Текст книги "Морской бой"

– Вы странная нация, Солано, – заявил вдруг Никитин. – Вы умудряетесь жить в глубине материка без выхода к морю, довольствуетесь речным сообщением и терпите бездарных правителей. Поражаюсь, как можно быть чиновником в такой стране. У нас, например, каждый знает, что воровать нужно с прибыли, а не с убытков.

– Простите, – покраснел от негодования Флорес, – я не понимаю ваших намеков.

– Да ладно вам! – расплылся в дружеской улыбке Иван, прихлебывая кофе. – У нас все так же, только немного получше. Каждый, кто может урвать себе кусок, урвет его. Это нормально. Меня другое удивляет. Вот уже 20 лет, как власти Парагвая ставят над собственной страной один опыт за другим. Вы ведь еще от прошлого не отошли, а вам уже предлагают новый либеральный эксперимент. Ведь низкие или нулевые импортные пошлины неизбежно лишат казну доходов от внешней торговли. И экспорт вам ничего не даст. Ни хрена! – добавил Иван по-русски.

– Простите? – не понял чиновник этой энергичной вставки.

– Неважно, – махнул Никитин рукой. – Я о том, что вы вывозите продукцию сельского хозяйства, лес, а кто с этого имеет больше всего? Чиновники! Я по образованию инженер и кое-что смыслю в энергетике и экономике. Вы молодцы, что вовремя ввязались в совместное строительство электростанции Итайпу. Это даст вашей экономике некоторый запас прочности. Вы знаете, что это ваше титаническое сооружение до сих пор является самым крупным из себе подобных? Я где-то читал, что эта электростанция за год вырабатывает порядка 100 миллиардов киловатт-часов электроэнергии. Наверняка этого вполне достаточно, чтобы полностью обеспечить электричеством Парагвай и западные регионы Бразилии?

– Вы так говорите, Иван, – попытался отстоять национальную гордость чиновник, – будто нашей заслуги в этом нет. А кто ее строил, кто своим непосильным трудом…

– Нет, – покачал головой Иван и добавил с интонациями садиста: – Никакой вашей тут заслуги нет. Просто впервые в истории страны Парагваю улыбнулась удача. Для создания водохранилища годилась именно его, а никакая другая, территория. В итоге на бразильские деньги бразильские специалисты возвели это сооружение. А половина продукции принадлежит парагвайцам. Вы потребляете лишь десятую часть электроэнергии, а остальное продаете все тем же бразильцам. При таком раскладе вы можете себе позволить вести жизнь пусть бедного, но все-таки рантье. Я понимаю вас, Солано, вам слишком долго не везло.

– Вы так хорошо знакомы с нашей историей? – удивился Флорес.

– Обычно я много читаю о той стране, куда еду работать. Это помогает находить общий язык с местным населением, с его руководителями. Просто понимать местную культуру. Вы завоевали свою независимость еще в 1811 году, не так ли?

– Именно так, – согласился Флорес. – До середины девятнадцатого столетия Парагвай был одним из самых сильных государств в регионе. Мы были благополучной страной, но потом… Зависть, черная зависть заставила многие страны обрушить на нас свое…

– Нет, дорогой мой Солано, – покачал Никитин головой.

Чиновник вдруг увидел, что лицо Ивана уже не бесшабашно веселое. Оно стало жестким, даже жестоким. И говорил он теперь рублеными фразами:

– Я вам хочу напомнить, Солано, что больше на удачу вам рассчитывать не стоит. Вы успокоились, стали слишком самоуверенными, а это ведет к трагедии. Вы помните свою трагедию? Вы слишком демонстративно стали показывать свою независимость от величайших держав. И они вас наказали. Англия, Франция и Соединенные Штаты наказали вас, да так, что это навсегда искалечило страну. Вы думаете, что не они с вами воевали? Они, мой друг, именно они. Только чужими руками. Так всегда делается большая политика. Жернова, перемалывающие хребет непослушным, всегда вращаются чужими руками. В данном случае была создана союзная бразильско-аргентинско-уругвайская армия.

– Да, это была кровопролитная война, – грустно ответил чиновник.

– Не лгите самому себе, Флорес! Это была чудовищная война, страшная война, жуткая война, какую только вы умеете вести. У кого-то из ваших, в смысле южноамериканцев, я читал жуткие рассказы об этой войне?

– У Борхеса, – тихим голосом подсказал чиновник. – У него есть один из рассказов о той войне. Там он писал, как пленных заставляли бежать с перерезанными глотками наперегонки. Дикое развлечение победителей.

– Вы сдались, Флорес! – сквозь зубы процедил Никитин, перегнувшись через стол и глядя чиновнику в глаза. – В 1870 году вы сдались! Напомнить вам, какая численность населения была в стране до войны?

Чиновник смотрел на русского затравленно. Он уже стал догадываться, что этот человек не ради развлечения изучал историю Парагвая. И разговор этот завел он неслучайно.

– До войны, Флорес, в вашей стране жили полтора миллиона человек! Напомнить, сколько осталось после окончания войны? 200 тысяч! Из них только 20 тысяч – мужчины. Парагвай лишился половины территории, а значит, и части граждан. На оставшейся территории было истреблено 60 процентов парагвайцев. Из мужчин выжить удалось только одному из десяти.

Флорес промолчал, потому что все это знал. Это изучали еще в школьной программе, это было у всех на устах. Случившееся было национальной трагедией, если не позором.

– А знаете, Солано, почему вы в 1932 году схватились с Боливией за спорную область Чако? Я вам поясню. Руками Боливии контроля над Чако добивалась американская компания «Стандарт Ойл». А вы на чьей стороне воевали? Не знаете? Я вам скажу! Ваше правительство отправляло своих солдат проливать кровь за интересы британско-голландской компании «Ройал-Датч Шелл». Напомнить, как вы воевали? Да как обычно, Солано! С обеих сторон полегли сотни тысяч солдат, но с большим удовольствием и без всякой жалости обе армии резали простых скотоводов. Целыми семьями, с детьми, включая грудных младенцев, и домашним скотом.

– По крайней мере мы победили…

– Не Парагвай одержал победу, а «Ройал-Датч Шелл». Только довольно быстро выяснилось, что геологи ошиблись и нефти на завоеванных землях нет. Глупо, да? Кто-то ошибся, а вы послушно, как бараны, рванулись резать глотки друг другу. И что вы получили взамен? А знаете, Солано, – Никитин вдруг откинулся на спинку кресла и сделал задумчивое лицо. – Ведь в той войне фактически победили русские.

– Как это вы победили? – не понял чиновник.

– Не мы, не Россия, а русские. Львиную долю среднего и высшего офицерского состава парагвайской армии составляли тогда русские офицеры. Это были профессионалы, профессионалы высочайшего класса – бывшие соратники Колчака, Деникина, Врангеля. И в центре Асунсьона на половине могил наши фамилии. Генералы, полковники, поручики, ротмистры… А что они получили? Ничего, даже славы. Зато кое-кто сумел извлечь личную пользу из той войны. Германская община, например, сумела добиться значительного влияния в стране. И она дала стране своего ставленника. Ведь в той же войне выходец из семьи немецких эмигрантов Стресснер получил генеральский чин? И что дальше? А дальше закономерно, дальше все как всегда. Потекли в парагвайские банки денежки из Европы. В 40-е немецкая община многократно выросла. Приток свежей крови обеспечили гитлеровцы, бежавшие от европейской денацификации. Я имею информацию о двухстах тысячах фашистов, которые перебрались сюда из оккупированной союзниками Германии. И, по-моему, я читал, что среди них встречались совершенно одиозные фигуры, вроде доктора Менгеле и шефа гестапо Мюллера. Говорят, что гасиенды в непроходимых джунглях Парагвая до сих пор являются приютом немецких общин, организованных по уставам СС. Не слышали?

– Нет, не слышал, – проворчал окончательно приунывший чиновник. – Я вообще не понимаю, зачем весь этот экскурс в нашу историю.

– А затем, Флорес, – с каменным лицом ответил Никитин, – что если вы хотите хорошо и обеспеченно жить, я имею в виду и страну вообще, и вас в частности, если вы хотите хорошо жить, то давно должны были научиться понимать, под чью дудку надо плясать. Кто вы с вашими газовыми месторождениями Чако? Пустое место, потому что вы сами ничего не можете, кроме как резать детей и плясать дикие танцы на пепелище! Вас накормит и выведет к цивилизации тот, кто в состоянии добыть ваш газ и продать его, поделившись с вами за то, что вы не противились этому. Запомните это, как вы помните уроки вашей истории. Хотите пустить сюда боливийцев, бразильцев? Так они тут уже были! Единственная сила, Флорес, которая способна укротить чужие аппетиты и накормить вас, – Россия!

– Россия? – вдруг прищурился Флорес. – Может, не Россия, а все-таки ваша корпорация? Есть ощущение, что тут существует небольшая разница.

– Для вас не существует, – отрезал Никитин, ткнув пальцем в собеседника. – А еще лучше, если для вас интерес будет представлять только один человек, независимо от того, кого он сам представляет. И этот человек – я!

* * *

Герман Николаевич Орешкин не был бы самим собой, если бы так быстро сдавался и впадал в отчаяние. Несмотря на возраст, он продолжал оставаться авантюристом, человеком, который умеет добиваться своей цели, умеющим ждать удобного случая. Иначе бы Орешкин не оказался в Парагвае с группой специалистов. Иначе не остался бы тут жить, согласившись на предложение местной компании. Сейчас Орешкин снова надеялся ухватить за хвост удачу, которая, если быть честным, все время ускользала из его рук.

Небольшой дощатый дом на окраине Кампо-Сильва был давно некрашен, навес над фасадом давно почернел и угрожающе повис на остатках опор. Единственное, что выглядело надежным, – это старый, но ухоженный «Виллис» времен Второй мировой войны, стоящий у входа.

Никитин не удержался и пнул ногой упругий скат переднего колеса. Машина качнулась, не издав ни единого звука. Осторожно поднявшись по ступеням, Никитин бросил взгляд вдоль улицы и решительно толкнул входную дверь.

Герман Николаевич, возившийся возле закопченного камина, резко обернулся и посмотрел на гостя.

– А-а, это вы! – сказал он по-русски, узнав Никитина. – Вы один?

– А вам делегация нужна, оркестр?

– Я полагал, что вы приведете с собой специалистов, которые разбираются в этом. Вы ведь не геолог, так?

– И близко не лежал, – беззаботно ответил Никитин, прохаживаясь по маленькому дому и заглядывая во все углы. – Я, Герман Николаевич, большей частью по связям с местными властями. Квартирьер, если так можно выразиться. Готовлю почву, а потом прибывают наши доблестные буровики и начинают ковырять землю.

– Тогда зачем вы пришли? – насторожился Орешкин. – И почему вы пришли сюда, хотя мы договаривались с вами о встрече в другом месте.

– Я же сказал вам, Герман Николаевич, – лениво напомнил Никитин, что моя работа заключается в налаживании связей с местными властями, разведывании обстановки и подготовке условий работы для приезда специалистов. Вот для этого я и пришел сюда. Вы ведь толком не сказали, чем вы располагаете, что вы за это хотите. И вообще, мне хотелось бы понять, кто вы на самом деле, Герман Орешкин. Невезучий человек, который неудачно распорядился своей жизнью, или хитрец, который умело играет свою роль, для которого ничего святого на свете не осталось. А?

– Я геолог, господин Никитин, – недовольно проговорил Орешкин.

– Господин? Как вы быстро перестроились здесь. Забыли уже родное и теплое слово «товарищ»? Забыли, что вы русский, что у вас есть родина, могилы родителей.

– Вы уже сами забыли слово «товарищ», – проворчал уязвленный Орешкин. – Когда я оказался здесь, там был Советский Союз, была идеология. Сейчас там такой же капитализм, как и в других странах. И вообще, мне надо выпить, – вдруг без всякой связи заявил он.

Старый геолог полез по шкафам, бренча какой-то пустой посудой, сунул нос в холодильник. Потом из-под стола он все же выудил наполовину пустую бутылку какой-то мутной жидкости. Никитин, наблюдавший с брезгливостью все эти телодвижения, вытащил из внутреннего кармана своей куртки бутылку водки и со стуком поставил на стол. Орешкин мгновенно соотнес характерный стук стеклянной полной бутылки о стол с возможным ее содержимым.

– Водка! – дрожащим голосом сказал он. – «Бруньки»… березки российские…

Никитин снисходительно смотрел на пьяницу. Он мог бы напомнить Орешкину, истосковавшемуся по родине, что водка не российская, а украинская, что «березовые бруньки» – это «березовые почки».

Через две минуты на столе появилась закуска в виде засохшего козьего сыра, фруктов и хлеба. Никитин выпил вместе с геологом, но закусывать из брезгливости не стал. Он закурил сигарету и стал смотреть на Орешкина.

– Я почти десять лет работал на парагвайцев, – стряхивая крошки сыра с бороды, заговорил старый геолог. – Я участвовал в изысканиях, в камеральной обработке материалов. Они похватали верхушки и никаких выводов не сделали. Точнее, сделали, но неправильные. Как тогда с нефтью. А я сделал, только никому не сказал. Продавать свои выводы, что тут есть сланцевый газ, и в огромном количестве, смысла не было. Мне бы пожали руку и выписали бы премию. А я хочу сорвать на этом свой куш, большой куш!

– Так… – Никитин поперхнулся дымом. – Так вы хотите продать сведения о богатейших месторождениях сланцевого газа в стране?

– Да, именно. Здесь, в долинах Параны и Чако. Я знаю, где бурить, я рассчитал запасы газа…

– А по какой цене вы хотите это продать?

– Вам? – Орешкин поднял на Никитина пьяный взгляд. – А мне все равно кому: вам, им. И не продать, а поделиться! Я хочу быть в доле, которую я мог передать детям, внукам.

– У вас есть дети? – удивился Никитин.

– Будут, – рубанул рукой воздух Орешкин. – Если я буду газовым магнатом, то будут. И много!

Под разговоры с обещаниями и похвалами Никитин влил в бывшего соотечественника остатки водки. Потом он снова закурил и смотрел, как седая голова склонилась к столу, как она со стуком соприкоснулась с его поверхностью, как старик засопел среди хлебных крошек и банановой кожуры. Больше здесь делать было нечего. Возможно, что это и не совсем потерянное время, возможно, что старик окажется в дальнейшем ценным источником информации. Старик интересен, у него могут оказаться интересные связи, с ним еще предстоит поработать. Но это будет потом, а сейчас Никитина ждала другая встреча. Более важная.

Встав из-за стола, Никитин аккуратно собрал окурки в пустую пачку, помыл стакан, из которого пил, протер края стола, где могли остаться отпечатки его пальцев. Все это, возможно, не имело смысла, но привычка делала свое дело. Когда-то Никитин имел определенное отношение к внешней разведке, и навыки у него оставались специфические.

Погода совсем испортилась, когда Никитин подъезжал к загородной заправке. Она должна была быть где-то здесь, но за плотными струями дождя разглядеть что-то было сложно. И угораздило же американца назначить встречу в этой глуши! Настоящий разведчик предложил бы встретиться в людном месте, а этот… Тяжело работать с непрофессионалами! Ну ничего, представитель бизнеса тоже сойдет.

Наконец в пелене дождя показались слабенькие огни на крыше длинного прямоугольного здания. Подъехав ближе, Никитин увидел навес с двумя бензиновыми колонками и большие стеклянные окна кафе. По причине отсутствия посетителей свет там был приглушен.

Никитин въехал под навес и остановил машину почти у самых дверей. Желания бегать под дождем у него не было. И вообще, лучше с первых минут общения поставить себя. От этого во многом и зависит цена. Хлопнув дверью машины, Никитин постоял немного, озираясь по сторонам. На много миль вокруг простиралась скалистая неровная поверхность плато с чахлой растительностью и высокими кактусами. Сейчас все это терялось в серой пелене. Навес над заправкой, кстати, протекал в двух местах. Небогатое заведение!

Человек в клетчатой рубахе с завернутыми по локоть рукавами и синим платком на шее сидел за столиком в углу. Остальные три столика были пусты, пуст был и сам магазин. Человек вертел в руках стакан с горячим грогом и задумчиво смотрел в окно.

– Сегодня на редкость хорошая погода для этих мест, – произнес Никитин глупейшую условную фразу по-английски.

Человек поднял на незнакомца равнодушный взгляд, отхлебнул из стакана и только потом ответил:

– Здесь все наоборот. Когда у нас лето – тут зима. А когда у нас зима – тут лето. Вы из Европы?

– Да, приехал продавать парфюмерные изделия. Вас случайно не интересуют гели для душа?

– Интересуют, только вместе с душем. Здравствуйте, Иван.

Никитин вздохнул и сел напротив американца. Дурацкая игра в пароли закончилась, и оказалось, что этот тип его знает в лицо. Зачем тогда было все это?

– Вы меня знаете? – спросил Никитин.

– Только по описанию. А ваше имя и фамилию я знать, естественно, должен, потому что знаю, с кем и о чем разговаривал наш коллега в Москве. Как видите – все просто. Меня можете называть Энтони.

Неожиданно за окном раздался шум мотора. К зданию с шоссе свернули две машины. Это оказались мини-вэны с туристами. Две шумные семьи с детьми ввалились в магазин. Откуда-то из-за стойки появилась улыбчивая крупная женщина лет сорока, которая тут же ввязалась в разговор с посетителями на испанском. Кларк посмотрел на Никитина и, встав со стула, кивнул в сторону дальней стены.

За неприметной дверью оказалась еще одна комната со столом и шестью стульями. Наверное, что-то вроде отдельного кабинета для посетителей, предпочитающих обедать в интимной обстановке. Никитин мысленно пожал плечами, потому что ему было все равно, где вести разговор. Главное, чтобы он состоялся.

Кларк подошел к большому зеркалу на стене, несколько секунд он рассматривал там свой нос, затем вернулся к столу и сел:

– Ну, Иван, давайте обсудим условия нашего с вами сотрудничества…

Глава 4

«День Нептуна» у моряков соблюдается свято, как святы и шуточки над молодыми «салагами» на флоте. Пересечение экватора отмечается с незапамятных времен. Это целое театрализованное представление, в процессе которого происходит посвящение в моряки тех, кто делает это впервые.

Новичком на судне оказался лишь один молодой моторист – выпускник мореходного училища. Но когда второй помощник Гоголев пришел к капитану с планом проведения праздника, Топилин запретил торжество в принципе. Ссылаясь на особые условия рейса, на постоянно грозящую опасность нападения, он разрешил лишь скромные шутки с обливанием водой новичка и праздничным обедом. Спецназовцев привлекать к «маканию» Топилин запретил строго-настрого.

Здоровенные детины, которые теперь переоделись в обычную одежду и слонялись по палубам, без всякого интереса смотрели на процедуру посвящения. Потом так же молча выслушали приглашение на праздничный обед. Общения с молчаливыми пассажирами не получалось, как не получилось и самого праздника. Все прошло как-то скомканно и совсем не весело. А ближе к ночи радист поймал в эфире сообщение о терпящем бедствие рыболовецком сейнере.

Вахту стоял сам капитан. Помня требование командира своих «пассажиров», он тут же позвонил ему в каюту и сообщил о сигнале «sos».

– Какое отклонение от курса? – сразу же спросил Ломашевский, расталкивая Ветрова и делая знак поднять всех по тревоге.

– Десять «остовых». На месте можем быть уже через два часа.

– Раз обязаны оказать помощь, то следуйте на пеленг, – посоветовал Ломашевский. – Я сейчас поднимусь к вам.

Спецназовцы собирались в полной тишине. Все действия были отработаны до мелочей, и меньше чем через минуту вся группа стояла в ряд в коридоре. Все, за исключением четверых, которые были на палубе. Ломашевский прошелся вдоль шеренги:

– Все, парни, курорт заканчивается. Впереди по курсу терпящее бедствие судно. Судя по тому, что в этот момент ни одного другого судна, кроме нас, в пределах ста двадцати миль поблизости нет, я полагаю, что это «подстава».

Вся группа молча согласилась с командиром, доверяя его интуиции и опыту. Сашка Ветров, как заместитель, выжидательно смотрел.

– Ветер! – Голос командира стал чеканным, а в ход пошли не фамилии и звания, а позывные, как во время боевой операции. – Наблюдателя в «воронье гнездо», четверо на палубу. Внук!..

Андрей подобрался. За время перехода командир толком с ним ни разу не беседовал. Невольно закрадывалось ощущение, что Ломашевский Андрея как-то невзлюбил. Гонял на тренировках как всех, обращался сухо и официально, хотя, видимо, отца Андрея знал прекрасно.

Позывной «Внук» к Андрею прилепился с легкой руки друга Сашки. Фактически еще со школы, когда Андрея шутя называли внуком великого деда. Потом первый командир в лейтенантские годы, недолго думая, прилепил короткий и удобный позывной. Ведь в слове «внук» всего одна гласная.

– Внук, на тебе акваланги и двое помощников. Готовность к погружению – тридцать минут. Остальные в резерве. Всем быть на связи. Разойдись!

Офицеры рванули по каютам разбирать снаряжение и оружие. Наконец закончились тягомотная часть плавания и ожидание неизвестно чего. Теперь, по крайней мере, есть потенциальный противник, есть боевая задача. Даже если тревога окажется ложной, то это все равно лучше, чем изматывать себя тренировками и нести вахту на палубе, озирая безграничные просторы океана.

Андрей оценил-таки внимание нового командира. То, что ему поручили командовать подводной группой, было признанием его мастерства как боевого пловца. Именно Андрей слыл в подразделении лучшим подводным бойцом, лучшим аквалангистом. Он лучше всех ориентировался под водой, лучше всех плавал, владел различным оружием и снаряжением под водой. Ему принадлежал личный рекорд по времени нахождения под водой без дыхательного аппарата.

Время пролетело незаметно. Ломашевский стоял рядом с капитаном в ходовой рубке и не отрывался от бинокля. Давно отзвучали в его ухе пришедшие по коммуникатору доклады о готовности. Теперь нужно было только ждать. Когда уже рассвело, в бинокль стали видны надстройки и верхушка грузового крана небольшого рыбацкого судна. Потом появились борта, выкрашенные в серо-синий цвет. Вскоре стало возможным прочитать и называние судна – «El pingüino».

Капитан приказал внести название судна в вахтенный журнал, приказал радисту связаться с терпящими бедствие рыбаками и стал руководить подходом сухогруза на безопасное расстояние. Волнение было два балла, но и этого могло хватить, чтобы столкнуть суда бортами.

Ломашевский рассматривал судно в бинокль и оценивал опасность для «Архангельска». Для абордажной атаки сейнер никак не подходил. Скоростенка не та, маневренность слабая, да и рыбаков на борту в лучшем случае человек шесть. Чем еще может быть опасен этот «пингвин» в экваториальных водах? Торпедировать? Но торпедный аппарат так просто не спрячешь, потому что рыбацкое судно по размерам всего лишь раза в два больше любой торпеды. Пушка, стрельба по ватерлинии, чтобы потопить сухогруз. Опять же, нужна пушка калибром не менее двадцати миллиметров. Тогда при автоматическом огне можно порвать борта на большой площади и утопить судно. Но на борту у рыбаков не было видно ничего такого, что было бы накрыто брезентом. Ломашевский ждал, когда противник себя проявит.

– Аварийной команде приготовиться к спуску шлюпки! – приказал капитан. – Старший – Гоголев.

– Если отправим шлюпку к ним на борт, то пойдут мои ребята, – подсказал Ломашевский капитану.

Андрей с группой аквалангистов был наготове и ждал приказа. Аппараты были сложены в коридоре правого борта, чтобы не бросаться в глаза. Сам Андрей стоял у поручней и прикрывал рукой коммуникатор. Он считал, что кроме двоих наблюдателей на борту его глаза лишними не будут. И не ошибся.

Он слышал переговоры с бразильским капитаном, который сообщал, что у них проблемы с дизелем, что вторые сутки они дрейфуют, что у них кончилась вода и продукты. Что улов пришлось выбросить в море, потому что рыба начала портиться. Рация тоже выходила из строя, но теперь ее удалось починить. Помощь из Ресифи обещали, но на это нужно время. Андрей слышал, как Ломашевский продиктовал радиограмму в штаб флота:

Я «Южный тропик», мои координаты… встретили рыбацкое судно, терпящее бедствие. Предполагаю нападение.

«Южный тропик» было позывным их группы и наименованием всей операции. То, что Ломашевский так безапелляционно завил о своих подозрениях, немного удивило Андрея, но это же заставило усилить внимание. И тут он заметил! Горсть пузырьков прошла вдоль борта. Так, как будто аквалангист нечаянно вышел из-под корпуса судна.

– Лом, я Внук, – машинально сказал Андрей в коммуникатор.

– Да! – тут же отозвался командир.

– Наблюдаю пузырьки воздуха из дыхательного аппарата по кромке правого борта на уровне машинного отделения.

– Хорошо, – спокойно ответил командир. – Наблюдать дальше. Ветер, усилить внимание! Аквалангисты подошли вместе со шлюпкой.

Андрей оценил выдумку тех, кто выдавал себя за рыбаков. Они сами подошли к борту сухогруза за помощью, приняв в шлюпку канистры с водой и ящики с консервами и хлебом. Значит, аквалангисты шли под днищем их шлюпки, и только по чистой случайности Андрей заметил их присутствие. Значит, они уйдут вместе со шлюпкой. И нужно передать своим приказ подготовиться и одеть гидрокостюмы. Погружение будет неизбежным, потому что нужно проверить, что делали чужие возле бортов. Хотя, собственно, что они делали, было понятно и новичку.

Шлюпка рыбаков отплыла. Андрей со своего борта слышал, как наши моряки кричали что-то ободряющее бразильцам. Наверное, все сгрудились возле борта и машут руками. Сейчас последует приказ…

– Внук! – Резкий голос командира все равно прозвучал неожиданно, хотя Андрей и ждал его. – Быстро в воду с напарником. Проверить корпус!

– Есть погружение парой! – ответил Андрей и кинулся к двери, снимая на ходу рубашку. – Мышь, в воду!

Лейтенант Маштаков – один из самых сильных пловцов в группе – уже стоял в гидрокостюме и застегивал ремни акваланга на груди. Андрей решил, что времени одевать гидрокостюм у него уже нет. На счету каждая секунда. Не прошло и минуты, как спецназовцы спустили на леерах двоих товарищей к воде, чтобы им не пришлось прыгать с высоты борта.

Андрей первым оказался в воде и сразу осмотрелся по сторонам, выставив перед собой короткий ствол автомата. Короткие новые экспериментальные двухсредные автоматы Андрей получил в прошлом году в Калининграде. Там же, одним из первых на Черном море моряков, он испробовал его и в воздушной среде, и в водной. Оружие Андрею нравилось. Ни в какое сравнение со старыми «АПС» новые автоматы не шли. Даже на воздухе они успешно конкурировали с «АК» не в пользу последнего. Тридцать патронов в магазине при калибре 5,45 делали его очень легким. Гранатомет и лазерный прицел снимались легко и быстро. Кроме того, для проведения спецопераций новый автомат мог снабжаться глушителем, оптическими и ночными прицелами, лазерным целеуказателем, тактическим фонарем.

Но главное достоинство было в том, что для «АСД» был разработан принципиально новый «подводный» патрон. От обычного его отличало то, что стальная пуля была утоплена в гильзу на большую часть своей длины. Под водой на пятиметровой глубине эта пуля сохраняла убойную силу на расстоянии аж 25 метров. Это было серьезным преимуществом перед старым оружием, которое в воде становится чуть ли не оружием ближнего боя.

Маштаков погрузился рядом и тоже взял автомат на изготовку. Короткий осмотр по сторонам, и лейтенант приблизил маску к маске командира. Андрей сделал ему знак проверить днище справа от носа к корме вправо от киля. Сам же двинулся на левую сторону.

Видимость была не ахти. Метров на двадцать, что при таком волнении все же неплохо. По крайней мере, поблизости других пловцов не было. Металлический блин магнитной мины Андрей нашел там, где и ожидал. Как раз под сектором станин двигателей сухогруза. Если на другой стороне установлена такая же, то двумя взрывами дизели сорвет со станин, в пробоину хлынет вода и все системы жизнеобеспечения выйдут из строя. Резервные генераторы не заведутся, помпы не станут качать воду, а свет погаснет. Через тридцать-сорок минут судно начнет погружаться в воду. Через час или два оно исчезнет на дне вместе с грузом, и доказать, что это был подводный взрыв, никто не сможет. Какая тут глубина? Около двух километров? Ни один идиот не станет тратить деньги на погружение исследовательских батискафов.

Мышь подплыл и показал жестом, что нашел одну мину. Решать надо было срочно. Андрей велел знаком снимать мину и следовать за ним. Лейтенант кивнул и перевернулся, махнув ластами. Через пару минут они уже шли вдвоем под водой, таща с собой мины за квадратные железные ручки. Андрей повернул голову и посмотрел на Маштакова. Парень шел легко. Он поднял два пальца и показал, что все отлично.

Они шли на глубине метров в пять, ориентируясь по солнцу, которое прошивало толщу воды. Наконец показалась темная туша бортов сейнера. Андрей стал забирать круто вправо, чтобы зайти со стороны носа, где при всем желании наблюдателя не посадишь. Некуда его там посадить. Когда до судна осталось метров десять, Андрей приказал знаком перекрыть кран воздуха, чтобы не выдать себя пузырьками.

Когда сверху их надежно накрыло тенью корпуса рыбацкого судна, пловцы снова включили подачу воздуха. Андрей прошелся под днищем и показал лейтенанту на точку ближе к винту. Свою мину он установил точно посредине. Для такой посудины этого будет достаточно. Двумя взрывами разнесет половину суденышка, а вторая половина камнем уйдет под воду.

Ломашевский, не понимая, почему пловцы исчезли так надолго, отправил в воду еще четверых. Андрей с Маштаковым встретили их на глубине, показали, что все хорошо и что можно подниматься. Длинный, прямой как жердь Ломашевский с каменным лицом стоял на палубе и ждал доклада. Андрей коротко рассказал о находке и мотивировке своих действий.

– От взрыва они взлетят на воздух целиком и сообщить о неудаче с нами уже не смогут. Более того, они не смогут даже уверенно заявить, что с нами они потерпели неудачу. Могли же они подорваться, например, на мине, сорвавшейся с якоря и унесенной в океан?

Ломашевский некоторое время молча смотрел на молодого капитан-лейтенанта:

– Хорошо, согласен. Пловцам сушиться, остальным ждать моей команды. Я велю капитану отваливать. Ветер, сообщи наблюдателю на «воронье гнездо», чтобы засекал время взрыва на сейнере и результат.

Андрей посмотрел наверх, где в самодельном креплении висел на середине стойки антенны один из спецназовцев. В начале рейса они изобретали эту систему целый день, а потом еще день монтировали, чтобы наблюдатель мог без лишней помощи, только посредством альпинистского снаряжения, забраться наверх и так же легко и быстро спуститься.