Текст книги "Королевская постель"

Глава 8

– Нужно снять эту вывеску, – сказала Роза Марш Джоду. – Даже теперь, когда армия Тюдора ушла, она привлекает внимание всех окрестных хулиганов. Просто мишень для местных злопыхателей, и я не удивлюсь, если их поддерживает и Хью Мольпас из «Короны».

Роза была права, потому что всегда находятся желающие посильнее ударить по больному месту.

Джод приставил к стене дома лестницу, принесенную из сарая, и полез наверх, а Танзи стояла рядом, придерживая ее.

– Цепи так крепко сидят на болтах, что без стамески ее не снять, – доложил он, стоя на верхней ступеньке лестницы, и пока старик ходил за инструментами, Роза сказала падчерице:

– Не надо говорить отцу, что мы сняли ее. Он очень плохо себя чувствует сегодня. Это только расстроит его.

– Если все успокоится, может быть, мы успеем повесить ее на место к тому времени, когда он поправится, – ответила Танзи.

– От «Белого Кабана» сейчас не больно много проку, – усмехнулась Роза. – И я очень сомневаюсь, что отец заметит, что здесь висит – вывеска или просто ветка плюща.[9]9
  Ветка плюща в старой Англии служила вывеской таверны. Прим. переводчика.


[Закрыть] Было настоящим безумием ехать с ними в Босворт, когда все знали, что он совсем болен, а у нас столько работы.

– Вы прекрасно со всем справились, и мне даже показалось, что вам нравилось хозяйничать, когда здесь был король, – не удержалась Танзи от напоминания.

– Тогда были какие-то надежды, мы рассчитывали заработать. И посмеяться над Мольпасом.

Джод вернулся и снова полез наверх, и Танзи прислонилась к лестнице, придерживая ее.

– Вы действительно считаете, что отцу стало хуже? – спросила она прерывающимся голосом. – И что он может… не поправиться?

– Доктор Лей сомневается. И что мы тогда будем делать? Ведь половина наших клиентов теперь в «Короне».

Танзи смотрела ей вслед, когда она входила в дом, и не могла понять, как можно думать о деньгах и клиентах, когда твой любимый муж болен, и жизнь его висит на волоске. И тут она вспомнила про монеты, которые лежали у нее в кармане. Они могли бы помочь пережить трудное время, но скорее всего будут потрачены на какие-нибудь безделушки для мачехи и не принесут никакой пользы отцу. Как и она, он стал бы больше беспокоиться о новой вывеске, чем о деньгах.

– Бедняга, ей здорово досталось! – сказал Джод, выбивая последние болты, на которых держалась вывеска.

Танзи протянула руки так, словно в них должны были положить новорожденного, а это был всего лишь кусочек дерева. Они вместе рассматривали искалеченную, поцарапанную вывеску с отбитой краской – свидетельство человеческой злобы, потом посмотрела вверх на бесполезный теперь ржавый железный крюк, придававший их дому вид покинутого всеми жилища.

Стоя на улице с вывеской на руках, Танзи неожиданно поняла, как она распорядится деньгами, которые лежали у нее в кармане.

– Ступай к кузнецу на Канк стрит и приведи лошадь, которую мистер Худ купил у него. Поставь ее в то стойло, которое ближе всех к воротам на Лейн стрит, да посмотри, чтобы ее накормили, как следует. Если тебя кто-нибудь спросит про нее, скажи, что мы приютили ее на время по просьбе мистера Худа. На самом деле, Джод, она для того раненого молодого человека. Я найду какую-нибудь старую отцовскую одежду и приготовлю ему сумку с едой. Как только стемнеет, покажи ему дорогу через Южные ворота на Лондон. И не забудь закрыть их за ним получше.

– Чем скорее он уйдет, тем лучше, – проворчал Джод. – А то этот Диггони сует свой длинный нос, куда не надо.

У нее еще будет время повидать отца и поговорить с ним перед сном. Она вошла вместе с Джодом во двор и поставила вывеску в сарае возле стены. Тихо окликнув Дикона, она стала подниматься по лестнице на сеновал. Несмотря на мрачное настроение, она почувствовала себя гораздо лучше, когда увидела с какой радостью он встречает ее.

– Посмотрите, я уже могу ходить, – сказал он. – Я тренируюсь, хожу взад и вперед. Мне не следует больше обременять вас. Пора возвращаться в Лондон.

– Не далеко же вы уйдете с такой ногой, – ответила Танзи, огорченная тем, что он так откровенно радуется возможности уйти. – Но Том Худ нашел для вас лошадь.

– Нашел лошадь?

– После Босворта на всех дорогах полно лошадей без всадников, – повторила она то, что сказал ей Том.

– Да, думаю, что их действительно должно быть немало. После той бойни, которую я видел, это вполне естественно. Но все равно, лошадь стоит каких-то денег. И пойманную лошадь можно продать.

– А вдруг это именно та лошадь, которую вы потеряли?! Тогда вы имеете на нее все права! – рассмеялась Танзи.

– Кому придет в голову дарить мне лошадь? Ведь у меня нет денег!

– Поверьте мне, Том не обеднеет.

– Он что, такой богатый?

– Нет, не думаю. Но он из тех, о которых здесь говорят, – «идет в гору». Он имеет собственное дело, очень предприимчив и не теряет времени даром.

– Не такой бездеятельный мечтатель, как я.

Танзи слышалось, что Дикон произнес эти слова с завистью, и она обрадовалась, когда он заметил внизу, у стены, вывеску.

– Похоже, что они снова забросали ее камнями. Я слышал страшный грохот.

– Это были люди из той толпы, которая гналась за вами. Я узнала двоих, когда они днем пили в нашей таверне. Они клялись, что видели, как вы вбежали к нам во двор и грозились расправиться с вами.

– Они знают, что я еще здесь?

– Этот чертов парень, который работает у нас во дворе, слышал, как мы разговаривали.

– Это значит, что и миссис Марш знает.

Танзи кивнула.

– Именно поэтому вам надо уйти сегодня вечером, хоть ваша нога еще не зажила.

– Я видел, как она разговаривала с мистером Джервезом. Она не очень добрая. Если она считает, что прятать сторонника короля Ричарда опасно, почему же она до сих пор не выгнала меня?

– Она не поверила им. Она знает, что Диггони слышал, как мы разговаривали тогда, в первый вечер. Но она думает, что вы… что мы…

Дикон поймал ее руку и заглянул Танзи в лицо. От смущения она покраснела.

– И вы позволяете ей так думать, чтобы спасти меня? О, Танзи!..

Он отпустил ее руку и, молча, в растерянности начал натягивать рваный сапог на распухшую ногу. – Я должен уйти. Немедленно. Из-за меня у вас только неприятности. Я уже вполне могу двигаться.

– Конечно, вам надо уйти. Чем скорее вы окажетесь в Лондоне, тем лучше. Для вас самого и для нас. Но совсем не потому, что я хочу избавиться от вас. Мне будет искренне жаль, если я вас больше не увижу… Но… вы должны сделать так, как велел король, ваш отец…

– А, вся эта романтическая чепуха, которую я тут наболтал вам! Не притворяйтесь, что поверили мне! – сказал он резко.

– Но я действительно вам верю. И чтобы доказать это, хочу отдать деньги, которые принадлежат вам. – Она вытащила монеты из кармана и показала ему. Дикон в недоумении уставился на них.

– Наверное, король обронил их. Я нашла их на полу под его кроватью. Я только могу предположить, что перед отъездом, в спешке, либо он, либо кто-то из его слуг, которые помогали ему одеваться, выронили их из кошелька. И кому же они должны принадлежать теперь, если не вам? Возьмите их. Король тоже хотел бы этого. Тем более, что вам известно про деньги, которые он отдал для вас Джервезу.

– Нашла, возьмите, – повторил Дикон ее слова. – Это ваши деньги!

Танзи смело посмотрела ему в глаза.

– Боюсь, что вам не удастся разубедить меня в том, что вы действительно сын короля. У меня не было возможности сказать вам об этом раньше, но король разговаривал со мной. Стоя около своей походной кровати, он объяснил мне, что изображено на резных рисунках, которые украшают изголовье. Он – король Англии – объяснял это мне, дочери владельца постоялого двора. И перед самым его отъездом в Босворт, он предупреждал нас, что вы и Джервез можете появиться здесь, и положил мне руку на плечо. Теперь вы понимаете, что я видела короля так же близко, как вижу вас. И в тот вечер, когда вы оказались возле наших ворот…

– Когда вы спасли мне жизнь? Да?

Он слушал Танзи очень внимательно, боясь пропустить хоть одно слово.

– Так вот, когда я смыла кровь с вашего лица, я увидела, что вы очень измучены и выглядите гораздо старше своих лет. Вы были очень похожи на короля. И пусть люди смеются над вашей историей, я никогда не буду сомневаться в ней. Так что возьмите свои деньги. Все, кроме одного нобеля, который я отдам Тому за лошадь.

Дикон взял ее руки в свои и поцеловал. Потом собрал монеты и положил в кошелек, болтавшийся на поясе. Он больше не протестовал.

– Когда я смогу вернуть долг, я знаю, где вас найти. Но поскольку я считаю себя вашим должником – и в последнюю очередь из-за денег – я хочу, чтобы и у вас была возможность связаться со мной. Я оставлю вам адрес мистера Пастона на Вуд стрит. Посмотрите, я вырежу его ножом на стене, здесь, за этим старым фонарем. Стану ли я учиться в Лондоне или нет, он всегда будет знать, где меня найти. Мне кажется, ему известно, чей я сын. У вас есть кто-нибудь, кто смог бы передать вам мое письмо?

Танзи размышляла над ответом в то время, как Дикон орудовал ножом, вырезая на стене свой адрес.

– Есть такой Гаффорд, торговец, который раз в два-три месяца привозит из Лондона шелк и разные новые фасоны.

– Где он живет?

– На Чипсайд, возле постоялого двора «Голубой Кабан». Я помню, он говорил это моей мачехе. Просто совпадение, наверное. Это далеко от Вуд стрит?

– Совсем рядом.

Вопреки всем волнениям, связанным с болезнью отца и их плачевным положением, Танзи почувствовала себя счастливой при мысли о том, что этот новый друг, которого судьба послала ей при таких странных обстоятельствах, не намерен навсегда расстаться с ней.

– Вы не должны мне писать только из благодарности за помощь, – твердо сказала она, понимая, что имеет дело с порядочным человеком. – И еще, Дикон, у меня есть кое-что для вас, что, я уверена, будет дороже любых денег. Это одна из собственных книг короля, которая лежала на ночном столике возле его постели.

Дикон бросил нож в свою сумку и повернулся к Танзи. В его глазах был живой интерес и удивление.

– Книга? – переспросил он.

– В красивом кожаном переплете с металлической застежкой.

– Напечатанная или рукописная?

– Мне кажется, напечатанная. Единственное, что я смогла прочитать, – это имя, Уильям Какстон.

– С широкой красной полосой?

– Что это такое?

– Что-то вроде знака, показывающего, что книга напечатана в Вестминстерском аббатстве.

– Мне кажется, так и есть, Дикон. Простите, мне очень жаль, книга на латыни, а я и по-английски читаю с трудом.

– Я обязательно должен вас научить.

– Ничто не могло бы порадовать меня больше. Но как, если мы живем так далеко друг от друга?

Казалось, он совсем не слушает ее. Его обычно спокойное лицо выражало крайнее нетерпение и возбуждение, отчего стало очень привлекательным.

– У меня никогда не было собственных книг, если не считать простых школьных учебников.

– Теперь у вас будет собственная книга, – уверила она юношу. – Потому что там есть слова, которые может прочитать любой ребенок, – собственная подпись короля на титульном листе.

Трудно передать радость Дикона, но внезапно он помрачнел.

– Ценность этой книги удваивается благодаря подписи. Но поскольку она оставлена здесь, и за ней никто не придет, она принадлежит вашим родителям.

– Я не могу посоветоваться с отцом, потому что он болен А мачеха отдала ее мне, она не интересуется книгами.

– Не интересуется книгами?! – воскликнул Дикон. – Но почему? Ведь это, может быть, «Рыцарский орден», который Какстон посвятил самому королю Ричарду, или даже «Высказывания философов» графа Риверса. Будь у меня такая книга, я никогда не чувствовал бы одиночества.

– Откуда вы столько знаете о книгах? – спросила Танзи.

– Однажды мистер Пастон водил нас в Вестминстерское аббатство, и я видел, как печатают книги. Но не только поэтому. Дело в том, что Уильям Какстон – очень пожилой человек, и большую часть времени он проводит в Брюгге. И хотя он изменил все в книжном деле и имел коронованных покровителей, начинал он как простой подмастерье в Лондоне, как большинство из нас. Да, он начинал учеником торговца, обычного торговца. И когда его первый учитель умер, гильдия торговцев определила его для окончания учения к Джону Харроу, дедушке моего друга Питера. Поэтому, конечно, мы часто говорили в школе и о Какстоне, и о его работе.

– Я аккуратно заверну книгу в платок и положу в вашу сумку, – пообещала Танзи, и сердце ее сжалось от тоски.

Дикон, склонный к быстрой смене настроений, внезапно вернулся в тот мир, в котором оба они в тот момент находились. Он подошел совсем близко к Танзи и взял ее за руку.

– Если есть хоть что-нибудь, что я могу для вас сделать, хоть самая малость, только скажите, Танзи, и я все сделаю.

В его словах была глубокая искренность, но она приписала их только сиюминутной благодарности.

– Есть одна вещь, которую вы, наверное, могли бы сделать для меня. Здесь и сейчас. Если, конечно, у вас есть время, – ответила Танзи, пытаясь спрятать волнение за шутливым тоном. – Правда, я сказала Джоду, что вы как раз тот человек, который может нам помочь. Мы сняли вывеску, и она лежит здесь.

– Вы хотите обновить ее?

– Не совсем так. Мне кажется, что мачеха права. Нужно ее переделать, ведь сейчас другое время.

– Я все сделаю очень быстро. Я так рад, что вы попросили меня.

Он рассматривал вывеску, размышляя о чем-то.

– Почему бы не нарисовать голубого кабана? Ведь он со времени смерти великого герцога Йоркского не имел особого значения, у него не было ни сторонников, ни врагов. И потом, это, наверное, меньше огорчит вашего отца, чем совсем новая вывеска?

– О, Дикон, и вы можете нарисовать это?

– Конечно. С легкостью. Скажите, чтобы мне принесли доску, немного голубой краски и кисть… Почему вы смеетесь?

– Потому что я впервые слышу, как вы отдаете распоряжения. И у вас это получается совсем, как у отца!

– Правда?

Казалось, эти слова очень заинтересовали его, открывая новые возможности. Однако, он быстро забыл об этом. Занятый конкретным делом, он, казалось, превратился совсем в другого человека. Он скинул камзол и начал закатывать рукава рубашки, одновременно расчищая на сеновале место для работы, где было бы достаточно светло. Когда Танзи сказала, что пришлет Джода с краской, но сама больше не вернется, ей показалось, что он попрощался слишком поспешно и небрежно. Но когда она уже начала спускаться по лестнице, он поймал ее за руку и заставил остановиться.

– Танзи, кто такой этот Том Худ? Она рассмеялась.

– Мне что, теперь всю жизнь придется рассказывать вам друг о друге?!

– Он спрашивал про меня?

– Конечно. Ведь это он нашел для вас лошадь.

– Разумеется. И я никогда этого не забуду. Но вы говорили, что он деловой человек и преуспевает. Ваши родители хотят, чтобы вы вышли за него замуж?

Танзи впервые предстояло прямо ответить на этот вопрос, и она заколебалась.

– Мне кажется, да, хотят, – ответила она, стараясь не смотреть Дикону в глаза.

– А вы любите его?

Она рассердилась и попыталась вырвать руку.

– Какое вам дело до этого? Мы знакомы с вами всего каких-нибудь три дня. Почему вы об этом спрашиваете?

– Может быть потому, что я расстаюсь с вами надолго. И пока я буду учиться, я должен знать.

Очень медленно, словно подчиняясь теплому свету, который излучали его карие глаза, Танзи пыталась ответить ему настолько правдиво, насколько сама разбиралась в своих чувствах.

– Я всегда любила его, с детства. Но я не уверена, что вы имеете в виду такую любовь. – Она почувствовала, что он вздохнул с облегчением и выпустил ее руку. – Но почему вы спрашиваете? Какое это имеет для вас значение?

– Потому что я навсегда сохраню в душе ваш образ.

– За три года столько всего может случиться. И не надо вам так думать, – ответила Танзи, всем сердцем надеясь, что он сдержит свое обещание.

Глава 9

Утром, когда Танзи пришла в сарай, Дикона на сеновале уже не было. О его коротком странном пребывании там напоминала только заново нарисованная вывеска, на которой был весьма искусно изображен голубой кабан с выразительной мордой. Не имея за душой ни гроша, он щедро расплатился с ней своим талантом и оставил то, что могло защитить всю ее семью от гнева и жестокости окружающих. И по мере того, как проходили недели, эта вывеска приобретала для Танзи вполне реальный смысл как подтверждение того, что и необыкновенная исповедь, и мимолетная дружба, так сильно изменившая всю ее жизнь, не приснились ей, а существовали в реальной жизни. Что бы ни говорили жители Лестера о новой вывеске, как бы ни потешались над ней, каждый раз при взгляде на голубого кабана сердце Танзи наполнялось нежностью и теплотой.

Поначалу, благодаря самым прозаическим причинам, вывеска не только не успокоила Танзи, но напротив, принесла ей дополнительные волнения, ибо она должна была как-то правдоподобно объяснить, каким образом ей удалось не просто починить, но и совсем переделать ее. Танзи просто повезло, что Роза Марш была осчастливлена появлением новой вывески и не приставала к Танзи с расспросами. Она вполне удовлетворилась неясными намеками на то, что это сделал один из постоянных посетителей, и легко связала это событие с разговорами Диггони о том, что Танзи встречалась на сеновале с каким-то своим возлюбленным.

Что же касается отца, то ему Танзи постаралась рассказать правду, но он не проявил никакого интереса к возвращению гостя, поскольку однажды уже выразил свое отношение к его необыкновенной истории.

– Он и без денег мог бы переночевать у нас, раз уж так случилось, что этот шарлатан ограбил его, – сказал он слабым голосом. – Но это была прекрасная мысль – расплатиться работой. Я уже много месяцев пытался обновить вывеску. Впрочем, я так много собирался сделать, кроме этого…

Роберт Марш лежал, погруженный в грустные мысли, и Танзи была очень рада, что он не обратил внимание на самое важное: вывеска была не обновлена, а переделана.

– Но одно дело я все-таки сделал, Танзи, доченька, – продолжил он, делая над собой усилие, – несколько месяцев назад, когда я был еще здоров, я встретился с адвокатом Лангстафом и написал завещание. И ты должна это знать. И дело, и дом, и все, что в нем находится, конечно, завещаны Розе. Если она снова выйдет замуж, половина доходов переходит к тебе. Я знаю, что у вас не слишком добрые отношения и что она не очень хорошая хозяйка. Именно поэтому я и прошу тебя оставаться здесь, как можно дольше, и делать для «Кабана» все, что в твоих силах. После ее смерти все перейдет к тебе.

– Но я не знаю, как вести дела. Конечно, Роза ленива, а я совсем не такая ловкая и умелая, как она, когда она захочет чего-нибудь добиться, – ответила Танзи, искренне сожалея о своей молодости и неопытности.

– Вот что значит не иметь сына! – вздохнул Роберт Марш. – Но ведь ты почти во всем мне помогала, поэтому знаешь дело лучше, чем многие другие. И потом – ты ведь выйдешь замуж.

– Может быть, мой муж не захочет быть хозяином постоялого двора?

– В таком случае вы сможете его продать. Через Лангстафа. Ради меня он будет соблюдать твои интересы. И чем бы ни стал заниматься твой муж, деньги никогда не будут лишними.

Танзи опустилась на колени перед кроватью и, плача, уткнулась в отцовское плечо.

– Почему я должна беспокоиться о замужестве и о деньгах? Ведь я не знаю, как стану жить без тебя, – проговорила она сквозь слезы.

– А вот твоя мачеха, та проживет прекрасно. – Некоторое время он лежал молча, потом с трудом заговорил снова. – Если тебе нужна будет помощь, любая помощь, обращайся к Уиллу Джордану. Ты можешь полагаться на него, как на меня. И на Тома… Вы всегда были очень дружны. Мне следовало позаботиться о твоей свадьбе, пока у меня еще были силы.

Сама не понимая, почему, несмотря на всю свою беззащитность, Танзи была благодарна отцу за то, что он не успел выдать ее замуж и что она остается свободной.

Хотя Роберт Марш прожил еще несколько недель, это был их последний спокойный разговор наедине. Он так никогда и не узнал, что после гибели последнего Плантагенета его постоялый двор сменил имя и стал называться «Голубым Кабаном» и что его любимая дочь испытывает более сильное чувство, чем простая дружеская симпатия, к внебрачному сыну короля Ричарда.

Его смерть стала для Лестера очень печальным событием. И когда стало известно содержание завещания, отношения между его женой и дочерью заметно осложнились. Понимая, что Танзи заинтересована в успехе их дела, Роза нагружала ее любой работой, она обращалась с девушкой, едва ли не как со служанкой. Будучи неплохо обеспеченной до конца своих дней, она приходила в ярость от одной только мысли о том, что ее привлекательность как хорошенькой и зажиточной вдовушки заметно страдает от того, что после ее смерти Танзи объявлена единственной наследницей.

Роза все реже пребывала в хорошем настроении и все чаще грубила Танзи и оскорбляла ее. Когда Хью Мольпас, заходивший иногда в «Голубой Кабан» под предлогом соседского участия, перестал отпускать по ее адресу сальные шутки, что вполне объяснялось ее новым положением вдовы, и стал неожиданно обращаться с Танзи, как со взрослой девушкой, ее ярости не было границ. Роза не считала нужным сдерживаться и при случае отомстила падчерице.

Это произошло, когда в гости к Розе пришла ее подруга Друсцилла Гэмбл, чтобы засвидетельствовать свою дружбу и заодно немного посплетничать. Они сидели в гостиной возле дверей, и Танзи, которая шинковала овощи возле открытого кухонного окна, невольно слышала весь их разговор.

– По крайней мере, я не доставила ему удовольствия вопросом о том, как идут дела в его «Короне», – говорила Роза.

– Нет нужды спрашивать. Каждый вечер все слышат, – ответила миссис Гэмбл, жена сапожника, которая имела несчастье жить по соседству с «Золотой Короной». – А что Мольпас сказал по поводу вашей новой вывески?

– Считает, что это лучшее, что мы могли сделать при нынешних обстоятельствах. И заметьте, он, как хитрый и ловкий делец, все допытывался, кто это додумался оставить кабана, но сделать его голубым. Я, конечно, отдала должное тому, кто это сделал. Сказала, что это придумала Танзи или какой-то художник, ее любовник, и хотя он не рассчитался с нами за ночлег, не стоит возражать против такой оплаты.

При этих словах Танзи выронила нож, и даже известная своей склонностью к злословию Друсцилла запротестовала:

– Что вы, Роза, как можно!

– Я решила, что это избавит Мольпаса от привычки бросать на нее многозначительные взгляды. Когда Хью Мольпас смотрит так пристально, он всегда обдумывает какую-нибудь опасную подлость. Он обращается с ней так, словно она уже стала хозяйка «Кабана»!

– И больше не обходится с вами так, словно хочет сделать любовницей «Короны»? – хихикнула Друсцилла, играя с кошкой. – Но серьезно, Роза, неужели вы верите, что наша недотрога Танзи действительно развлекалась на сеновале в ту ночь, когда в городе было полно солдат?

– Диггони сказал, что слышал голоса. И какой дурак потратит столько часов на эту вывеску просто так? – сказала Роза, и в ее словах было больше уверенности, чем вопроса. – Спросите у нее сами, если это вас так интересует.

– Не стану я спрашивать, она еще ребенок, – отказалась Друсцилла, несмотря на свою любовь вмешиваться в чужие дела. – И внезапно замолчала, словно пораженная какой-то неожиданной и важной догадкой. – Танзи,[10]10
  Tansy – пижма обыкновенная (анг.). Прим. переводчика.


[Закрыть] – медленно повторила она. – Откуда у нее такое странное имя?

– Похоже, у ее матери была куча всяких причуд. Существует какая-то темная история о том, как Роберт встретил ее в каком-то поместье, когда возвращался домой с войны.

– Ее, наверное, немного смущали разговоры, которые велись в таверне. – Друсцилла Гэмбл подавила приступ смеха.

– Наверное, они немного сдерживались, как и при ее доченьке.

– Мне никогда не нравилось, когда людей называют, как цветы, – призналась миссис Гэмбл, совершенно забыв, что разговаривает с настоящей цветущей Розой.

– Это не цветок. Это сорняк. Высокий, быстрорастущий, грубый сорняк с желтыми цветами. – В голосе мачехи Танзи без труда уловила язвительность и злобность, которые напугали ее. – И подумать только, как это имя подошло ей!

– Она действительно очень выросла. И парни заглядываются на нее совсем по-другому, – согласилась миссис Гэмбл вполне дружелюбно.

– Даже Мольпас. – Было совершенно очевидно, что именно это больше всего волновало Розу.

– Он заглядывается на все, что имеет две груди.

– И, конечно, Том Худ не теряется. Крутится тут постоянно.

Жена сапожника рассмеялась. Многие женщины были неравнодушны к молодому кузнецу.

– Из этого парня получится неплохой муж, если она не станет возражать против его развлечений на стороне. Ничего удивительного для человека, который делает стрелы! У него в кузнице перебывало девок не меньше, чем стрел.

– По крайней мере, он хоть делает дело. Я была уверена, что ее отец устроит их свадьбу. Будь я на ее месте, я бы его не упустила. Но девчонка ничего не соображает. У нее на уме только разные глупости, какие-то фантазии. Сдается мне, что она не умнее своей мамаши. Ну и выйдет в конце концов за такого же честного неудачника как я, польстившись на его внешность, и кончит свою жизнь хуже, чем начала.

Танзи отшвырнула нож, которым шинковала овощи, миска и доска полетели в разные стороны, и она, рванув дверь, влетела в гостиную.

– Говорите обо мне все, что угодно, и я не стану останавливать вас, – кричала она мачехе. – Но у вас нет никакого права говорить так о моей матери, которую все здесь любили еще до того, как вы появились, и о моем отце, потому что его все в Лестере уважали… жалели, когда он женился на вас!

– Ты, маленькая нахалка! Подслушивала?! – набросилась на нее Роза, которая от неожиданности не нашла других слов.

– Любой прохожий на улице мог без труда слышать все, что вы говорили, – презрительно ответила Танзи, не опускаясь до объяснения, где и чем она занималась.

– Подумать только, ну и темперамент у нас! Вот уж не подозревала, что ты такая, дитя мое! – воскликнула миссис Гэмбл полушутливо, полувосторженно.

– Видите, как она со мной разговаривает! Неблагодарная! Живет в моем доме, ест мой хлеб!

– Который сама зарабатывает, – отрезала Танзи.

Перед таким приступом ярости даже хозяйка «Голубого Кабана» сникла и расплакалась от жалости к себе. Из голубых, цвета барвинка, глаз закапали слезы.

– И ты все это говоришь мне, мне, которая до сих пор носит по нему траур! – сказала она, стараясь разжалобить Танзи, доброта которой была известна всем. Однако Танзи не могла и не хотела быть доброй с теми, кто оскорблял любимых ею людей.

– Потому что черный цвет идет вашим рыжим волосам, – холодно ответила она. – Гораздо больше, чем алый шелк покойного короля.

Впервые Роза увидела в Танзи человека, с которым следует считаться. Она поднялась с кресла и встала перед девушкой, загораживая собой выход из гостиной.

– Послушай, Танзи, – сказала она спокойным голосом. – Нам обеим сейчас нелегко. Умно поступил твой отец или нет, но он сделал так, что мы обе заинтересованы в процветании «Кабана». И хотя принято не любить мачеху, мы с тобой должны как-то ладить, чтобы зарабатывать деньги.

– Я не отказываюсь ни от какой работы.

– Я знаю. И ничего не имею против, если время от времени ты будешь развлекаться. Другие родители уже давно устроили бы тебе хорошую порку.

– Я не заслужила ее. Но после того, что вы говорили в таверне, все посетители уверены, что вы правы.

– И тем не менее не стали к тебе хуже относиться. Это было, скорее всего, правдой, потому что Розины слова только восстановили многих против нее самой, и в ту трудную осень Танзи не раз убеждалась в том, какие верные и преданные у нее друзья.

Отчасти потому, что была изменена вывеска, путешественники больше не боялись останавливаться у них, кроме того, приходили и многие старые клиенты Роберта Марша. Мистер Джордан бывал у них каждый вечер, и, казалось, с ним вместе появлялся и дух его друга, хозяина таверны, и Том Худ всегда старался развлечь, развеселить ее, хотя у него самого дела шли неважно. В надежде продать свои стрелы он ездил даже в Йорик, но, несмотря на то, что они были превосходно сделаны, там никто не заинтересовался ими.

– Удалось продать только несколько десятков гражданским людям для тренировок в стрельбе да и то самых дешевых, – рассказывал он, устроившись в «Кабане» возле гостеприимного, веселого очага и вытянув свои длинные ноги. – Теперь, когда в Лондоне признан и коронован новый король, Генрих Седьмой, всем кажется, что войны между династиями прекратятся и в Англии наступит мир.

– И будут процветать искусство, ремесла и судоходство, и простые люди вернутся к своим домам и заботам, – добавил учитель Джордан, глядя на Тома с улыбкой.

– Может быть, это и прекрасно для Англии, сэр, – заметил Том уныло, – но чертовски плохо для кузнеца, который делает стрелы!

– Бедный Том! Твой кошелек пуст, а рукава намокли, – сказала Танзи, теребя его мокрые от дождя волосы и подавая ему кружку с теплым питьем.

Он поймал ее руку и поцеловал.

– Самое большое огорчение заключается в том, что даже если снова начнется война, все будут покупать пушки, – сказал он, усаживая Танзи рядом с собой на скамью.

– Вы действительно так думаете? – спросил мистер Джордан.

– Боюсь, что я прав. Их очень трудно делать и неудобно передвигать, но именно они решили исход битвы при Босворте. Мне нужно открыть литейный цех. Я знаю, что в Сассексе нашли железную руду. Всегда нужно иметь наготове второе ремесло, – добавил он менее серьезно. – Да, кстати, тот человек, который нарисовал вывеску, он что, опытный художник?

– Думаю, что нет. Он слишком молод, – ответила Танзи, помедлив немного.

– Здорово. Он прекрасно справился с этой работой, – великодушно отметил Том.

– Если тебе нужно второе ремесло, ты всегда можешь предложить дамам набивать подушки опереньем, которое ты делаешь для своих стрел! – рассмеялась Танзи.

– И учить их укладывать на них свои прелестные головки! А что? Прекрасная идея! – Он поставил на стол пустую кружку, и, словно идея Танзи, напомнила ему о чем-то, сказал:

– Я вчера провел часок в «Золотой Короне».

– Я надеюсь, что вы не собираетесь всерьез изменить нам! – воскликнула Роза, подходя к ним после того, как ушел последний посетитель.

– Я уже говорил вам, что когда твое собственное дело идет плохо, иногда бывает очень полезно посмотреть на тех, кто преуспевает.

– Ну и что же вы там увидели? – спросила Роза.

– Много всего. Например, как, в духе времени, нарядили своего искусанного блохами дрессированного медведя свирепым уэльским драконом. Как надувают посетителей, которые слишком пьяны, чтобы это заметить. Иногда выводят из себя даже самого Мольпаса. Тискают соблазнительную Глэдис…

– Том! – прервала его монолог Танзи, спасаясь от его рук.