Текст книги "Удовольствие во всю длину"

5

Директор цирка лежит в постели. Ему плохо. Над ним склонилась жена. Она поправляет одеяло, подтыкая его с краев.

Директор смотрит в потолок. Потом еле слышно произносит:

– Представляешь, он отрезал ему голову. Такому экземпляру. Под три метра. О, Господи, как ты несправедлив.

– Ш-ш-ш, не переживай по пустякам, – успокаивает его жена и гладит большой ладонью по его пухлому личику. – Тебе нужно отдохнуть. Постарайся уснуть, маленький.

Шанс

1

Ракитин по своему обыкновению проснулся рано. Когда первые лучи солнца, проникнув в малюсенькое окошко, осветили вентиль самой жирной трубы, он уже был на ногах. Вернее, пока еще не совсем – стоя на коленях на грязном матраце, он шарил рукой в рваном пакете. Дрожащие пальцы нащупывали все не то.

«Было ведь, было, – с нарастающей тревогой думал Ракитин, на ощупь перебирая содержимое. – Должно остаться. Не могло ведь пропасть».

Наконец он нащупал то, что искал – маленький стограммовый пузырек.

Ракитин рукавом вытер со лба пот, сел на заднюю точку, прислонился к бетонной стене. Глубоко вздохнул, прислушиваясь, как в груди просыпается сердце. Просыпается, чтобы снова поковылять в непонятном Ракитину направлении.

Он сжал пузырек в руках. Настойка боярышника – лучшее лекарственное средство от всех болезней. Отвинченная жестяная крышка полетела в противоположный угол и там, в темноте, затихла. Солнечный луч с вентиля перескочил на стену.

Ракитин сделал большой глоток, и спирт, настоянный на плодах, привычно обжог полость рта и гортань.

Уже через пять минут пузырек осиротел.

Осиротел и Ракитин.

Он еще немного посидел и, когда солнце наконец добралось до его лица, встал.

2

Он брел Разъезжей улицей без единой мысли в голове. Еле слышно бурчал желудок, жалуясь на свою невеселую жизнь. Вторя ему, тоскливо сжималась печень.

Ракитин тяжело переставлял ноги. Если бы ему, десятилетнему розовощекому пионеру, тридцать лет назад кто-нибудь предсказал подобную участь, он бы не поверил ни на грамм. Сгореть бы тому предсказателю в жарких кострах синих ночей, наполненных светлыми слезами восторга. Сгореть дотла!

Тридцать лет. Господи, целых три десятилетия, потраченных впустую! Потраченных так, что и заново не начать, – не вернуть утерянного прошлого и не наладить поломанного настоящего. Но если бы только! Если бы только ему предоставили шанс! Умытый утренним солнцем, единственный крохотный шанс…

Ракитин, проходя мимо продовольственного магазина, сфокусировался на любезно распахнутых стеклянных дверях, и тут его взгляд уперся в белый квадрат объявления на водосточной трубе.

Что-то заставило его подойти поближе.

РАБОТА, прочитал он большие буквы. Ниже было следующее:

Выгул домашних животных. Неполный рабочий день. Высокая оплата.

Далее значился адрес. Все.

Воровато оглядевшись, он аккуратно отодрал листок и упрятал его в боковой карман видавшего виды пиджака. Ни один квиточек не был оборван, но все равно нужно было поспешить. Ракитин еще раз огляделся и, неожиданно для себя, припустил бодрым деловым шагом.

3

Стоя на лестничной площадке перед дверью, он поплевал на ладонь и пригладил жидкие волосенки. Потер небритые щеки. Попробовал представить, как он сейчас выглядит, и его замутило.

Эх, была не была!

Потянувшись к звонку, Ракитин вдруг подумал, что за последние десять лет он впервые звонит в чью-то квартиру.

– Кто там? – послышался из-за двери грубый мужской голос.

– Свои, – нечаянно вырвалось у Ракитина, и он еще больше струхнул. Торопливо добавил: – По объявлению.

Загремел замок, зазвенела цепочка, потом еще что-то клацнуло, и, наконец, тяжелая дверь отворилась.

– Ты кто? – задал вопрос появившийся на пороге мужик.

На нем были спортивные штаны и майка. Левое плечо украшала яркая диковинная татуировка.

– Че… – Ракитин сглотнул. – Человек.

Мужик, выпятив нижнюю губу, внимательно его оглядел. Затем уважительно кивнул.

– Гоша, – протянул он крепкую волосатую руку.

– Вова, – Ракитин в ответ протянул свою.

Они сцепились в рукопожатии.

– Опыт имеется? – спросил Гоша.

– Ну а как же, – соврал Ракитин.

– Отлично, Вован. Тогда вот что…

Гоша обернулся и негромко свистнул. Тут же на площадку, подметая хвостом бетонный пол, выскочила маленькая собаченция.

Хозяин наклонился к ней и пристегнул кожаный ошейник.

– Держи, – протянул он Ракитину поводок.

– А… Это… – промямлил тот растерянно.

– Чиво?

– Сколько гулять-то?

– Она долго любит. Побегай с ней в парке, в киношку сходите.

Ракитин пошевелил плечами. В киношку. Может, ее еще в китайский ресторан сводить?

Он продолжал топтаться на месте.

Собачка нетерпеливо мела хвостом пол.

Ракитин тоскливо вздохнул.

– У меня… это… – наконец вымолвил он. – С финансами туго.

– С баблом, что ли? – Гоша презрительно фыркнул. – Так бы и говорил, а то стоит, сиськи мнет.

Он скрылся в квартире и уже через полминуты протягивал Ракитину купюру в пятьдесят долларов.

– На. Это аванс. По возвращении получишь сполна.

Ракитин, не веря своим глазам, смотрел на зеленую бумажку.

– А русских нет? – прохрипел он.

Гоша удивленно гоготнул.

– Ну ты, Вован, даешь. Где ж я тебе русские найду! Держи, говорю!

4

Ракитин сидел в темном зрительном зале и, поглаживая песика, с умилением смотрел на экран. Тузик, как с легкой руки окрестил его Ракитин, возясь на его коленях, грыз купленную в аптеке специальную косточку. Там же Ракитин затарился несколькими пузырьками боярышника и теперь, глядя на ожившие картинки своего детства, время от времени прикладывался к маленькому горлышку, и слезы текли по его грязным небритым щекам, оставляя кривые, неровные, как вся его жизнь, дорожки.

Потом они бродили с Тузиком по парку, карманы Ракитина впервые за несколько лет были полны денег, и это обстоятельство не давало ему покоя. Чтобы хоть как-то заглушить неестественность происходящего, он каждые четверть часа прикладывался к очередному пузырьку, стараясь не замечать косых подозрительных взглядов.

Был уже вечер, когда они с Тузиком наконец оказались у знакомой двери.

– Ну как? – спросил Гоша. – Порядок?

Ракитин молча кивнул. Это было все, на что он сейчас был способен.

– Молодца, Вован, – похвалил хозяин, принимая поводок. – Молодца.

Он подхватил Тузика и скрылся в квартире, плотно прикрыв за собой дверь.

Ракитин стоял, пошатываясь, с трудом прокручивая в затуманенной голове вязкую мысль: обманул его Георгий. Не заплатит больше ни цента.

Ракитин уже хотел было пойти, не разбирая дороги, вниз по лестнице, как дверь вновь отворилась.

– Держи. – Гоша протягивал ему три, аналогичные утренней, бумажки.

– Сы… Сыспасиба, – с трудом выговорил Ракитин и снова почувствовал, как его глаза обдает жаркой волной.

– Тебе спасибо, – хмыкнул Гоша. – Завтра придешь?

Ракитин кивнул и для убедительности, ковырнув ногтем большого пальца верхний зуб, провел ладонью поперек шеи.

– Гадом буду, – как можно тверже сказал он.

– Молодца, – снова повторил Гоша.

5

Проснулся он, как всегда, рано утром. Открыл глаза и подумал, что ему давно не снились такие замечательные сны. Гоша, Тузик, кино, деньги. Все это было великолепно, жаль только, что на зыбкие сновидения нельзя натянуть тугую реальность. Ракитин собрался встать, но, сделав движение, тут же замер. В правом кармане брюк явно что-то было.

Это были деньги. Много денег. Ракитин с трудом подавил в себе желание закричать от восторга, как кричал в детстве, с папиных плеч глядя на салют. Сердце бешено колотилось, бухая одновременно в груди и в голове. Пошарив в углу, где обычно с вечера он оставлял заначку на утро, он обнаружил опорожненную наполовину пузатую бутылку. Там же он нашел обглоданную с левого бока курицу-гриль.

Все, что случилось вчера, неожиданно оказалось правдой. Жаль, не помнил он ни глотка этой правды, только между зубов остались волокна мяса. Но утерянные фрагменты можно было восстановить. Ракитин отвернул пробку и поднес горлышко ко рту.

Вкус коньяка был один в один со вкусом боярышника.

В одном подвале разливают, морщась то ли от досады, то ли от удовольствия, подумал он. Зато курица была нежна и доброкачественна, как невеста в первую брачную ночь, сохранившая до свадьбы свою невинность.

Покончив с завтраком, Ракитин быстро вылез из своего подвала. Теперь уже некогда родные стены давили на него, ему хотелось на волю, на простор, хотелось задохнуться соленым, раскрашенным звездами ветром.

Выйдя на Марата, он пошел по правой стороне улицы, высматривая нужный ему магазин. Дойдя до «Секонд хенда», спустился по трем ступенькам вниз, а уже через полчаса вынырнул наружу другим человеком.

Впрочем, если приглядеться, ничего существенного с ним не произошло. Разве что новая одежда была почище старой: будто он зашел в моментальную прачечную и моментально ее выстирал. А так – тот же пиджак, те же брюки, та же походка. Ракитин плюнул и заставил свое упирающееся «я» купить шикарные лакированные туфли. Потом уже на легких ногах заскочил в аптеку и там, как разведчик, собирающийся за передовую, рассовал по карманам весь приобретенный на день боекомплект.

– Молодца, – сказал Гоша, восхищенно глядя на Ракитина.

Тот скромно потупился и шмыгнул носом.

– Ну что? Готов?

Ракитин кивнул. Что поделаешь, надо так надо, говорил его скромный вид.

Хозяин скрылся за дверью, а Ракитин, прислонясь плечом к крашеной стене, стал думать, на какой фильм сегодня захочет пойти Тузик. Может быть, про войну, а может, выберет что-нибудь попикантнее.

Гоша долго не появлялся. Наконец дверь вновь отворилась.

«Нет, – пронеслось в голове Ракитина. – Этого не может быть».

Гоша с трудом выволок на лестничную площадку небольшого, ростом с упитанного пони, бурого медведя. Медведь всячески упирался, бормоча под нос какие-то свои медвежьи ругательства.

– Вот зараза! – переводя дыхание, засипел Гоша. – Упрямый как осел.

– Это кто? – выдавил из себя ошарашенный Ракитин.

– Кто, кто. Конь в пальто. Не видишь, что ли? Медведь.

Ракитин громко сглотнул.

– А он это… не кусается?

– Да я на него намордник надену, – прохрипел Гоша, борясь с мишкой, затем не выдержал и пнул того в мохнатый бок. – Стой ты нормально, мешок шерстяной!

6

Медведь тащил Ракитина по улице. Ракитин, вцепившись двумя руками в поводок, тщетно пытался направлять косолапого зверя. Иногда они съезжали с тротуара на проезжую часть, и тогда вокруг них скапливались машины, бешено сигналя и тем самым пугая и без того напуганного Ракитина.

Только не медведя. Он пер не разбирая дороги, не различая цветов светофора, пер в одном ему понятном направлении.

Ракитин, устав упираться, послушно семенил за ним. В борьбе он вспотел и незначительно ослаб, ему хотелось присесть и пригубить жизнетворный бальзам, плескавшийся в его карманах, но не было ни малейшего шанса хотя бы на минутку унять целенаправленную медвежью прыть. «Куда ж тебя несет нелегкая», – тоскливо думал он, когда они вышли к Неве. Ракитин с ужасом представил, как медведь, хорошо разбежавшись, со всей своей дури бросается в темные воды. Представил себя с поводком в руках, бьющегося из последних сил на зыбкой поверхности, и едва не задохнулся от жалости к самому себе.

Нет, такого он допустить не мог! Отчаянно изловчившись, Ракитин перекинул поводок через первый попавшийся на пути каменный выступ и ловким движением сварганил петлю.

Медведь дернул мохнатой головой, еще раз, вытянулся в струнку, скребя когтями асфальт, но тщетно – кожа поводка была предусмотрительно прошита тончайшими золотыми нитями.

Мишка встал на задние лапы и, загребая воздух передними, обиженно заревел.

– Давай, Михалыч, давай, – переводя дух, подбодрил его Ракитин. – Отдохнем чуток.

Сев на нагретый солнцем гранитный выступ, он выудил наконец из кармана первую бутылочку. Отвинтил пробку, швырнул ее в Неву и, как вечно юный горнист, запрокинул голову. «Вставай, вставай, зарядку начинай!» – пробулькало в его памяти. И еще: «Спать, спать, по палатам, пионерам и вожатым!»

Ракитин оторвался от воображаемого горна. Обожженный язык обволокло тонкой липкой паутиной, щеки изнутри горели экологически очищенным пламенем. Глаза наполнились слезами, невский простор пьянил и манил куда-то вбок, и целых два медведя заинтересованно смотрели на него.

«Эка меня забрало», – подумал Ракитин, сморкаясь в рукав и таращась на мишуток. «Какой из них мой?» – мучил его вопрос.

Он посидел еще немного и даже не заметил, как отгрузил в себя еще один фанфурик.

Медведь обиженно молчал, вглядываясь в дымку Новой Голландии. Что-то родное, ракитинское стояло в его глазах, плыло облаками в темных мерцающих тоской зрачках.

Ракитина стал забирать сон. Уже не помня себя, он отвязал поводок и повалился на медвежью спину. Крепко обхватив руками мохнатую шею, он почти разом рухнул в темную, переваливающуюся с бока на бок бездну.

7

– А где медведь? – удивленно спросил Гоша, как только открыл дверь.

Ракитин стоял перед ним, гибко раскачиваясь, как молодой саженец под сильными порывами ветра.

– Где мой медведь? – Хозяин сдвинул брови.

Бессмысленно улыбнувшись, Ракитин открыл рот и неопределенно махнул рукой. «Там», – было понятно и без сурдопереводчика.

– Где это там?! – заорал Гоша. – Где там?!

По ракитинским губам пробежала судорога.

– В зоопарке? – Гнев Гоши разбавился озадаченностью. – А как он туда попал?

Ракитин развел руками и тяжело вздохнул.

Гоша немного подумал, пытаясь поймать внутри себя какое-нибудь настроение, и, не поймав, ударил пальцами правой руки о левую ладонь.

– Да и хрен-то с ним, – легко сказал он и криво улыбнулся. – Достал он меня, Вован. Правильно ты его. В зоопарк. Всю мебель погрыз, зараза, ванну погнул, а в последнее время, бля буду, если пижжю, в последнее время на жену стал заглядываться. Не-не, все правильно. Я не в упреке.

С этими словами он привычно скрылся за дверью.

Ракитин сел на холодную ступень, прикрыл глаза усталыми веками и стал ждать. В голове проносились кадры недавних событий. Он и медведь. Медведь и он. Они ведь не на шутку подружились. Пили даже вместе. Песни пили. Вернее, пели. Вот они с мишуткой, обнявшись, у клеток с обезьянами, вот у вольера со страусом. Жираф крутит над ними своей маленькой головкой. А вот четыре мужика, берущие их в клещи. Короткая яростная борьба, победные крики, прощальный рев и под самый конец – увесистый пинок на центральном выходе.

Кто-то хлопнул его по плечу, и он, вздрогнув, с трудом открыл глаза.

Гоша протягивал ему веер зеленых купюр.

– Завтра выходной, – объявил он, помогая Ракитину подняться. – Отдохни. Понял? Устал ты, Вовчик. Лица на тебе нет.

Ракитин кивнул. Потом хотел еще что-то сказать, как-то выразить признательность этому доброму, чуткому человеку, но не успел – его накрыла мягкая теплая волна беспамятства, и он, захлебнувшись, пошел ко дну.

8

На следующий день он отдыхал. Проснувшись в своем подвале, он вспомнил события последних двух дней, ощутил уже ставшую привычной наполненность карманов, ту наполненность, ради которых они были сшиты, – и впервые за много лет, лежа на грязном матраце, сладостно потянулся.

Выходной. Кто никогда не работал, тот не сможет до конца понять значение этого слова. Выход-Ной. Облегчение и благодать, опустившаяся на Ноя, после того, как он нашел Выход из создавшейся на тот момент непростой ситуации. Конечно, после этого можно было и отдохнуть.

Ракитин лежал в темноте и нежно улыбался своим мыслям. «Великолепно, – думал он. – Замечательно. Роскошно. Изумительно. Несравненно. Восхитительно. Волшебно. Чудно. Дивно. Божественно. Шикарно. Бесподобно. Исключительно. Упоительно. Блистательно. Сказочно. Изумрудно».

Внезапно его вырвало. Он ослаб. Пошарил в углу рукой. Пусто. Неровно разгоняясь, бешено застучало сердце. Лоб покрылся испариной. Ситуация складывалась до ужаса примитивно: если в течение пятнадцати минут он не примет на грудь – ему амба.

Стараясь не делать резких движений, Ракитин медленно поднялся на ноги. Постоял чуть-чуть, свыкаясь с вертикальным положением, и лишь потом, осторожно ступая, двинулся на выход.

На улице ярко светило солнце, щебетали воробьи, кошки шныряли туда-сюда, и только одному Ракитину было плохо как никогда. Ноги его уже не держали, и сердце как будто уже не стучало. Прислонившись спиной к фасаду, он сполз на тротуар. Его снова замутило, и комок подступил к горлу, затрудняя дыхание. Из него, как из испорченного воздушного шара, с тонким свистом выходил воздух. Он изнемогал.

«Вот и все», – пронеслось в голове. Так бездарно уходить, когда все только начиналось, когда судьба, благосклонно подмигнув, казалось бы, наконец подарила ему шанс. Единственный шанс.

Как же теперь его работа? Его труд? А Тузик? Маленький лохматый Тузик, обожающий косточки и кино? Как же косолапый, томящийся за тюремными решетками, тоскливо вглядывающийся в толпу в надежде отыскать пару родных глаз? Его глаз. Наконец, как же Гоша? А деньги? Как же деньги?

Как же все те, кому был нужен он, и то, что было нужно ему?

Он с трудом разлепил ресницы. По противоположной стороне улицы, толкая перед собой зимнюю с поднятым верхом коляску, бодро передвигался одетый в лохмотья человек.

– Эй, – позвал Ракитин. Потом, собрав остатки сил, выкрикнул: – Эй!

Человек, обернувшись, замедлил шаг.

Ракитин махнул ему рукой, подзывая к себе.

Водитель коляски какое-то время вглядывался в его поникшую скособоченную фигуру, прикидывая коэффициент ее бесполезности, и, прикинув, пошкондыбал себе дальше.

– Эй! – Ракитин поднял над головой расправленную купюру весьма солидного достоинства.

Это сработало моментально. Ровно через десять секунд «такси» тормознуло у его ног.

– Что там у тебя? – хрипло спросил Ракитин.

– Пушнина, – промычал человек с заплывшим от изнурительного пьянства лицом.

– Я ее у тебя покупаю, – прошептал Ракитин и скомандовал: – Выгружай.

Когда пустые бутылки и Ракитин поменялись местами, водитель коляски, пряча полученную купюру, спросил:

– В больницу?

Пассажир отрицательно мотнул головой:

– В аптеку.

9

Как будто ангел пляшет на кончике языка. Да, сильнее не скажешь. Ангел, дарующий жизнь.

Ракитин, развалившись в коляске, прикладывался ко второму пузырьку. Рядом, притулившись на камушке, с мальком в руках сидел Петруха. Жизнь постепенно, по мере поглощения лекарств, возвращалась к обоим.

Да, она возвратилась. Возвратилась так же легко, как и прощалась двадцать минут назад. Как легкомысленная беспутная девка, обидчивая, но вместе с тем не помнящая зла.

Ракитин, лежа на спине, умиротворенно смотрел в бездонный колодец неба, как когда-то в далеком детстве, пытаясь разглядеть на его поверхности свое отражение. Тогда он еще считал себя избранным, рожденным для громких подвигов и тихой славы.

– Петро, – позвал он. – А, Петро?

– Че?

– У тебя когда-нибудь был шанс?

Петруха непонимающе вылупил маленькие глазки.

– Какой такой еще шанс?

Ракитин улыбнулся уголком рта.

– Шанс, – сказал он. – Я говорю о шансе, Петруха. О последнем, о единственном и неповторимом. Так был он у тебя или нет?

– Не знаю, – сказал Петруха.

Потом сплюнул под ноги:

– Шанс там какой-то.

10

– Пришел, – удовлетворенно произнес Гоша. – Прилетел, голубок.

Голубок кивнул. Под левым глазом синел фингал.

– Подрался? – Гоша хищно сощурился.

– Да нет. – Ракитин махнул рукой. – Упал.

– Ага, – согласился Георгий. – Упал.

Ракитин потупился. Под левым глазом саднило досадное чувство неловкости.

– Ладно, – улыбнулся Гоша. – Молодца.

Ракитин ничего не имел против. Он ждал.

Внезапно Гоша, воровато оглянувшись на дверь, жарко задышал ему в самое ухо.

– Братуха, выручай. Я вчера соску склеил. Семнадцати нет, представляешь? А жопа на полспины. Короче, сегодня возьмешь мою старуху.

Ракитин опешил.

– Какаю старуху?

– Какую. Какая уж есть. Жену мою возьмешь.

Жену?! Ракитин зарделся.

– Че ты ссышь-то? – Гоша легонько двинул его кулаком. – Ты не ссы, понял?

Ракитин сглотнул и помотал головой. Потом выдавил:

– Там… это… Там было написано… животные… домашние животные…

– Ну ты даешь. – Гоша разочарованно развел руками. – А я тебе дикое предлагаю?

Ракитин горестно вздохнул и протянул руку. Зеленоватые купюры тут же накрыли его ладонь.

– Не забуду, – прошептал Гоша, чмокая в щеку Ракитина.

Минут через двадцать дверь наконец-то открылась, и Ракитин едва не упал. К нему вышла она. Та самая, которая приходила во снах, обжигала и сдирала кожу, а потом весь день он чувствовал на губах вкус ее губ.

Она улыбнулась.

– Вас ведь Вольдемаром зовут? – безумной флейтой прозвучал ее голос.

Ракитин кивнул, нащупывая спиной стену. Вольдемаром. Так звала его мама.

– Прекрасно, – сказала она. – Тогда, Вольдемар, ведите меня.

– Ку-ку… куда? – растерянно прокуковал Ракитин.

– Куда хотите, – улыбнулся ангел.

Они шли по улице, она держала его под руку, и ему казалось, что его ноги не касаются мостовой. Его жесткий локоть упирался в мягкость ее груди. Смерть и нежность витали над головой.

– Ты меня любишь? – спросила она, когда они легли на его рваный матрац.

– Да, – ответил он, и его глаза обожгло.

Она прижалась к нему горячим телом и замерла. И он тоже замер. И все у них соприкасалось. До единого волоска. И это было внепредельно. Не было слов описать это волшебство.

– Ты сильный, – шептала она. – Ты умный. Ты хищный, ты добрый, ласковый и родной. Ты мой тигр, мой воробушек. Сладость моя и гадость. Ты все, что было и не было. В тебе одном сошлись все мои желания. Я хочу раствориться в твоем теле и не умереть. Никогда не умереть.

Ракитин же наоборот мечтал о смерти. Он лежал и призывал ее прийти сейчас же и резануть его своей косой. Все, о чем он не смел мечтать, сбылось. Он вслушивался в ее лепет и таял, млел и плавился.

– Дай мне шанс, – вдруг произнесла она. – Умоляю, один только шанс.