Текст книги "Союз хищников"

17

Группа Магали присоединилась к группе Алексиса, чтобы еще раз подытожить ход работы по делу в целом. Людивина и Сеньон тем временем принимали десятки списков, поступающих от операторов мобильной связи. Они вводили их в программу Analyst Notebook, которая затем сравнивала номера. Десятки тысяч номеров. Дом в Лувесьене располагался совсем близко от национальной трассы 186 и т-образного перекрестка Рокенкур, где соединялись трассы А13 и А12. Это был один из самых оживленных районов к западу от Парижа. Многочисленные ретрансляционные вышки охватывали весь район, и многие автомобилисты, проезжая мимо, наверняка задействовали их. Все это не облегчало работу по сопоставлению вызовов.

Шестеро жандармов беседовали и просматривали все данные, сидя все в той же маленькой комнате, где пахло кофе. На Париж опустилась ночь, городские огни сменили тусклое осеннее солнце.

Бен, лысеющий сорокалетний сотрудник, наконец встал, подошел к окну и потянулся:

– Только не говори, что при всех наших современных IT-службах компьютерщики не могут найти нам исходящий или входящий номер в Польше! Мы что, обязаны делать все это вручную?

– Как только я конвертирую списки, – поправил его Сеньон, – останется только искать по телефонному индексу страны, это не так уж муторно.

– Может, тебе и не муторно! Почему именно мне всегда достается Bouygues?[6]6
  Bouygues Telecom («Буиг Телеком») – французский оператор мобильной связи.


[Закрыть]

Бен вытащил пачку распечаток. Из всех телефонных операторов только один всегда присылал свои файлы не в формате Excel, а в pdf, который нужно было конвертировать. А значит, обязательно поползут строки и потребуется долго исправлять вручную. Людивина начала с того, что распечатала все pdf-страницы, пришедшие от Bouygues Telecom, и передала их Бену и Франку. Тем временем она и Сеньон закончат вносить данные по другим операторам непосредственно в Analyst Notebook.

– Все номера с кодом 0033 вычеркиваем, – машинально сказал Франк без малейшего намека на юмор в голосе. – Если попадется звонок с префиксом 0048, ты выиграл джекпот. Ну давай, перекури и возвращайся, чем больше нас будет, тем быстрее закончим.

– Да мы уже два часа сидим за этой фигней, – огрызнулся Бен, доставая сигарету. – Я вернусь через пять минут.

Магали, как обычно, дунула на челку и наклонилась к Алексису:

– Фамилия погибшей семьи – Эймессис?

– Да.

– Помнишь, как зовут мужа?

– Жан-Филипп.

– Точно?

– Жан-Филипп, сто процентов, Мэг. А что?

– У меня в Лувесьене два Эймессиса.

– Там еще живут родители мужа. Сегодня днем к ним заходил Априкан, известил о трагедии и задал несколько вопросов. А почему ты спрашиваешь?

– Мы сосредоточились на неизвестных нам номерах мобильных, а я просмотрела телефонный справочник и нашла стационарный номер Эймессисов.

Алексис хлопнул себя ладонью по лбу:

– Какие же мы идиоты. С этого надо было начинать!

Широкая улыбка озарила лицо брюнетки.

– Их домашний оператор – Orange[7]7
  Orange («Оранж») – французский оператор сотовой связи.


[Закрыть]. Я сделаю запрос, не дергайся.

Магали связалась со службой поддержки оператора и попросила прислать ей по электронной почте полный список звонков, сделанных со стационарного телефона Эймессисов.

Меньше чем через две минуты она размахивала распечаткой.

– Стоп машина! – ликовала она. – Есть! Звонок в 1:29 вчера вечером, с кодом 0048. Этот ублюдок звонил из их дома!

Алексис, не в силах ждать, выхватил лист у нее из рук:

– Он звонил на французский мобильный?

– Нет. Больше похоже на местный польский номер.

– Я позвоню судье и попрошу его срочно выдать международное судебное поручение. Пусть поляки скажут нам, что это за номер! И главное, пусть они ничего не делают, пока мы не убедимся, что это Зверь.

– Если его арестуют слишком рано, Фантом узнает и, воспользовавшись ситуацией, смоется! Хороши же мы будем!

Алексис схватился за мобильник:

– Молодчина, Магали! Теперь лишь бы судья быстро отреагировал.

– А нам пока что делать? – спросил Сеньон. – Нельзя же просто сидеть и ждать!

– Мы сосредоточимся на Фантоме. Значит, берем все, что у нас есть о резне в Лувесьене, разбираем по деталям и анализируем. Я хочу знать все.

– Без отчетов медэкспертов и криминалистов мы далеко не продвинемся, – буркнул Франк.

Людивина посмотрела на часы:

– Уже почти восемь вечера, Алекс.

Молодой жандарм сдался:

– Ладно. Идите домой. Я сам разберусь с судьей. Общий сбор завтра в начале дня.

Все встали, начали одеваться и выходить. Кроме Людивины, которая задержалась на пороге.

– Ты что, всю ночь здесь просидишь?

– Тебя теперь волнует, где я провожу ночь?

– Мне жалко, что ты себя гробишь. Нужно иногда отключаться. Сделай перерыв на вечер, тебе не помешает, завтра будешь лучше соображать.

Алексис кивнул:

– Ты права.

Людивина несколько секунд пристально смотрела на него. Не очень убежденная в его искренности. Потом хлопнула ладонью по дверному косяку:

– Ну, как знаешь, твоя жизнь.

Он посмотрел ей вслед. Ему нравилось, что она его опекает. Это как-то льстило его самолюбию, согревало душу.

Он связался со следственным судьей, чтобы срочно направить международное судебное поручение, и едва успел положить трубку, как мобильный снова зазвонил.

– Тиме? Это вы руководите отделом Мнуб, верно?

Прошло три секунды, прежде чем Алексис узнал Филиппа Николя по его вечно оптимистичному тону.

– Да, а что?

Координатор сухо хмыкнул в трубку:

– Вам спецприз, дорогуша, провести ночь с мертвецами.

– А что такое?

– А то, что вам надо меня сменить.

– Где вы находитесь?

– В судебно-медицинском институте в Гарше.

– В такой поздний час?

– Тела поступили в конце дня. Я попросил провести вскрытие в приоритетном порядке, и один из врачей согласился заняться ими сегодня вечером. Но при этом должен присутствовать кто-то от вас, чтобы подписать заключение и запечатать собранные образцы материала. Я сам не могу остаться.

– Еду.

– И еще. Тут ошивается один лысый мужик с таким странным взглядом… Непременно хочет присутствовать на вскрытии. Что мне с ним делать?

– Микелис. Я разберусь, он со мной.

– Ну и стремный у вас приятель!

– Впустите его, я уже еду.

– Что вы за человек такой, Тиме, чуть где мертвецы – сразу готовы ехать! Так все про вас говорят. Вы свихнулись, мой милый. Просто свихнулись. Что вы, что этот лысый – два сапога пара. Ну, тогда шевелитесь. Пока не приедете, вскрытие не начнут. Нехорошо заставлять ждать целую семью, тем более покойников.

Координатор еще не успел договорить, как Алексис выскочил на улицу.

18

Больница имени Раймона Пуанкаре в Гарше и при дневном свете выглядела страшновато: два огромных симметричных белых блока, соединенные переходом с широкими окнами. Ночью же высокие стеклянные проемы, освещенные изнутри, казались десятками уставившихся на посетителя глаз гигантского насекомого, подстерегающего добычу.

Алексис более десяти минут блуждал по пустынным коридорам и плохо освещенным лестницам, показывая удостоверение жандарма на каждом дежурном посту, прежде чем наконец нашел небольшую комнату в подвале, где его ждал Микелис, сидя со стопкой папок на коленях.

– Простите, не сразу нашел, – извинился Алексис.

– Вы что, не знаете эту хитрость? – удивился криминолог, уставившись на него своими белыми глазами.

– Какую хитрость?

– Если ищешь в больнице морг, спроси, где кухня, они всегда рядом.

– Правда?

– Сами убедитесь.

– Это немного странно, вам не кажется?

– Должно быть, подсознательно архитекторы считают, что и там и там мясо! – пошутил Микелис. – А может, так легче строить: одну холодильную камеру поставить для еды, а за стенкой другую – для трупов. Вы готовы?

– Идите вперед, я за вами.

Микелис вошел в соседнее помещение первым, как будто не Алексис, а он был жандармом, которому поручено вести дело, и они оказались в длинной прохладной комнате, где стояло несколько столов для вскрытия из нержавеющей стали. На трех столах лежали тела. Два из них были прикрыты белыми больничными простынями со штампом, а на последнем столе простыни не было, там под мощным светом операционной лампы лежала обнаженная мать семейства, Эмили Эймессис.

Подошел мужчина с черными усами и очками в толстой оправе, на нем был халат и хирургический колпак.

– Я доктор Леви. Мы ждали только вас, чтобы начать. Там есть маски и ментоловый бальзам.

Алексису не надо было повторять дважды, и он обильно намазал верхнюю губу кремом, чтобы ноздри утратили обоняние. Ему не хотелось всю ночь вдыхать запах смерти. Заметив, что Микелис не берет крем, он поставил банку на место.

– У вас что, невосприимчивость?

– Нет, мне противно это нюхать не меньше вашего, но запах тоже несет информацию.

Вскрытия не были особенно привычны для Алексиса. Он никогда их не любил. Слишком долгое, кропотливое занятие, совсем не для него. Этот процесс медленного разрезания и потрошения человека, исследования каждой детали его анатомии вызывал у него тоску и тревогу.

Здесь лежала женщина, с которой он впервые «познакомился» в полдень того же дня, и не было в ней уже ни стыда, ни жизни. Это само по себе впечатляло. Кожа была ненормально пурпурного цвета от крови, пропитавшей всю переднюю часть тела после смерти. Только соски сохранили светло-розовый цвет. Еще оставались белые следы там, где тело опиралось на матрас. Получался как бы негатив далматинца – темное тело с бледными пятнами.

Алексис отметил аккуратно выбритый лобок, сам не понимая, почему туда занесло его взгляд, но предпочел не задумываться. А потом бросилась в глаза эта жуткая улыбка, располосовавшая ее горло от уха до уха и перетягивавшая на себя все внимание от лица. А ведь при жизни эта женщина была красива. Она следила за собой, занималась спортом, у нее плоский живот и четко очерченные трицепсы. Светло-каштановые волосы средней длины.

И тут Алексис осознал, что впервые видит ее не со спины, а в лицо.

Закрытые веки, сжатые губы.

Ее кисти были обернуты в бумажные пакеты, закрепленные скотчем на запястьях, чтобы случайно не потерять то, что было под ногтями. Он сразу же вспомнил о петлях на изголовье кровати и внимательно посмотрел на лодыжки, одна из которых была особенно сильно иссечена. Она отчаянно кромсала себя в надежде освободиться.

Патологоанатом потянул за провод микрофона, свисавшего с потолка, и нажал на педаль, включая запись:

– Сегодня понедельник 8 октября, сейчас, – он сделал рукой полукруг, высвобождая часы, – 21:37, и мы начинаем вскрытие, – взгляд на формуляр, закрепленный в пластиковой рамке на тележке из нержавеющей стали, – госпожи Эмили Эймессис, сорока четырех лет, которая была обнаружена мертвой в своем доме сегодня утром. По результатам сбора первоначальных данных на месте происшествия смерть, вероятно, наступила между полуночью и двумя, возможно, тремя часами.

Затем он ухватил склянку и длинную ватную палочку, которую погрузил в анальное отверстие трупа; просунув ладонь между бедер, провернул палочку, вынул ее и вложил на хранение в закрытую емкость.

– Что такое? Вы прежде не бывали на вскрытии? – спросил доктор, заметив ошарашенный взгляд Алексиса.

– Да вроде бывал. Но такого видеть не доводилось.

– Я работаю по старинке. Терпеть не могу все эти зонды, которые втыкают в печень, чтобы измерить температуру, – это травмирует тело и может осложнить ситуацию при дальнейшем вскрытии. Я иду естественными путями, поэтому мне и приходится брать образец на случай, если было анальное сексуальное насилие: лучше сделать забор материала сейчас.

После чего он вставил в анальное отверстие термометр.

– Температура на месте преступления была нормальной? Ниже 23°C?

– Да, – подтвердил Алексис.

– Жертва была обнажена, ведь так?

– Верно.

– И лежала прямо, а не свернувшись? Поскольку поза калачиком хорошо сохраняет тепло и может исказить данные, если ее не учесть и не применить поправки.

– Она лежала на животе, вытянувшись почти прямо.

– Да, это соответствует трупным пятнам.

После остановки сердца вся кровь под воздействием силы тяжести стекла к передней части лежавшего ничком тела, прилив к лицу, груди, бедрам и передней поверхности ног. Там, где тело давило на матрас, сосуды не смогли до конца заполниться, и теперь все эти участки были белыми в фиолетовых подтеках, что придавало коже странный вид «далматинца наоборот». Такие трупные пятна, как правило, формируются очень быстро. Если тело обнаруживают в положении, не соответствующем таким следам, становится ясно, что труп после смерти перемещали.

Свободной рукой патологоанатом взял лист бумаги, и Алексис узнал счетные таблицы Хенссге – характерные кривые, позволяющие быстро вычислить время смерти. Получив показания термометра, доктор Леви отметил ректальную температуру на шкале справа. Затем, применив несколько незначительных поправок, провел прямую линию к температуре комнаты. После этого Алексис увидел, как он провел еще две линии, и кивнул:

– Умерла около двадцати часов назад, что соответствует данным, к тому же трупное окоченение, кажется, достигло максимума.

Патологоанатом обошел тело, чтобы оценить его общее состояние, затем взял пару латексных перчаток.

– Все по старинке, – тихо подтвердил Микелис.

– Что вы имеете в виду? – спросил Алексис, не уловив сути замечания.

– Он не использует защитных перчаток от порезов.

– Не использую, – подтвердил Леви. – Я считаю, что при пальпации в них ничего не почувствуешь.

– А вы никогда не резались? – спросил жандарм.

– За одно вскрытие у меня тупятся три-четыре скальпеля, так что можете себе представить, сколько я разрезаю тканей! Да, всякое случается. Пару раз в год у меня бывают порезы. Это часть работы. Но так я хотя бы чувствую, что трогаю руками, чувствую состояние органов, и к тому же эти перчатки скользят меньше, чем сетчатые.

Алексис обратил удивленный взгляд на Микелиса, но тот и ухом не повел.

Для начала Леви тщательно вычесал гребнем волосы мертвой женщины, собрал все, что нашлось, в пластиковый контейнер и поставил его на лабораторный стол. Затем осторожно разрезал бумажные пакеты вокруг рук и начал собирать соскобы из-под ногтей, складывая частицы в другой контейнер.

Патологоанатом поднял одну руку и осмотрел ее. Синяки и пятна засохшей крови были только на запястьях, некоторые ногти были обломаны.

– На руках нет крови, – прокомментировал Алексис. – Хотя она уже не была связана, когда он перерезал ей горло.

– Вот здесь немного есть, – сказал медэксперт, имея в виду указательный палец на правой руке жертвы.

– Это не считается, у нее руки должны быть полностью в крови, она должна была попытаться зажать шею, остановить потоки…

– Перед тем как прикончить, он оглушил ее электрошоком, – сделал вывод Микелис. – Чтобы ее обездвижить. Это объясняет, почему она не защищалась и даже не поднесла руки к горлу.

Он говорил низким голосом, а глаза его были такими ясными, словно он смотрел ими из другого мира, как будто перед этими глазами вставали мертвецы, их прошлое, сцены насилия. Ришар Микелис находился в этой комнате, слушал рассуждения судмедэксперта, но мысленно он был на вилле в Лувесьене прошлой ночью и шаг за шагом восстанавливал в уме убийства.

Двигаясь вверх по рукам мертвой женщины, Леви отметил несколько синяков, которые он подробно описал в микрофон, затем раздвинул бедра жертвы, чтобы осмотреть половые органы.

– На первый взгляд внешних признаков сексуального насилия нет, мы проверим это, когда начнем вскрывать влагалище. Помогите перевернуть тело.

Трое мужчин взяли женщину и повернули ее на бок, чтобы специалист мог осмотреть спину. Алексис и раньше замечал при осмотре мест преступлений, что трупы кажутся невероятно тяжелыми. Как будто каждый килограмм мертвой плоти весит в два раза больше, чем килограмм живой.

Со своего места ему было достаточно наклонить голову, чтобы увидеть между лопатками тот странный символ.

– Это сделано тонким лезвием, скорее всего рана посмертная, никакого кровотечения, даже подтека, – прокомментировал доктор.

Затем он подробно описал следы порезов возле позвонков, сделал несколько снимков, после чего госпожу Эймессис снова положили на спину.

– Похоже, в поверхность кожи втыкали крючки, – резюмировал патологоанатом, – причем несколько раз, с небольшими ожогами.

– Следы электрошокера? – спросил Алексис.

– Очень вероятно.

Леви взял скальпель, без малейших раздумий или колебаний вонзил его лезвие в холодное бедро и повел вверх, нажимая на стальную рукоятку. Открылся тонкий багровый желоб, затем патологоанатом погрузил в него пальцы и раздвинул края, превратив желоб в зияющую щель. Свет операционной лампы в подробностях обнажил всю плоть бедра. Сначала шла тонкая желтая пленка, затем мякоть разных оттенков от розового до темно-красного.

– Внутренних повреждений на ногах нет, – прокомментировал медэксперт в микрофон.

Он повторил ту же операцию на руках, затем повел разрез по туловищу, начав сразу под нижней челюстью и дойдя до лобка.

Не пролилось ни капли крови, была только плоть, в которую раз за разом врезался скальпель патологоанатома, рассекая верхние слои кожи.

Микелис и Алексис более полутора часов наблюдали, как тело постепенно опустошалось, теряло орган за органом, каждый из которых вскрывался для забора материала. Патологоанатом выбрал кровь черпаком, выскреб дно брюшной полости, а затем приступил к голове Эмили Эймессис. Он вскрыл ее, как фаршированный помидор, чтобы рассмотреть в мельчайших подробностях серое вещество. Скальп мертвой женщины был вывернут на лицо, волосы закрывали ее черты, словно она не хотела быть узнанной в той деликатной фазе исследования, когда разрезали на тонкие полоски ее мозг, хранилище мыслей, фантазий и воспоминаний.

Алексис озяб.

Судмедэксперт больше ничего не нашел. Женщину ударили электрошокером, вероятно, на первом этаже, поскольку она сопротивлялась, затем втащили наверх (по дороге она обломала несколько ногтей на лестнице) и привязали к кровати пластиковыми стяжками. Оттуда Фантом отправился в спальню девочки, чтобы сделать свое подлое дело. Крики дочки заставили мать очнуться, и она, содрав с себя несколько миллиметров кожи и плоти, высвободила руки из пут, прежде чем убийца вернулся и снова ударил ее электрошокером, после чего хладнокровно перерезал ей горло.

Под конец он вырезал на ее спине их условный знак единения, сделал снимок и скрылся, аккуратно заперев за собой двери.

– Вы заметили, что он подписался не под главным своим преступлением? – обратил внимание Микелис.

– Вырезал знак на матери, а не на дочери? – переспросил Алексис.

– Точно. Интересует его именно дочь, на ней он дает себе волю, с ней кончает, ее истязает в соответствии со своими больными фантазиями, но подпись оставляет на матери.

– Потому что дочь недостойна символа?

– А я, наоборот, думаю, что это некая стыдливость. Он не хочет смешивать все в одну кучу. Девушка – его добыча, его тайный мир. Но он все равно должен отчитаться по обязательствам. Должен вырезать знак. И он делает это на теле, которое не так сильно его волнует, которое не выдает его внутреннюю сущность. Он ставит подпись, потому что должен, а не потому, что испытывает потребность.

– Неужели его… обязали так делать?

– Что-то вроде того, да.

– Как можно заставить серийного убийцу соблюдать какие-то внешние обязательства?

Микелис поднял указательный палец:

– Найдите ответ на этот вопрос, и вы узнаете, кто он! Я уверен, что он делает это не по глубокому убеждению, а потому что должен. И после такого тройного убийства я готов поручиться, что разграничение личного и должного придется ему по вкусу: он будет убивать не меньше двоих, одного – чтобы выпустить пар, другого – чтобы выполнить долг. Их обязали убивать, Алексис. Кто-то где-то нашел способ вербовать серийных убийц и подчинять их своей воле.

– Это же просто нелепица.

Ледяные глаза криминолога вперились в молодого жандарма, и тот вздрогнул, как от электрического разряда.

– Более того, это даже теоретически невозможно. Нельзя сформировать или навязать другому человеку чьи-то глубоко внутренние фантазии так, чтобы он воспринимал их как свои. Сначала я думал, что Фантом, в силу своего мастерства, владения собой, является движущей силой дуэта, что именно он задает тон, организует все это шоу, но теперь ясно видно, что он сам подчиняется внешней воле.

– Так это Зверь правит балом?

– Нет, он слишком импульсивен. Не тот тип.

– Третий? Педофил?

– Педофилы редко психологически подходят на роль лидеров, они закомплексованы, одиноки, сидят в своем углу, вдали от других, сторонятся сборищ. Бывают исключения, но в таком случае, я думаю, он бы заполонил сеть своими фотографиями, чтобы все могли почувствовать его присутствие, его власть, его доминирование над системой. Но ваши ребята нашли только несколько снимков – по сути, очень мало. Как будто он тоже действовал по долгу службы, а не по желанию. Нет, я думаю, что в этом кольце есть четвертый персонаж. Кукловод! Тот, кто дергает за ниточки в темноте. Тот, кто собрал их вместе. Это он стремится создать пещерный союз вокруг своего эго, это он объединил их нездоровые фантазии в общее дело. Он и вербует их, и учит действовать так осторожно.

Алексис смотрел на тело Эмили Эймессис, раскрывшееся перед ним, словно жуткий цветок. Несмотря на ментоловый бальзам под ноздрями, он чувствовал терпкий запах смерти, начало гниения.

В ней больше не было ничего человеческого. Только ноги с изрезанными бедрами и вскрытые руки придавали ей смутный гуманоидный облик. Голова исчезла под вывернутым скальпом, верхняя часть черепной коробки отсутствовала, живот был выпотрошен, кожа, как два зияющих отворота, открывала внутреннее пространство пустого, блестящего человеческого сосуда, который теперь состоял из одних лишь костей, ребер, позвонков и багровых тканей.

А на воле оставались люди, которые получали удовольствие от такого зрелища, от поля ужаса, вспаханного их самыми дикими фантазиями.

«Мир не будет достойным местом для жизни, пока в нем обитают такие существа», – размышлял Алексис.

И, словно отвечая его мыслям, патологоанатом хлопнул в ладоши:

– Не спим, господа! У нас еще двое, включая ту, что в самом плохом состоянии.