Текст книги "Полное собрание стихотворений"

Неоконченные стихотворения

 
И был туман. И средь тумана
Виднелся лес и склоны гор.
И вдруг широкого Лемана
Сверкнул лазоревый простор.
Зеленый остров, парус белый,
«На лоне вод стоит Шильон»,
А горы линиею смелой
Рассекли синий небосклон.
И серебристые туманы
Сползают вниз по склонам гор,
И виноградник, как ковер,
Покрыл весь берег до Лозанны
И мягко складками идет
До самой синей ‹глади› вод.
 

‹1899›

 
Однажды ночью Он, задумавшись глубоко,
Сидел во мгле чернеющих олив
У темных осыпей Кедронского потока.
А возле головы, к кореньям прислонясь,
Одиннадцать дремали. И тоскливый
Холодный ветер дул с померкнувших равнин,
И ночь была темна и пасмурна… Один,
Облокотясь на черный ствол оливы,
Закутавшись в свой плащ, недвижный и немой,
Сидел и грезил Он, закрыв глаза рукой…
И дух унес его в пространство: во мгновенье
Увидел он широкий лик земли,
Мильоны солнц заискрились вдали…
И понял он, что пробил час виденья:
Гигантский смерч весь мир потряс до дна,
И проклятья и рыданья,
Как клочья пены в бездне мирозданья
Несутся ‹?› боги, царства, племена
 

‹1901–1902?›

 
Холодный Сен-Жюст
Глядит величаво и строго,
Как мраморный бюст
Бельведерского бога.
 

‹1904›

 
Она ползла по ребрам гор,
Где тропы свиты в перепутья,
И терн нагорный рвал в лоскутья
Парчой серебряный убор.
 
 
А где был путь скалами сужен,
Там оставались вслед за ней
Струи мерцающих камней
И нити сорванных жемчужин.
 
 
Белел по скатам белый снег,
Ледник синел в изломах стекол.
И на вершине – человек
Стоял один, как царь, как сокол.
 
 
…………………….
…………………….
…………………….
…………………….
 
 
И подползла и ниц лицом
Она к ногам его припала.
И стынут льды немым кольцом,
Овиты дымками опала.
 
 
И время медлит… Мир притих…
Сбегает жизнь. Еще мгновенье
И смерть…
 

‹1904›

 
Дрожало море вечной дрожью.
Из тьмы пришедший синий вал
Победной пеной потрясал,
Ложась к гранитному подножью.
Звенели звезды, пели сны.
Мой дух прозрел под шум волны.
 
 
Мой дух словами изнемог
Уйти назад к твоей святыне
И целовать ступнями ног
Лицо пылающей пустыни.
 

‹1904–1905›

 
Льняные волосы волной едва заметной
Спадают гладкие и вьются на конце,
И глубиной безумной и бесцветной
Прозрачные глаза на бронзовом лице.
 

‹Лето 1905›

 
Царь-жертва! Ведаю и внемлю –
Властные безвластны и провидец слеп…
Здесь, в дворце, собой душившем землю,
В темных залах, гулких, точно склеп,
Вырос царь.
Бродит он, бессильный и понурый,
За стеной скрипит ‹?› людской усталый ворот –
Хмурый город,
Мутный, красный, бурый.
Бред камней. Слои кирпичных стен
Как куски обветренного мяса.
Сеть каналов – влага синих вен,
Впалых окон мертвая гримаса.
Над уступом громоздя уступ,
Горы крыш и толпы труб,
Едких дымов черные знамена.
Грузно давит этот город-труп
Мутной желчью полог небосклона.
Город грезит древнею бедой,
Лютость волчью, чудится, таит он.
Каждый камень липкой мостовой
Человечьей кровию напитан.
‹Камень этот› чует злую весть,
Стоки жаждут яда крови новой.
В тесных щелях затаилась месть,
Залегла во тьме многовековой.
И дворец всей тяжестью своей
Давит их – и бурый город-змей
Сжался весь, как душный злобой аспид,
И тяжел его тягучий взгляд.
Бледный Царь стране своей сораспят
И клеймен величием стигмат.
Цепи зал, просветы бледных окон.
Ночь длинна, и бледный Царь один,
И луна в туманах, точно кокон,
В тонких нитях снежных паутин.
По дворцу змеится непонятный шорох,
Скрип паркета. Лепет гулких плит.
Точно дно в серебряных озерах,
В этот час прошедшее сквозит.
 

‹1906›

 
Я – понимание. Поэты, пойте песни
В безгласной пустоте.
Лишь в раковине уха различимы…
Я – ухо мира, и во мне гудит
Таинственное эхо мирозданья.
Лишь в зеркале очей моих живут
Скользящие обличия вселенной.
Мое сознанье – нитка, на которой
Нанизаны мгновенья: оборвется –
Жемчужины рассыпятся…
И ожерелью времени – конец!
Мое мгновенье – вечность.
Смертью утверждаю
Бессмертье бога, распятого в веществе.
 

‹1907›

 
К древним тайнам мертвой Атлантиды
Припадает сонная мечта,
Смутно чуя тонкие флюиды
В белых складках чистого листа.
Но замкнуто видящее око
Лобной костью, как могильный склеп.
Не прочесть мне вопящего тока –
Я оглох сознаньем, светом дня ослеп.
 

‹1907›

 
Светло-зеленое море с синими полосами,
Тонко усеяно небо лепестками розовых раковин.
Плачут стеклянные волны ясными голосами,
Веет серебряный ветер и играет звонкими травами.
 

‹1908›

 
Закат гранатовый
Разлил багрец
На нити быстрых вод
И водоемы.
Из ковыля-травы
Седой венец
Душе, что тяжкий гнет
Глухой истомы.
 

‹1908›

 
Пришла изночница; в постель
Она со мной легла.
И мыслей сонную метель
Качает мгла.
Придет волна, отхлынет прочь,
Опять плеснет в лицо,
И пред зарею птица-ночь
Снесет яйцо…
 

‹1908›

 
О да, мне душно в твоих сетях
И тесен круг,
И ты везде на моих путях –
И враг, и друг.
Вкусили корни земной мечты
Единых недр,
Но я не стану таким, как ты, –
Жесток и щедр.
В ковчеге слова я скрыл огонь,
И он горит,
Мне ведом топот ночных погонь,
Крик Эвменид.
 

‹1909›

 
На пол пала лунная тень от рамы,
Горько в теплом воздухе пахнут травы,
Стены низкой комнаты в тусклом свете
Смутны и белы.
Я одежды сбросила, я нагая
Встала с ложа узкого в светлом круге,
В тишине свершаются этой ночью
Лунные тайны.
 

‹1910›

 
Ты из камня вызвал мой лик,
Ты огонь вдохнул в него Божий.
Мой двойник –
Он мне чужд, иной и похожий.
Вот стоит он – ясен и строг,
И его безликость страшна мне:
Некий бог
В довременном выявлен камне.
 

‹1911›

 
Милая Вайолет, где ты?
Грустны и пусты холмы.
Песни, что ветром напеты,
Вместе здесь слушали мы.
Каждая рытвина в поле,
Каждый сухой ручеек
Помнят глубоко до боли
Поступь отчетливых ног.
Помнят, как ты убегала
В горы с альпийским мешком,
С каждою птицей болтала
Птичьим ее языком.
Помнят, как осенью поздней
Жгли на горах мы костры.
Дни были четко-остры,
Ночь становилась морозней.
 

‹Август 1912 Коктебель›

 
Так странно свободно и просто
Мне выявлен смысл бытия,
И скрытое в семени «я»,
И тайна цветенья и роста.
В растеньи и в камне – везде,
В воде, в облаках над горами,
И в звере, и в синей звезде
Я слышу поющее пламя.
 

‹Август 1912 Коктебель›

 
И нет в мирах страшнее доли
Того, кто выпил боль до дна,
Кто предпочел причастье соли
Причастью хлеба и вина.
 
 
Ужаленного едким словом,
Меня сомненья увели
Вдоль по полям солончаковым,
По едким выпотам земли.
 
 
«Вы соль земли!» В горючей соли
Вся мудрость горькая земли.
Кристаллы тайной, темной боли
В ней белым снегом процвели.
 
 
Я быть хотел кадильным дымом.
Меня ж послал Ты в мир гонцом
В пустыне пред Твоим лицом
Ослепнуть в блеске нестерпимом.
 
 
Во мне живет безумный крик.
Я стал комком огня и праха.
Но отврати свой гневный Лик,
Чтоб мне не умереть от страха.
 
 
…………………
…………………
И кто-то в солнце заходящем
Благословляет темный мир…
 

‹1912›

 
Я проходил, а вы стояли
У двери сада вдалеке:
Царевна в белом покрывале
С цветком подснежника в руке.
 
 
«Войди, прохожий, в сад мой тайный!
Здесь тишь, цветы и водомет».
– О нет, свободной и случайной
Стезей судьба меня ведет.
 

‹1913›

 
Бойцам любви – почетна рана
На поле страсти, в битве битв.
Охотница! Ты вышла рано
В опаснейшую из ловитв.
Ты в даль времен глядела прямо,
Так непокорно, так упрямо
Качая юной головой.
К перу склоняя русый локон,
Ты каждый проходящий миг
Вплетала тайно в свой дневник,
Как нити в шелковичный кокон.
 

‹1914›

 
Нет места в мире, где б напрасно
Не проливалась кровь людей,
Где б вихрь враждующих страстей
Не дул неистово и страстно.
 
 
Для тех, кто помнил мир иной –
Не исступленный, не кровавый,
Не омраченный бранной славой,
Не обесславленный войной, –
 
 
Пора крушений безвозвратных,
Усобиц, казней, стычек ратных,
Пора народных мятежей…….
 

‹Декабрь 1917 Коктебель›

 
С вознесенных престолов моих плоскогорий
Среди мертвых болот и глухих лукоморий
Мне видна
Вся туманом и мглой и тоскою повитая
Киммерии печальная область.
Я пасу костяки допотопных чудовищ.
Здесь базальты хранят ореолы и нимбы
Отверделых сияний и оттиски слав,
Шестикрылья распятых в скалах Херувимов
И драконов, затянутых илом, хребты.
 

‹Сентябрь 1919›

 
Как магма незастывшего светила
Ломает суши хрупкую кору
И гибнет материк, подобно утлой лодке,
Так под напором раскаленных масс,
Зажженных гневом, взмытых ураганом,
Пылая, рушатся громады царств
И расседаются материки империй.
Беда тому, кто разнуздает чернь,
Кто возмутит народных бездн глубины.
Мы тонкой скорлупой отделены
От ропщущей и беспокойной хляби,
Ее же дна не мерил человек.
Передвиженья гуннов и монголов,
Кочевья незапамятных времен……
 

‹Июнь 1922 Коктебель›

 
Папирус сдержанный, торжественный пергамент
И строго деловой кирпич,
Сухой и ясный камень
И властный медный клич.
И щедрая ритмическая память
Рапсодов и певцов.
Полезный ремингтон, болтливая бумага,
Распутная печать
Из сонма всех бесов, рожденных в Вавилоне…….
 

‹Конец 1922›

 
Среди верховных ритмов мирозданья
Зиждитель Бог обмолвился землей.
 
 
(Но Дьявол поперхнулся человеком.)
 
 
Для лжи необходима гениальность.
Но человек бездарен. И напрасно
Его старался Дьявол просветить.
В фантазии и в творчестве он дальше
Простой подмены фактов не пошел.
(Так школьник лжет учителю.) Но в мире
Исчерпаны все сочетанья. – Он
Угадывает в мире комбинаций
Лишь ту, которой раньше не встречал.
 

18 января ‹1926›

‹Коктебель›

 
Мы все родились с вывихом сознанья.
Наш ум пленен механикой машин,
А наше «Я» в глухих просторах дремлет.
Одни из нас шаманят новый день
За полночью дряхлеющей Европы,
Другие же не вышли до сих пор
Из века мамонта, из ледниковой стужи,
Звериных шкур, кремневых топоров.
Наш дух разодран между «завтра» мира
И неизжитым предками «вчера».
 
 
На западе язык, обычай, право
Сложились розно в каждой из долин,
А мы – орда. У нас одна равнина
На сотни верст – единый окоем.
У нас в крови еще кипят кочевья,
Горят костры и палы огнищан,
Мы бегуны, мы странники, бродяги,
Не знавшие ни рода, ни корней…
Бездомный ветр колючий и морозный
Гоняет нас по выбитым полям.
 
 
Безмерная российская равнина –
Земное дно – Россия и Сибирь.
Наш дух течет, как облачное небо,
Клубясь над первозданною землей,
Чуть брезжущей из тьмы тысячелетий.
Под панцирем полярных ледников,
Перетиравших сырты и увалы,
Моловших лёсс, пески и валуны,
Здесь рыли русла сказочные Оби
Предтечи человеческой орды.
 
 
И так всегда; сначала лес и степи,
Тропа в степи и просека в лесу,
Тюки сырья в бревенчатых острогах…
Потом кремли торговых городов
На тех же луках рек, на тех же бродах,
Из века в век вне смены царств и рас.
 
 
И та же рознь: невнятная земля,
Живущая обычаем звериным,
А в городах заморские купцы
С дружинами, ладьями и товаром.
 
 
Земной простор, исчерченный стезями –
Петлями рек и свертками дорог,
Здесь шляхами торговых караванов,
Там плешами ладейных волоков.
 
 
Путь янтаря – от Балтики на Греки,
Путь бирюзы – из Персии на Дон.
Лесные Вотские и Пермские дороги,
Где шли гужом сибирские меха,
И золотые блюда Сассанидов,
И жемчуга из Индии в Москву.
 
 
Пути, ведущие из сумрака столетий
До наших дней сквозь Киммерийский мрак
Глухих степей, сквозь скифские мятели,
Сквозь хаос царств, побоищ и племен.
Кто, по слогам могильников читая
Разодранную летопись степей,
Расскажет нам, кто были эти предки –
Оратаи по Дону и Днепру?
Кто соберет в синодик все прозванья
Степных гостей от гуннов до татар?
 
 
История утаена в курганах,
Записана в зазубринах мечей,
Задушена полынью и бурьяном,
Зашептана в распевах пастухов.
 
 
Лишь иногда сверкнет со дна курганов,
Где спят цари со свитой мертвецов,
Вся в пламени сказаний Геродота
Кровавая и золотая Ски‹фия›……
 

‹5 мая 1928

Коктебель›

 
Революция губит лучших,
Самых чистых и самых святых,
Чтоб, зажав в тенетах паучьих,
Надругаться, высосать их.
Драконоборец Егорий,
Всю ты жизнь провел на посту –
В уединении лабораторий
И в сраженьях лицом к лицу.
 

‹1931 Коктебель›

Надписи на акварелях

1

 
Старинным золотом и желчью напитал
Вечерний свет холмы…
 

2

 
И льнет душа к твоим излогам
И слышит шорохи шагов
По бледно-розовым дорогам
В молчаньи рдяных вечеров…
 

3

 
Душа грустит среди холмов зеленых
Под сводами осенних вечеров…
 

4

 
И низко над холмом дрожащий серп Венеры
Как пламя воздухом колеблемой свечи…
 

5

 
И в пурпуре полей и в зелени закатов
Серп пепельной луны…
 

6

 
А заливы в зеркале зеленом
Пламена созвездий берегут…
 

7

 
Мерцает бирюзой залив
В пурпурной раме гор сожженных…
 

8

 
Молчат поля, молясь о сжатом хлебе,
Грустят холмы и купы дальних верб,
И сердце ждет, угадывая в небе
Чуть видный лунный серп…
 

1

 
В зелено-палевых туманах
Грустят осенние холмы…
 

2

 
Вдоль по земле таинственной и строгой
Лучатся тысячи тропинок и дорог…
 

3

 
И дышит утренняя свежесть
На темной зелени лугов…
 

4

 
К лазурному заливу тропы
Бегут по охряным холмам…
 

5

 
В сизо-сиреневом вечере
Радостны сны мои нынче…
 

6

 
Я поставлю жертвенник в пустыне
На широком темени горы…
 

7

 
Сквозь розово-призрачный свет
Просветятся лунные дали…
 

8

 
И горы – призраки на фоне вечеров…
 

9

 
Твой влажный свет и матовые тени
Дают камням оттенок бирюзы…
 

10

 
Мой легкий путь сквозь лунные туманы…
 

 
Как быстро осенью трава холмов провяла
Под влажною стопой.
О, эти облака с отливами опала
В оправе золотой!
 

* * *

 
Над серебристыми холмами
Необагренными лучами
Изваянные облака.
 

* * *

 
Пурпурных рощ осенние трельяжи
И над вершинами лилового хребта
Победных облаков султаны и плюмажи.
 

* * *

 
На светлом облаке гранитные зубцы
Отчетливым и тонким силуэтом.
 

* * *

 
Сквозь зелень сизую растерзанных кустов
Стальной клинок воды в оправе гор сожженных.
 

* * *

 
Осенний день по склонам горным
Зажег прощальные костры.
 

* * *

 
Взбегают тропы по холмам
К зелено-розовым просторам.
 

* * *

 
В шафранных сумерках лиловые холмы.
 

* * *

 
И малахитовые дали
В хитоне ночи голубой.
 

* * *

 
Моей земли панические полдни.
 

* * *

 
Синим пламенем над рыжими холмами,
Пламенем дымятся облака.
 

* * *

 
Волокнистых облак пряжи
И холмов крылатый взмах,
Как японские пейзажи
На шелках.
 

* * *

 
Пройди по лесистым предгорьям,
По белым песчаным тропам
К широким степным лукоморьям,
К звенящим моим берегам.
 

* * *

 
Лазурь небес и золото земли…
 

* * *

 
И прозелень травы, и поросли кустов
Лилово-розовых и розово-пунцовых.
 

* * *

 
И озеро, разверстое как око…
 

* * *

 
И чудесно возникали
Под крылами облаков
Фиолетовые дали
Аметистовых холмов.
 

* * *

 
Над полянами – марные горы,
Над горами – гряды облаков.
И уводит в земные просторы
Легкий шелест незримых шагов…
 

* * *

 
Воздушной и дымной вуалью
Ложится вечерний покров.
Над сизо-дождливою далью
Сияют снега облаков.
 

* * *

 
Прикрыв крылом края долины
И напоив луга, припал
Вечерний лебедь на вершины
Лилово-дымчатые скал.
 

* * *

 
В изломах гор сияет тень…
Долина дышит ранним летом,
Как драгоценный камень – день
Проникнут четким синим светом…
 

* * *

 
Мир – чаша, до краев наполненная тенью
И синим сумраком.
 

* * *

 
Одна луна луне другой
Глядится в мертвенные очи.
 

* * *

 
Клекот орлий, говор птичий,
А внизу среди камней
Обезглавленный возничий
Гонит каменных коней.
 

* * *

 
Материки огня, встающие во мраке.
 

* * *

 
И снова увидали мы
Холмов взволнованное море
И вод зыбучие холмы.
 

* * *

 
Сквозь блеск зеленого стекла
Сквозят каменья дна
И голубая тишина
На берег прилегла.
 

* * *

 
Сквозь желтые смолы полудней
Сквозят бирюзой небеса.
 

* * *

 
Над Карадагом мрачные завесы
И арки триумфальных облаков.
 

* * *

 
Ясен вечер… Облаков громады,
Точно глыбы светлых янтарей.
 

* * *

 
Нагроможденье медных скал
На фоне грозового неба.
 

* * *

 
И розовой жемчужиною день
Лежит в оправе сонного залива.
 

* * *

 
Громады дымных облаков
По Веронезовскому небу.
 

* * *

 
Рыжий ветер… радужные дали…
Вянущие вретища земли…
Геральдические корабли
Паруса по небу разметали.
 

* * *

 
Туманные сиянья и лучи,
Кипенье вод, и ртутный блеск парчи,
И гулкий ропот рушащейся пены.
 

* * *

 
Вечерняя затеплилась звезда
Над отмелями синего залива.
 

* * *

 
Осенних сумерок лиловые миражи.
 

* * *

 
Сквозь прозелень вечерней тишины
В оправах гор мерцающие воды.
 

* * *

 
Янтарный свет в зеленой кисее…
И хляби волн, и купол Карадага.
 

* * *

 
Молчанье как полная чаша
В оправе вечерних холмов.
 

* * *

 
Луна восходит в тишине
Благоухающей полынью.
 

* * *

 
Поля из мрамора и горы из стекла
И к небу взвившийся обледенелый пламень.