Текст книги "Тайна дома Морелли"

14

Пока доктор Фостер осторожно расстегивал на Томми рубашку и с изумлением глазел на слово ПРИВЕТ, нацарапанное чем-то острым у него на спине, в двух километрах от полицейского участка испуганная Лорна Колеман выбежала из дома и понеслась по улице, громко призывая на помощь. Они с мужем жили неподалеку от центра. Сидя в парикмахерской Пэтси, Лоретта Порто, хозяйка «Укулеле», и Роуз Бейкер, учительница начальной школы, с удивлением наблюдали, как она пересекла площадь и побежала в сторону клиники. Бобби Холл, владелец «Коконута», вышел из своего заведения, испуганный женским визгом. Когда Лорна скрылась за вращающейся дверью клиники, он остановился со скалкой в руке, и лицо его выражало недоумение. Оливер Перкинс, второй помощник шерифа, который как раз зашел выпить кофе, выскочил на улицу вслед за Бобби и зашагал в клинику. Лоретта прижалась носом к витрине парикмахерской. Ее подружка, сидевшая неподвижно, потому что как раз в это время ей делали мелирование, изнывала от любопытства.

– Что там, Лоретта? Что снаружи?

– Лорна. Вбежала в клинику совершенно невменяемая.

Роуз вытаращила глаза, выражая изумление. Голова у нее была сплошь увешена кудельками из фольги, брови представляли собой две белые полоски: Пэтси только что нанесла специальный состав для осветления.

– Может, что-то случилось с Полом или Дэнни? – спросила Пэтси. – Боже правый!

– Пола Колемана не бывает в это время дома, Пэтси, – заметила Роуз. – Он в Олбани, в агентстве по продаже недвижимости. Торчит днями напролет у себя в конторе. Может, не дозвонилась до мужа или еще чего. Надеюсь, Дэнни в порядке.

– Все равно Алана Фостера нет в клинике, – откликнулась Лоретта. Распахнув дверь, она закурила свою обычную длинную сигарету. – Я видела, как около часу назад он отправился к шерифу. Скорее всего, ему сообщили про аварию, в которую попали двое тех несчастных ребят.

– Да, но доктор Лопес и Терри, который фельдшер, на месте. Честно сказать, ни разу не видела Лорну в таком состоянии. Наверняка мальчик поранился или упал. Может, даже сломал себе ногу или руку.

– Ох, Лоретта, – пробормотала Роуз. – Только этого нам не хватало. Нового несчастья. Будем надеяться, что тревога ложная и ничего ужасного не случилось. Глянь-ка, – она кивнула на окно. – Уже выходят.

Три женщины устремили взгляд на вращающуюся дверь клиники. Лицо Лорны Колеман было искажено до неузнаваемости. Плечи укрывал плед. Молоденькая докторша что-то ей объясняла, но взгляд ее по-прежнему блуждал, как у пьяницы, которого только что разбудили после недолгого сна. Перкинс, не особо следивший за своей физической формой, вспотел, как свинья. Ему не было и сорока, но выглядел он гораздо старше, и дело было не в брюшке, которое становилось все более заметным, и не в начинающих седеть волосах, а в общей неряшливости и запущенности. Под мышками отчетливо выделялись темные круги пота.

– Похоже, дело – дрянь. – Пэтси подошла к Лоретте и сморщила носик, чтобы лучше видеть всю сцену. – Лорна вопит не умолкая. А сейчас они с Перкинсом пошли куда-то вместе. Похоже, доктор звонит Алану.

– У этого парня в конце концов крыша поедет, если мэрия не возьмет ему на подмогу кого-то еще. Подумать только: на все болячки в округе три человека.

Роуз пощелкала языком и повернулась к зеркалу в своем вращающемся кресле.

– Если что-нибудь посерьезнее, – проворчала она, – мы все окажемся в Портлендской больнице. А с другой стороны, чем ему заниматься? Эх, лично я с удовольствием бы за него взялась…

– Роуз, – прикрикнула на нее Пэтси. – Следи за языком.

Лоретта усмехнулась и снова посмотрела на улицу.

– Эта Лорна всегда была такой милашкой. Не представляю, как она ухитрилась выйти замуж за Пола. Ох уж этот Пол… Могла бы стать первой красавицей округа, а в итоге влачит жалкое существование.

Пэтси – черный халат поверх платья в цветочек, светлые волосы убраны в высокий хвост – посмотрела на нее пристально, но ничего не сказала.

– Чего смотришь? – спросила Лоретта.

– Ты серьезно, Лоретта?

– Что – серьезно? Когда ты так смотришь, ты похожа на Леди Гагу. Чего такого я сказала?

– Между прочим, Лорна вышла замуж беременная. Я думала, ты в курсе всех наших сплетен.

Лоретта вздохнула. Она выбросила сигарету, захлопнула дверь парикмахерской и замерла, уперев руки в бока. Живя в крошечном городишке, ты передаешь общественности авторские права на всю свою личную жизнь. Никто ничего не может сделать по секрету от остальных. И если по какой-то причине – или же случайно – в прошлом ты накуролесил, так до конца жизни и тащишь за собой мешок с ошибками и неудачами. Люди не забывают – и не хотят забывать – дерьмо, в которое однажды наступили другие.

– С какой стати современная женщина не имеет права завести ребенка без какой-то никчемной свадьбы? – усмехнулась Лоретта.

Роуз поджала губы. Она сидела, вытянув перед собой руки со свежевыкрашенными ногтями и почти не шевелясь, если не считать вращения кресла туда-сюда. Прямо член экипажа «Аполлона-13».

– С такой, если она живет в городишке типа нашего, – ответила она.

Женщины смотрели на Лоретту пристально, недружелюбно. Холодок пробежал у нее по спине.

– Странно, что за такое короткое время произошло столько неприятностей, – произнесла она, меняя тему.

Лорна Колеман уселась в машину Перкинса, и оба исчезли за углом. Бобби все еще беседовал с доктором Лопес, а Лоретта с трудом преодолела в себе желание бегом устремиться к ним.

Она готова была поклясться, что на долю секунды видела под арками у входа в почтовое отделение высокого человека в черной шляпе.

15

Не успел Джим Аллен вернуться домой, как позвонил доктор Фостер. Разговор был краток, однако Джим долго не мог прийти в себя. Что происходит? Как за такое короткое время в этих краях могло произойти столько бед? Он не находил объяснений. Он понимал, что Алан – человек одинокий и в городе у него очень немного друзей. До недавнего времени его поддерживал пастор – что, безусловно, было существенно, – но этот звонок, это признание, которое Алан сделал насчет Томми, указывало на то, что доктор доверяет только ему и может опереться только на него одного. Это пугало и тревожило Джима, потому что он толком не знал, как в такой ситуации действовать и чем помочь.

– Это выбило из колеи весь город, – заметил Алан тем ровным, бесцветным тоном, на который неизменно переходил, когда случалась крупная неприятность. – Не нахожу объяснения происходящему, Джим. Томми – нормальный парень. Как он ухитрился выцарапать у себя спине этот «привет»? Но ведь и Роберт говорил, что Кэтрин Вудс видела в зеркале у Оуэнс такую же надпись. Парень не мог ничего написать у себя спине, это невозможно. Это просто бред какой-то!

Секунду Джим лихорадочно размышлял, не связаны ли последние события с призраком, духом, или с тем, кого он видел. Логика отошла на второй план, и слова Элизабет всплыли у него в мозгу, как эхо, доносящееся из неведомого далека: «Их боль за мою боль».

– Я звонил Роберту. Про гибель парней он знал, но понятия не имел о том, что произошло с Томми. Это был шок, особенно когда он услышал про надпись на спине. Потом он со всех ног бросился к Кэтрин. Думаю, пастор пытается найти ответ, как и всякий другой человек, оказавшийся в подобной ситуации.

– А как поступят с ребятами? Пойнт-Спирит организует им похороны?

– Полагаю, что да. Обе семьи живут в нашем городе. Однако точно я ничего не знаю. Что еще тебе сказать? С кем попало про такое говорить не станешь, к тому же нам вряд ли поверят. Не стану же я их убеждать, что доверяю Томми, потому что собственными глазами видел призрака в доме Мэри Энн Морелли?

Джим поинтересовался, что про все это думает шериф. Алан хмыкнул и несколько секунд молчал.

– Я взял у парня кровь на анализ, потом он сдал мочу, – произнес он наконец. – Старик Ларк уверен, что Томми накачался какой-то дряни, от которой случаются галлюцинации. Что ж, я его понимаю. В других обстоятельствах я бы, наверное, думал то же самое. Ларк пообещал, что эту ночь Томми проведет в камере и будет оставаться там по крайней мере до тех пор, пока не придут результаты анализов. Я сам доставлю их в клинику. А что еще он может думать, Джим? Томми набросился на секретаршу. У бедной женщины была марионетка, которую ей подарил племянник: она ее прицепила к пластиковой ширме на своем рабочем месте. И что вы думаете? Как только Томми ее увидел, он просто взбесился.

– А если анализы будут плохие?

– Рано или поздно Томми должен вернуться домой, – уклончиво ответил Алан. – И дай бог, чтобы парень не сделал какую-нибудь глупость.

Отключив телефон, Джим погрузился в мрачные раздумья. Двое молодых ребят погибли на рассвете. За несколько дней до этого на потолочной балке в собственной гостиной повесилась женщина. А теперь еще и помощник шерифа клянется и божится, что за ним гналась гигантская марионетка, чтобы его убить. Как быстро и необратимо сдается здравый смысл, стоит абсурду нанести свой удар! Все, чему его учили в детстве, приобретало черты условности. У него не было времени даже на то, чтобы снять куртку или присесть в кресло и перевести дух. Засунув руки в карманы брюк, он вышел на веранду и пристально наблюдал, как беспорядочно бьются на ветру гибкие ивовые ветки. Похоже, в Пойнт-Спирите чуть ли не в каждом саду произрастала хотя бы одна такая ива. А кое-где и раскидистый дуб. Точно Джим вспомнить не мог, хотя, гуляя по улицам городка, часто любовался садами. Его воображение неспешно плыло над крышами Пойнт-Спирита, как вдруг пальцы нащупали в кармане уголок письма. Осторожно, чтобы не помять, он извлек его из кармана и уселся в кресло-качалку.

10 августа 1923 года, Пойнт-Спирит

Это было первое, что он увидел, аккуратно расправив пожелтевший листок бумаги.

Дорогая Джорджина!

Вероятно, это последнее письмо, которое я отправлю тебе перед отъездом, милая моя кузина. Ситуация весьма осложнилась с тех пор, как скончался свекор. После его ухода мой супруг погрузился в глубочайшую меланхолию, и, несмотря на то что сейчас он постепенно приходит в себя, я за него очень переживаю.

Видит Бог, ничто не держит нас в этом месте. Люсьен не желает продолжать дело своего отца, да и никогда не желал. Нам с тобой отлично известно, что ради любви к отцу он принес в жертву мечты и страсть к музыке. И сейчас, когда отца не стало, ничего не привязывает моего супруга к здешней жизни. Ему не терпится вернуться в Париж, возобновить работу… Однако люди этого не понимают. Мне приходится опускать глаза всякий раз, когда мы гуляем по улицам Пойнт-Спирита, и, признаюсь тебе откровенно, я боюсь за себя, за Люсьена, за дитя, которое ношу во чреве. Возможно, все это лишь пустые тревоги, порожденные ситуацией, в которой все мы оказались. Но так или иначе весь город восстал против торговцев древесиной и промышленников. Людей пугает, что лесопилку продадут и они останутся без работы.

В следующий раз напишу тебе уже из Парижа. Моей перепиской занимается одна из служанок, которой я полностью доверяю. Ты не поверишь, Джорджина: я даже здешней почтой стараюсь не пользоваться. Иногда мне кажется, что все мы заперты в клетке, откуда нам не позволят выбраться.

В голову все время лезут печальные и тревожные мысли. А может, я просто хандрю.

Скучаю по тебе, моя дорогая кузина, и всем сердцем надеюсь, что разлука будет недолгой и очень скоро мы снова будем вместе.

С любовью и благодарностью,

Беатрис Мори

Он неподвижно рассматривал пожелтевший листок, затем сложил его и сунул в наружный карман куртки. Это письмо являлось неоспоримым доказательством того, что некогда в доме сестер Морелли в самом деле проживало семейство Мори. Что, если в доме все это время присутствовало нечто, не желавшее его покидать и годами жившее бок о бок с сестрами? Он не знал, что именно тяготило этих людей. Не знал даже толком, кем были эти люди. Вероятно, речь шла о той самой семье, а раз так, он выбрал верный путь, выясняя судьбу лесопилки. Сто лет назад дом принадлежал Тобиасу Мори и его семье, от которой не осталось и тени после смерти патриарха. У Джима снова возникло предчувствие, что от него ускользает что-то очень важное. Люди так просто не исчезают, тем более во времена не столь отдаленные. Возможно, семья Люсьена Мори уехала и обустроилась в Париже. Но раз так, почему Ларри и другие его помощники в Сан-Франциско ничего про них не нашли? А может, они изменили имена? Проще говоря, спрятались?

Внезапно Джим вспомнил слова деда, которые слышал в далеком детстве: «Ива – символ тоски и разбитого сердца».

«Если присмотреться, в каждом из этих садов есть хотя бы одна ива, – подумал он. – Тоска безмолвия, горькие слезы разбитого сердца… А может, эти ивы росли здесь всегда и ничего такого не означают?..»

16

Роберт отметил, как дрожала чашка чая всякий раз, когда Кэтрин брала ее в руки, чтобы сделать глоток. Пожилая женщина явно нервничала, хотя, встречаясь с ним глазами, по привычке принимала загадочный вид, за которым, быть сможет, прятала страх. Пастор не понимал, что выражает ее усталое, измученное лицо. Для этого нужно было разгадать значение каждой морщинки, внимательно изучить взгляд, отмеченный недоверием и сомнением.

Волосы Кэтрин были кое-как убраны в пучок. Когда она вставала, чтобы сходить за чем-нибудь на кухню, тапочки волочились по полу, издавая шаркающий стариковский звук. На платье в цветочек пастор заметил масляное пятно, поверх красовался затрапезный кухонный передник, к тому же старушка забыла надеть нарядные кольца, прежде украшавшие ее пальцы, а заодно и жемчужное ожерелье, которое, по словам самой Кэтрин, она не снимала, потому что это был подарок мужа.

Утрата близкой подруги и страшная сцена, невольным свидетелем которой она стала, вынудили ее в некотором роде махнуть на себя рукой; именно такое впечатление сложилось у Роберта, когда он в тот вечер вошел в ее дом. Эта женщина, обычно такая веселая и неунывающая, теперь напоминала несчастную и покинутую мисс Хэвишем, персонаж Диккенса, в подвенечном наряде, стоявшую перед столом со множеством блюд, к которым она не притронется.

– Накануне смерти Лоррейн я знала: что-то случится, – проговорила она глухим, печальным голосом, выслушав Роберта. – Я чувствовала его присутствие в ту ночь, пытаясь уснуть. Со мной такое случается. Но вы же понимаете, с кем попало про это говорить не станешь. Примут за сумасшедшую. А мне и так неплохо жилось, не было нужды привлекать к моим способностям дополнительное внимание.

– Вы имеете в виду призрак? Тот, который я видел у Мэри Энн?

– Возможно, – ответила она. – Надеюсь, вам не покажется полной чушью то, что я вам сейчас расскажу. Этот мир населяют не только люди, но и духи. Духов видят люди, обладающие особым даром. Такие как я, например… Духи любопытны, им не нужно особого повода, чтобы наблюдать за людьми. Одни приходят и уходят. Другие пытаются вступить с людьми в контакт, чтобы что-то сообщить или просто поучаствовать в их жизни. В ту ночь это существо за мной наблюдало. Оно не делало попыток заговорить. Но я его чувствовала. И каким-то образом оно сообщило: что-то вот-вот произойдет.

– Сообщило? Значит, оно с вами как-то общалось.

– Нет, ваше преподобие. Иногда духи сообщают информацию непроизвольно, она как будто привязана к ним. Но я умею считывать нужные сведения так, что духи этого даже не замечают. В ту ночь я уловила странный свистящий звук и поняла, что надо срочно позвонить Лоррейн. А потом все это случилось… Ужас, просто ужас.

Старушка заплакала. Роберт поднялся со своего места и сел рядом с ней.

– В городе кошмар, – всхлипнула она. – Эти ребята… и этот «привет»: клянусь, я видела его в зеркале.

Старушка вытерла слезы кружевным платочком, который достала из кармана фартука. У Роберта защемило сердце. Он взял ее за руку.

– Успокойтесь, миссис Вудс. Все мы сейчас переживаем тяжелые времена. Честно говоря, не представляю, как вести себя в подобной ситуации, но мы обязаны держать себя в руках.

– У всего есть причина, – произнесла Кэтрин чуть слышно, поднося платок к носу. – Такие вещи просто так не случаются, ваше преподобие. Надо понять, как эти происшествия связаны между собой, выяснить, что общего между всеми этими людьми. Поверьте: что-нибудь да найдется. Вы прожили здесь всю свою жизнь. Ваши предки тоже родились и выросли в Пойнт-Спирите. Вы лучше, чем кто бы то ни было, сумеете разобраться в происходящем, а заодно выяснить, кем является это существо и чего ему надо.

– Выяснить причину этих смертей невозможно. Они случайны. А ваша подруга совершила самоубийство, – отозвался Роберт, машинально трогая свой поврежденный нос. Перелома в итоге не обнаружили, однако след от удара все еще болел. К тому же пастор боялся, что у него снова откроется кровотечение. Этого только не хватало. Особенно на глазах у этой несчастной женщины.

– Именно этого он и добивается, – продолжала Кэтрин. – Мало того: с каждым разом он будет все сильнее. Он не просто предупреждает – он смеется над нами. Он нас даже приветствует! Вы понимаете, что я хочу сказать?

Роберт откинулся на спинку стула, машинально рассматривая портреты, расставленные на полках, тумбочках и столиках. Дрожащей рукой старушка взяла чашку и сделала глоток. За окнами ветер яростно раскачивал ветки деревьев. Краем глаза Роберт заметил какого-то человека, бежавшего по улице. Он не спеша встал и приблизился к окну. Гортензии, украшавшие крыльцо, тоже подрагивали от ветра. Роберт внимательно осматривал улицу. В кармане брюк ожил телефон, но пастор не обращал на него внимания.

– Карты не лгут, ваше преподобие, – сказала Кэтрин. На этот раз в ее голосе звучала уверенность. – Я уже несколько дней не вылезаю из дома, боюсь попасться на глаза соседям: замучают дурацкими вопросами. И не нужно мне их сочувствие, не хочу видеть их кислые лица. Вы – священник и вряд ли верите, что карты говорят правду. Однако готова поклясться, не опасаясь, что вы примете меня за идиотку: карты никогда не лгут, они уже рассказали мне очень много.

Роберт медленно повернулся к Кэтрин. Глаза у старушки были широко открыты, тело напряжено, спина выпрямлена, руки лежали на столе. Перед ним вновь была испуганная Хелен Бонэм Картер в роли мисс Хэвишем.

– Похоже, призрак, который вы с писателем застали в комнате Мэри Энн Морелли, и тот, кто делает все эти вещи, – одно и то же существо. Сложно представить, что их несколько. Лично я уверена: это одних и тех же рук дело. Вы говорите, сестры видят его много лет подряд. Это началось после смерти Виктора, отца девочек, не так ли?

– Да, все верно.

– Это очень плохо, ваше преподобие, – продолжала она. – Вряд ли он навредит этой семье, но и добра от него не жди. В нем много ненависти, эта ненависть сопровождает его с самого начала. Такие существа дремлют и до поры до времени никак себя не проявляют, пока что-то их не разбудит. Во всех раскладах карты говорят мне о боли и несчастьях, о какой-то угрозе и бедствиях, которые сами собой не минуют.

– Миссис Вудс, скажите честно: что нам делать? Как, по-вашему, правильнее всего было бы поступить? – перебил ее Роберт, возвращаясь на свое место. – Я понимаю, что задавать вам такие вопросы не совсем логично, учитывая, что я священник. Но сейчас мне кажется, что обычная молитва нам не поможет, поймите меня правильно. У меня есть вера, но я не решаюсь просить у Бога объяснений…

Кэтрин невесело усмехнулась.

– Не решаетесь, потому что знаете, что это бесполезно… Но молиться вам все равно придется, когда это существо перед вами появится.

Роберту стало не по себе: это было уже слишком.

– По вашим словам выходит, что дух желает общаться исключительно с Мэри Энн. Когда вы вошли в комнату, он пропал. Но коварная улыбка, которая, по-вашему, была у него на лице, означает одно: он ждал этой встречи, он искал ее. Найдите связь между всеми людьми, с которыми в последнее время произошло нечто необычное, дайте ей имя – это единственная возможность ему противостоять. Ищите причину. Повторяю: всему на свете можно найти какое-то объяснение.

* * *

Когда Роберт вышел из дома Кэтрин Вудс, у него заболела голова. Городок словно вымер. На улицах стояла непривычная тишина. Шагая к церкви, пастор перебирал в памяти лица людей, с которыми после смерти Пенни случилось какое-нибудь несчастье. «Найдите связь», – снова и снова мысленно повторял он. Он вошел в деревянную калитку и направился к крыльцу церкви, как вдруг у него возникло чувство, что кто-то за ним наблюдает. Он повернул голову вправо и посмотрел на другую сторону улицы, но взгляд был словно затуманен: кружилась голова, его мутило. Он с трудом попал ключом в замочную скважину, перешагнул порог и запер за собой дверь. Опустился на скамейку в последнем ряду, перевел дух. Пошатываясь, добрел до пресвитерия. Дверь в крошечный кабинет была приоткрыта. Открыв ее, он чуть не потерял равновесие. Где-то поблизости должен быть стол. Все еще держась за ручку двери, чтобы не грохнуться на пол, он закрыл глаза. Он старался не обращать внимания на толчею образов, наводнявших его сознание. «Амелия», – пробормотал он.

– Что со мной происходит? – произнес он чуть громче слабеющим голосом.

Кабинет закружился вокруг него. Казалось, все превратилось в ярмарочную карусель, а Роберт сидит на одной из лошадок, вращающихся по кругу.

«Бог – это не любовь, Роберт, – прозвучало у него в голове. – Это разрушительная и несправедливая сила. Он наказывает своих детей, бросая их на произвол судьбы. Взять хотя бы тебя…»

В какой-то миг он утратил чувство реальности. Рухнул на ковер, кое-как дополз до ножки стола, ухватился за нее руками, с усилием поднялся на ноги и застыл, сгорбившись над столешницей. Что он должен сделать? Возможно, что-то важное, но сейчас он не помнил, что именно. Телефон настойчиво жужжал в кармане штанов.

– Еще чаю, ваше преосвященство? – услышал он голос миссис Вудс.

«Ты хороший человек», – голос Амелии также отчетливо прозвучал в его голове. Он повернулся к диванчику, стоявшему у противоположной стены возле шкафа. «Хороший человек, хороший человек, хороший человек…»

Он повалился на пол лицом кверху. Над головой, словно в замедленной съемке, проносились лопасти вентилятора. Он не помнил, как его включил, не помнил толком даже беседу с миссис Вудс всего лишь несколько минут назад. Что с ним? Он увидел, как над ним склоняется лицо Амелии, искаженное недоброй и лукавой улыбкой. Длинные пальцы погладили его по щеке.

– Знаешь, Роберт, – насмешливо, с вызовом проговорила она, – а ведь мы с тобой можем быть не просто друзьями. Представь себе: ты и я. Ханжа и лицемер – чем не пара?

– Амелия… Со мной что-то происходит…

Лицо Амелии качнулось подобно голограмме. Она по-прежнему улыбалась. Ее рука воровато скользнула по его груди, он чувствовал, как одна за другой расстегиваются пуговицы на рубашке, как жаркие пальцы прикасаются к его пылающей коже. Внезапно что-то его обожгло.

– А вот и она! – победно воскликнул голос. – А что, миленькая татуировка! Такая модная и такая неожиданная на теле служителя церкви. Ну-ка расскажи, что она означает, лицемерный ты лжец, – прошептала она, заглядывая Роберту в глаза и свободной рукой ощупывая ему пах. – Уж я-то знаю, что у тебя за секрет… Я в курсе всех твоих темных страстишек и знаю, как заставить тебя признать очевидное.

– Этого не может быть… – он стиснул зубы, стараясь сбросить наваждение. Острая головная боль становилась все сильнее. – Нет…

– Даже боль не мешает тебе ее хотеть. Вот оно, твое желание, дружок пастор. У меня под пальцами…

Качнувшись, Амелия лизнула его щеку. Будто бы разряд тока ударил в грудь. Он изогнулся, подумав, что умирает.

– Ты… ты не Амелия.

Нахальные пальцы шарили у него между ног. Изображение вновь дрогнуло, превращаясь в ухмыляющуюся мужскую физиономию. Рядом с Робертом на коленях стоял мужчина – тот самый, которого он встретил в комнате Мэри Энн.

– Итак, что мы видим? Всемогущий Бог покинул человека, которого так обожал… – ехидно проговорил голос. – Отвечай, пастор: где твой Господь?

Роберт попытался что-то произнести, но дышать становилось все тяжелее: боль была обжигающей, нестерпимой. Расплывчатая фигура становилась более отчетливой. Рука в перчатке лежала на обнаженной груди Роберта. Мужчина был молод, лицо его было бледно, а глаза темны, как и его душа.

– Зачем ты это делаешь? Кто ты?

Жесточайшая судорога сотрясла его тело. Он чувствовал, как бешено колотится сердце под мягкой кожей перчатки, лежавшей поверх татуировки, как рука обжигает жаром. Тело Роберта пылало!

– Но ты не последний… – прошептало существо, распрямляясь и отступая. – Нет, ты не…

Боль утихла в тот самый миг, как существо убрало свою руку. Он видел, как колыхнулось пальто, когда оно к нему повернулось, как внезапно оно ссутулилось и прикоснулось пальцами к шляпе, словно кланяясь на прощание.

– Кто ты? – только и успел спросить Роберт, теряя сознание.