Текст книги "Декабрист"

Глава 15
Великий князь Михаил

Михаил Павлович был младшим из братьев. Внешне довольно привлекательный, рыжий, с красивыми густыми бровями, превосходящий ростом даже Николая, физически мощный, он был прост в обращении и казался бесхитростным. Но это было лишь внешним впечатлением – он был весьма остроумен, хитер, дипломатичен в отношении с офицерами (в отличие от упрямого Николая) и способен был быть безжалостен более, чем даже брат. Глубоко не любя Александра, он выражал это слепым карикатурным подражанием манерам и поступкам их старшего брата. Идей глубоких, как у Николая Павловича, у него не было, во фрунте же он был педант и еще более жучил за непорядок, чем тот. Умственное учение не любил – окончив его, забил гвоздями шкаф с книгами. За эту простоту и кажущуюся верность его и полюбил Константин. На самом деле, Михаил вполне предан был лишь Николаю… Одновременно с назначением Николая в марте 1825 года командующим 2-й гвардейской дивизии и он также получил под начало 1-ю дивизию гвардии. Новая военная игрушка, большего размера, приводила его в служебный восторг.

Николай вызвал брата в конце октября:

– Ко мне приходят дурные вести. Государь болен.

– Серьезно?

– Очень.

– Да. Значит, тогда Константин Павлович императором будет? Старик ко мне неплохо относится.

– Я полагаю, что старики уже достаточно правили Империей, пора и молодым заняться делом. Эх, сколько бы я сделал, какие бы горы свернул и как поднял бы Россию, если бы мне стать императором! – Николай сжал кулак и слегка прищурился.

– Думаешь, Константин запросто отречется? Не думаю, – заметил Михаил. – Зачем же тогда он пестовал Польскую армию?

– Так ты со мной?

– Да брат, ты знаешь – я всегда с тобой, с детства – куда ты, туда и я! – Михаил протянул брату руку, и тот крепко пожал ее.

– Тогда, слушай. Мы с тобой оба являемся командирами гвардейских дивизий; генерал-адъютант Бенкендорф, командир Гвардейской кирасирской дивизии, вполне мне предан; с генерал-лейтенантом Чернышевым, командиром Легкой гвардейской кавалерии, мы тоже договорились. Гвардия в наших руках, за исключением Отдельного корпуса в Варшаве; теперь необходимо взяться за армию. Поселенные войска вне игры, Аракчеев уже сдался. Михаил слегка прищурился, догадавшись, что недавнее событие в Грузино могло иметь совсем не те причины, о которых говорили вслух.

– Остались пехотные корпуса и приданная им кавалерия. Ты выедешь к Константину, взяв из Царского Села лейб-гвардии Уланский полк. Вот подписанное императором временное назначение полка тебе под команду, на время маневров. – Николай протянул брату приказ с государственной печатью. – По дороге встретишься с войсковыми начальниками, в первую очередь – с нашим бывшим отцом-командиром и наставником, генерал-лейтенантом Паскевичем, командующим Первым корпусом. Переговоришь с генералом от инфантерии Остен-Сакеном, начальником Первой армии, – хотя бы о нейтралитете. Вторая армия нам не столь важна. Ты приедешь к Константину и будешь терпеливо ждать роковых известий… Дальше ты понимаешь, что нужно делать…

Командир лейб-гвардии Уланского полка, бравый генерал-майор Степан Степанович Андреевский, получив приказ о временном подчинении великому князю, взял под козырек и велел своим тысяче двумстам кавалеристам готовится к походу. Андреевский был из тех гвардейских командиров, которые получили назначение еще до отставки Петра Михайловича Волконского, «каменного князя», бывшего начальником Главного штаба Александра. Вместо него был назначен Иван Иванович Дибич, сын прусского офицера, перешедшего на службу к Александру, участвовавший во всех наполеоновских войнах. Новый начальник Главного штаба олицетворял неразрывную связь русской и прусской короны, был по-немецки храбр, сметлив и решителен, а также весьма услужлив по отношению к государю.

И, видя, как возносятся и рушатся фортуны, Степан Степанович был полон решимости выполнить любой приказ непосредственного начальства. Он не князь Хилков, командир гвардейских гусар, – больших поместий у него нет. Значит, удержаться на службе необходимо.

На усиление полка Николай прислал лейб-гвардии Конно-пионерный эскадрон из двухсот самых отчаянных рубак, под командой своего любимца, начальника конно-пионерного дивизиона, полковника огромного роста и силы Константина Константиновича Засса.

На следующее утро полк выступил и самым скорым маршем двинулся по большому Рижскому тракту на Польшу. Дождей не было, и поэтому колонна, предшествуемая дрожками великого князя, двигалась быстро. Меньше чем через неделю войско вошло на мощеные мостовые Риги. Оттуда, опередив полк, он выехал на коляске в Митаву[10]10
  Ныне – г. Елгава, где располагался штаб Первого корпуса.


[Закрыть], распологавшуюся в полусотне верст юго-западнее. Туда он прибыл к вечеру, и по дороге его встретил герой Смоленска и Бородина, бывший дивизионный и корпусной начальник младших великих князей, генерал-лейтенант Паскевич.

– Иван Федорович, «отец-командир», здравствуй, дай тебя расцеловать! – обратился Михаил к генералу, вылезая из дрожек. Высоколобый, с лицом южнорусского типа и с по-модному «байронически» зачесанными вперед волосами, Паскевич выскочил из коляски навстречу и горячо обнял своего высокопоставленного «питомца».

– Как Елизавета Алексеевна[11]11
  Двоюродная сестра А.С. Грибоедова, жена Паскевича.


[Закрыть]? Как твое полтавское поместье?

– Все благополучно, ваше императорское высочество. Лью слезы над болезнью государя, вашего брата. Говорят, серьезно болен наш отец!

– Да, это так, Иван Федорович. Может случиться самое страшное – все мы осиротеем…

– Не дай бог! – человек искренний, Иван Федорович сокрушенно покачал головой.

– Константин Павлович следующий по старшинству. Но он не молод, и его дети ему не могут наследовать. Ведь он женат морганатическим браком на графине Грудзинской, польке. Хоть ей и дали титул княгини Лович, но это лишь флер. Может возникнуть династический конфликт… Ну и потом, среди приближенных его почти одни поляки, не считая старого адмирала Куруты… – заметил Михаил, отводя генерала в сторону.

– Ваше высочество, мне не доводилось служить под началом великого князя Константина, но зато я служил с вашими высочествами, вами и вашим старшим братом. Всей душой я за вас, русская династия должна быть прочна! Мой Первый корпус, случись что, грудью закроет полякам путь на Петербург! Хоть он и уступает полуторократно польской армии и мои русские солдаты, к сожалению, не так хорошо обмундированы, как солдаты подвластной русскому царю Польши!

– Иван Федорович, слезно тебе благодарен за твою преданность! Генерал-адъютантство твое и новое назначение не за горами.

– Благодарю, ваше высочество! Желал бы ревностно служить там, где могу пролить кровь за Отечество! Кавказ – вот куда зовет сердце, вот где надо сдвинуть горы! Правда, старик Ермолов там давно сидит, однако от долгого сидения старание притупляется… Как говаривал покойный князь Михаил Илларионович Кутузов, – у меня два всего генерала, но один хочет, да не может, – это покойный светлой памяти Петр Петрович Коновницын, а другой может, да не хочет, – это уж наш здравствующий Алексей Петрович, об ком речь, – и ныне он все такой же, как и тогда…

– Понял тебя, Иван Федорович. Жди своего часа, он не за горами… Кавказскими… – Михаил призадумался, они уже довольно далеко отошли от колясок во время своей беседы.

– Как думаешь, Иван Федорович, – генерал Остен-Сакен, командующий Первой армией, поддержит твою позицию?

– Фабиану Вильгельмовичу уже за семьдесят, он человек опытный. С поляками воевал не раз при государыне Екатерине – с тем же Костюшкой. Армию держит в ежовых рукавицах. Ежели бы речь шла о его прежнем начштаба, Иване Ивановиче Дибиче, – тот всегда поддержит цесаревича, женатого на прусской принцессе, супротив обвенчанного на польке. Но курляндское дворянство – оно себе на уме… – Паскевич слегка поскреб подбородок.

– …Однако поляки у трона никому не нужны – они будут думать о восстановлении Великой Польши, в которую и мои полтавские пенаты забрать пожелают, и литовские поместья Остен-Сакена. Государь Александр, по доброте душевной, их поощрял… И устоит ли Константин перед ними? Полагаю, вам надо съездить в Могилев, в штаб-квартиру Первой армии. Во всяком случае, генерал Толь Карл Федорович, начальник штаба, определенно поддержит вас. Может быть, он и сам к вам приедет?

– А как полагаешь, Иван Федорович, как поведут себя остальные корпусные начальники?

– Логгин Осипович Рот, командир Третьего корпуса, как подлинный французский аристократ пойдет за тем, кто больше ему даст. Исключая революционеров, конечно, которых он ненавидит бескорыстно. Алексей Григорьевич Щербатов, командир Четвертого корпуса, – он русский аристократ, человек чести… Трудно сказать. Командир Второго корпуса, Евгений Вюртембергский, как настоящий немец, будет за того, за кого встанет его тетушка, вдовствующая императрица, ваша матушка… Начальник Пятого корпуса, Петр Александрович Толстой, в Москве… – Он, как и все Толстые, повинуется верховной власти. И сделает так, как они порешат с московским генерал-губернатором, Дмитрием Владимировичем Голицыным. Тот же, насколько я знаю, в большой доверенности у Николая Павловича. Вот и считайте… – Однако о Второй армии я бы тоже не забывал: в чаянии похода на турок она готовилась к войне, а не к скачкам, и эти войска считаются самыми боеспособными… Витгенштейн в хороших отношениях с Константином Павловичем.

– Ну спасибо, Иван Федорович. Дал ты мне советов много – дай мне бог всеми воспользоваться… – Они вернулись к коляскам.

– Поедемте ко мне, ваше высочество, я распорядился уже приготовить покои для высокого гостя, – пригласил его генерал.

– Спасибо, охотно принимаю твое приглашение, Иван Федорович!

В Митаве Михаил разместился в большом доме, где жил командир Первого корпуса. После великолепного ужина и недолгой застольной беседы, гость удалился в отведенные ему покои.

Вечером великий князь подробно описал результаты разговора с Паскевичем в письме цесаревичу Николаю и, запечатав его, отправил со вторым своим адъютантом Вешняковым в Санкт-Петербург. После таких умственных трудов он почувствовал себя необычно усталым и лег спать.

Примерно через две недели после выхода из Царского Села гвардейский полк, возглавляемый великим князем, прибыл в Варшаву.

Глава 16
Смерть императора

– Я рад, что ты приехал, Мишель! Дай обниму тебя. – Цесаревичу Константину Павловичу было сорок шесть лет – немногим менее, чем императору. Он был среднего роста, немного сутуловат, но строен, круглолиц и довольно некрасив, брови имел густые, рыжие и маленький курносый нос. Лицо его, обычно добродушное, имело все признаки порывистого, деспотичного, гневливого характера, какой был у его отца Павла. Но при этом важными чертами его характера были великодушие и рыцарственность. У него не было глубинных замыслов, он был человек довольно прямой и в отличие от старшего брата не стремился свершать д е я н и я. Однако опыт правления Польшей и военных походов, начиная с суворовских, сделал из него неплохого администратора и сносного командира. Кроме того, Константин искренно был привязан к великому князю, чувствуя в нем довольно простую натуру в отличие от замкнутого Николая и был рад его приезду.

Михаил поселился в Бельведерском дворце – его покои отделяла от покоев старшего брата только одна комната. В Варшаве пока еще никто, кроме цесаревича, не знал о болезни государя. Очаровательная Жанетта Грудзинская, получившая от государя титул княгини Ловичской, преданно заботилась о своем муже, сейчас погруженном в печальную задумчивость. (Ей не суждено будет надолго пережить его, когда он скончается несколькими годами позднее.) Обедать нередко садились княгиня Ловичская и князь Михаил вдвоем, Константин оставался в своих покоях.

Приехавшие петербургские уланы встретились в Варшаве со своими товарищами из лейб-гвардии Уланского Цесаревича полка, набранного из природных поляков. Несмотря на знаменитый польский гонор, встреча воинов из двух гвардейских полков произошла довольно дружески. Конно-пионерный эскадрон в этом празднестве участия не принимал, так как полковник Засс сразу увел своих людей в караульную казарму при дворце, в которой их разместили.

Немного позднее Константин Константинович Засс, прогуливаясь возле дворца, обратил внимание на богатыря в серой форме Подольского кирасирского полка, который оказался в компании хорошо ему известного адъютанта цесаревича, подполковника Михаила Лунина. На Лунине был голубоватый мундир лейб-гвардии гродненских гусар, у которых он командовал эскадроном. Поздоровавшись с собеседниками, Засс поинтересовался компанией Лунина и был удивлен, услыхав академическую фамилию Ломоносова.

Он раскланялся и продолжил прогулку. Вообще, он проявил большое любопытство по поводу плана Бельведерского дворца и расположения его караулов.

Между тем Петр лишь на несколько дней отстал от фельдъегеря, привезшего цесаревичу тревожное известие из Таганрога. Однако никаких признаков тревоги в администрации он не увидел, поэтому и не был удивлен, когда Михаил Лунин посоветовал ему никому не говорить о болезни государя. Лунин был доверенным адъютантом Константина и мог уверенно говорить о многих вещах.

– Зачем великий князь Михаил привел полк? – задал ему вопрос Петр.

– Не знаю. Не думаю, что для того, чтобы проветрить гвардию, как он говорит, – сказал Лунин. – Может быть, я попробую разговорить генерала Андреевского или его адъютанта. Думаю, это неспроста.

Между тем великий князь Михаил пожелал развеяться небольшой осенней охотой в лесу к западу от Варшавы. Он уехал туда в сопровождении своего адъютанта и нескольких конных пионеров Засса. Погода стояла холодная и пасмурная, первый снег уже выпал. Возле небольшого селения к великому князю подъехали верхами его адъютант Долгоруков, посланный из Митавы в Могилев, и военный в генеральском плаще, светло-русый, с волевым и решительным лицом. Это был генерал-лейтенант Карл Федорович Толь, начштаба Первой армии, присланный, как и говорил Паскевич, командующим Остен-Сакеном.

Когда-то именно начштаба Первой Западной армии Барклая-де-Толли полковник Толь нашел Бородинское поле для генерального сражения 1812 года (тогда он фактически исполнял обязанности генерал-квартирмейстера соединенных Первой и Второй Западных армий). И это о нем немилосердный Ермолов говорил: «жестокий человек». Правда также и то, что Толь был честен в том, что касалось денег: во время взятия Вильно в 1812 году только он и бывший военный министр Коновницын, в деле Бородина прикрывавший Шевардинский редут, не поживились в местных ювелирных магазинах. Зато на ступенях служебной лестницы для него не существовало ни друзей, ни приятелей. Генерал отдал честь, и, отъехав в сторону от спутников, они заговорили о деле.

Получив от Михаила предложение присоединиться к столичной гвардии, которая поддержит петербургского цесаревича против варшавского, генерал Толь с решительностью ответил согласием. Они стали обсуждать конкретные шаги.

– Вам следует остерегаться Второй армии, там на высших постах слишком много природных русских, – отметил Толь. – И, пожалуй, Кавказского корпуса Ермолова. Впрочем, последний слишком далеко.

– От Юго-Западного края до Петербурга тоже путь неблизкий, – заметил Михаил.

– Надеюсь, вы нас прикроете с юга?

– К сожалению, не на всех начальников корпусов можно положиться с одинаковой уверенностью.

– Передайте все мое уважение его превосходительству будущему фельдмаршалу!

– Разумеется! Все что зависит от меня, будет предпринято, ваше высочество!

Энергичный Толь уехал, а великий князь возвратился в Варшаву.

Каждый день прибывали фельдъегери с сообщением о здоровье государя. Между тем Засс с тревогой сообщил Михаилу, что в Варшаву съехалось довольно много военных из соседних округов.

За ужином он заговорил об этом с братом.

– Так ведь 26 ноября военный праздник Святого Георгия, будет торжественная церемония для георгиевских кавалеров! – сказал Константин.

– Ах, и верно, я позабыл, – ответил Михаил. – Но в прошлые годы ведь этого не было?

– В такой трудный час надобно сделать варшавянам напоминание о числе героев в наших войсках, – заметил Константин. Он не стал говорить, что идею устроить церемонию ему подал Лунин.

На следующий день Константин снова не вышел к столу, и, отобедав с княгиней Ловичской, Михаил отправился в свои покои.

Внезапно он услышал голос брата, зовущий его из комнаты, разделявшей их покои. Накинув сюртук, он выбежал к цесаревичу.

– Мишель, – сказал ему Константин. – Приготовься, нас постигло страшное несчастье!

– Что такое?! – вскричал великий князь.

– Мы и вся Россия с нами осиротели: мы потеряли государя!

Михаил бросился на шею брату и крепко его обнял.

– Настают трудные времена для всех нас, – сказал он.

Это было 25 ноября, после семи часов вечера, когда прискакал фельдегерь из Таганрога.

Выйдя из комнаты, великий князь нашел Константина Засса:

– Печальное событие нас постигло. Государь скончался. Однако времени печалиться мы не имеем. Время действий настало, полковник, время настало… – сказал он, отправляя Засса.

Константин между тем, даже не предупредив жену, вызвал графа Новосильцева, дежурного генерала Кривцова, начальника своей канцелярии Гинца, князя Голицина и доверенного адъютанта Лунина, в этот день не дежурившего. Все они находились в разных частях города. Первым прибыл граф Никита Новосильцев – ровесник цесаревича, былой конфидиент Александра, пока тот не охладел к реформам. Он занимал должность председателя Государственного совета Польши, надзирая за польским правительством и за самим великим князем. Он первый обратился к Константину «ваше величество».

– Подождите, князь, мы должны дождаться присяги россиян и помазания, прежде чем получим на это право, – предостерег цесаревич приближенного. В это время пришла Грудзинская, обеспокоенная отсутствием мужа. Узнав о том, что государь скончался, молодая женщина воскликнула: «Матка бозка!» – и бросилась на грудь мужу. Александр был добрым деверем для морганатической супруги Константина. Через некоторое время цесаревич попросил жену выйти, так как было необходимо срочно заняться делами.

– Я рад, что ты привел еще один русский полк – он не помешает для сохранения спокойствия в Польше в это тяжелое время, – сказал Константин брату.

Затем он попросил графа Новосильцева набросать проект обращения к Сенату.

– Дорогой брат, мы можем поговорить наедине? – спросил Михаил, в руках которого был новый портфель, привезенный им из Петербурга.

– Разумеется, давай пройдем ко мне, – ответил Константин.

Они вышли из зала. Как только они вошли в его покои, Михаил запер дверь и повернул ключ, затем оборотился к брату:

– То, о чем я тебе скажу, Константин, не предназначено для чужих ушей.

– Да, и что же это? – Цесаревич слегка прищурился, подозревая, что новость может не быть приятной.

– Ты помнишь, что наш отец пришел к власти в том же возрасте, а еще и помоложе, чем ты? И к чему это привело? – спросил Михаил, пристально глядя на старшего брата. – Я скажу: к тирании и мятежу!

– Ты куда это клонишь? – Цесаревич слегка покраснел.

– Также ты не сможешь передать свое звание наследникам, они останутся простой знатью. Задумайся над всем этим!

– Поэтому я, чтобы не плодить смуты на Руси, предлагаю тебе сразу отречься от прав на трон и остаться в прежнем положении. Бумаги об отказе от короны в пользу Николая находятся в этом портфеле; там есть ссылка на обсуждение этого вопроса с покойным государем.

– Ты ли мне это говоришь, Мишель, – мой брат, мой друг?! Или ты Брут? – Теперь цесаревич был красен как рак и его небольшие глазки пылали гневом. – К чему это вранье?! Ты предлагаешь мне э т о в моем дворце, охраняемом м о е й гвардией?!

– Дворец окружен в настоящий момент моими уланами, они не пропустят сюда и не выпустят отсюда никого, – заметил твердо Михаил.

– Да я здесь запрусь как в крепости, никого не впустим, и через час, на выстрелы, здесь будут все полки гвардейской дивизии! – рявкнул Константин. – Выбрось это из головы, если не хочешь залететь в к р е п о с т ь[12]12
  Петропавловскую тюрьму для политических преступников.


[Закрыть]!

В это время снаружи раздался грохот, Константин рванулся вперед, оттолкнув Михаила, не оказавшего никакого сопротивления, и, повернув ключ, распахнул двери. Перед дверьми, скрестив штыки, стояли четверо солдат в форме конно-пионерного эскадрона. Неподалеку, также скрестив руки, возвышался полковник Засс.

– Дело исполнено, ваше императорское высочество! – громко доложил он Михаилу, игнорируя цесаревича.

– Я забыл сказать, дорогой брат, что полковник Засс п о м е н я л караул во дворце, все входы заминированы, и, если мы не придем к соглашению, бесценной княгине Ловичской придется погибнуть под руинами Бельведера… – сказал Михаил.

– Да, я вижу, – сквозь зубы процедил цесаревич. – Ну а как твоя бесценная персона?

– А я собой пожертвую ради брата Николая, – просто ответил великий князь.

– Хотел бы я иметь от тебя такую же преданность. – Константин, видя, что ситуация безвыходна, опустил голову. – Хорошо, давай я подпишу, что ты хочешь. Если это что-то тебе даст. Господь всем воздаст по заслугам…

Они вернулись в комнаты. Константин сел за стол, и Михаил подал ему заранее заготовленный акт письма к императрице-матери Марии Федоровне и к цесаревичу Николаю, где он писал о своем отказе от короны, ссылаясь на якобы существующий рескрипт брата Александра о перемене наследования от 1822 года. Затем он отшвырнул перо. Манифест об отречении, приготовленный вместе с другими документами, подписывать отказался наотрез:

– Я не был императором ни секунды, какое право я имею составлять манифесты?! – И Михаил был вынужден с ним согласиться. Затем, проставив дату, великий князь спрятал подписанные документы в портфель и поднялся на ноги.

– Прощайте, ваше высочество, мне искренно жаль, что я вынужден был прибегнуть к столь решительным действиям. Передайте мои наилучшие пожелания княгине.

– Чтоб тебе ногу сломать, мерзавец, – любезно напутствовал его цесаревич, даже сейчас не пожелавший брату смерти.

– Его высочество пожелал отречься от престола в пользу брата Николая, – объявил великий князь графу Новосильцеву, князю Голицину и генералу Кривцову, которых беспрепятственно впустили во дворец и тут же взяли под стражу. – Через несколько часов вас освободят, господа!

Затем он приказал генералу Андреевскому:

– Людей – в седло, уходим на Ригу. Скакать за мной не останавливаясь, опасаться нападения поляков или изменников!

– Слушаюсь! – отдал честь генерал-майор.

Михаил вышел на улицу, оглянулся на темный дворец, вздохнул и сел в дрожки, где уже ожидал его адъютант Вешняков. Ему не чужда была поза благородства, и он не любил совершать поступки, в нее никак не вмещающиеся.

– Трогай быстро! – приказал он кучеру.

Через десять минут полк скакал в ночь вослед за дрожками великого князя. Впереди колонны и замыкая ее шли конные пионеры полковника Засса. Однако сам он, с одним полуэскадроном, остался стеречь пленников. В четыре часа пополуночи и они, наконец, покинули дворец и поскакали нагонять своих.