Книга: Концертмейстер - Максим Замшев

Однако большую часть книги автор описывал нам непростые отношения в семье другого композитора Льва Норштейна, его дочери с мужем и любовником и двоих внуков, Арсения и Димки. Линии Лапшина и Норштейнов связаны, потому что музыкальный мир, как и книжный, маленький, все всех знают, варятся в одной тусовке и многие ходят по кругу во всех смыслах. Добросовестно погружая читателей в перипетии кто с кем спал, что ел, куда ходил и о чем думал, автор не забывал щедро мазать известной субстанцией советские порядки и власть, обличать Сталина и сталинизм, ругать армию и систему, сокрушаться по поводу небогатого быта и отсутствия трехсот сортов колбасы и модных шмоток, ну короче если кто любит жанр срыва покровов и махровой антисоветчины, то вам сюда.

Следует отметить, что авторские герои-интеллигенты, которые вроде как должны вызывать симпатию и сочувствие, лично у меня вызывали другие эмоции. Так, Лапшин, которого в 1941м комиссовали из-за открывшейся язвы желудка, из-за диких болей вынужден принимать морфий, который для него из больницы ворует медсестра Людмила Гудкова (я так и не поняла, почему он не мог обратиться к врачам и получать этот самый морфий легально, или какое-то иное лечение). Дочь Норштейна Светлана во время экскурсии во Владимир при живом муже влюбляется в другого человека, спит с ним, и вместо того, чтобы честно признаться в этом мужу и развестись, закатывает скандал по поводу того, что муж, будучи сотрудником ИФЛИ, подписал открытое письмо в редакцию "Правды" в связи с антисоветскими выступлениями Солженицына и Сахарова, и тот долгие годы думает, что жена его выгнала только поэтому, из-за своих принципов и высоких идеалов. Сын Светланы и Олега Арсений, подающий надежды пианист, из-за психологической травмы больше не может играть на публике, и его преподаватель уже в Ленинградской консерватории (после разрыва родителей старший сын уехал с отцом из Москвы в Ленинград) Семён Михнов в виде исключения разрешает ему сдавать экзамены не на сцене, а в закрытой аудитории, где комиссия сидит за дверью. И у этого самого преподавателя Арсений соблазняет молодую жену. Благодарные и возвышенные интеллигенты, ага.

Образ чекиста Отпевалова вышел, как по мне, излишне карикатурным, эдакий держиморда, которого не интересуют закон и порядок, а только собственная власть над людьми и внушение им страха. Но так плохо живется в СССР, что даже такие отъявленные облеченные властью негодяи мечтают свинтить из него на благословенный Запад или на худой конец в Израиль.

Слог у автора легкий, читать местами было интересно, но я думала, что это будет роман про музыку, а он опять про гнилую тусовку и старую пластинку про то, как плохо жилось думающим людям в СССР.

Тесно в романе и главному герою. Ему отдельно посвящено несколько глав, но быта, той самой "пошлости", в них больше, чем описаний таинственного духовного пространства, отличающего Музыканта от обывателя. Но написано изящно, настоящая элегия. "Высокому" миру Арсения противостоит "низкий" мир советской государственности. Здесь всё, естественно, некрасиво и гнусно, но опять же описано настолько условно, с таким пренебрежением к деталям. Например, два милиционера в форме (почему не оперативники в гражданской одежде?) собираются задержать гражданина у дверей его квартиры со словами "Вам придется проехать с нами. Вы обвиняетесь в убийстве..." "Обвиняетесь"? Это вряд ли. Деятельность работников КГБ описана еще более схематично, она ведь по своей сути бумажная: протоколы, отчеты. А тут - грандиозная масштабная операция и никаких материалов, никаких дел на агентов, никакого учета. Как-то сомнительно.

Еще один спорный момент: судя по всему, роман рассчитан на читателя в возрасте до 30 лет и иностранцев (иначе зачем объяснять, что "Голубым огоньком" в СССР называлось новогоднее шоу с участием всех звезд советской эстрады, театра и кино"). История Арсения Храповицкого - с длинным прологом - видимо, должна показать эпоху (непростую, мягко говоря) и жизнь творческой личности в ней. И казалось бы, описываемые события говорят сами за себя, рисуют ту самую трудную жизнь, и читатель, никогда в СССР не живший, может сделать соответствующие выводы. Но зачем-то автор счел нужным сгустить краски, подсказать читателю, какие выводы он должен сделать насчет "человеконенавистнического режима". Это понятно, каждый имеет право выразить свое отношение, но как известно, пнуть мертвого льва может даже осел.

Этих слов Лапшину было достаточно, чтобы всё в нём перешло в другой регистр  - регистр кричащей боли. Зло никуда не делось. Только затаилось.

Музыка сплетается со словами, музыка влияет на жизнь героев, помогает им выжить в тягостные, мрачные времена. Она же придаёт смысл жизни и помогает держаться хоть за что-то, когда времена вокруг сгущаются.

И вдруг звуки рухнули вниз, катастрофично и безнадёжно, и сразу начали выбираться, медленно подрагивая, как выбираются из воды долго плывшие и отдавшие борьбе со стихией все силы. Дойдя до среднего регистра, музыка крепла, набирала хоральной мощи и подбирала каждый голос, как добычу.

Я завидовала, что так мало знаю о музыке, но даже музыкального напряжения в словах хватало, чтобы пролистывать страничку за страничкой, с любопытством следя и за музыкальной историей, и за перипетиями в жизни героев.
Само повествование построено как, на первый взгляд, хаотический, запутанный клубок ниточек-хронологий и нескольких сюжетных линий. Первая ниточка - семья Норштейнов, состоящая из деда, известного композитора, матери и двух сыновей. Максим Замшев смог в нескольких деталях очертить характер каждого из персонажей так, что его ощущаешь как нечто настоящее и к каждому испытываешь свою эмоцию-мелодию. Меньше всего сочувствия вызывала Света Норштейн, и она в целом воспринималась как очень тихий, малозаметный человек, который умеет сильно чувствовать, но не умеет с этим жить и из-за этого поступает порой очень лицемерно. Дед - столп этой семьи, он чувствует, что на нём многое в этой семье держится, он же связующая ниточка между старшим внуком и остальной семьей.

Из-за того что повествование ведётся сразу в нескольких временных пластах, не сразу получается уловить предысторию многих событий, и в какой-то момент я опустилась до читерства и читала главы в хронологическом порядке. Удовольствия от чтения книги это не убавило.
Вторая линия в романе - история Лапшина и дело Веры Прозоровой, посаженной во времена послевоенных репрессий. Иногда у меня возникали мысли: как же они - эти две линии - связаны друг с другом помимо знакомства персонажей друг с другом? Интересно было пробираться по этим ниточкам-линиям и видеть историю полностью.

В конце всё сошлось, всё срослось, всё зазвенело так, что на слезу прошибло. Хорошая книга, крепкая.

Редактиров

оман Максима Замшева тоже о творческих кругах (почти все в нем – композиторы, музыканты, поэты и проч.), но и без карательных органов не обошлось. Повествование прыгает с 1948 г. в 1985 г., и попробуй понять, кто и что, и почему, и зачем это написано. А раз в книге есть времена Сталина, в тексте не может не быть допросов, доносов, страхов и подозрений. ачем писали этот роман, понятно. Отчасти он опирается на реальную историю. Жил в Советском Союзе композитор Александр Локшин (в романе ставший Сашей Лапшиным). Написал 11 симфоний. Был заслуженным деятелем искусств РСФСР. Но, как вы понимаете, просто читать о музыкальных успехах скучно (нет), оттого личность в романе не очень-то и важна. Важнее вопрос: был Локшин/Лапшин стукачом во время Сталина или нет? В предательстве композитора обвиняли его друзья Есенин-Вольпин и Вера Прохорова. Вернувшись из мест заключения, Есенин-Вольпин и Прохорова рассказали, что на допросах им вменяли факты, известные только Александру Локшину. Т.е. каким-то образом в органах узнали, о чем говорили репрессированные с упомянутым уже композитором. Из этого те и сделали вывод, что сдал их именно Локшин, больше никто не мог. Из-за этого за Локшиным закрепилась слава любимца НКВД, и многие музыканты отказывались исполнять его произведения из солидарности с репрессированными.

оскольку архивы НКВД еще не открыты и выяснить, был ли человек доносчиком или нет, не представляется возможным, логичнее избегать открытого обвинения или оправдания Локшина. Но «Концертмейстер» писался как раз за тем, чтобы очистить память о Локшине. Оттого в нем чрезвычайно много допущений. Стукачом объявляется случайный человек. При этом в книге Локшин/Лапшин знал о слежке за их компанией, но отчего-то не рассказал об этом друзьям (интересный факт…). Так же в книге композитор знает имя настоящего предателя, но почему-то не может его назвать, а нападки на себя принимает с поистине христианским терпением. В «Концертмейстере» все изображается так, будто композитора пытались подставить злобные чекисты. Но Локшин/Лапшин не был настолько уж заметной (и неудобной) фигурой, чтобы обрекать его просто так на бесчестие.

остальном же «Концертмейстер» – типичный роман о сталинских временах и московской интеллигенции. Написан он хорошим языком, но больно уж похож на книги Улицкой и «Московскую сагу» Аксенова. Любовные интриги и семейные переживания призваны оттенять ужасы жизни при Советах, и потому малоинтересны. Сюжет тут, по сути, существует ради сюжета. До «романа семейного» книга не дотягивает, поскольку история нескольких поколений тут ни о чем не говорит. Это случайные типажи, неплохо выписанные, но их конфликты не разрешаются катарсисом, здесь нет подлинной трагедии. Но это и не «роман о репрессиях», ибо в книге нет ни углубления в личность «палача», ни изучения чувств «жертвы» или «стукача». Даже в «Детях Арбата», с их примитивным языком и бесконечным переливанием из пустого в порожнее, было больше уникального, авторского.

южетные повороты, к счастью, не грешат тупостью, но странностей все же хватает. Самое любимое у автора – падающая крышка рояля. И не просто падающая, а падающая обязательно на пианиста! И так три раза за весь роман! Получает травму из-за крышки пианист Арсений, причем в самый важный момент своей жизни. Потом другой пианист, Михнов, тоже получает по рукам проклятой крышкой. Честно, сколько занималась на рояле, ни разу у меня ничего не падало. Ни у меня, ни у других. Ладно, уронил раз, но чтобы все в романе роняли эту крышку раз за разом? Только мне, что ли, объясняли, как правильно обращаться с музыкальным инструментом, чтобы он мне руки не отшиб?.. , конечно же, финал. Он настолько сахарный, что ты давишься им. Все счастливы и плачут. А я была бы счастлива, отличайся этот роман хоть чем-то от своих аналогов из «репрессивной литературы». Читать ли? Если вы жить не можете без книг о временах Сталина и обожаете семейные саги – можете попробовать. Остальным лучше пройти мимо.