковного раскола, и их бытование продолжалось и в XX в[202]202
  Фишман О.М. Пророчество и визионерство в федосеевской традиции XX в. // Христианский мир: религия, культура, этнос. СПб., 2000. С. 258–263.


[Закрыть]. Так, само появление «новой веры», согласно одному из «видений», слухи о котором распространялись среди чернецов осажденного царскими войсками Соловецкого монастыря, произошло мистическим и зловещим образом. Обрядовые нововведения принесли на Русскую землю два «великих черных эфиопа». До этого трагического для благочестия события «новины» тщательно подготавливались в аду в течение 30 лет самим Сатаной и его сподвижниками – зловредными еретиками[203]203
  Чумичева О.В. Соловецкое восстание 1667–1676 гг. Новосибирск, 1998. С. 114.


[Закрыть].