Текст книги "Всё, что исхожено…"

Мичурин

В пятницу звонит мой Мичурин, весь такой официальный и неприступный, и сухо говорит, чтобы в ближайшую неделю я его не беспокоил. Мичурин – это такой наш местный Тимирязев, совершенно обезумевший на почве садоводства. Меня мои друзья несколько лет назад с ним познакомили, полагая, что мы с ним очень будем друг друга дополнять, и теперь я не устаю о нём писать.

И вот звонит Мичурин и говорит, что все ему надоели и он уезжает на неделю. Я по простодушию не понял всей торжественности момента и спросил, а куда, собственно, ты собрался, когда у тебя кошек полон дом, и двор, и близлежащие улицы до самого моря. А он мне отвечает трагическим голосом, что, мол, неважно и вообще это не твоего ума дело.

– Ну, ладно, – зевнул я, – вернёшься – звони.

А через два дня вдруг снова звонок от Мичурина:

– Ты чего делаешь?

– Жду, когда через неделю ты вернёшься.

– Давай съездим в Лидл?

Лидл – это у нас с ним тут магазин есть один любимый немецкий.

– Давай, – не удивляясь его раннему возвращению, говорю я.

И мы поехали. Дорогой Мичурин мне рассказал, что в пятницу машина сбила Гучика, его самого любимого кота. И как он с фонариком искал Гучика повсюду, ещё не зная о свершившийся трагедии. И нашёл в пятидесяти метрах от дома мёртвого, на обочине. Или Гучик сам отполз от дороги, умирая, или его сбившие отнесли в надежде, что кот ещё поправится.

Мы уже подъехали к магазину, а Мичурин всё ещё не закончил рассказа:

– Я его по квартире всегда с фонариком искал. Он, наверное, привык к этому свету и не испугался света фар.

Я нашёл место на паркинге в тенёчке и выключил двигатель. Я не перебивал кошколюба, и он не ждал моих комментариев. Только один раз он обратился ко мне с вопросом:

– Хочешь, я тебе одну притчу расскажу?

Я хотел, и он рассказал. Я, вообще, плохой пересказчик анекдотов и притчей, но попробую поделиться.

Один человек очень любил свою собаку. И она его тоже очень. Когда человек этот умер, его похоронили, и собака пришла на его могилу и лежала на ней, пока тоже не издохла от голода и горя.

И вот они оба попадают на небеса, а там сразу двери перед ними с названием «Рай». То есть, это, видимо, неплохой был человек, если ему сразу райские врата предъявляют. Обрадовались они и ринулись в эти двери. Но там привратник стоит и ладошкой их останавливает:

– С собаками нельзя!

Пригорюнился недавно усопший и спрашивает:

– А куда можно с собаками?

Привратник махнул рукой на другие двери, без вывески. Пригорюнились друзья, и пошли туда. А там тоже привратник сидит. Наш законопослушный человек на всякий случай спросил, можно ли сюда с собаками. Да, можно, оказывается.

– А здесь у вас ад? – упавшим голосом спросил бывший собаковод.

– Нет, здесь у нас рай, – сидя на скамеечке, ответил ему привратник.

– Да как же, рай у вас вон там!

– Нет, не смотрите на вывеску, там у нас как раз ад.

Мичурин с трудом дорассказал притчу и залился неутешными слезами. Я тоже не мог сдержать эмоций, хотя, казалось бы, почему? Притча, конечно, хороша, но ни кот мичуринский мне родным не был, ни балаболка Мичурин не должен бы был меня так растрогать. А может быть, меня тронуло то, что душа его, избитая и испитая, так и осталась доброй по-детски?

Мы ещё посидели немного в машине на лидловском паркинге и уехали. Чего мы в этом Лидле не видали?

А сегодня мы с Мичуриным в дым разругались.

Дело в том, что Мичурин очень любит разные эксперименты с растениями, и здесь я ему даю полную волю. Потому что я добрый и демократичный. Он тоже не злой, этот Мичурин, как его прозвали в православном Кипре, хотя в миру он совсем даже Олег Валеев. Правда, не демократичный, в отличие от меня. И он всё время пытается насадить автократию в моих владениях. А мне это в тягость, поэтому я решил выделить ему для его фантазий отдельное поле.

У меня тут за забором поля расстилаются, не знаю чьи. Ну, я их и начал потихоньку осваивать. Ненавязчиво и даже с застенчивой улыбкой. Вначале парочку хиленьких деревцев воткнул, потом небольшой огородик, совсем несерьёзный, к деревцам присовокупил. Киприоты не то, чтобы возмущались – недоумевали, как это у меня сад-огород на чужой земле плодит. Я тоже удивлялся их наивности, а потом плюнул. Засадил ближайший к моему забору гектар и стал точить свою мотыгу для дальнейшего. И одно поле, особенно полюбившееся Мичурину, подарил ему широким царственным жестом. Ну, не то чтобы подарил – разрешил ему сажать там всё, что он захочет. Мичурин был безумно рад, и я не стал ему говорить, что это поле он мог бы не брать у меня в пользование, а сам бы мог его захватить.

Воодушевившийся Мичурин сказал, что он там зимний огород для начала сделает – дело-то ведь к зиме. Он там посадит исключительно зимние культуры – редечку, редисочку, капусточку – он недавно из Греции потрясающие семена привёз – ну и прочий там укроп, лучок, петрушку. А в лето уж только тыквы, дыни и арбузы. Я не возражал. Конечно, конечно…

И вот вчера он сделал первую посадку. Пьяный от счастья, вина и пива, он заставлял меня смотреть, какие красивые рядочки салата, сельдерея и петрушки у него получились. Он дотемна их сажал, поэтому я не только петрушку с сельдереем не мог увидеть уже, но и самого Мичурина только на ощупь.

И вот сегодня утром. Я вообще рано встаю, но мой птичник ещё раньше. И они, не дожидаясь папы, перелетают через забор и бродят по близлежащим гектарам. Благо, забор курятника это последний забор на их пути – гипертрофированно развитая совесть не позволяет мне на чужих территориях своими заборами злоупотреблять. Уж очень я совестливый человек. Поэтому мои индюки и утки идут далеко и кушают всё, что попадается на их пути. Не потому, что я совестливый, а потому, что забора нет. Причём, они предпочитают подальше от уже оккупированных нами территорий отойти, справедливо полагая, что у себя дома они и потом всё поесть успеют, а вот чужая пшеница много слаще. И вот попался им дорогой мичуринский участок. Дорогой попался, в смысле, что мимо шли.

А Мичурин сегодня собирался чесночок высаживать. И главное, я уже ничего исправить не успеваю. Грядки мичуринские пустые, как жизнь не любящего книги человека, и я лихорадочно придумываю, что ему рассказать – про тайфун, неожиданно обрушившийся на наше поле, или про вообще тщетную жизнь.

Пришедший весёлый Мичурин быстро потерял свою весёлость. И сказал обо мне нехорошо, что было несправедливо – ведь это же не я его посадки повыклевал! Потом в течение дня он, расчищая почву для новых грядок, ещё несколько раз сказал обо мне нехорошо. К вечеру он стал просто невыносим. Я человек добрый, за что и страдаю всю жизнь. А добрые люди, они такие – их злить нельзя. Все это знают и избегают того, чтобы меня злить. Но Мичурин был очень расстроен и рубежа не заметил. Рубеж был взят, и я громким голосом предложил Мичурину пойти по известному адресу, если он не хочет, чтобы я располовинил его бестолковушку его же мотыгой. Обиженный Мичурин стал собирать весь садовый инвентарь, что он натаскал ко мне за несколько лет. А я вернулся к компьютеру.

Сидя за компьютером, я слышал, как выносит к воротам свое многочисленное имущество мой сумасшедший агроном, но не пытался ему помочь. Потом всё стихло, и я подумал даже, что он ушёл домой пешком. Но ещё чуть погодя я увидел, как он снова поднимается на второй этаж сажать замоченный вчера в гумате чеснок. Я отходчивый и вышел к нему. Он сказал, что чеснок не виноват и до завтра он сгниёт, намоченный. Я ответил, что крупный сорт надо сажать в одну грядку, а мелкий – в другую, чтобы потом не перепутать. Он не спорил.

Потом мы спустились вниз промочить горло, хотя и наверху оно у нас не просыхало. Мичурин захотел почитать мне свои стихи. Он их пишет блокнотами, тетрадями, километрами. Я ему много раз говорил, что стихов не люблю, но он мне всё равно их читает.

А ещё он очень любит мультфильмы. Самые примитивные, самые детские, и я их скачиваю для него из интернета. Приготовил как-то для него целую коллекцию мультиков про Тома и Джерри, которые я сам с удовольствием смотрю, особенно ранние. Потому что они гениальные, по-моему. Гениально нарисованы – мимика, пластика, юмор. Но Мичурин категорически потребовал удалить эту гадость с его жёсткого диска! Оказывается, он терпеть не может этих мультфильмов из-за того, что там Тома всё время обижают.

И вот сейчас обиженный за Тома и за себя Мичурин предложил мне свои стихи, а я согласился. В этот раз мне стихи его показались. Отчасти, наверное, потому, что я ни за что, ни про что его обидел. Отчасти потому, что читал он по своему блокноту в очках с толстыми линзами и при этом ещё с лупой. Потому, что он – слепой вообще-то, мой Мичурин. В этом он достиг таких же высот, как в алкоголизме. Или даже в агрономии.

Фикус

Нет, я его сегодня всё-таки убью.

Изо дня в день откладываю этот момент, но знаю, что всё равно придётся. И Мичурин говорит: будь же ты мужчиной! Я уже в стволе и дырочки просверлил длинным сверлом, чтобы до самой сердцевины. Осталось только яд залить, но я каждый день откладываю.

Этот фикус я посадил пять лет назад совсем тоненьким хиленьким прутиком. Чтобы его ветром не поломало, к нему была привязана тростиночка бамбука. И я мечтал о том, как я его буду поливать, как он у меня разрастётся и крону его я буду обрезать точно по периметру веранды, чтобы нещадное солнце пяди моего тучного тела не увидело, выпивающего на свежем воздухе в шезлонге.

Но сначала строители дома забетонировали всю веранду целиком, хотя накануне я им сказал, чтобы они оставили ямку для дерева. Они покивали, дескать, да, да, как вам будет угодно, сэр. Но забыли, конечно. Увидев результат, я приказал брать отбойный молоток и сделать то, что их просили. Они сначала в отказку, мол, невозможно это и вообще нельзя, и жёнушка моя была с ними солидарна. Но я был непреклонен. И они бедняги полдня потом ломали тридцатисантиметровую толщу бетона. Веранда хоть и на втором этаже, но под ней земля, ибо избушка наша к горе приделана.

Жена была против, чтобы я сажал тут плодовое дерево, чтобы не убирать бесконечную грязь от упавших перезревших фруктов. Да я и сам хотел, чтобы здесь росло что-то вечнозелёное. А главное быстрорастущее, чтобы успеть дождаться времени подрезки лишней кроны. Поэтому цитрусовые тоже пришлось исключить, и остался только фикус.

В прошлом году крона моего фикуса совсем уж было покрывала всю веранду, но приехала моя чересчур самостоятельная тёщенька, а мы с женой на беду куда-то уехали. И в чёрный час звонит жене её подруга и говорит, чтобы она меня подготовила, а то со мной удар случится по приезде, ибо деятельная не в меру тёщенька мой фикус пообпилила до формы корабельной мачты. Чтобы дерево солнце не загораживало, а то зимой холодно. Тёща как раз зимой у нас была и почему-то не подумала, что зима у нас два месяца, а остальное – лето. А может, и подумала, но чего не сделаешь, чтобы любимому зятю приятное сделать, потому что и зимой-то у нас лучше от солнца под фикусом прятаться.

Я думал, убью тёщеньку, но ничего, пока вернулись, поостыл, только наорал и отправил её восвояси в Москву.

За год деревце вернуло себе половину своих размеров. И вот теперь я сам поступлю с ним гораздо жестче, чем даже способна моя тёщенька.

Дело в том, что месяца два назад моя благоверная обратила внимание на то, что плитка вблизи дерева трескаться стала. Смотри, говорит, что твоё дерево наделало, видишь? А я отвечаю, что не вижу, потому что у меня с детства плохое зрение. Тогда она меня чуть не носом в пол тычет:

– Видишь? Видишь?!

– Ничего не вижу, – упорствую я, да и действительно не вижу. Ну, может, есть там маленькая трещинка, а где их нету?

– Твой фикус скоро нам весь пол взломает, и ты же первый убьёшься, споткнувшись о его вылезшие из земли корни.

– Не мешай мне работать! – подвёл я итог неприятного разговора.

Тогда она выждала с месяцок и обратилась к помощи специалиста, то есть вызвонила Мичурина. Мичурин, прихлёбывая из баночки и причмокивая, два раза обошёл вокруг дерева и замычал в нерешительности. Видно было, что он готов меня предать, но побаивается. Наконец, он решился:

– Да, это дерево через пару лет весь пол на веранде вам переколбасит.

– Ну и чёрт с ним! – не отступал я. – У нас в других местах пол останется.

Жёнушка с Мичуриным обменялись многозначительными взглядами, и она ещё покрутила пальцем у виска, чтобы он всё правильно понял. Он всё понял и продолжил:

– Согласен, чёрт с ним, с полом. Но дальше это дерево за дом возьмётся, можешь не сомневаться.

Я обозлился на его двурушничество – пиво пьёт со мной, а чуть что – и вот она, цена настоящей мужской дружбы:

– До дома здесь целых два метра, сволочь!

Он вздохнул и велел мне идти в машину, он меня сейчас на экскурсию свозит.

Приехали мы в один дом, а там точно такое же дерево растёт. Только огромное, с необхватным стволом. Ему уже десять лет, пояснил мне Мичурин.

Толстенные стволы, в которые превратились бывшие когда-то корни дерева, горизонтально расходились поверх земли в разные стороны на два-три метра, превратив в труху бывший когда-то асфальт.

Я молча посмотрел на дерево минуты с две, потом уважительно погладил его по стволу, повернулся и пошёл к машине.

Потом несколько дней искал дрель, чтобы сделать в стволе моего фикуса дырки. Потом ещё несколько дней искал сверло. Потом ещё несколько дней мне было некогда. Потом просверлил дырки. Сверло шло плохо, завязая в живой и сырой плоти. Потом надо было налить в эти дырки специального яда, который убивает любую растительность. Яда я не нашёл, хотя он всегда у меня стоял в специальном шкафу. А магазины сегодня закрыты! Мичурин, наблюдавший за моей деятельностью, сказал, что у него дома есть.

– Нет, сегодня я к тебе не поеду! – закапризничал я.

– Я сам привезу! – встрепенулся Мичурин.

– Нет, я сказал!!! – заорал я, и Мичурин отшатнулся.

Прошло ещё несколько дней. Сейчас я сижу, дописываю и еду к Мичурину за ядом. Я возьму пластиковую соломку для коктейлей, наберу в неё яду и выпущу в дырочку. И так несколько раз.

И через несколько дней листочки с моего деревца попадают на пол. Их будет очень много, полная веранда, по колено или даже ещё больше. Я буду ходить в этом озере взад и вперёд, и оно будет укоризненно шуршать под моими чуткими к боли ногами.

В мире животных

О братьях наших меньших

Люди в большинстве – нацисты по своей сути. И с этим ничего поделать невозможно. Им почему-то кажется, что только они одни умные. Все остальные – иноверцы бездуховные.

Так принято почему-то считать, что чувства доступны только нам, человекам прямоходящим. Некоторые даже полагают, что не всем. Некоторые думают, что цвет кожи или вера тоже могут быть препятствием для настоящих чувств. Откуда такое самомнение? Впрочем, с этими мне вообще не о чём говорить, ибо, как мне кажется, – чувство боли одинаково неприятно и тибетским монахам, и папе римскому.

Я же сейчас хочу поговорить о людях, не настолько глубоко погрязших в нацизме. Я только о тех, кто отказывает в чувствах нашим так называемым братьям меньшим. Причём я не имею в виду ни чувство боли, ни чувство голода, ни чувство необходимости немедленного совокупления. Я имею в виду более высокие чувства, более сложные. Например, любовь, ненависть, чувство вины. Чувство собственного достоинства, наконец. И здесь я, старый животновод, должен остудить нарциссизм высшего, как ему самому кажется, творения.

Есть у меня собачуха. Небольшая такая, с кошку средних размеров. И будь она даже с большую кошку, это её званию собаки много очков не прибавило бы. Общую картину портит ещё её выходящее за рамки приличия добродушие и дружелюбие.

Но происхождение обязывает, и Дина, как всякая собака, бесстрашно носится по двору за всяким заблудившимся кузнечиком. И когда нечаянный гость оказывается уже вне пределов контролируемой ею территории, она победно оглядывает весь двор, ища наших одобрительных взглядов. И даже на соседский балкон искоса поглядывает – видели оттуда её беспримерный подвиг?

Наши соседи англичане, на собаках вообще помешаны – у них собак аж целых три. Поэтому они понимают чувства нашей Диночки и выражают ей всяческое одобрение. А она, сука такая, так и млеет – я же вижу – и потявкивает, и мордой поводит в сторону, куда улетел кузнечик. Дескать, если бы не забор, я бы живо с ним разобралась. А соседи ей почтительно:

– Of course! Of course!

Хотя надобно бы заметить, что собачушка наша не самого смелого десятка. И совсем не такая кровожадная, какой ей хочется казаться. Другой раз она увлечётся без меры, подстёгиваемая взглядами с английского балкона, да как возьмёт и за индюшкой погонится с неистовым лаем! Хотя за минуту до этого они рядом паслись и даже обменивались друг с другом последними новостями о биржевых котировках. А тут индюшка, глупышка, бежит панически со всех ног, как будто это я за ней с ножом гоняюсь. Но вот добегает она до забора – дальше бежать некуда. Добегает и поворачивается лицом к преследователю. Может быть, для того, чтобы успеть клюнуть агрессора перед смертью, а может, чтобы тому стыдно было в глаза смотреть.

И что же моя Дина? Она тут же выжимает до отказа и задние, и передние тормоза так, что падает, бедная, с ног и вспахивает небольшой участок нашего сада своей бесстрашной и справедливой мордой. После чего вдруг обнаруживает что-то необычайно интересное совсем в другой стороне от прижатой к забору птицы и бросается туда. Я-то вижу, что ничего там нет, и она тоже видит, но чувство собственного достоинства сохранено! Она там что-то озабоченно покопает в травке и тогда уже только кинет мне взгляд:

– Всё нормально, хозяин. Я тут всё разрулила.

На балкон соседей при этом она старается не смотреть. Лицо она, конечно, сохранила, но не настолько, чтобы соседям в глаза смотреть.

И кот у нас уникальный. Не знаю, что это за порода такая, но он очень необычный. У него чрезмерно худая морда и длиннющие ноги. И огромные глаза. Откуда он вообще на Кипре взялся, я таких здесь раньше не видел. Может быть, это не кот вовсе, а рысь. Я сам не кошатник, в породах ничего не понимаю и никогда не помышлял кошачьих заводить. Но они почему-то сами постоянно заводятся.

Этот рыжий сфинкс не хочет, чтобы я писал про Булата Шалвовича, про себя или хотя бы про него самого. Или он за глаза мои беспокоится, или чтобы я не перетрудился, но совершенно не даёт работать. Вскочит на стол и сядет перед носом, перегородив собою монитор. Уж как я его только не увещевал. И руками, и ногами. Однажды вышел на балкон и со второго этажа его сбросил. Через две минуты он снова сидел на столе. Первый раз вижу такого необидчивого и преданного кота.

Сначала я думал, что если выкину его на улицу и закрою все окна и двери, покой мне будет обеспечен. Ничуть не бывало, он всегда находит на одном из трёх этажей какую-то лазейку и через две минуты снова у меня на столе. Сидит, перегородивши монитор, и в глаза мои смотрит. Я пытался его пересмотреть, но больше, чем на пять минут меня не хватало. Но и он через пять минут обычно меняет своё поведение. Задними лапами оставшись на столе, он передними становится мне на живот и начинает его топтать, массажировать. Это недолго обычно, тоже минут пять-десять. Потом он спускается весь ко мне на живот, расклинивается между столешницей и животом и засыпает.

Это вообще незнакомый мне кот. Во всяком случае, ещё недавно был таким. А где-то с год назад стал наш дом некий рыжий бандит обхаживать. И главное – с поля идёт, с оккупированной территории, где совсем невозможно контролировать наш суверенитет.

Надо заметить, что вся наша домашняя живность к нам с оккупированной территории самовольно пришла. Кроме кошек, в этот список входят куры, черепахи, ежи и перепёлки. Неизвестно откуда и неизвестно за что. Может быть, они думают, что у нас тут Ноев ковчег? А может быть, это за то, что я под свой сад бесхозную землю прибрал, которую и называю оккупированной территорией. Бесхозная-то она бесхозная, но хозяин точно где-то есть, только не даёт до поры до времени о себе знать.

Новый соискатель работал профессионально. Приближался постепенно. При этом всем своим видом давал понять, что домыслы наши ему оскорбительны, он и не смотрит в сторону нашего дома. Он так просто ходит по оккупированной территории, и ещё неизвестно, у кого из нас на неё больше прав.

Собственно, почему уж так активно мы его не хотели? Дело в том, что к моменту, когда этот рыжий облюбовал наш дом, у нас уже несколько кошек с выводками было, на всех этажах. Которые, к слову, тоже сами пришли. И мы, конечно, со всей присущей нам строгостью даём понять новому соискателю, что свободных номеров нет. Что, мол, баста! Поищи себе других дураков!

Самое поразительное, что других дураков он нашёл уже давно, но они его чем-то не устраивали. Соседи через три дома от нас, две приятных англичанки, кормили этого проходимца, поили и ошейник ему красивый купили. Но он почему-то, даже не вытерев салфеткой рта после их яств и не сказав спасибо, стрелой летел к нашему дому. И методично сужал круги. Если мы встречались глазами, он не смущался, а всем своим видом давал понять, что если я там деревьев насадил, это ещё не значит, что я землю эту купил. Я не находил, что ему возразить.

Когда он вплотную приблизился к нашей веранде, я сам вышел с ним поговорить по-мужски. Дескать, борзеть не надо, мы тут сами парни из девяностых. Выслушав мои угрозы, он зевнул и прошёл между моих грозно расставленных ног на веранду.

Жена, чтобы сохранить чувство моего собственного достоинства, предложила:

– Да и пусть этот хам сидит здесь на балконе и мокнет от дождя! Не стоит, тебе, милый, с ним связываться. Мы его всё равно кормить не будем.

Мы закрыли дверь на задвижку и задёрнули занавески. На следующий день мы приоткрыли занавески, чтобы понять, можем ли уже снова пользоваться верандой. Оказалось, не можем.

Тогда на семейном совете было решено вынести на потерянную уже для нас веранду миску с водой. Не в качестве капитуляции, а из уважения к Женевской конвенции. Рыжий кот, не моргнув глазом, остался сверлить стекло, отделяющее нас от него.

Я предложил отдать ему мои любимые свиные хрящики, чтобы он убрался уже отсюда, наконец. Жена засомневалась, что это подействует именно так, как я хочу, но не возражала. На хрящики кот не купился и продолжал всматриваться в наше жилище. Ну и пусть смотрит. В конце концов, он так скромен и ненавязчив, что выступать с моей стороны было бы мелочностью и шариковщиной.

Через пару дней мы обнаружили его в доме. Рыжий нахал стоял посереди зала задумчивый, как бы недоумевая, как он сюда попал, когда совсем не собирался. Жена моя, женщина слишком добрая и чтящая законы гостеприимства, застеснялась и предложила ему кусочек колбаски. От колбасы гость скромно отказался. Не гордо и нахально, дескать, плевал я на вашу колбасу, а именно скромно. Мол, спасибо, но я только недавно из-за стола.

Кот ещё несколько дней ничего у нас не ел, есть бегал к англичанкам, демонстрируя, что он к нам не корысти ради, а по зову сердца пожаловал. Но всё остальное время он проводил в нашем доме. Для меня навсегда останется загадкой, зачем ему это было надо.

А немного освоившись, он в первый раз вскочил мне на стол, загородил собою монитор и посмотрел мне в глаза. И после этого перестал ходить на ланч к англичанкам. А я перестал думать о себе, как о венце природы. Способным кого-то приручить или научить. Но я не грущу, а если вдруг случится, он бодает меня своими несуществующими рожками до тех пор, пока я не пригрожу снова выкинуть его с балкона.