Текст книги "Терпение дьявола"

5

Улыбки и смех преобладали над хаосом. Лудивина шла вдоль вереницы машин, припаркованных у многоэтажки на фоне ультраурбанистического пейзажа из обветшалых многоэтажек. Прежде всего ее поразило то, что реальность здесь отличается от расхожего представления о подобных кварталах в небольших городках близ Парижа – она готовилась попасть в зону боевых действий, а вместо этого очутилась в окружении счастливых мамаш, гуляющих с веселыми детьми. Назвать картину идиллической, впрочем, никто бы не решился, но все-таки жизнь здесь оказалась сильнее нищеты. Лудивина и сама не была принцессой из хрустального замка, она жила в разных местах и росла зачастую не в самых благоприятных условиях, однако в таких конгломератах не бывала давно. «Плохое быстро забывается», – подумала она. Предрассудки, городские мифы и плоды коллективного воображения всегда будили в ее памяти множество воспоминаний.

Они с Сеньоном углубились в запутанный лабиринт башен и бараков, которым строители присвоили имена писателей и поэтов, словно для того, чтобы подарить немного надежды и красоты этим душным блокгаузам. Зелень на клумбах давным-давно погибла, если там вообще когда-то что-либо росло; вместо цветов вдоль тротуара тянулись полосы засохшей грязи, утыканной окурками. Редкие кустики походили на обезображенные скелеты, неспособные расти в этой среде, как будто земля здесь была больна, а единственная выжившая флора приняла облик охапок белья, сохнущего на весеннем ветру под козырьками на каждом балконе. Лудивина видела, как кто-то просит сигарету у соседа, стоя на балконе и обозревая с высоты ландшафт, как чуть поодаль двое мужчин разговаривают, другие где-то за столиком пьют чай. На разных этажах громко играли телевизоры; из отъехавшей от подъезда машины оглушительно гремело басами авторадио. Мальчишки играли в футбол прямо посреди улицы. Квартал бурлил жизнью – богатой, насыщенной, интенсивной.

И все же несколько позитивных моментов не могли кардинально преобразить этот городок – достаточно было получше осмотреться вокруг, чтобы понять: расхожие представления по-прежнему имеют силу. Облупленные фасады, блеклые краски, повсюду граффити, решетки на окнах нижних этажей, раскуроченные почтовые ящики, набросанные тут и там кучи мусора, разбитая плитка на тротуарах и повсеместная ржавчина – как будто кровь агонизирующей архитектуры.

Лудивина и Сеньон переходили из подъезда в подъезд в поисках источника информации. В одних подъездах воняло мочой, в других – марихуаной; где-то гулял сквозняк и слышно было только свист ветра; где-то тусовалась молодежь, но разговоры сразу смолкали при появлении двух жандармов в гражданском – дюжина голов поворачивалась в их направлении, таращась на чужаков из-под кепок, капюшонов и беретов. Взгляды были вопросительные, любопытные, агрессивные, насмешливые, пристальные. Потом снова становилось шумно, эхо голосов перекатывалось волнами: «Че тут забыл этот ниггер?», «Тише ты, сколько возьмешь за дозу?», «Эй, белобрысая, может, потрахаемся?», «Хрена ли вам тут надо?», «За наркотой пришли?», «Может, ко мне в гости заглянете?», «За сколько дашь, цыпа?», «Не слушайте этого урода!», «Я бы с ней перепихнулся!», «Отвали!», «У меня есть все, что вы ищете…».

Обстановка становилась тревожной. Лудивина и Сеньон в очередной раз вышли на улицу, обогнули раскуроченный остов сгоревшей машины и пошли к жилому дому напротив. Теперь за двумя незнакомцами внимательно наблюдали отовсюду. Здоровенный негр и красивая хрупкая блондинка – интригующая пара, и явно не местная. Они не выскочили из машины, чтобы тайком купить наркоту и сразу умчаться восвояси – нет, они разгуливали тут пешком и определенно искали что-то или кого-то. Неординарное событие в повседневной жизни криминального квартала, куда мало кто из чужаков заглядывает и уж точно никто из них не задерживается надолго.

Вскоре Лудивина заметила, что за ними целенаправленно следует небольшая группа подростков, и, развернувшись, сделала им знак подойти поближе.

– Я ищу человека по кличке Чудила, он местный, – сказала она. – Не знаете, где его найти?

В этой компашке были только мальчишки. Самым старшим около двадцати, самым младшим нет и пятнадцати, прикинула Лудивина. Все одеты в соответствии с местной модой: толстовки, широкие спортивные штаны и кеды. Они потихоньку начали расходиться полумесяцем, нацелившись взять двух жандармов в кольцо.

– А ты кто такая? – поинтересовался один из старших, судя по речи – житель пригорода.

– Че вам надо от Чудилы? – спросил кто-то помладше.

– И че, не стремно вот так к нам соваться? – хмыкнул другой.

Каждому хотелось вставить свой комментарий. В словах звучали насмешка, враждебность и желание пометить свою территорию. Парень в кепке, такой же черной, как его глаза и кожа, поднял руку, призывая всех замолчать. Недоверчиво покосившись на Сеньона, он шагнул к Лудивине:

– Зачем вам понадобился Чудила?

– Есть к нему пара вопросов.

– Вы легавые?

Банда забубнила, насмешливо зафыркала.

– Чем быстрее мы его найдем, тем быстрее уйдем отсюда, – сказала Лудивина. – Похоже, наше присутствие вас напрягает, но мы ведь можем вернуться с подкреплением и устроить тут хрен знает что. Только вот зачем? Мы с тобой оба понимаем, что ни тебе, ни мне это не нужно, правда?

– С каких пор ты позволяешь телкам так базарить с тобой, а, Край? – нагло поинтересовался один из парней.

– Ниче, мы ее научим, как себя вести, – пообещал другой.

Лудивина осмотрела тяжелым взглядом тощего подростка, который попытался ее спровоцировать.

– Думаешь, напугала? – не смутился тот. – Завали хлебало, а то будешь у меня визжать как свинья.

Присутствие банды раззадоривало каждого ее участника, заставляя вырываться за рамки дозволенного, как будто речь шла о защите их права на существование. В поведении подростков было что-то звериное – здесь слабые были обречены на вымирание и сами чувствовали, что могут стать изгоями или погибнуть от рук сильнейших, быть убитыми если не в физическом плане, то в социальном.

Лудивина сжала кулаки, готовая к любому развитию событий. Мысленно она отметила для себя самых крепких парней – начать нужно будет с них, чтобы произвести впечатление на остальных, внушить им страх, тогда банда быстро рассеется и не сможет атаковать слаженно, как единое целое.

Но пацан в черной кепке снова призвал своих к молчанию, громко шикнув на них.

– А вы, по ходу, оба с яйцами, если решились прийти сюда вдвоем, – сказал он. – У нас тут не любят легавых. Вы в курсе?

– Слушай, нам не нужны проблемы. Если мы сюда нагрянем вместе с Антикриминальной бригадой, вам мало не покажется, и всем известно, чем это кончится. Чудила в вашей банде не состоит – он ведь сам по себе, верно? Скажите нам, где его найти, и возвращайтесь к своим делам, никто вас не потревожит.

– А что он натворил?

– Трахнул твою мамашу! – крикнул пацан, стоявший чуть поодаль.

Главарь в кепке напрягся и развернулся к тому, кто только что выразил свое неуважение, затем медленно нацелил на него указательный палец – и пацан гулко сглотнул, осознав, что нарвался.

– Нам нужны показания Чудилы по делу об убийстве, – пояснила Лудивина. – Просто хотим с ним поговорить.

– У нас тут вроде пока никто не сдох в последнее время! – раздался голос.

– Точняк, вам тут не Марсель! – подхватил второй.

– Где Чудила? – жестко повторила Лудивина, не скрывая, что начинает терять терпение.

– А вы прям реально хотите с ним поговорить? Уверены? – прищурился главарь банды.

– Более чем.

Парень указал на длинный барак в отдалении:

– Насколько я знаю, сейчас он живет в той развалюхе. Там пусто, ее скоро снесут.

– Спасибо. Вы только что избавили себя от кучи неприятностей, – бросила Лудивина на прощание.

– Мы-то да, а вот вы наоборот. Я удивлюсь, если Чудила их вам не обеспечит.

Парни громко заржали, но главарь утихомирил их коротким жестом.

– На вашем месте я бы подумал, прежде чем к нему соваться, – добавил он.

– Почему?

– Это опасно.

– И опасность исходит от вас?

– Нет.

– Тогда от кого? От местных торчков?

– Точно не от них…

Лудивина чувствовала, что Сеньону хочется поскорее уйти подальше от банды.

– Это дом с привидениями! – сообщил кто-то из группы подростков.

– Ага! Если войдешь, не факт, что выйдешь, – подхватил другой.

Лудивина ждала реакции главаря.

Тот кивнул:

– Короче, мы вас предупредили.

Двое жандармов беспрепятственно прошли сквозь небольшую толпу и направились к длинному пятиэтажному зданию, на которое указал парень в кепке. У них за спиной послышались звуки ударов и вскрик какого-то пацана.

«А кто-то грозился, что это я буду визжать, как свинья», – подумала Лудивина.

Бетонный барак походил на потерпевшее крушение грузовое судно. Все окна первых двух этажей были замурованы, остальные зияли черными дырами на месте выломанных рам. Внизу стены были покрыты граффити, словно защитными знаками на таинственном языке; вдоль серого фасада выстроились остовы сгоревших машин.

Лудивина остро чувствовала, что за ними наблюдают, но не знала кто – то ли обитатели предназначенного на снос дома, то ли пацаны из банды за спиной. Впрочем, квартал был слишком большой, чтобы определить в нем все укромные места и окна, за которыми могут притаиться любопытствующие. Не надо обольщаться – наблюдателей здесь хватает, как минимум полдюжины пар глаз сейчас фиксируют каждое их движение. Однако, обернувшись, она не заметила ничего подозрительного – жандармы как будто вышли за черту, ограничивавшую территорию банды.

– Видела, какая тут трава? – подал голос Сеньон. – Вся пожухлая.

– А ты думаешь, это трава?

– Я серьезно! Посмотри. Как будто вокруг этого барака… вся растительность погибла.

И действительно, из растительности здесь было только жалкое подобие травы – редкие пучки вяло цеплялись за землю.

– Сеньон, я тебя умоляю, не говори мне, что ты поверил байкам этих мальчишек! Тут ничего не растет, потому что люди ходят постоянно, никто зелень не поливает, машины горят что ни день… Ничего сверхъестественного!

Здоровяк пожал плечами. Лудивина знала, что он суеверен – из тех, кто не возьмет солонку из чужих рук, шарахается от черных кошек и то и дело крестится на всякий случай. После того, что они вместе пережили в Квебеке, его вера окрепла. Сеньон тогда чудом спасся от смерти, которая размахивала косой ночи напролет в лабиринтах отрезанной от мира деревеньки. Сеньон выжил, хотя большинство тех, кто был там, погибли. Почему уцелел именно он? Вопрос не давал ему покоя, время от времени он пытался обсуждать это с Лудивиной и начал ходить по воскресеньям в церковь, ища утешения, раз уж не мог найти ответа.

Она хлопнула напарника по плечу:

– Пошли! Обойдем здание, где-то же должен быть вход.

На почерневших остовах машин сидели толстые черные вороны и таращились на двух чужаков блестящими глазами-бусинами.

– Я уже говорил тебе, что терпеть не могу воронов? – спросил Сеньон.

– Нет.

– Так вот: я терпеть не могу воронов. Прямо-таки ненавижу. Посмотри на эти наглые морды! Пройдохи! А глаза? В них же ни одной эмоции, никакой жизни! Слуги смерти…

– Умеешь ты приободрить…

Они свернули за угол барака, немного отошли от него – и оказались нос к носу с огромным лицом, нарисованным краской из баллончика. Оно занимало большую часть здания. Клоунская рожа с кошмарными глазами, зрачками которых служили выбитые окна второго этажа, смотрела на них пустым взглядом, и в его пугающей глубине таилась тьма. Лудивина и Сеньон заметили лаз с замурованной дверью в подвальные помещения. Там была выбита ломом облицовка и проделана узкая щель, через которую мог протиснуться человек. Дыра была посередине разинутой в диком смехе клоунской пасти и вела, надо думать, в его пищевод, и дальше, в самое нутро, откуда рождался хохот.

Жандармы несколько секунд рассматривали намалеванное лицо под карканье воронов. Лудивина сделала глубокий вдох, набираясь смелости.

– Как думаешь, пролезешь? – спросила она.

Сеньон подошел к разинутому рту, поколебался немного, не сразу решившись просунуть в него руку, затем изогнулся, кривясь и морщась, – и протиснулся на ту сторону.

Словно издалека до Лудивины донесся его голос:

– Проход ведет вниз! У тебя есть фонарик?

Она в последний раз оглядела окрестности. Теперь казалось, что весь городок находится на другом краю мира, будто он отошел и повернулся спиной к этому месту. Поблизости не было ни души. Даже детишки, игравшие в мяч и гонявшие на великах, куда-то испарились. Ничего, кроме полосы отчуждения, усыпанной мусором, какими-то обломками и поросшей чахлой травой. Город уже предал забвению этот барак, переставший быть убежищем даже для местной шпаны.

«Дом с привидениями? Серьезно? – мысленно обратилась Лудивина к главарю банды подростков. – Что же такого страшного должно было тут произойти, если даже такие безбашенные парни, как вы, поверили в байки, а?»

Что бы тут ни случилось, это наверняка было нечто скверное, раз уж люди забросили огромный дом и держались от него подальше, даже взрослые.

Лудивина достала фонарик из кармана кожаной куртки и приблизилась к гогочущей пасти клоуна. Его зубы оказались точно над ней, словно примеривались перекусить пополам.

Включив фонарик, Лудивина проскользнула в клоунскую глотку.

Голодный урод проглотил ее и не подавился.

6

Стены сочились влагой, запах плесени становился сильнее, по мере того как Лудивина и Сеньон продвигались в глубь барака. Узкий лучик света прокладывал дорогу, бледный глаз фонарика нацеливался то на влажные от сырости ступеньки, то на стены, покрытые граффити. В основном здесь были надписи – имена, свидетельства подвигов, совершенных их обладателями, которые дерзнули прогуляться по дому с привидениями. Лудивина могла представить, какой вызов бросали друг другу местные мальчишки: забраться как можно дальше, чтобы увековечить собственное имя. Но как родились мрачные легенды, связанные с этим темным домом? Кто-нибудь набил себе шишки, поскользнувшись на лестнице? Перепугался, приняв свист ветра, гуляющего на этажах, за шепот духов? В городе наверняка нет ни одного подростка, который ни разу сюда не спускался. Кто-то из них нарвался на чокнутого торчка? Это же наверняка излюбленное местечко всех окрестных наркоманов – отличный сквот[14]14
  Сквот – нелегально занятое заброшенное или недостроенное помещение.


[Закрыть], просторный и защищенный от вторжения чужаков.

Лудивина коснулась пальцами рукоятки оружия под курткой – для пущей уверенности. Рисковать, конечно, не следовало – она вытащит свой девятимиллиметровый из кобуры только в крайнем случае, как последнее средство, чтобы не выстрелить по ошибке. Пока вполне можно обойтись и складной дубинкой, но присутствие пистолета на поясе успокаивает. Человек всегда чувствует себя сильнее с огнестрельным оружием. Глупо, но факт. Хотя порой от этого можно слететь с катушек.

Они спустились в подвальный этаж – длинный, погруженный во тьму коридор вел от лестницы вдоль всего здания. Пол был завален подмокшими газетами, разорванными порножурналами, пластиковыми пакетами, пустыми бутылками, разнообразными упаковками и даже одеждой. Через несколько метров Лудивина с Сеньоном наткнулись на перевернутую стиральную машину; в стороне валялись пустые деревянные ящики. Дальше пришлось переступать через старые шины, расколотые доски, останки мебели… Двери подвалов по большей части были выломаны, в проемах виднелись пустые помещения или кучи хлама, уже обысканные сотни раз вдоль и поперек. Чем дальше жандармы продвигались, тем реже становились надписи на стенах – храбрость имеет свои границы и, видимо, так далеко все-таки не заходит.

За спиной что-то глухо загромыхало, Лудивина резко развернулась, направив в темноту коридора луч фонарика. Пластиковый контейнер из-под воды медленно поворачивался вокруг своей оси, лежа на боку, затем замер.

– Кто-то из тех пацанов? – шепнул Сеньон.

Лудивина покачала головой. Если бы кто-то спускался за ними по лестнице, они бы это услышали. Тут из-за кучи мусора показалась крыса и, промчавшись вдоль стены, с разбега нырнула в щель под дверью.

– В следующий раз, когда куда-нибудь соберешься, напомни, чтобы я отпустил тебя одну, – сказал Сеньон.

– Расслабься. Вообще-то, это ты у нас бронированный шкаф, и ты должен меня успокаивать.

– Слушай, может, уже объяснишь наконец, что мы тут делаем? И почему приперлись вдвоем, без подкрепления? Иногда ты целенаправленно ищешь неприятности, честное слово!

– Мальчишки из банды ни за что не сказали бы нам, где Чудила, если бы мы тут высадились целым взводом, и тогда он успел бы свалить еще до того, как мы нашли его берлогу. Поверь мне, я когда-то жила в таком же криминальном районе – если правильно устроиться, жить в нем не сложнее, чем в других местах.

– А дальше-то что? Будем гоняться по всему бараку за психом, который играет с нами в прятки?

– Говори потише, и, если повезет, возьмем его тепленького, даже не придется устраивать погоню.

– Если повезет? В отличие от тебя, я в своих расследованиях не полагаюсь на везение, – проворчал Сеньон.

С покрытого пятнами плесени потолка капала вода – словно водяные часы отмеряли последние мгновения жизни дома. Плюх.

Лудивина обшаривала лучом фонарика каждый закуток, боясь пропустить тайное обиталище или какую-нибудь важную деталь. Где тут может расположиться Чудила? Подальше от солнца и погодных капризов? Или, наоборот, на верхних этажах, чтобы следить за обстановкой на местности? И откуда это навязчивое ощущение, что за ними наблюдают, которое появилось, как только они приблизились к зданию? Если наблюдатель – Чудила, тогда остается надеяться, что он не испугается и что здесь нет других входов-выходов…

Плюх.

В следующем помещении лежал разорванный матрас, а пол вокруг был усеян использованными презервативами. Лудивина предпочла не думать о гнусной сцене, которая могла здесь разыграться.

Плюх.

В соседней комнате была обустроена курилка – там повсюду валялись трубки для крэка. Почему наркоманы тусовались именно здесь, вместо того чтобы ловить кайф на верхних этажах, подальше от сырости и грязи? Неужели боялись туда соваться?

Парни из банды могут собой гордиться! Я рассуждаю так, будто это действительно дом с привидениями!

Плюх.

Сеньон, дернув ее за рукав, указал на развилку впереди. Коридор, уходивший вправо, был весь покрыт граффити – круг света от фонаря прошелся по рисункам, нанесенным аэрозольной краской. Там были одни и те же мотивы: языки пламени, перекошенные морды, вытаращенные глаза, фонтаны крови, рога, вилы… Адское пламя пожирало каждый квадратный сантиметр стен, и в нем таились демоны.

– Миленько. Мол, дорогие гости, чувствуйте себя как дома, – усмехнулась Лудивина.

В конце коридора была бетонная лестница, ведущая вверх, на первый этаж. Там на каждой ступеньке красовались слова: «Бегите», «Нет», «Нельзя», «Здесь говорят мертвые», «Плата за вход…», «… ваша душа», «Будьте прокляты», «Логово дьявола». На стене первой лестничной площадки, напротив пролета, была нарисована красной и черной красками голова Зверя, в очень реалистичной манере. Сатана смотрел на гостей из-под нахмуренных бровей с плотоядной ухмылкой, подняв в приветствии огромную когтистую лапу с открытой ладонью.

– Что-то мне не хочется дальше подниматься, – признался Сеньон.

– Я тебя умоляю, хватит уже ныть.

Лудивина зашагала вперед, и напарнику ничего не оставалось, как устремиться за ней, чтобы не застрять одному в потемках. Проходя мимо дьявола, Сеньон перекрестился и поднял к губам маленький крестик, висевший на цепочке у него на шее.

Окна на первом этаже тоже были замурованы, коридоры тонули в гнетущей темноте. Жандармы оказались в просторном холле с выходами в два коридора и на лестницу, которая вела дальше, на верхние этажи.

– Если бы ты был психом, повернутым на черной магии и прочем дерьме, где бы ты устроил себе логово? – спросила Лудивина.

– Ты реально думаешь, что я могу ответить на такой вопрос?

Она неодобрительно поцокала языком:

– Какой ты скучный, Сеньон… – И обвела пол лучом фонарика, высматривая в толстом слое пыли следы. – А вот если бы я была поклонницей всякой потусторонней мерзости, я бы предпочла закрытые места, где света поменьше. По-моему, логично, а?

– Тебе виднее.

– Значит, он устроился где-то здесь, поближе к выходу на случай бегства. Ведь этот тип должен быть параноиком, так? На втором этаже окна тоже забиты, но оттуда до выхода слишком далеко. А на верхних все открыто. Так что, я думаю, он тут, на первом.

Бледный луч скользнул по раскуроченным почтовым ящикам и, вернувшись, прошелся по ним еще раз: в каждом стояли оплавленные свечи, их было несколько дюжин.

– Я бы сказала, мы на верном пути, – пробормотала Лудивина.

Она огляделась и помедлила, выбирая между правым и левым коридорами. Здесь было прохладно, по коже бежали мурашки, руки заледенели, несмотря на то что Лудивина была в кожаной куртке. Может, все дело в отсутствии дневного света?..

– Туда, – указал Сеньон, когда фонарик снова осветил левый коридор.

– Почему?

Напарник пальцем указал на перекладину над проемом. Лудивина не сразу разглядела небольшой рисунок – охраняющую вход красную пентаграмму, нанесенную кистью.

– Это эзотерическая штука, – сказал Сеньон. – Перевернутый пентакль. Дурной знак.

– Так, значит, ты разбираешься в таких вещах?

– Про пентакль просто знаю, и все.

Лудивина пошла первой, держа фонарик в одной руке и положив ладонь другой на рукоятку выдвижной дубинки, готовая в любой момент выхватить оружие. Здание дышало – по длинным коридорам-туннелям гуляли холодные сквозняки, заставляя его стонать на все лады. Усталый стальной скелет то и дело похрустывал сочленениями, каждый звук раскатывался эхом на разных этажах, словно в анфиладе огромных залов, а отголоски сливались в зловещий хор. «Эхо – призрак звука, – мысленно твердила себе Лудивина, чтобы успокоиться, – ничего больше. Дурацкий призрак, имеющий научное объяснение».

Коридор, в который выходили двери заброшенных квартир, был полон препятствий. Лудивина обходила скутеры без колес, гадая, как они сюда попали, опрокинутый шкаф, искореженную металлическую сетку от кровати, с которой свисали пружины, как окаменелые ископаемые гусеницы. Дальше разорванный и покрытый пятнами грязи линолеум был завален книгами с вырванными страницами. Их было так много, что Лудивине казалось, будто она идет по руинам библиотеки.

– А еще говорят, что культура не ночевала в криминальных кварталах, – хмыкнула она.

Но Сеньон не отреагировал – был слишком напряжен, а окружающая обстановка не позволяла расслабиться. Остов здания то и дело потрескивал, и каждый раз жандармы оглядывались – не следует ли кто за ними. Кроме того, появился какой-то все усиливающийся отвратительный запах.

– Ты тоже это чувствуешь? – поморщилась Лудивина.

Сеньон кивнул. Вонь нарастала – концентрированная смесь гнили и тошнотворной кислятины, парфюмерный букет из гниющих цветов, тухлого мяса и прокисшего молока. В конце концов вонь сделалась слишком резкой.

– Падалью воняет, – заключил Сеньон. – Черт, надеюсь, это не то, о чем я думаю…

Лудивина думала о том же: поблизости труп.

Запах был довольно отчетливый, но все же не настолько интенсивный, чтобы говорить с уверенностью. Он мог исходить от животного. Разлагающееся тело человека воняет куда сильнее: пять литров свернувшейся крови, внутренние органы, кишащие личинками червей, газы изо всех отверстий, гниющее мясо – в общем, уровень вони должен соответствовать объему источника, то есть быть невыносимым.

Один судмедэксперт сказал Лудивине: «Представьте себе, что в комнате пролили шестидесятилитровую бутыль прокисших духов. Вас все еще удивляет, что трупы так пахнут? Меня – нет…» И Лудивина тоже перестала удивляться. Но здесь запах был не таким концентрированным.

Только бы он не сделался сильнее…

Послышался какой-то звук, совсем близко – глухое шуршание, переходящее в гудение, неровное по тону. Луч фонарика отыскал его источник – туча мух почти полностью накрыла собой останки кошки, приколоченной гвоздями к двери квартиры, точно посередине. Глаза несчастного животного вытекли, нижняя челюсть отвисла, в распоротом животе пировали двукрылые, попутно откладывая яйца в это удачно подвернувшееся «гнездо».

Лудивина потянула вверх ворот футболки, чтобы закрыть нос и рот, одновременно знаками показывая Сеньону, что она сейчас распахнет дверь, а он пусть войдет первым.

Петли скрипнули, провернувшись в пазах.

Здоровяк одним движением раздвинул телескопическую дубинку и шагнул в квартиру. Луч фонарика Лудивины вычерчивал ему путь на полу, который был завален выпотрошенными картонными коробками. Цвет обоев невозможно было различить под тысячами слов, нанесенных чем-то красным. От пола до потолка все стены покрывал текст, написанный мелким, неровным, почти детским почерком; кое-где он прерывался пентаграммами и рисунками – бараньими головами и рогами. Несколько слов были крупнее остальных: БЕЛИАЛ. МОЛОХ. АЗАЗЕЛЬ. САТАНА.

Вдруг все здание затрещало. Долгий стон разнесся из коридора в коридор через лестничные клетки.

Трупный запах стал еще сильнее, превратился в невыносимый смрад. Сеньон закрыл рот и нос сгибом локтя.

Впервые с тех пор, как они сегодня вышли за ворота жандармерии, Лудивина задумалась о том, что, наверное, все-таки погорячилась, не запросив подкрепление. Они с Сеньоном оба не понимали, к чему готовиться. Изначальный план действий Лудивины ограничивался тем, что нужно найти потенциального свидетеля и задержать его для допроса, обо всем остальном она не имела никакого представления. И теперь, когда они уже проникли в логово сумасшедшего, она вдруг осознала, что ситуация вышла из-под контроля и теперь надо с теми же предосторожностями проделать обратный путь, чтобы вырваться на свежий воздух.

Сеньон тем временем внимательно осмотрел комнату, несколько раз подозвав Лудивину, чтобы посветила поближе. Затем сложил дубинку и достал беретту. Уровень нервного напряжения подскочил еще на одну отметку. Здоровяк указал на дверь в соседнюю комнату, и они встали по сторонам проема.

Смрад сгустился. Двое жандармов почти одновременно перешагнули порог, обводя помещение лучом фонарика и стволом пистолета. Бледный конус скользнул по стенам, покрытым такими же надписями, круг света остановился на полу – там была нарисована огромная пентаграмма. Затем свет отразился от лезвия большого разделочного ножа, вспыхнув искрами. Лудивина ждала, что вот-вот фонарик выхватит из темноты перекошенное в смертельной агонии мертвое лицо, но вместо этого увидела в круге света совсем другое. В углу, занимая почти треть всей комнаты, высилась омерзительная гора останков. Десятки трупов собак и кошек разлагались, источая кошмарную вонь. То ли жертвенные дары, то ли источник «чернил» для демонических надписей на стенах…

В этот раз Сеньон не сумел сдержать скорбный стон.

Лудивина отвела взгляд. Она повидала много трупов, в том числе жертв самых изуверских убийств, но обстоятельства гибели этих животных делали представшую перед ней картину еще нестерпимее.

Нельзя терять хладнокровие. Помни о периметре безопасности. Живо возьми себя в руки!

Сеньон уже пошел дальше исследовать квартиру и, едва ступив в узкий коридор, щелкнул большим и указательным пальцами, привлекая внимание напарницы. Угол впереди был залит мерцающим оранжевым свечением. Они осторожно миновали поворот и оказались в третьей комнате, шире и длиннее предыдущих. Она вся была заставлена мебелью – журнальными столиками, креслами, этажерками с безделушками, старинными подставками для ног, чучелами животных. Здесь лежали ковры и стояли на полу запыленные картины. Предметы громоздились в полнейшем беспорядке, как в антикварной лавке, хозяин которой не позаботился о логике и презентабельности экспозиции. Среди всего этого добра были расставлены горящие свечи – дюжины свечей на коврах и столиках. Язычки пламени создавали в помещении атмосферу храма.

Лудивина опустила фонарик, обводя взглядом этот причудливый кафарнаум[15]15
  Кафарнаум, капернаум – здесь: хаос.


[Закрыть]. Она старалась выделить важные детали, но тут было столько всего, что они с Сеньоном не сразу заметили странный шкаф в самой глубине комнаты.

Присмотревшись, они поняли, что это не шкаф, а исповедальня. Пространство внутри было разделено на две части – одна сторона завешена темной шторкой, вторая закрыта дверцей с поперечными балками. Между ними висело перевернутое серебряное распятие – знак дьявола. Внутри исповедальни тоже горели свечи.

У Лудивины екнуло сердце, когда она увидела ногу в ботинке, торчащую из-под шторки. Кто-то сидел на месте грешника. Она молча указала на ногу Сеньону, тот вскинул пистолет, и они вместе двинулись к исповедальне, стараясь ступать как можно тише. Осторожно продвигаться вперед в захламленной вещами комнате получалось медленно и мучительно. Все время надо было через что-то переступать, что-то огибать, следить за тем, чтобы не задеть какую-нибудь мелочь одеждой…

Когда они наконец добрались до места назначения, Лудивина аккуратно раздвинула складную дубинку и ее концом резко откинула шторку, рявкнув:

– Жандармерия! Не двигаться!

Но грешник и не думал двигаться. У него это и не вышло бы.

Человек сидел на табурете, прислонившись спиной к деревянной задней стенке, и смотрел в пустоту. Ему было лет тридцать. Тонкие усики, белая рубашка, бежевые холщовые брюки. Из раны на шее бежали последние ручейки крови, вместе с которой уже вытекла жизнь. Эта рана – второй кошмарный рот поперек горла – была настолько глубокой, что голова еле держалась на плечах, неестественно завалившись набок. Стены исповедальни и пол между свечами были густо изрисованы пентаграммами.

Лудивина опустила дубинку, парализованная этим макабрическим зрелищем.

И снова раздался треск.

На этот раз звук исходил не от здания, а от самого дьявола.

Его голова возникла за спиной у жандармов. Гигантская. Больше двух метров в высоту.

Огромные, прищуренные в злобной усмешке глаза и клыкастая пасть проступили из тьмы. А в следующий миг демон ринулся на Лудивину и Сеньона.