Текст книги "Тайна дома Морелли"

17

Ночью Мэри Энн видела во сне древний лес. Она шла по тропинке между пышной зелени огромных деревьев, подол ее длинного платья задевал за ветки, превращаясь в лохмотья. Но она этого будто не замечала. Важно было одно: ей нужно бежать, бежать как можно быстрее. Женщина в старомодной шляпке и с черной косой, змеившейся между лопаток, умоляла Мэри Энн держаться подальше от дома: только в лесу она почувствует себя в безопасности. Но ей было страшно, очень страшно. Она увидела ручей и наклонилась напиться. Лицо, отразившееся в чистейшей воде, принадлежало женщине, похожей на нее. Но это была не она. Мэри Энн прикоснулась ладонями к щекам, смочила затылок и выпрямилась. К ней приближались чьи-то голоса. Вдалеке замаячили факелы. Похожие на горящие спички, они то и дело исчезали за необъятными стволами деревьев и появлялись вновь, теперь уже ближе.

Она всматривалась в ночь, различая все ее тайные, приглушенные звуки, и одновременно старалась найти выход из безнадежного отчаяния. Позади рощи, на склоне горы, среди пышных древесных крон виднелась громада лесопилки. Мэри Энн двинулась в ее направлении, стараясь прятаться в тени деревьев. Голоса звучали все ближе, и она вовсе не была уверена, что впереди ждет надежное убежище, где можно укрыться от этого кошмара. Но от кого она убегает? И почему ей так страшно?

Она проснулась внезапно, в холодном поту. Остаток ночи уснуть так и не удалось. Не было семи утра, когда она наконец встала. Как ни странно, чувствовала она себя бодрой и отдохнувшей. Она обошла весь дом в поисках каких-либо признаков присутствия таинственного человека, но ей уже не было страшно. Нет, в доме его нет. Возможно, именно поэтому она чувствовала себя лучше. Она была почти уверена, что существо вытягивало из нее энергию всякий раз, когда появлялось. Она мгновенно теряла силы. Отчасти из-за этого боль, связанная с потерей дочери, становилась гораздо сильнее, острее. Первую половину дня она занималась домашними делами, сопровождаемая пристальными взглядами Карлоты и Амелии, которые то и дело спрашивали, действительно ли она себя хорошо чувствует и достаточно ли окрепла для хозяйственной суеты. Она знала одно: эта активность – как раз то, чего требовал ее рассудок; ей необходимо было чем-то себя занять.

Элизабет обрадовалась, застав мать в бодром расположении духа.

– Я рада, что тебе лучше!

Мэри Энн улыбнулась, затем подошла к дочери вплотную и поцеловала в щеку.

– Не уверена, что это надолго. Но сегодня я правда чувствую себя гораздо лучше, солнышко.

Элизабет поделилась планами на день, заметив между прочим, что после обеда отправится в библиотеку, где просидит до вечера. Мэри Энн это показалось отличной идеей.

– Перекушу с Сарой в «Коконуте». Ты же знаешь, у меня не так много подруг и мне бы хотелось хотя бы изредка встречаться с ними. Тем более если ты чувствуешь себя хорошо.

Ворвавшись как ураган со стопкой простыней в руках, Карлота повернулась к Элизабет и удивленно выгнула брови.

– Как ты сказала? До вечера? – воскликнула она возмущенно.

Элизабет покосилась на бледное лицо матери. Внезапно ей стало жаль их обеих, и она решила не лгать.

– Возможно, на обратном пути я зайду к Джиму Аллену. Если ты не против, мам…

Карлота уронила простыни на столешницу и, уперев руки в бока, уставилась на девушку, как охотничий пес на добычу.

– Что, прямо к нему домой? И что ты собираешься там делать, позволь спросить?

– Карлота, прошу тебя, успокойся… – взмолилась Мэри Энн, – пусть она сама все объяснит!

Элизабет рассказала про книги, которые ей когда-то подарил отец. Она была уверена, что их всего две, но, порывшись в одном из ящиков на чердаке, нашла еще три книги. Ей бы очень хотелось, чтобы Джим Аллен их тоже подписал. Она пояснила, что писатель живет относительно рядом, в домике Лоретты Порто, хозяйки «Укулеле». Она побудет у него совсем чуточку. С ним так интересно разговаривать. Несмотря на объяснения, Карлота по-прежнему была мрачнее тучи. Яростно вращая глазами, она глядела то на сестру, то на племянницу. Мэри Энн тоже смотрела на дочь, но ее взгляд выражал нежность и грусть.

– Ладно, Эли. Но будь благоразумна. Договоримся так: разрешаю тебе зайти к нему с условием, что я лично заберу тебя до ужина.

– Мэри Энн, ты что, спятила? – воскликнула Карлота, все еще держа руки на талии. – Вообрази, что скажут соседи, увидев, как шестнадцатилетняя девчонка является в дом к мужчине!

Элизабет зарделась, бросилась в объятия матери и страстно ее поцеловала.

– Не думаю, что соседям есть дело до того, что делает и чего не делает моя дочь. К тому же я сама ее заберу. Пусть лучше Эли проведет вечер, болтая о книгах, чем в компании гормональных подростков.

– Но Мэри Энн…

– Это мое решение, – заключила она. Пригладила пальцами каштановые завитки Элизабет и поцеловала ее в лоб.

Элизабет выскользнула из кухни и понеслась к себе наверх собираться, а Карлота все еще стояла, уперев руки в бока и почти не шевелясь, даже не моргая.

– Мы не должны слишком ее опекать.

– Еще совсем недавно ты так не считала, – презрительно ответила Карлота.

Мэри Энн посмотрела на сестру с глубочайшим сочувствием.

– Видишь ли, я боюсь за дочь, когда она здесь, в нашем доме. Под одной крышей с этим… Кем бы он ни был.

Карлота скисла, но ничего не ответила. Она мрачно взглянула на сестру, собрала волосы в хвост и принялась складывать простыни. Мэри Энн улыбнулась своей обычной улыбкой – снисходительной и немного лукавой, которой она не улыбалась уже очень давно.

– Что-то я не припомню, – заметила она, – с каких пор тебя беспокоит, что думают другие. Держи за тот уголок, а то простыня волочится по полу.

– С тех пор как одна из моих сестер флиртует с местным пастором, – нахально ответила Карлота, взяла простыню и с вызывающим видом встала напротив сестры.

Мэри Энн покосилась на дверь, но Амелии видно не было. Она опасалась, что через некоторое время обнаружит ее багровую от стыда, с опухшими глазами.

– И еще, – не унималась Карлота, – Эли шестнадцать, а этот ваш писатель – мечта девчонок ее возраста: красивый, обеспеченный, знает жизнь. Господи, да он запросто может… – она понизила голос, будто собиралась что-то сказать по секрету, и придвинулась к Мэри Энн почти вплотную: – Он запросто может воспользоваться ею.

– Виктор был старше меня почти на двадцать лет. И меня это не пугало, – пожала плечами Мэри Энн. – Когда мы познакомились, мне было примерно столько же, сколько Элизабет. Не думаю, что мы должны беспокоиться о том, что моя дочь имеет или не имеет права чувствовать. Чем больше запретов и препятствий, тем сильнее девушке ее возраста хочется взбунтоваться. Вдобавок Элизабет потеряла сестру и отца. Я не собираюсь спорить с ней и делать ее еще более несчастной.

– Он из Сан-Франциско, Мэри! А ты не боишься, что он влюбится в твою дочь и разобьет ей сердце?

Мэри Энн положила сложенную вдвое простыню на стол и ласково обняла Карлоту за плечи.

– Не стоит беспокоиться из-за ерунды, Карлота. Если бы у меня был шанс вытащить дочь из этой дыры, я бы не сомневалась ни секунды. И если ей доставляет удовольствие болтовня с этим писателем, препятствовать их общению я не собираюсь. Впервые за много дней я чувствую себя лучше и не стану никому ничего запрещать.

Карлота поцеловала ее как раз в тот миг, когда дверь распахнулась и вбежала Амелия, держа в руке мобильный телефон.

– Звонил Алан. Что-то случилось с сыном Лорны Колеман, – выпалила она, переводя дыхание и убирая со лба растрепанные волосы.

Карлота и Мэри Энн переглянулись.

– Дэнни? Тот, который дружил с Пенни? – Мэри Энн опустилась на стул. – Что произошло?

– Утром он проснулся какой-то странный. Врачам Лорна сказала, что он неважно себя чувствовал. Она решила, что это грипп, и уложила его в кровать. До обеда он спал. Когда она принесла ему еду, Дэнни так и не проснулся. Он ни разу не заговорил, а когда наконец спустился вниз, вид у него был ужасный. Он выглядел как помешанный. Через два часа впал в кататонический ступор: глаза широко открыты, а сам не шевелится. Вот ужас-то! Застыл, уставившись в стену. Стоит и не двигается!

– Не может быть!

– Алан говорил еще что-то, но я ничего не поняла. Это все, что я могу вам рассказать. Просто кошмар, что творится в городе.

– Господи помилуй!

– Он звонил узнать, не видели ли мы Роберта. Весь вечер хочет с ним о чем-то переговорить, но телефон не отвечает, и дома его нет.

– Может, он в церкви? – предположила Мэри Энн.

– Алан как раз туда направлялся.

Мэри Энн вздохнула. Было заметно, что у нее дрожат руки.

– Это он… – прошептала она.

– О ком ты говоришь? – Амелия ничего не поняла.

– Это он, Амелия. Тот, Кто Шепчет… Все, что происходит, – его вина. Я это точно знаю.

Карлота взяла ее руку и крепко сжала.

– С чего ты взяла?

– Я уже не чувствую его так, как раньше. Он слишком занят. Собирается кому-то мстить.

– Что ты такое несешь, – не выдержала Карлота. – Ничего не понимаю.

Глаза Мэри Энн перебегали с предмета на предмет, она явно пыталась что-то вспомнить.

– Что-то ужасное случилось в лесу. И он взбешен. Он сам мне об этом сказал.

– Когда?

– Не знаю. Иногда я вижу странные сны. Чаще всего, просыпаясь утром, я ничего не помню, но иногда они похожи на чьи-то воспоминания… Я думала, что это ночные кошмары, которые все видят время от времени. Но с тех пор, как умерла Пенни, я вижу их постоянно.

– Что ему от нас нужно? – Амелия едва сдерживала слезы. Она уселась на один из стульев и вздохнула. – Почему, почему все это происходит?

– Не знаю, – заплакала Мэри Энн. Она запрокинула голову, стараясь успокоиться, но губы дрожали. – Понятия не имею, что ему надо от меня. Все время боюсь, что он хочет что-то от моей дочери. Он стал гораздо решительнее с тех пор, как умерла Пенни. Любое несчастье его притягивает, Амелия. Но сейчас все иначе. Пенни с ним разговаривала, вы знали об этом? Она беседовала с ним, а мне казалось, что она бредит, потому что она была уже на волоске от смерти. А теперь сплошные беды и несчастья! Это все он!

– Мэри, пожалуйста, успокойся.

– Он питается нашим горем, Карлота. Каждая слеза, каждая агония, каждый крик ужаса – его пища. И с каждым разом он все сильнее.

– Но Дэнни – ребенок! Почему ты думаешь, что виноват именно он? Какой ему прок обижать ребенка?

Мэри Энн посмотрела на сестер и задумчиво покачала головой.

– Этого я не знаю…

18

Пол Джонс припарковал свой «Бронко» семьдесят восьмого года в переулке, соединявшем центр города с улицей Коламбия. Крошечная гавайская танцовщица, украшавшая приборную панель, качнулась, поводя бедрами из стороны в сторону, в то время как сам Пол размышлял, по какой дороге двинуться дальше. У него были две цели, и обе одинаково важные. В ту ночь кто-то разорвал цепь, обозначавшую границы его владений и украшенную табличкой, которая гласила:

ВНИМАНИЕ: ЗДЕСЬ ПРОЖИВАЕТ ЛЕСОРУБ! ОН КУСАЕТСЯ

Но это еще не все. Сама табличка была вымазана собачьим дерьмом. Вот так, ни много ни мало. Он даже вообразить не мог, кому понадобилось подобное святотатство. Любой житель их городка прекрасно знал, что характер у Джонсона не подарок, к тому же старик вооружен. Отец вечно твердил, что лучшая защита имущества от незваных гостей – дробовик. Сам Пол был счастливым владельцем «Винчестера» и «Ругера М77», не считая двух револьверов, которые прятал в шкафу у себя в комнате, а заодно и мелкашки: убить не убьешь, но напугать можно. Однако сейчас он преспокойно стоял на верхотуре, откуда открывался вид на город, прикидывая, как поступить – направиться ли первым делом на бензоколонку Молоски и взять пару бутылок Jack Daniel’s или заглянуть в скобяную лавку и купить еще одну цепь из самого крепкого железа, какое найдется. Но в итоге все это показалось ему тупой и бессмысленной тратой времени. На самом деле он медлил не потому, что не мог выбрать, куда ехать в первую очередь, а потому, что был взбешен, очень взбешен, и хотел успокоиться. Он протянул руку, вытащил из бардачка пачку «Пэл-Мэл», достал сигарету и прикурил, выпустив одно за другим несколько дымных колечек. Затем нажал на газ и медленно покатил по улице. Танцовщица снова задвигалась, покачивая ручками вправо-влево.

– Решай ты, Лула Поп, – строго обратился он к красотке, – куда повернуть: налево или направо?

Танцовщица замерла, указывая длинными резиновыми ручками вправо. Решение было принято: сначала он едет в скобяную лавку и только потом за виски. Он собирался повернуть, как вдруг прямо перед собой увидел минивэн доктора Фостера. Доктор, необычайно серьезный и сосредоточенный, махнул ему рукой и умчался в неизвестном направлении. Джонс проводил глазами автомобиль, скрывшийся за поворотом, и продолжил свой путь. Интересно, зачем Алану Фостеру минивэн, спросил он себя, выпуская очередное колечко дыма. Живет один, детей нет.

Вскоре старик купил цепь – такую толстую и тяжелую, что ее не разорвет и сам дьявол. Заехал на заправку, после чего направился в сторону дома. На заднем сиденье его автомобиля ехали два пластиковых пакета и ящик пива «на всякий пожарный». Джонс жил на окраине Пойнт-Спирита в старом доме из клееной стружки, который в любой момент мог рухнуть, но Джонс особо не парился. Ему было восемьдесят, и дом запросто мог его пережить. Он припарковал «Бронко» напротив крыльца и чуть не заработал инфаркт, когда вылез из машины и увидел табличку, все еще измазанную собачьим дерьмом. Кто-то оторвал буквы, а сверху красной краской написал:

БУДЬТЕ ОСТОРОЖНЫ: ЛЕСОРУБ – ТИПИЧНЫЙ СТАРЫЙ МУДАК

Физиономия Джонса вспыхнула, как спираль в обогревателе. Он поправил пряжку на ремне, на котором держались его мешковатые вельветовые штаны, и достал с заднего сиденья пакеты и ящик с пивом. Поравнявшись с плакатом, яростно пнул его ногой. Тот подлетел в воздух и шлепнулся на газон, а Джон широким шагом зашагал к крыльцу, изрыгая на ходу отборные ругательства. Аккуратно отпер дверь, так что ни одна бутылка пива не упала, и вошел внутрь. Пахло сыростью и запустением. Недокуренная сигарета все еще торчала у Джонса изо рта. Он поставил пакеты на стол в гостиной и прислушался: отчего-то ему стало не по себе. Что-то было не в порядке. Очень не в порядке. Он проследовал в кухню, чтобы убрать пиво в холодильник, и замер будто парализованный: все стены, мебель, а заодно и электроприборы были в собачьем дерьме. Волна тошноты покатилась от желудка к горлу. Пришлось выплюнуть сигарету и зажать рот рукой, иначе бы его стошнило. Кто сотворил это свинство? Он взял окурок и бросил его в мойку. Нет, в это невозможно поверить! Он повернулся, чтобы выбежать вон. Терпеть тошнотворную вонь было невозможно.

Ванная располагалась справа. Джонс бросился туда: очередной приступ подсказывал, что, если он не поспешит, его вытошнит прямо на ковер. Вошел в ванную комнату. Крышка унитаза была поднята, он встал на колени, склонился над унитазом и выблевал из себя все вплоть до утренней каши. По-прежнему стоя на коленях, смотрел, как вода из бачка уносит остатки рвоты. Затем поднял глаза на шторку, закрывавшую ванну. Поискал на ощупь полотенце, чтобы вытереть пот со лба, но не нашел. Повернул голову к раковине. Им вновь овладели ярость и отвращение. На зеркале виднелась надпись заглавными буквами, сделанная чем-то красным: «ПРИВЕТ, ЛЕСОРУБ-ПРЕДАТЕЛЬ».

19

В семь вечера Алан Фостер обнаружил преподобного Роберта Маркусо в церкви на полу в состоянии полнейшего отчаяния. По крайней мере, так доктору показалось с первого взгляда. Роберт дышал с заметным трудом. Насколько знал Фостер, он не страдал ни астмой, ни болями в груди. Одновременно на другом конце города Джим Аллен получил электронное письмо из Сан-Франциско, совершенно сбившее его с толку. У него не было времени, чтобы осознать прочитанное: юная Элизабет позвонила в дверь его дома, и сообщение пришлось закрыть, чтобы она его не увидела.

В три минуты восьмого шериф Ларк начинал терять терпение, слушая судорожные всхлипывания Томми Нортона в камере внутренней тюрьмы. Он видел в окно, как проехала машина «Скорой помощи», увозившая Дэнни Колемана в больницу Портленда. Мать, скорее всего, сидела внутри машины рядом с носилками, на которых лежал ее сын. Позади ехал Пол Колеман на своем немецком автомобиле. Шериф не обращал внимания на причитания сидящей за соседним столом Элен, которая все еще старалась починить подаренную племянником марионетку. Она безнадежно всхлипывала, как девчонка, которую бросила первая любовь, и ругала Томми, обещая прибить на месте, если он хоть пальцем притронется к ее кукле. Не заметил шериф и красного пикапа старика Джонса, который пронесся как молния, даже не притормозив на зебре перед библиотекой. С каждым годом старик становился все более вздорным, пора бы подумать о том, чтобы отобрать у него водительские права, не говоря уже о разрешении на пользование оружием. Не хватало только, чтобы в один прекрасный день доходяга попал в аварию или подстрелил кого-нибудь из соседей.

В семь часов тридцать две минуты Амелия Морелли готовила в кухне ужин, пока Карлота, ее старшая сестра, вышивала в гостиной. На втором этаже Мэри Энн, сидя на кровати, расчесывала волосы. Если все пойдет по плану, она заберет Элизабет перед ужином, а затем заглянет к Алану. Благодаря доктору она чувствовала себя лучше, и им многое предстояло обсудить.

Бар Лоретты Порто был в этот час забит народом. Самое время перехватить пивка до наступления пятничного ужина, пока по небу бегут серебристые облака, предвестники скорого дождя. Сидя за одним из столиков, Роуз Бейкер и парикмахерша Пэтси болтали о возможных причинах загадочного недуга, сразившего Дэнни Колемана. Роуз вела у мальчика уроки в школе и, не обращая внимания на шушуканья и сочувственные возгласы, справедливо заметила, что подобные вещи случаются лишь в том случае, если ребенок перенес травму. Пэтси ответила, что на него, возможно, повлияла смерть Пенни, но Роуз не была в этом уверена, поскольку знала, что Дэнни – ребенок сильный, к тому же необычайно зрелый для своего возраста, хотя и не исключала, что случившееся могло отразиться на его здоровье.

За два столика от них только что вошедший Пол Джонс, махнув рукой, подозвал Лоретту и заказал бутылку виски. В носу у него все еще стояла вонь собачьего дерьма. Он старался не думать о том, как вернется домой и будет убирать это безобразие. Набраться как следует перед возвращением в этот ад – уж тогда-то никакая вонь ему не помешает, даже если он утонет в дерьме с головой. В супермаркете Джонс купил несколько банок едкого щелока, четыре пары резиновых перчаток и баллончики с освежителем воздуха, способные ароматизировать целую армию. Поймать бы этого чертового сукиного сына! Уж он его хорошенько проучит! Пустит пулю в задницу. Закопает в лесу, и пусть его черви жрут.

Было семь сорок три, когда дверь «Укулеле» распахнулась. Мужчина в шляпе и черном пальто вошел в бар и уселся за свободный столик. Лоретта его не заметила, потому что как раз в этот момент сражалась с пультом от телевизора, безуспешно пытаясь включить какой-нибудь музыкальный канал. Зато Роуз Бейкер повернулась, чтобы его рассмотреть. Человек был высок ростом и внешне достаточно привлекателен: в своем ковбойском наряде он казался таинственным и романтичным. А главное – был не из местных. Пэтси вполголоса заметила, обращаясь к подруге, что выглядит этот тип как уличный торговец из подросткового комикса, из тех, что распахивают пальто и бормочут: «Эй, чуваки, у меня кое-что для вас есть». Однако на Роуз он произвел впечатление очаровательного и загадочного незнакомца. По ее мнению, парень явно прибыл издалека и решил немного отдохнуть и развеяться. Вид у него и правда был на редкость своеобразный, хотя, к чести его, надо заметить, что не на каждом проходимце подобная шляпа сидела бы так ловко.

В семь часов сорок шесть минут один из посетителей, игравших в дартс, потребовал от приятеля, чтобы тот повторил свою последнюю фразу. Приятель, который понятия не имел, что имеется в виду, развел руками и улыбнулся, как вдруг получил крепкий удар кулаком в зубы. Молоски, хозяин заправки, сидел у барной стойки, когда двое его соседей устроили потасовку. Один был длинный, сутулый, с неизменной зубочисткой в зубах, которую вынимал, лишь собираясь сделать глоток пива. Молоски остолбенело глазел на драку, пока Лоретта замахивалась пультом на обоих дерущихся, а третий тем временем пытался их разнять. Внезапно он явственно услышал, как Рубенс, местный почтальон, сидевший через две табуретки, поинтересовался, хорошо ли сосала его мамаша. Он вытаращил глаза, не веря тому, что слышит. Рубенс был трусоватый заморыш, наполовину лысый и редко подававший голос, и все-таки он готов был поклясться, что последняя фраза вылетела именно из его рта, особенно после того, как Рубенс улыбнулся вызывающей улыбкой. Разумеется, секунды не прошло, как он запустил в голову почтальону стакан с джином. Теперь в кафе была уже не одна драка, а две. Стулья летали по всему заведению: как только кто-нибудь из посетителей вмешивался, пытаясь разнять дерущихся, на него также обрушивался град тумаков. Лоретта укрылась за стойкой. Пэтси и Роуз Бейкер дергали дверь, чтобы выскочить вон из кафе, но дверь заклинило. Вокруг разгоралось настоящее побоище. Единственным, кто сохранял самообладание, был старый лесоруб Джонс, который тихонько попивал свой виски в глубине заведения, будто происходящее совершенно его не касалось, да человек в шляпе, преспокойно разглядывавший происходящее. В конце концов Пэтси заявила Роуз, что та бы давно уже открыла чертову дверь, если бы не жирная задница. Роуз посмотрела на нее с ненавистью, толкнула дверь еще раз, та поддалась, и обе шлепнулись на тротуар. Человек в шляпе покинул заведение одновременно со стулом, разбившим одно из окон. Стул вылетел наружу, грохнулся в нескольких сантиметрах от женщин и разлетелся на две части. Человек даже не взглянул, в порядке ли бедняжки. Роуз видела, как он зашагал по тротуару, дошел до перекрестка и исчез за углом. Должно быть, у нее помутилось в голове, но она готова была поклясться: странный тип что-то тихонько напевал.