Текст книги "Не уходи"

– Он не поверит тебе. Я и Полю говорила, что майор нам не поверит. Но Поль полагает, что это не так.

– Разумеется, поверит, – усмехнулся граф. – Это же почти правда, так почему бы ему не поверить?

Лизетт вспомнила взгляд майора Мейера в тот момент, когда их разделяла кровать, накрытая шелковым покрывалом.

– Потому что этого человека невозможно обмануть. – Она отвернулась, ощутив холодок страха.

Изменив укоренившейся привычке, Лизетт переоделась к ужину, но в столовую не спустилась. Делать вид, что майор гость, а не безжалостный и наглый захватчик, было выше ее сил. Она без устали расхаживала по своей спальне, время от времени бросая взгляд в окно на темные воды Ла-Манша. Если бы только англичанам и американцам удалось пересечь пролив! Если бы только корабли и десантные баржи с солдатами преодолели эту узкую полоску воды, разделяющую Англию и Францию! Лизетт прижала пальцы к холодному оконному переплету. Англия до сих пор свободна. При мысли о свободе у Лизетт перехватило дыхание. Настанет день, когда и Франция обретет свободу.

Девушка отвернулась от окна, крепко сцепила ладони и подумала, поговорил ли уже отец с майором Мейером насчет служанки. Интересно, дал ли майор разрешение? А если дал, то позволит ли отцу самому подобрать служанку? Лизетт охватила тревога. Кем бы ни был майор Мейер, он отнюдь не дурак. Она даже представила себе, как Мейер легко соглашается на просьбу отца, а потом, когда отец уже мысленно празднует победу, майор добавляет своим холодным, путающим голосом, от которого мурашки бегут по спине, что он сам найдет подходящую женщину. И при этом майор понимает, что рушит всю схему, наносит графу поражение, и цинично наслаждается этим.

– Будь он проклят! – яростно прошептала Лизетт. Стрелки на небольших часах из золоченой бронзы с фарфором показывали четверть десятого. Наверняка майор уже покинул малую столовую, где они раньше только завтракали, а теперь обедали и ужинали. Ох, с каким же трудом, вероятно, перенесла его присутствие за ужином ее утонченная, хорошо воспитанная мать! Не в силах больше оставаться в неведении, Лизетт вышла из спальни и торопливо направилась к витой каменной лестнице, ведущей в холл.

Сквозь приоткрытую дверь малой столовой девушка увидела, что там никого нет. С облегчением вздохнув, Лизетт пересекла холл и вошла в большую гостиную. И тут она замерла от удивления. Комнату с высокими потолками освещал свет пламени камина и масляных ламп, как это нравилось графине. Отец стоял возле камина, зажав в одной руке трубку, а другую засунув в карман брюк. Девушка услышала, как он добродушно проговорил:

– Лизетт – лучшая лыжница в нашей семье. Мы часто проводили отпуск в Швейцарских Альпах, на курорте Гштад. – Граф замолчал и, заметив дочь, смутился.

Майор Мейер сидел в кожаном кресле с высокими подлокотниками, стоявшем слева от камина. Он держал бокал с коньяком, верхние пуговицы кителя были расстегнуты, его лицо, обычно суровое, выражало умиротворение.

На мгновение в гостиной воцарилась напряженная тишина, затем граф промолвил:

– Входи, дорогая. Я как раз рассказывал майору, какая ты превосходная лыжница.

С трудом овладев собой, Лизетт сделала несколько шагов вперед. Взять в замок нового человека можно было только с разрешения майора. От нового человека зависело очень многое. Ради этого стоило терпеть. Девушка опустилась в кресло, ничем не выдав своего смятения.

Взгляд Дитера, скользнув по Лизетт, вернулся к графу. Не увидев девушку за ужином, майор испытал облегчение, но вместе с тем был разочарован. Он, конечно, понял, почему она не пришла. Граф объяснил, что у дочери разболелась голова, но это не обмануло бы и мальчишку. Просто девушка не пожелала сидеть за одним столом с человеком, поработившим ее страну. Но Дитер не обижался на нее за это. На месте Лизетт он, вероятно, вел бы себя точно так же, а то и хуже.

Поначалу разговор за ужином не клеился. Граф старательно изображал радушного хозяина, принимающего желанного гостя, однако графиня не взялась играть подобную роль. Хорошее воспитание не позволяло ей проявить к майору невнимание, но ее ледяная вежливость покоробила бы любого человека, менее уверенного в себе, чем Дитер. Эта уверенность исходила не от власти, которой он был наделен, а от внутреннего осознания социального равенства с этой семьей.

Дитер принадлежал к старинному роду прусских аристократов, крупных землевладельцев. Первая мировая война в корне изменила их образ жизни. Родовое гнездо представляло собой обнесенный рвом замок в окрестностях Веймара, феодальный, величественный, но невыносимо холодный и грязный. В детстве Дитер проводил здесь лето, а его мать редко выезжала из своей роскошной квартиры на фешенебельной Унтер-ден-Линден. К девяти годам Дитер уже стал настоящим берлинцем.

По семейной традиции старший сын должен был получить военное образование, однако отец Дитера, считавший позором условия Версальского договора и напуганный инфляцией 1923 года, которая обесценила многие состояния, нарушил эту традицию. Вместо того чтобы послать Дитера в военную академию, он отправил его в самую дорогую и престижную в Европе школу «Ле Рози» в Швейцарии, где учились тогда даже особы королевской крови, например родственник Виттельсбахов [3]3
  Династия Виттельсбахов правила в Баварии с 1180 по 1918 г., ее представители были германскими королями и императорами Священной Римской империи.


[Закрыть] по женской линии. Однако в «Ле Рози» не ощущалось социального неравенства.

Хотя по политическим соображениям Дитер уже не использовал аристократическую приставку «фон» перед своей фамилией, граф сразу понял, что этот человек принадлежит к высшему обществу, и это принесло ему некоторое облегчение. В отличие от других нацистов майор держался скромно, и Анри де Вальми подумал, что в другое время и в другом месте охотно общался бы с Дитером Мейером. А узнав, что майор разделяет его страсть к поло и прежде играл на самых престижных площадках Германии, граф и вовсе забыл, что перед ним враг. Только заметив удивленный и недовольный взгляд дочери, он заставил себя вернуться к реальному положению дел.

– До войны майор Мейер регулярно бывал в Гштаде, – смущенно сообщил граф не проронившей ни слова Лизетт. – Он обычно останавливался в «Стейнгербергере».

Лизетт вздрогнула. Со «Стейнгербергером», самым роскошным отелем в Гштаде, у нее было связано много детских воспоминаний. Поэтому, узнав, что майор Мейер тоже останавливался там, девушка огорчилась. По умоляющему взгляду отца Лизетт догадалась, что ему нужна помощь. Видимо, майор еще не дал ему разрешения взять в дом племянницу Мари.

Девушка посмотрела на Мейера.

– Как интересно, – сказала она, но голос ее прозвучал теплее, чем ей того хотелось.

Дитер решил не обращать внимания на Лизетт, поскольку она нарушала его душевный покой и манила к себе, сама того не подозревая. Сосновое полено затрещало в камине, пламя вспыхнуло, и комнату наполнил характерный запах хвои. Долг вежливости побуждал майора ответить девушке. Чуть пожав плечами, он взглянул на нее и уже собирался сказать какую-нибудь ничего не значащую фразу, но тут их глаза встретились. Внезапно Дитера охватило желание… такое неистовое, что у него перехватило дыхание.

Волосы Лизетт ниспадали на плечи длинной, гладкой волной, заколотые с одной стороны гребнем из слоновой кости. Глаза, опушенные густыми ресницами, напоминали озера, и майор почувствовал, что утопает в них, лишаясь рассудка и здравого смысла. Платье из алой шерсти открывало шею и облегало бедра девушки. Руки прекрасной формы с длинными пальцами, с ухоженными, но ненакрашенными ногтями лежали на коленях. Хотя в замке было холодно, Лизетт была в тонких чулках, обтягивающих стройные ноги. Дитер заметил, что днем она носила грубые шерстяные чулки, и у него как-то даже мелькнула мысль подарить ей шелковые. Однако майор знал, что она с презрением отвергла бы их, как, впрочем, и любой его подарок.

– Владельцы отеля – друзья нашей семьи, – пояснил Дитер. Он так старался держать себя в руках, что голос его прозвучал резковато.

Лизетт показалось, что комната поплыла у нее перед глазами. Она прекрасно знала владельцев отеля. Эти люди вовсе не симпатизировали нацистам. Но девушку поразило не то, что у нее и майора Мейера есть общие знакомые. Она вдруг осознала, что в присутствии майора испытывает какое-то странное чувство.

Лизетт знала, что такое ненависть, но даже самая острая ненависть никогда не вызывала у нее физической слабости. Она ненавидела немцев, вторгшихся в ее страну, угнавших две трети жителей Сент-Мари-де-Пон на принудительные работы и в довершение ко всему поселившихся в Вальми. Но с этой холодной ненавистью Лизетт все же справлялась, умея управлять собой. Однако когда майор Мейер, стройный и гибкий, как пантера, смотрел на нее своими строгими серыми глазами, Лизетт теряла контроль над собой.

Девушка попыталась снова заговорить, но слова застряли в горле. Отца и мать она видела словно в тумане, ее взгляд был прикован к майору Мейеру. Его белокурые волосы поблескивали золотом в отсветах пламени камина. Лизетт заметила, что у майора волевое лицо, широкие плечи и крупные руки прекрасной формы. От него исходило ощущение властности и уверенности в себе. И туг Лизетт осознала, что с ней происходит. Прозрение было настолько мучительным, что она вздрогнула. Лизетт поняла, что питает к майору вовсе не ненависть, а физическое влечение.

– Лизетт, ты нездорова? – Встревоженный граф шагнул к дочери.

Бледная как мел девушка поднялась с кресла.

– Нет… прошу… простить меня. – Лизетт отстранила предложенную отцом руку. Сейчас она знала только одно: надо немедленно покинуть комнату и убежать от майора Мейера. Открывшаяся девушке правда была такой чудовищной, что она не могла примириться с ней.

Глава 3

Дитер с трудом подавил в себе желание броситься вслед за Лизетт. Его сильное, мускулистое тело напряглось. Пальцы стиснули бокал с коньяком.

Графиня, склонившаяся над вышиванием, заметила внезапный уход дочери, выронила пяльцы и устремила встревоженный взгляд на мужа.

Граф нахмурился:

– Боюсь, головная боль у Лизетт так и не прошла. Прошу извинить ее за внезапный уход, господин майор.

Дитер молча кивнул. Язык не повиновался ему, и майору казалось, будто он коснулся оголенного электрического провода. Он еще сильнее стиснул ножку бокала.

– У меня в комнате есть аспирин, – наконец вымолвил Дитер, напуганный силой захлестнувшего его желания.

– Благодарю вас, майор, – графиня поднялась с кресла, – у меня тоже есть лекарства. Простите, но я должна найти аспирин и отнести Лизетт.

– Да-да, конечно, – холодно отозвался Дитер, крайне недовольный собой. Прежде он всегда гордился тем, что умеет контролировать свои эмоции. Теперь же негодовал на себя за то, что хоть и временно, но утратил эту способность.

– Поскольку вы учились в «Ле Рози», неудивительно, что свободно владеете французским, – заметил граф, пытаясь вернуть беседе прежнюю непринужденность.

– Французский я знаю так же хорошо, как немецкий, – ответил Дитер и внезапно почувствовал, что устал. Стремление графа угодить ему раздражало майора.

Граф тоже ощущал неловкость. Взаимопонимание, установившееся было между ним и майором, внезапно исчезло. Если ему не удастся теперь справиться со своей задачей, то виновата в этом Лизетт, а не он. Граф откашлялся.

– Видите ли, господин майор, у моей жены довольно слабое здоровье. До войны в замке был большой штат слуг, но сейчас настали трудные времена. Лизетт очень помогает матери, но все же жена крайне устает. Племянница Мари готова взять на себя основную часть забот по кухне… если вы позволите, разумеется.

– Племянница Мари живет в деревне? – осведомился Дитер, стараясь не выдать беспокойства.

– Нет, она из Кана… хорошая девушка… надежная.

Майор внимательно посмотрел на графа:

– А документы у нее в порядке?

– Конечно, – поспешно ответил граф. Слишком поспешно.

Майор ощутил разочарование, поняв, что Анри де Вальми лжет. Граф делал это совсем неумело. Допив коньяк, Дитер поставил бокал на столик.

– Передайте ей, чтобы приступала к работе немедленно, – равнодушно проговорил он.

Граф едва сдержал вздох облегчения. Получилось! Девушка поселится в замке. Первый этап своей миссии он выполнил.

– Площадка для поло в Довиле была до войны лучшей в Европе. – Граф решил побеседовать о том, что было интересно и майору. – Я тоже играл в поло, пока не повредил кисть. Такие неприятности случаются с игроками часто, но после травмы я уже не восстановил форму.

В голосе Анри де Вальми прозвучало искреннее огорчение. Глаза Дитера потемнели. Черт бы побрал этого графа! Ему, Дитеру, нельзя проявлять к хозяину замка ни малейшего сочувствия. Ведь они враги. Победитель и побежденный. К тому же несколько секунд назад этот человек солгал ему, и причина этой лжи слишком очевидна. А теперь он пытается разжалобить его.

Дитер посмотрел на часы и поднялся.

– Уже одиннадцать, а мне еще нужно поработать. Спокойной ночи, граф де Вальми.

Майор стремительно вышел из гостиной, жалея о том, что принял приглашение поужинать. Сначала Дитера смутила Лизетт де Вальми, повергнув его в полную растерянность. Потом ложь Анри де Вальми укрепила в майоре сомнения и подозрения насчет Лизетт. Дитеру хотелось, чтобы все участники Сопротивления на побережье были арестованы и допрошены. Ему необходима любая информация, которая поможет разгадать планы противника. Однако Дитеру было бы невыносимо видеть, как Лизетт и ее отца повезут под охраной в штаб-квартиру гестапо в Кане. Никогда еще, даже воюя на Восточном фронте, он так не мечтал о том, чтобы война поскорее закончилась.

Дитер мрачно разглядывал разложенную на столе крупномасштабную карту департамента Кальвадос. В восточной его части находился тот самый курорт Довиль, где Анри де Вальми играл в поло. Господи, как было бы прекрасно, если бы там до сих пор играли в поло… не было мин, уродующих пляжи, дотов, ощетинившихся стволами к набережной! Дитер с тоской подумал, что ему уже никогда не играть там в поло… а Лизетт де Вальми, в большой летней шляпе и красивом шелковом платье, облегающем стройную фигуру, никогда не будет радостными криками подбадривать его с трибуны. Майор сдавленно выругался. Он должен создать надежную оборону, обеспечивающую долговременную оккупацию Довиля. А поло – совсем из другого мира, в который ему вряд ли суждено вернуться.

* * *

Лизетт бросилась в свою комнату. Презрение и ненависть к себе душили ее. Задыхаясь от рыданий, она захлопнула за собой дверь спальни, прислонилась к ней спиной, медленно сползла на пол и обхватила себя руками, стараясь унять дрожь.

Да, Лизетт желала майора, мечтала прикоснуться к его крепкому, стройному телу, погладить белокурые волосы, услышать приятный низкий голос, произносящий ее имя. Девушка закрыла лицо ладонями. Господи, да она сошла с ума! Если бы ей удалось овладеть собой и побыть в гостиной еще немного, это безумие наверняка прошло бы. Она поняла бы, как отвратительна одна мысль о том, чтобы допустить близость с этим немцем.

Постепенно дрожь, сотрясавшая Лизетт, улеглась, дыхание успокоилось. Прислонившись головой к дверному косяку, она даже подумала, что вот-вот рассмеется над своей глупостью. Однако ей не было весело. Ужасная правда продолжала терзать Лизетт. Невероятная, неприемлемая, невыносимая.

Она не помнила, сколько просидела на полу. Когда мать постучала в дверь и спросила, не нужен ли ей аспирин, Лизетт ответила «нет», но дверь не открыла. Графиня удалилась.

Лизетт еще ни разу не влюблялась, но все же понимала, что терзающее ее чувство не любовь. Как же это произошло с ней? Ведь она обменялась с майором не более чем десятком слов да и то злобных и язвительных.

Лизетт подтянула колени к груди. Наверное, это то, что в Библии называется греховной похотью. Девушка вздрогнула. Она много слышала всего, много читала и все же была не готова к этому. Казалось, ее тело и разум разделились. Логика и здравый смысл убеждали Лизетт в том, что она никогда не позволит прикоснуться к себе человеку, захватившему ее страну и занявшему ее дом. Но стоило девушке закрыть глаза и подумать о майоре, как ее бросало в жар от желания вдохнуть мужской запах, увидеть, как темнеют от страсти суровые серые глаза.

Наконец Лизетт поднялась на ноги. Эта постыдная тайна известна ей одной. Никто больше не знает об этом и никогда не узнает. И она будет жить и вести себя так, словно не ведает о правде. Майор – враг и останется врагом. А к своей физической слабости нужно относиться как к болезни, то есть бороться с ней и стараться излечиться от нее. Лизетт разделась и легла в постель. Глядя во тьму, она с болью осознала, что в ней появилось что-то новое, прежде неизвестное и чуждое. Лишь когда забрезжил рассвет, она забылась тревожным сном.

* * *

– Племянница Мари готовит необыкновенно вкусный омлет, – заметил граф за завтраком два дня спустя и внимательно посмотрел на дочь. Последнее время она выглядела болезненно бледной. – Лизетт, ты не хочешь попробовать омлет?

Девушка кивнула. Она прихлебывала цикорий, будто не замечая, что на ее тарелке лежит теплый рогалик.

Графа тревожили ее вид и поведение.

– Как ты себя чувствуешь, Лизетт? Все еще болит голова?

– Нет, папа. Прошу тебя, не волнуйся.

– Но ты очень плохо ешь, Лизетт, а это только ухудшает самочувствие. Может, тебе хочется чего-то другого?

Поняв, что отец взволнован, она через силу улыбнулась.

– Я бы выпила натурального кофе вместо этого жуткого цикория.

Граф печально усмехнулся:

– Боюсь, это не под силу даже Элизе.

– Значит, ее зовут Элиза? Я еще не видела новую служанку. Какая она?

«Молодая, – хотел ответить граф. – Слишком молодая для той задачи, которую возложили на нее». Появление Элизы в доме наполнило его сомнениями и страхом.

– Хорошенькая, – сказал граф и отодвинул свою тарелку. У него тоже пропал аппетит.

Отец и дочь сидели молча. Им хотелось поговорить о новой служанке, однако они опасались, как бы их не подслушали.

– Пожалуй, прокачусь на велосипеде в деревню, – тихо промолвила Лизетт. – В лесу зацвели нарциссы, очень красивые.

Их взгляды встретились. Тайный смысл слов Лизетт заключался в том, что она надеялась встретиться с Полем Жильесом и сообщить ему о благополучном прибытии Элизы, не вызвавшей ничьих подозрений.

– Поезжай, – отозвался граф, удрученный собственным бессилием. – Форсайтия тоже рано расцвела в этом году. Наверное, и я прогуляюсь. Яркие краски всегда поднимают настроение.

* * *

Липы вдоль подъездной дорожки уже начали распускаться. Плотные зеленые почки проклюнулись, и сразу запахло весной. Выйдя во двор, Лизетт с облегчением вздохнула. К тому же теперь ей не грозила встреча с майором.

Проезжая по гравийной дорожке, девушка спугнула белку, и та стремительно отскочила в сторону. Стоял конец февраля, но ветер, уже теплый, освежающе ласкал лицо и трепал волосы. На бледных щеках Лизетт заиграл румянец. В конце дорожки она свернула налево, к деревне, и поехала через лес.

Лизетт уже завидела деревню, когда сзади раздался шум нагонявшего ее «хорха». Девушка прижалась к обочине, но огромный автомобиль все же слегка задел велосипед бампером. Лизетт вылетела из седла, велосипед опрокинулся, и руль больно ударил ее по бедру.

Тормоза взвизгнули, и машина остановилась. Кто-то подбежал к девушке, о чем-то спросил ее, но Лизетт не разобрала слов, подумала только, что голос человека знаком ей. В ушах у нее звенело, а перед глазами все плыло.

– Боже мой, вы в порядке? – снова прозвучал встревоженный голос. Майор Мейер обнял Лизетт за плечи. Глаза его выражали искреннюю тревогу.

– Да… я… – Она попыталась отстраниться, но это ей не удалось. Силы покинули Лизетт, по ноге текло что-то теплое и липкое.

– Господи, да вы же чуть не погибли! – Майор повернул голову и велел испуганному шоферу открыть заднюю дверцу. Затем, на обращая внимания на протесты Лизетт, майор поднял ее на руки и понес к машине. Кровь, стекавшая по ноге девушки, запачкала его безупречно чистую форму.

– Нет… прошу вас… я могу идти сама. – Голова Лизетт кружилась от пережитого страха и от неистового желания высвободиться из объятий майора.

– Не говорите глупости, – бросил Мейер, укладывая девушку на заднее сиденье. – Вы и шага не сможете сделать.

Лизетт заметила смертельно бледное лицо шофера, и ей стало жаль его. Должно быть, он считает, что его немедленно разжалуют.

– Прошу вас… – слабым голосом повторила Лизетт. Ее кровь запачкала роскошное сиденье, форму майора и его ладони. Мейер устроился рядом с девушкой.

– Вы сможете сесть с моей помощью? – спросил он. – Я хочу снять с вас пальто и посмотреть, серьезна ли рана.

Лизетт не успела возразить. Руки майора вновь легли на плечи девушки, он приподнял ее и притянул к себе. Голова Лизетт опустилась ему на грудь. Она слышала, как бьется его сердце, вдыхала легкий лимонный запах одеколона и с ужасом осознавала, что мучивший ее кошмар капитуляции перед майором вот-вот воплотится в реальность.

– Не надо… – Лизетт задохнулась. – Отпустите меня, со мной все в порядке, это просто царапина.

– Перестаньте капризничать как ребенок, – отрезал Мейер и, не обращая внимания на слабое сопротивление Лизетт, с трогательной заботливостью снял с нее пальто.

– Вам помочь, господин майор? – спросил шофер.

– Дай мне аптечку!

Шофер, пораженный странной реакцией майора, даже не подумал об аптечке. Он выскочил из машины и подбежал к багажнику, думая о том, почему майор так суетится. Конечно, шофер узнал дочку хозяев замка, однако из-за того, что девчонка упала с велосипеда, незачем так нервничать.

– Пожалуйста, отпустите меня. – Лизетт вновь попыталась отстранить майора. Голос ее звучал уже увереннее, она постепенно приходила в себя.

– Не отпущу, пока не осмотрю рану, но вам придется снять чулки.

– Нет! – На этот раз Лизетт воспротивилась столь яростно, что майор пришел в замешательство. Сейчас девушка не выказывала к нему своего обычного холодного презрения. Широко раскрыв глаза, она вжалась спиной в спинку кожаного сиденья, и Дитер решил, что Лизетт испытывает к нему непреодолимое отвращение. Он впервые столкнулся с этим, ибо женщины, как правило, питали к нему совсем иные чувства. Более всего Мейера задело то, что он заметил это именно в тот момент, когда позволил эмоциям выплеснуться наружу. Прелестная француженка явно отвергала Дитера, и это оскорбило его.

– Черт побери, делайте то, что вам говорят! – бросил он, взяв у шофера аптечку. Открыв крышку, Мейер с удовлетворением отметил, что там достаточно индивидуальных пакетов.

Лизетт, возмущенная повелительным тоном майора, хотела послать его ко всем чертям, однако слова застряли у нее в горле. Она закрыла глаза, стараясь успокоиться. Майор между тем стянул свои перчатки и отдал их шоферу. «Он не посмеет дотронуться до меня, – подумала Лизетт, – я ему этого никогда не прощу».

– Вы не смеете… я не позволю… – хрипло пробормотала она, но майор опустился возле нее на колени и осторожно закатал юбку до самых бедер. Нижнее белье Лизетт разительно отличалось от грубых шерстяных чулок и простой твидовой юбки. Трусики ее были явно парижскими. Дитер судорожно вздохнул. Маленькая полоска светло-бежевого атласа с тонкими кружевными оборками едва прикрывала мягкий бугорок волос на лобке. Несколько курчавых завитков выбились из-под трусиков и были в нескольких дюймах от пальцев Дитера. Его охватило желание, жгучее и невыносимое.

– Может, отвезем ее в замок, господин майор? – предложил шофер, желая загладить свою вину.

Дитер мысленно выругался. То, что шофер напомнил о себе, отрезвило майора. Изнасиловав раненую французскую девушку, он вряд ли впоследствии вспоминал бы об этом с гордостью.

– Хорошо, – процедил Дитер сквозь зубы. – Но сначала нужно остановить кровь.

Он начал спускать один чулок, и, как только его пальцы коснулись голой кожи на внутренней поверхности бедра, по телу Лизетт пробежала дрожь, а с ее губ сорвался стон.

– Я не сделаю вам больно, обещаю, – пробормотал Дитер, едва сдерживая страсть.

Глаза девушки наполнились слезами стыда. Она дрожала, но вовсе не от боли. Однако Лизетт скорее умерла бы, чем позволила бы майору понять, что боль здесь, ни при чем.

Дитер осторожно спустил чулок до колена. Не защищенная резиновым наконечником рукоятка руля старого велосипеда серьезно и глубоко поранила бедро. Майор приложил к ране стерильный тампон и ловко забинтовал бедро.

Лизетт лежала не шевелясь, отвернув голову и крепко сцепив пальцы. Скоро все будет кончено. И она забудет о том, как встревоженный майор опекал ее. Лизетт сама выведает все его планы, не поручая это Элизе. Так она отомстит ему за то, что он посягал на ее тело и чувства.

Перевязав рану, Дитер спустил испачканный кровью шерстяной чулок ниже колена. Собравшись с силами, Лизетт открыла глаза и приподнялась на локте. На колене была еще одна рана, а на голени – несколько длинных царапин.

– Колено я сама забинтую, – заявила девушка.

Дитер посмотрел на нее, слегка приподняв бровь.

– Не сомневаюсь, но у меня это получится лучше. Мои руки не дрожат, – заметил он, – а ваши дрожат.

Щеки Лизетт вспыхнули от стыда и унижения.

– Это потому, что я упала…

Дитер помешкал, прежде чем приложить тампон к ране на колене Лизетт. То, что девушка испугалась, было очевидно, однако она слишком настойчиво подчеркивала это. Дитер просунул руку ей под колено и потянулся за бинтом. И тут он снова услышал сдавленный стон, который в прошлый раз приписал боли.

Дитер посмотрел в глаза Лизетт. Зрачки ее, все еще расширенные, на фоне мертвенно-бледного лица казались очень темными. Майора охватило необычайное возбуждение, когда он понял, что Лизетт задрожала не от боли, а от его прикосновения. Примерно так же чувствовал себя и сам Дитер, когда впервые смотрел на Лизетт, отделенную от него просторной постелью под шелковым покрывалом.

Лизетт заметила, что взгляд майора изменился. Он, конечно, обо всем догадался, и теперь его взгляд светился нежностью.

– Не прикасайтесь ко мне! – с отчаянием выкрикнула Лизетт. – Прошу вас, не прикасайтесь!

Губы Дитера тронула улыбка. Он не собирался уступать девушке, поскольку с самого начала заподозрил, что под маской ее равнодушия таится огонь. Сейчас этот огонь обжигал майора. Быстро, но очень осторожно Дитер забинтовал ей колено. Он понимал, что, как бы сильно Лизетт ни желала его, ей будет трудно преодолеть психологический барьер и отдаться ему. Однако она должна сделать это по доброй воле. Для него, Дитера Мейера, неприемлемы ни жестокость, ни грубое насилие, к которым прибегают многие из его соотечественников.

– Не бойтесь. – Дитер взял руки Лизетт в свои ладони.

«Вот мой кошмар и стал реальностью», – подумала девушка. Она видела светлые волосы на запястьях майора, сильные красивые пальцы.

– Нет… – прошептала она, когда Дитер поднес ее ладони к губам. – Пожалуйста, не надо…

Настойчивые теплые губы майора коснулись ее кожи. Лизетт вздрогнула и закрыла глаза. Ей захотелось снова ощутить его ладони на своих обнаженных бедрах, на груди… отдаться ему целиком и бесповоротно. Дитер осторожно взял девушку за подбородок и повернул ее голову к себе.

– Посмотри на меня, – глухо попросил он. Ресницы Лизетт затрепетали, она открыла глаза, и Дитер привлек ее к себе.

Она снова услышала биение его сердца, вдохнула свежий, резкий запах одеколона. Ее охватило желание вцепиться ногтями в его спину, ощутить на губах вкус его кожи и отдаться ему прямо здесь, на заднем сиденье машины.

– Дай мне твои губы, – попросил Дитер.

Момент капитуляции наступил, и Лизетт показалось, что время остановилось. Удары его сердца громко отдавались в ее ушах. Она вскинула голову и плюнула майору в лицо.

– Никогда! – Глаза Лизетт засверкали. – Я никогда не выполню ни одного вашего желания, майор Мейер!

Он судорожно вздохнул, стиснул зубы и потупил взгляд. А затем заявил с пугающей уверенностью:

– Выполнишь, Лизетт, и мы оба знаем это.

У девушки пересохло во рту. Еще одно его слово, одно прикосновение руки, и ее победа, добытая с таким трудом, обернется поражением. Лизетт отпрянула от майора. Ее пронзила острая боль, и темная кровь начала просачиваться сквозь повязку на бедре.

– В замок, быстро! – крикнул Дитер шоферу и, не обращая внимания на протесты Лизетт, прижал к ране кусок бинта.

Шофер, удивленно наблюдавший за ними, поспешно завел двигатель и развернул машину. Ничего себе ситуация: майор Мейер и восемнадцатилетняя дочь графа. Он не поверил бы, если бы не видел всего собственными глазами. Интересно, знает ли еще кто-нибудь об этом? Да вроде бы никаких слухов не было. Шофер резко надавил на педаль газа. Неудивительно, что майор так разозлился, когда машина сбила эту девчонку.

У Лизетт все плыло перед глазами, она смутно различала лицо майора, но уже не могла отодвинуться от него. Голова девушки упиралась в плечо майора, а его руки крепко обнимали ее.

– Быстрее! – крикнул Дитер, испуганный кровотечением. Он сорвал с шеи шарф и воспользовался им как жгутом. Глаза его потемнели от страха, и Лизетт поняла, что это страх за нее. И в этот момент, уже на грани обморока, Лизетт забыла о форме майора, о войне. Он стал ее защитником, и она прильнула к нему, успокоенная мыслью о том, что майор позаботится о ней…

– Все будет хорошо, дорогая, – заверил девушку Дитер, когда машина остановилась перед дубовыми дверями с медными заклепками. – Поверь мне.

В голосе майора прозвучало такое глубокое чувство, что шофер бросил на него изумленный взгляд. Майор, известный своей безжалостностью к врагу, участвовал в боях за Киев и Севастополь, где заслужил одну из высших наград за доблесть. Шофер долго служил у майора, но не помнил, чтобы тот терялся или проявлял слабость. А сейчас побелел как мел из-за пары царапин у девчонки.

Однако, оставив свои мысли при себе, шофер выскочил из машины, распахнул заднюю дверцу и вытянулся по стойке «смирно», когда из «хорха» выбрался майор с девушкой на руках.

К ним уже спешила Мари. Глаза ее вылезли из орбит, когда она увидела задранную юбку Лизетт, кровь на повязке и голову, лежащую на груди майора Мейера.

– Привези доктора! – приказал Дитер шоферу, поднимаясь по каменным ступенькам крыльца. – Возьми с собой двух солдат и немедленно доставь его сюда!

– Боже мой, что случилось?! – воскликнул Анри де Валь-ми, появившийся из сада.

– Лизетт упала с велосипеда, – объяснил Дитер не останавливаясь. – У нее сильное кровотечение, нужна чистая простыня или скатерть.

Взглянув на майора, граф не задал больше ни одного вопроса и вместе с Мари поспешил к комоду, в котором хранилось постельное белье.

Дитер не понес Лизетт в ее комнату, поскольку точно не знал, какую из спален в восточном крыле замка она занимает. Кроме того, он считал вполне естественным отнести девушку на свою кровать.