Текст книги "Дневник стюардессы"

Гавана. 6 лет спустя

13 часов 50 минут в пути. Спасибо Аэробусу 330, в котором есть развлечения для пассажиров. Как раньше ходили на ИЛ-96, – ума не приложу? Одуреешь. Мы хоть работаем, время идет, а бедные пассахеросы (это мы их так называем между собой по-испански)? Конечно, пытаются пить (и пьют), конечно, пытаемся контролировать, но русский человек, если захочет выпить, найдет способ сделать это. Весь рейс ходим по лезвию ножа. В любой момент критическая масса может сорваться в смертельную лавину. Сколько было случаев, что самолет садился где-то посреди маршрута, для высадки или принятия мер. Не понимают. Не понимают, что на такой высоте рюмка – за две, и срыв неизбежен.

У одних еще до взлета замечаю стаканы и целый лимон (интересно, без ножа они его кусать будут по очереди или занюхивать?!).

«А мы, – говорят, – потихоньку будем пить». «Ну уж нет, – отвечаю, – мы не будем играть в эти игры, ставки слишком высоки… для вас». Не доходит. Объясняю подробно, сколько в долларах стоит незапланированная посадка в промежуточном аэропорту. Вроде (видно, еще трезвые) их впечатляет. Для большей убедительности перевожу цифру в рубли. Но сколько их, таких, еще в самолете? Где-то человек 100 из 200. Как уследить за всеми?

Ладно, полетели. С Богом.

Вот группа молодых парней, моего возраста. Сидят, громко смеются, провоцируют, включают на весь салон музыку. Мы прекрасно понимаем, судя по их состоянию, по количеству запрошенной колы, что они пьют втихаря, но поймать не можем. Смотрим в оба, они опасны. Человек, когда пьет в компании, очень смелеет, а их четверо, и каждый думает, что его много! Бросают мусор прямо на пол перед собой! Где же ваше воспитание? Так и хочется спросить: дома тоже на пол бросаете? Бедные ваши мамы и жены… Я еле сдерживаюсь и понимаю, что меня к ним уже нельзя пускать, я для них – зажигательная смесь, а им, скучно – аж жуть, и страсть как хочется зажигать.

Я профессионал, я не пойду к ним, раз во мне уже кипят эмоции, я прошу ребят. Хотя три замечания я им успела сделать, достаточно громко, чтобы слышали другие пассажиры, и не писали потом, что экипаж не реагировал. Мы все видим.

Вроде, все допили. Спят. Передышка. Потом будет тяжелое похмелье, и «пить», «пить»!

Есть время посмотреть в иллюминатор. Летим над Америкой, над самым побережьем. Красиво, огни большого города. Справа от нас гроза, молнии сверкают каждые 3—5 секунд, очень близко, озаряя светом все небо. Даже немного страшно, потом узнаем, что видели в океане зарождение урагана Айрин… Но вот виднеется вдалеке наш остров. Буэнос ночес, Куба! Долетели.

В отель заехали ночью. Темно и жутковато. Селят по – одному в бунгало. Первый раз хотелось бы жить с кем-то. Всюду что-то шуршит, копошится. Боюсь «встретить» кукарачу. Номер большой, состоит из гостиной и спальни, убранство так себе, но есть хотя бы кондей и телек. Тоскливо и хочется домой. Засыпая, оставляю свет на веранде. Утром обхожу свои владения. Ни одноГО (или ни одНОЙ?) кукарачи не обнаружено. Интересно, кукарача – это он или она? При свете солнца как —то уютнее и спокойнее. Идея отеля отличная. Множество двухэтажных коттеджей (слово «бунгало» им не идет), в колониальном стиле, каждый со своей верандой, выходящей к бассейну. А бассейн в свою очередь сделан в виде канала, и тянется вдоль всех домиков. Пальмы, цветы, много зелени и тени. Пожалуй, мне уже начинает нравиться…

Я бы не стала про него писать, если бы не его грусть. Как скальпель… Я только налила себе ароматного кофе в ресторане за завтраком, и несла за свой столик, как вдруг заиграла тихая музыка. Я даже не поняла сначала, откуда она идет, и в замешательстве, ну прямо, как Пьер Ришар в комедии, наступила случайно в какую-то искусственную насыпь, служащую элементом декора.

Посреди ресторана стоял старик с аккордеоном, никем не замеченный, пока он не заиграл. Живая музыка за завтраком? Такое вижу впервые.

Он стоял лицом к морю и ему одному играл тихо свои грустные песни. Конечно, там было и «Беса ме мучо» и еще что-то такое же пронзительное. Казалось, он никого не замечает и только море, плещущееся в его глазах, было его единственным слушателем. Он чуть шевелил губами, как бы подпевая своей мелодии, ей-Богу, так захотелось поплакать. Захотелось отнести ему свою чашку кофе и вот так запросто заговорить с ним по-испански (ну почему не выучила?!). Расспросить про его грусть. Уверена, его рассказа хватило бы не на одну книгу. И очень стало обидно за него, что он стоит здесь и плачет свою бессловесную музыку, а все проходят мимо, гремят тарелками, вилками, разговаривают и жуют свои круассаны.

И еще обиднее за себя. Что так и не научилась говорить по-испански, а даже если бы и умела, не подошла бы и все равно не узнала причину его неизбывной тоски. Обидно, что, сколько ни училась музыке, не способна так печально и пронзительно играть, не способна в ком-то рождать такие эмоции… Все-мимо…

К кофе я так и не притронулась. Вот такая она, Куба, музыкой как хирург, вскрыла старые раны.

Назад

Обратно лететь совсем тяжко. Битком самолет; поспать перед рейсом не удалось, а впереди – целая ночь. Все какие-то нервные, голодные, еще (вот блин!) что-то с видеосистемой, все время глючит мониторы. Одна девушка, ей монитор «перезагружали» раз пять, ноет и ноет: «Я выбрала, вашу авиакомпанию только из – за видеосистемы на борту, – раздраженно скулит она, – что я, зря платила, сделайте же что-нибудь!?». Так и хочется ответить: «Что сделать? Остановить самолет? Посадить его в океане и вызвать техника?!» ну почему люди не понимают, что это АВИАЦИЯ!

«Мой ребенок не ест рыбу! Принесите мясо!». Рядом сидит «ребенок», ему на вид – пора в армию. Я видела, как они заходили, мама, сын, бабушка. Они уже были взвинченные: спорили сесть им у окна или нет? Обе женщины пытались понукать своим «ребенком», а он, понятное дело, всячески этому сопротивлялся. Он выиграл, напряжение осталось. Но потом я упустила их из виду и естественно, конфликт состоялся (напряжение —то надо сбросить), им не хватило мяса при раздаче рациона.

Как назло, мяса не оказалось нигде: ни в бизнес-классе, ни у экипажа. Принесли что было, а было что-то вегетарианское. «Вы оставили моего ребенка голодным!». Дальше визг и ультразвук, они, наконец, сплотились, даже «ребенок» удачно хамил и огрызался уже теперь на нас. Мы с напарницей старались сгладить углы как могли. Но когда она нас спросила: «Вы где работаете?», мы даже растерялись. Девочка смотрит удивленно на меня, мол, ты тоже это слышала? и говорит терпеливо: «Мы работаем в этой компании».

«Нет, я спрашиваю – где? В каком отделе?». Ну, тут все ясно, маразм крепчал. Наш «отдел» – самолеты, если кому не ясно. «Вы не будете здесь больше работать, прямо завтра!».

Если бы вы знали, как часто мы слышим эти слова, – одновременно подумали мы.

«И что у вас за духи, я не хочу, чтобы вы меня обслуживали!», – говорит она моей напарнице. Удаляемся.

На кухне делимся впечатлениями. Не надо быть психологом, чтобы понять – просто их семье явно не хватает твердой мужской руки. Бедолага либо от них ушел давным-давно, либо они своими воплями и истериками его довели до мира иного, где ему стало полегче. Самый прикол в том, что своим воспитанием они губят в корне мужика и в своем «ребенке», видно, что он их обеих просто не выносит, в глазах его – «ДОСТАЛИ!». Бог им судья. А мы проглотили обиду и работаем дальше.

У девочки через час полета на другом конце самолета спросили, как называются ее классные духи, и есть ли такие в продаже на борту.

Девушка с зелеными глазами

Раньше я старалась не особо общаться с пассажирами, не очень деликатные вопросы типа: «А сколько вы получаете?», «Ой, бедные! Вы сейчас СРАЗУ обратно полетите (рейс в ту же Гавану, 12 часов)», или «Дайте мне плед, а то тут из двери дует!» (при полной герметизации самолета), ну и всякое такое. Короче, если вы видели стюардессу, что сквозь зубы отвечала на эти вопросы, а потом резко куда-нибудь исчезала, или утыкалась носом в газету, давая понять – я занята, уйди, то это была, скорее всего, я.

А тут меня как переключило, я поняла, если быть более терпеливой, то можно у людей узнать кучу интересной и полезной информации, и мне стало интересно – куда и зачем они летят, какая у них жизнь, в общем, я стала общаться, и люди потянулись ко мне.

Летя с Кубы, разговорилась с девушкой или женщиной, уж не знаю. Она просто пришла на заднюю кухню и попросила воды. И что-то в ней было такое, что впервые помогло мне поинтересоваться – куда она, кто она? У нее были очень красивые зеленые глаза. Она по профессии гид и всю жизнь жила в странах Карибского бассейна, но однажды, сойдя с самолета на Кубинскую землю, влюбилась в нее и теперь живет там. У нее я узнала, что же так манит туда туристов, что там есть интересного, как живется на Кубе.

Живется трудно. Бедность, безработица. Интернет только в отелях и лишь для иностранцев (по паспорту), шесть долларов в час и скорость – жуть!

А что хорошего? – Потрясающе мягкий климат. Интересный менталитет. Ну и как она сказала, просто трудно передать словами. Она полюбила там танцевать (охотно верю, там разве что мертвый не запляшет). Встретила любимого мужчину, пожалуй, с этого и надо было начинать, на этом можно было и остановиться. Планирует остаться там навсегда. Она вынуждена по делам лететь в Москву и с ужасом думает о пробках, холоде и о толпах серых людей.

А какие там люди? Люди, как и везде – разные, есть подонки, а есть и прекрасные душой. Среди русских, живущих на Кубе, а их там немало – в основном конкуренция в плане работы, поэтому русские друг от друга отворачиваются, сторонятся. И есть еще много нюансов. Но я для себя поняла – на Кубе я бы жить не смогла, не очень – то это свободный остров в моем понимании…

Опять хочу в Париж

Был недавно со мной случай такой. Еду в медцентр через Белорусский вокзал. Вижу рекламу – «новый поезд Москва-Ницца». Загорелась, замечталась: вот было бы классно на поезде до Ниццы, там взять машину и по всей Франции до города, как говорится, до Парижу. Перефразируя классика: «Париж! Как много в этом слове для сердца русского слилось!». Погулять по нему и на самолет! Вот так сразу (я едва успела дойти до метро) мое воображение нарисовало яркую картину.

Вечером я залезла в интернет почитать об этом чудесном поезде, про гостиницы в Ницце, про аренду машин. Рассказала мужу про свою идею, поделилась с отцом, тоже всю жизнь мечтавшем о Париже, они с удовольствием подключились к мечтаниям. Всклокоченная всем этим, кое – как уснула, назавтра надо было в рейс, в Питер.

Утром еще до будильника звонок на мобильный. Диспетчерская.

– Мариночка, – пропел сладкий голос, он всегда сладкий, когда ему от меня что-то нужно – вы сегодня не летите в Питер, туда пойдет другой борт, а вас переставили (шуршание, пауза) на вечерний Париж.

Аплодисменты, занавес.

Мысль материальна – буду осторожна.

Про юмор на борту

Без него в нашей профессии, да и в любой, наверное, никак нельзя, а то с ума сойдешь.

Моя любимая байка:

Салон бизнес класса. Респектабельный мужчина в костюме вызывает стюардессу. К нему подходит такой прожженный жизнью проводник, смотрит на него сверху вниз, мол, ну, чего тебе надобно, старче?

– Вы знаете, – начинает господин, – со мной вот тут такой казус случился, – немного смущенно говорит он, – я свои очки уронил в эээ… унитаз.

Нашего бортпроводника смутить невозможно, его ответ был прост:

– А какого же хрена ты там разглядывал?!

Человек и пароход

Летим, уж не помню, в какую-то Германию, то ли в Дюссельдорф, то ли в Гамбург, я с немецким языком, сижу в хвосте и читаю информацию по—русски и по—немецки. Есть там такие слова: «Желаем Вам приятного полета на борту нашего аэробуса, который назван в честь такого – то» перед рейсом всегда узнаешь имя самолета и вставляешь его в эту фразу.

Вот я сосредоточенно читаю:

«Желаем вам приятного полета на борту нашего аэробуса, который назван в честь великого путешественника Ивана Федоровича Крузенштерна»…

– Иван Федорович Крузенштерн. Человек и пароход! – голосом Печкина из Простоквашино завершает громкий бас в салоне.

По-немецки читать эту фразу уже не было смысла, потому как хохот в салоне стоял такой, что я саму себя не слышала. Да, любит наш народ советские мультики. Теперь, когда вижу самолет с этим именем на борту, сразу вспоминаю тот случай и улыбаюсь.

Быль-байка

Наша стюардесса летит в отпуск на самолете другой российской авиакомпании. Рядом с ней происходит следующий диалог, который потом, благодаря ей, передается из уст в уста.

Пассажир просит у стюардессы (работающей):

– Принесите плед.

Потом:

– Дайте подушку.

Еще через 15 минут:

– А можно соку?

Стюардесса начинает выходить из себя и на лице ее рисуются недобрые мысли.

– А что у вас лицо такое недовольное? – пассажир явно нарывается.

Девушка нагибается и медленно, с выражением отвечает:

– Мужчина, что вам надо от меня? Если хотите, чтобы вас в жопу целовали, летайте с «Аэрофлотом»!

На Берлин!

Когда сидишь дома, например, неделю, то еще не успеваешь соскучиться по работе. И так не хочется выходить, так трудно, что организм даже заболевает и кашляет и чихает, и заливает платки соплями. И зарекалась ведь не летать с насморком, потому что знаю – это адски больно, уши рвет на снижении, приходится держать обеими руками голову, чтобы не взорвалась от боли. Все знаю, проходила, зарекалась, но все равно иду. Потому что потом ничего не получу в зарплату, и мне припомнят больничные дни, что потом придется ехать, закрывать больничный лист у отрядного врача. Когда хочется взять больничный лист, я вспоминаю и представляю все это. И иду на работу.

Но не только тело не хочет работать, машина тоже объявляет мне бойкот – молчит, не дышит. Бегу, матерясь, на электричку. И что ж! это даже бодрит – благо тепло и солнце, и время позволяет. В таком способе есть свои положительные моменты, утешаю я себя: можно почитать журнал и пробок не боишься, опять же если… тепло и солнце, и время позволяет.

По дороге с электрички на автобус встречаю нашего летчика, я не знаю его или не помню, но мы оба в форме и весело приветствуем друг друга. Это в аэропорту, где нас много, мы можем не поздороваться, пройти мимо, по крайней мере, я могу. Но здесь, на пустой дороге, – не вежливо. И самое главное, мне становится еще веселее от мысли, что не одна я тащусь на работу пешком, вон летчик, небось, получает достаточно, чтобы ехать на такси, ан нет, своим ходом шагает! И бодро ускоряю темп.

Вот в автобусе напротив меня нервничают двое пожилых людей. Боятся, что проедут аэропорт, что опоздают на самолет. Я успокаиваю их, спрашиваю, во сколько вылет, объясняю, что они все успеют, что аэропорт уже близок. И не потому, что я стюардесса, и мне положено по должностной инструкции поддерживать имидж компании, а просто представила моих бабушек и дедушек на их месте, в этом большом городе, и мне захотелось хоть как – то им помочь. Нет, я не всегда такая добрая, просто настроение хорошее.

В аэропорту случайно встречаю знакомого водителя Васю, с которым работал муж, собственно через мужа он меня и помнит, а я, спасибо моей «антипамяти» на лица, прошла бы мимо, не узнав. Но он еще издалека машет мне рукой, приходится подойти. И подходя к нему, я почти физически ощущаю, что я снова на своем месте, что мне нравится вариться во всей авиационной этой каше, что я тут уже своя, я понимаю, ЧТО здесь происходит. Меня здесь узнаЮт, во мне нуждаются! Ура! Рев самолетов, запах керосина, здравствуй, работа! Как хорошо, что не взяла больничный… Привет, Вася!

Лететь в Берлин. Крайний раз летала туда 9-го мая. Тогда на доске, где все бригадиры пишут номер рейса и комнату, где будет разбор, была жирная надпись: НА БЕРЛИН! – комната №1. И

Сегодня организм не прощает пренебрежительного отношения к себе и фыркает, закладывая уши, мол, посмотрим, как ты бодро будешь работать «без ушей». В итоге работаю плохо, ничего не слышу, в ушах стреляет, пытаюсь скрыть боль. Пока не вскрикиваю случайно. Девочка, что со мной работает, видя мои страдания, тут же открывает бутылку водки и дает мне ватку:

– Вставь в уши, и сиди на кухне.

Спиртовые беруши немного помогли.

А на посадке я чуть не взвыла и в сотый раз поклялась взять завтра больничный и не летать больше с насморком. Мне казалось, что голова моя – шарик, который надувают, и глаза лезут из орбит, и сейчас где-то в районе ушей я лопну двумя дырками. Взорвусь и сдуюсь. Любовь к работе сменяет жалость к себе…

Слава Богу, садимся. Рейс окончен, меня больше не надувают. Осталось добраться до дома, вот блин! – своим ходом!

И тут я вижу людей, ожидающих служебный автобус, и меня осеняет. Когда не было машины, я ведь тоже ездила на служебном автобусе, а сейчас как раз его время. Я прошу водителя взять меня один лишь разочек без проездного, меня – стюардессу без ног и ушей, у которой отказала машина. Я делаю такое жалостливое лицо, как у кота в Шрэке (Ну возьмите меня!) и он идет – таки ради меня против инструкции! И опять, глядя в окно, уже второй раз за день меня посещает мысль – как хорошо, что я теку вместе с этой рекой, и что она держит меня и несет, куда ей одной известно. Неси, неси, мы с тобой одной крови – ты и я. Только бы не болеть.

Про хоккей и авиацию

Я все же напишу об этом. Страшнее будет не написать и остаться с этими мыслями наедине. А если я их передам бумаге – они утратят свою власть надо мной.

Вернулись из Вены. Сели. После крайнего пассажира как обычно налетела группа захвата из уборщиков, техников, бытовиков. И кто – то из них говорит:

– Слышали, самолет упал?

Мы, конечно, летали, не слышали. Первый и самый важный вопрос – наши?! В смысле, чья авиакомпания?

– ЯК – 42, под Ярославлем. Целая хоккейная команда. 2 человека чудом выжили…

…Такие вести нам, причастным к авиации, тяжелы для восприятия, умолкаем.

А в моей памяти всплывает картина. По иронии судьбы, это тоже был рейс в Вену, где-то полгода назад, весной еще, кажется.

Аэробус 320, полный самолет болельщиков хоккея. «Наши» вчера обыграли кого-то там, и завтра у них матч за второе или, уж не знаю, первое место. Болельщики на матч добираются через Вену в Братиславу, так им, почему – то проще.

Им, но не нам. Еще до взлета начинается:

Летчики:

– А дайте нам «Советский спорт!» «Наши» вчера их так сделали!

– Да, пожалуйста.

Перонный персонал, «всяк входящий» в самолет до пассажиров:

– А остался «Советский спорт»?

Еще пока остался, раздаем.

И все обсуждают только одну эту тему. Кто – кого, когда и где, в смысле хоккея.

Пассажиры на входе:

– Ну, найдите нам «Спорт», ну хоть один на всех!!!

Находим три газеты, они «расходятся» по салону.

Взлетаем весело, скандируя «за наших». Нам, проводникам, УЖЕ не весело. Я отвечаю за «березку», проще говоря, – за магазин и за все спиртное в нем. Настроение у всех повышается, у нас падает, работать все труднее. Не успеваю разносить виски. Все верят в победу. Все мысли – о хоккее. У нас мысль одна – долететь скорее и без потерь.

Через полтора часа полета я понимаю, что продавать спиртное больше категорически нельзя. И начинается кокетство и мольбы: да разве мы пьяные, да мы тихонько, да одну на всех, (мы за ценой не постоим!) и т. д.

Смотрю на них и не понимаю. В большинстве своем люди – прилично одетые, с виду, не бедные, в возрасте, так отчего же мне кажется, что лечу я не в респектабельную Вену, а в чартерную Анталию, причем, в самый разгар сезона? Не люблю, когда культура исчезает на глазах, пусть и во благо Родины.

И вот дисциплина стремится к нулю и минибар, кстати, – тоже, меня все время дергают – неси еще. А у меня обратная задача, если я вижу, что пассажиру хватит, больше не продаю. Но их много и они все давят, и им всем хватит! Этим противоречием потихоньку выводят меня из себя.

Я уже вроде в шутку, а для себя всерьез, роняю фразу:

– Учтите, если вы меня разозлите, сглажу весь ваш хоккей на фиг!

И вдруг в салоне воцаряется такая тишина, что слышно чуть ли не разговор летчиков в кабине. Не знаю, как я позволила себе это, просто была на грани терпения… И лишь один мужчина рядом со мной говорит:

– Девушка, вы не шутите так.

– А я и не шучу. Просто не надо меня злить. Мне мама говорила, что женщин в нашей семье злить нельзя…, – и натужно смеюсь. Больше у меня ничего не заказывали.

И мы все – таки нормально долетели, обратно пассажиры летели спокойные, обычные, как всегда бывает из Вены.

На следующий день наши проиграли, я, каюсь, даже злорадствовала и говорила: вот, не надо было меня злить!

А сейчас я сижу и думаю: прежде чем что-то сказать вслух – замолчи и подумай: а ТАК ли НАДО это произносить, и что ты при этом чувствуешь? Даже иногда завидую своему отцу – он у меня заикается, хотя мы, близкие, этого уже не замечаем. А вот я думаю, заикается человек и сила его слова, если оно вдруг не доброе, рассеивается. Вся нужная энергия устремлена на то, чтобы правильно выговорить слово. В итоге человек рассеял плохую энергию, чист сам и никого не облил грязью кармической. Когда я в детстве раза два слышала, как мой сдержанный отец ругается, НЕ ЗАИКАЯСЬ, у меня мороз шел по коже.

В общем, это я все к тому, что в авиации нет случайностей. Даже простая чья-то, но очень недобрая мысль может привести к катастрофе. Лучшее тому подтверждение в литературе – «Аэропорт» Хэйли, одно цепляется за другое. Где тонко – там и рвется. Тупо говоря: так называемый «человеческий фактор» не там, где ошибся пилот, а там, где стюардесса ошиблась и принесла ему вместо зеленого чая с одним сахаром, черный чай с лимоном и без сахара.

Черный с лимоном он еще смог пережить, а вот «без сахара» – нет. А стюардессу просто кто-то обдал грязью, пока она шла в синтетическом платье с чемоданом с платной автостоянки в аэропорт, потому что начальство бесплатную стоянку, ну ту, что пустует в аэропорту, никак не может поделить, и места там для избранных. Цепочку можно продолжать и дальше.

Иногда даже думаю, ведь мы – как волнорез, разбиваем море негативной энергии пассажиров, все их недовольство, жалобы и скулеж, все отрицательное, что они набрали по пути к нам: в пробках, в билетных кассах, на стойке регистрации. Мы делаем все, чтобы их негатив не дошел до кабины пилотов, – там столько чувствительных приборов, МАЛО ЛИ ЧТО…

Мы, так сказать, последний рубеж. Мы делаем ВСЕ, если, конечно, остались силы.

Но весело на душе, когда весь рейс ты, в мыле, вытираешь пыль с ботинок вот этого сердитого господина из бизнес-класса. Потом пересаживаешь полсамолета так, чтобы все желающие сидели вместе, и чтобы им не дуло, или дуло туда, куда надо (например, четко в левую бровь). И под конец, как Василиса Прекрасная, нет, вру, Премудрая, превращаешь рыбу в мясо. Вуаля!

А пилот после рейса выходит из кабины и говорит тебе, зевая и потягиваясь, (тебе, вытирающей пот с уставшего лица):

– Ну, что, неплохо слетали вроде? А вы что за чай мне принесли? Я же четко сказал – зеленый и один сахар! И добавляет уже по – доброму,

– Да ладно, из ваших рук – хоть яду выпью! – и, довольный своей шутке, исчезает в керосиновой дымке аэродрома.

Слава Богу, думаешь ты, что яду не было, и что негатив сегодня не пробил линию обороны и не дошел до приборов, долетели. Фуф.