Текст книги "Цветочек"

Младшую дочь Веры Федоровны и Егора Константиновича звали Альфией. Причем Коноваловы были русскими от головы до пят, просто в деревне, где когда-то родилась Вера Федоровна, жила татарка по имени Альфия и отчеству Мансуровна. Маленькая Вера запомнила ее на всю жизнь. Девочке казалось, что краше черноволосой и черноглазой молодой женщины никого на свете нет. А красивая, значит, счастливая. Это нехитрое утверждение отложилось у Верочки в подсознании.

Первых двух дочерей Егор Константинович басурманским именем называть не дал. А когда родилась третья девчонка, неожиданно сдался, и Вера Федоровна исполнила свою мечту.

Крошку нарекли Альфией… Егоровной.

Альфушенька стала для супругов светом в окошке. Если старших – Зойку и Наташку – родители гоняли, то младшенькой позволялось практически все. Любимица ведь!

Альфия Коновалова на свою тезку из далекой деревни похожа не была.

У девочки были русые жидкие волосы, острый маленький носик и плохое зрение – с самого раннего детства она носила очки. Вере Федоровне еще и поэтому было невыносимо жалко младшую дочку, которой безжалостные окулисты заставляли заклеивать то одно, то другое стекло сложенной слоями марлей.

Старшие дочери Коноваловых очков не носили и вообще вышли девицами ладными – кровь с молоком. Поэтому когда Зойка и Наташка подросли и по-женски округлились, родители старались держать руку на пульсе: с мальчишками стоять в подъезде не разрешалось, а за возвращение домой после девяти вечера можно было отхватить отцовского ремня.

Но даже несмотря на это, девушки сумели хлебнуть мужского внимания и осознать, что пользуются спросом. Старшая дочь Коноваловых Зоя была особенно хороша, даже по-своему красива. Русая от природы она красила волосы «Басмой», а губы красной помадой. Не заметить стройную и синеглазую Зойку было невозможно. Парни сворачивали головы, провожая ее взглядом, а то и свистом. Когда отец понял – дочь выросла, лупить ее пятую точку почем зря перестал. В какой-то момент махнул рукой, мол, что выросло, то выросло. А выросло расчетливое и жадное до хлеба и зрелищ существо.

Семья Коноваловых была зажиточной. Егор Константинович работал водителем и возил на представительской черной «Волге» большое партийное начальство. Частенько он доставлял в обком молодых и сочных дам на подозрительные вечерние собрания, а ближе к утру развозил хмельных посетительниц и раскрасневшихся членов партии по домам. Водитель прекрасно понимал, что за устав «изучали» в ночных кабинетах его начальники, и умело этим пользовался на следующий день.

Утром некий Григорий Кузьмич с трудом загружал свое полное тело в служебную машину, и Егор Константинович как бы невзначай заводил речь на нужную ему тему. Начальник, испытывающий муки похмельной совести, вникал в просьбу водителя и обещал помочь.

И помогал, разумеется. У Веры Федоровны появлялись крутые болоньевые плащи, зонты «Три слона», а у девчонок американские джинсы и югославская обувь. Пол и стены квартиры Коноваловых были устланы коврами, сервант ломился от хрусталя и китайского фарфора, а однажды под Новый год глава семьи принес домой детище вильнюсского радиотехнического завода – катушечный стереомагнитофон «Айдас-9М».

Одним словом, девочки Егора Константиновича ни в чем не нуждались, разве что в теплых взаимоотношениях. Но вся нежность и любовь супругов, как сказано выше, была посвящена Альфушеньке, а старшие дочери просто росли рядом – в модных шмотках и родительских придирках. Между собой старшие девчонки ладили, точнее не конфликтовали, а еще точнее, относились друг к другу с безразличием. Младшая сестра для обеих была как мебель, ее Зойка и Наташка в равной степени презирали, немного ревновали, хотя без особого фанатизма.

Аленький цветочек, как нежно называла дочку мама, посещала всевозможные кружки, играла на аккордеоне, приносила из школы пятерки и семимильными шагами приближалась к золотой медали.

–Марлен Дитрих из сельпо

По ночам Вера Федоровна, лежа в кровати, мечтала о дальнейшей судьбе своей кровиночки, которую видела замужем за иностранным дипломатом и живущую в трехэтажном особняке на берегу бирюзового моря. Мать грезила о той жизни, которой у самой не получилось.

Когда-то школьница Вера мечтала выйти замуж за Павла Кадочникова, популярного актера советского кино. Но в деревне, где жила девушка, артисты не встречались. В селе были только трактористы, машинисты и прочие представители рабочего класса. Местные парни на симпатичную Верочку заглядывались, но они были ей не нужны. Девушка жаждала переехать из опостылевшей деревни в город и стать там богатой и знаменитой, как Марлен Дитрих.

Фотокарточка зарубежной кинодивы в мехах и с сигаретой, которую Вера всеми правдами и неправдами выпросила у хромой почтальонши Надьки Кротовой, была прикреплена английской булавкой над ее кроватью. И каждый день немка вызывала советскую барышню на незримый бой: мол, а тебе слабо?

Верочка злилась, гневно топала ножкой, показывала сволочной Марлен язык и брела в местное сельпо, где работала продавцом.

Распорядок дня был известен. До тошноты. Трое или четверо покупателей за весь день, а в обеденный перерыв прибежит влюбленный в нее машинист Сашка, потопчется у прилавка, ничего не купит и испарится. Разнообразие случалось, когда привозили товар. Но это было редко.

Вера скучала и ждала перемен. Точнее, верила, имя обязывало. И когда на пороге магазина появился незнакомый фронтовик, замшелая рутина в девичьей душе дала трещину.

После войны Егор устроился работать водителем, специальность получил еще в 40-м. Сначала возил председателя колхоза, затем предложили место в районе. Жениться парень не спешил, девушки были, но ничего серьезного.

В тот особый для обоих день Егор привез своего начальника в гости к местному председателю, а сам зашел в торговую лавку купить папирос. Так и познакомились.

Молодой Коновалов похож на Кадочникова, конечно, не был, но тоже был хорош: большой, с русыми кудрями, синими глазами и кокетливой ямочкой на подбородке. В городе у фронтовика была отдельная комната, вдобавок он водил автомобиль, пускай и казенный, что делало его в Верочкиных глазах сказочно богатым принцем.

Продавщица Егору понравилась. Особенно ее милые веснушки. Спустя несколько дней он наведался в деревню снова, потом еще раз и еще…

Деревенские бабы Верке завидовали. После войны мужиков не хватало катастрофически, а тут заезжий и упакованный кавалер. Да и вернулся парень с войны с руками и ногами, хотя три раза горел в танке и был ранен, от чего на лодыжке у него остался большой шрам в виде распустившегося цветка.

Когда Егор предложил Верочке пожениться, она, не раздумывая, согласилась. Мать покачала головой и поинтересовалась: «Любишь ли?»

Но настаивать, чтобы дочь осталась в деревне и подумала еще годок-другой, не решилась. В доме было еще шесть ртов: пятеро детей и выжившая из ума бабушка. Верочкин отец пропал без вести на фронте.

Так Вера стала Коноваловой. Мужа она не любила, но была довольна, что любят ее. Егор Константинович увлекался фотографией и по ночам проявлял снимки с молодой женой в темнушке. Стены в комнате были увешаны Верочкиными портретами, и это ей очень нравилось. Ну чем не Марлен Дитрих!

Как-то раз Верочка одолжила у соседки пальто с песцовым воротником, достала где-то сигарету, сделала томный взгляд и попросила мужа запечатлеть ее в таком образе. Отомстила поганой немке!

Работать в городе Вера не захотела. Егор зарабатывал хорошо и старался исполнить любой каприз супруги. Женщина много гуляла, ходила в кино.

По вечерам они с мужем слушали грампластинки, обсуждали новости, вместе готовили ужин. Начали копить на телевизор, собирались поехать в Ялту. Новая жизнь в городе Верочке очень нравилась, но все изменилось, когда родилась Зойка.

Новорожденная орала дни и ночи напролет как потерпевшая. Только спустя несколько недель пожилая соседка объяснила молодой и вымотанной мамаше, что у девочки на спине так называемая «шерстка» – мелкие волоски, которые доставляют ей массу неприятностей. По совету женщины Вера начала смазывать спинку дочки подсолнечным маслом, и благодарная Зойка проспала 12 часов, не просыпаясь. Вера смотрела на конверт со спящей дочкой с сожалением. Этот ребенок забрал ее женское счастье. Прощай, телевизор. Ялта, до встречи!

Через два года родилась Наташка. Еще через четыре – Альфия. Только к рождению третьей дочери Вера Федоровна смогла справиться с обидами на жестокую судьбу и несбывшимися надеждами. Хотя и частично.

К тому времени Коноваловы получили отдельную «двушку» и вкупе с комнатой Егора Константиновича выгодно поменяли ее на трехкомнатную квартиру в центре.

Дом Коноваловых был полной чашей, но не было в нем любви. Той, что вдохновляет, наполняет, придает сил. Вера Федоровна своих девочек любила по-своему: старших на инстинктивном уровне, младшую – жертвенной, а потому нездоровой любовью.

Даже обнимать детей в семье было не принято. Когда малышки плакали, в основном их трепали по головам или легонько похлопывали по плечу: «Ну-ну…»

То, что в день каждому человеку нужны для выживания минимум два-три объятья, а детям еще больше, Вера Федоровна не знала. Или не хотела знать. Младшую дочь родители иногда баловали и к себе прижимали. Но делали это в основном за пятерки в дневнике или очередную грамоту, принесенную из музыкальной школы.

–Отличница и хулиган

Когда Зойка училась в старших классах, в нее влюбился красивый офицер с романтичным именем Владилен. Военный работал в колонии строгого режима, что, по мнению старшей дочери Коноваловых, придавало ему жуткого шарма. Владилен, или как его называла сама красотка – Вальдэмар, словно школьник, поджидал ее у подъезда, дарил гвоздички и разные побрякушки.

Зойка окончила школу и поступила в архитектурный техникум, благодаря отцовской протекции. Тюремный надзиратель по-прежнему ходил по пятам.

Девушка учиться не хотела и не планировала, поэтому, когда на горизонте появился Владилен-Вальдэмар, вцепилась в него мертвой хваткой. И когда молодые расписались, Зойка бросила учебу, заявив, что будет вести хозяйство и ждать мужа, сидя у окна. Как мама.

Наташка тоже поступила в техникум (разумеется, архитектурный, где у отца были связи) и была рада, когда старшая сестра освободила комнату, которую они занимали вдвоем. Свобода!

У Альфии же всегда был отдельный уголок. Вера Федоровна тоже спокойно вздохнула, когда Зойка выпорхнула из родительского гнезда. В глубине души мать считала ее шалавой, особенно раздражали дочкины красные губищи и длинные черные волосы. Как у татарки, на которую ни капли не была похожа Альфушка. Поэтому, когда Владилен повел Зойку под венец, перекрестилась.

Ну, теперь заживем.

Альфие оставалось учиться в школе еще год, но Вера Федоровна уже озадачилась выбором для нее престижного вуза. Возможно, иняз или лучше физико-математический?

Пока мать размышляла, младшая дочь изменилась и превратилась в интересную девушку. Она больше не ходила с заклеенными стеклами, отцовский начальник привез ей стильные очки из-за заграницы. И хотя Алька заметно уступала в женской привлекательности старшим сестрам, она была миленькой и женственной.

Все чаще Цветочек рассматривала свое тело, стоя перед зеркалом (пока мать не видела!), и гладила округлости, доводя себя до возбуждения. В эти минуты, как Альфушеньке казалось, разврата ей было очень стыдно, но и очень приятно.

Еще девушка украла у старшей сестры помаду и, когда никого не было дома, красила губы и надевала на голову черные колготки, представляя, что это волосы. Алька ненавидела свое непонятное имя, а также Зойку, красоте которой завидовала.

Да, Цветочка боготворили родители, но она, не задумываясь, отдала бы это взамен сестринской популярности среди мужчин. В Альфие росла и крепла женщина, но мама с папой замечать это отказывались, заставляя младшенькую все время проводить за ненавистными учебниками и игрой на аккордеоне.

Вера Федоровна постоянно твердила, что быть умной гораздо лучше, чем красивой. Красота однажды пройдет, а знания никуда не денутся.

«Вот пригласят тебя в гости, – говорила мама, – станет всем скучно, а ты, раз, растянешь меха и кааак заиграешь!»

Аленький злилась, но про себя – мать огорчать не хотела. Да и как объяснить взрослой и упертой женщине, что интересы у молодежи несколько иные, и с аккордеонами в гости никто не ходит. Если только дураки какие-нибудь.

В душе Альфушеньки зрела буря, и она ее как могла подавляла, но только пока на пути не возник Вадим Говоров, дворовый повеса и балагур.

Чем длинноволосый хулиган привлек умную и не по годам развитую Альфию, Вера Федоровна не смогла понять до конца своих дней.

Цветочек влюбилась. По уши, без памяти, до дрожи в коленях и других частях девичьего тела. Местный стиляга в пижонских брючках не давал ей покоя ни днем, ни ночью: расположился по-хамски в голове и исчезать не собирался. А когда парень однажды заговорил с ней на улице, у девушки земля ушла из-под ног. Неужели он ее заметил?!

Отличница и хулиган потянулись друг к другу как две противоположности, и между ними вспыхнуло чувство. О своем счастье влюбленная Алька рассказать никому не могла. Мама с папой считали ее святой. Сестрам было плевать на нее с большой колокольни. Подруг не было, ведь Вера Федоровна считала всех недостойными дружить с ее сокровищем. Ах, если бы только строгая мать могла увидеть дочкины видения, которые рисовал в девичьем воображении беспощадный пубертатный возраст. 15-летняя Альфушка очень боялась, что мама все узнает и ее убьет.

Подростковая любовь мешала не только делать уроки, но и вообще жить – сон ушел, забрав с собой и аппетит. Везде и всюду мерещился патлатый Вадька.

Вера Федоровна перемены в дочке заметила, но решила, что это от переутомления. А тем временем Цветочек начала родителям врать. Говорила, что нужно посетить дополнительные занятия, а сама неслась к Вадимке. Влюбленные встречаться во дворе не могли, 17-летний Говоров Алькиной матери боялся как огня. Подростки убегали в старый разрушенный дом на окраине, где частенько собиралась шумная компания местных бунтарей. Незнакомый мир песен под гитару, сигарет, красного вина и поцелуев Альфушку пугал до смерти, но и манил со страшной силой. Возвращаясь домой, она долго чистила зубы, активно что-то ела, дабы заглушить аромат вольной жизни, и садилась за уроки. Справлялась, хотя в глазах все плыло, а в ушах звенело.

Когда дочка занималась, мама старалась не отсвечивать, тихонько заглядывала в комнату, где усердная Алечка склонилась над учебниками, и со счастливой улыбкой прикрывала дверь. Гордость и ликование разливались бальзамом на сердце Веры Федоровны, а белозубый и богатый дипломат терпеливо поджидал на берегу моря, когда подрастет Аленький. Вадик Говоров учился из рук вон плохо, его даже в комсомол не приняли за аморальное поведение. У него были младший брат Олег и молчаливая мать, которая до ночи вкалывала на заводе в две смены, и на сыновей у нее не оставалось ни сил, ни времени. Альфушка же была комсомолкой-активисткой и вообще, где ни участвовала, занимала только первые места. Да и семья ее была обеспеченная и по внешним признакам – интеллигентная.

В школе влюбленные делали вид, что незнакомы, а по вечерам ели мороженое в вафельных стаканчиках и обнимались на руинах заброшенного дома. Когда наступили холода, целоваться на улице стало не комильфо. И Говоров пригласил Альфушку к себе. Олег тогда лежал в больнице, мать была на работе, а в гудящем, как реактивная ракета, холодильнике «ЗИЛ» оказалась початая бутылка кубанского «Хереса».

Вадька набулькал полстакана пахучей жидкости в граненый стакан и, хихикая, протянул Альфушке.

«Пей давай, а то заболеешь!»

Вино мгновенно ударило в голову, и Альку бросило в жар.

Говоров налил снова, на этот раз почти до самых краев, и выпил содержимое одним глотком. Потом развалился на стареньком диване и похлопал рядом с собой, приглашая подругу к себе. Она повиновалась, да и как могла ослушаться…

–Нет позору!

То, что Альфушка понесла, первой узнала Наташка. Точнее, увидела, как сестра обнимается с унитазом, и доложила об этом матери. Сделать выводы было нетрудно. Такого удара Вера Федоровна не ожидала. Этот день стал самым черным в ее жизни.

Альфушка сидела на кровати и смотрела в пустоту. Ее губы потрескались и покрылись белым налетом, взгляд остекленел, руки и ноги заледенели.

– Кто это сделал? – визжала, как бензопила «Дружба», мать.

– Кто посмел? – нависал над дочерью горой Аю-Даг грозный отец.

Цветочек молчала. То, что она беременная, Альфия поняла спустя месяц после вечера с «Хересом» в доме Говоровых. Девчонка не на шутку испугалась и вечером сообщила известие Вадьке. Парень побледнел, залепетал что-то про поездку на Север, а на другой день принес Альке три стеклянных бутылька, доверху набитых витаминными драже.

– Сестра Кольки-шприца сказала, если глотать по десять шариков шесть раз в день, он рассосется, – объяснил Вадька со знанием дела.

– Кто рассосется? – не поняла Алька, крутя в руках бутыльки.

– Ну он, – отвернул глаза в сторону будущий отец.

– Кто он? – разозлилась младшая Коновалова.

– Ну ребенок, – перешел на шепот кавалер.

– Дурак! – сказала Алька и пошла прочь. Но витаминки принимать начала, и не по шесть, а по семь раз в день. Только бы помогло! К тому времени, когда все открылось, два бутылька уже были пустыми, но ожидаемого эффекта не произошло.

В школе удачно начались каникулы, и Альфия находилась под домашним арестом. Каждый день ее допрашивали, пытаясь узнать имя преступника. Но Цветочек продолжала молчать. Тайну раскрыла паршивка Зойка. Она наведалась в гости к родителям, и Наташка, брызгая слюной, вывалила ей все прямо в коридоре.

Мать слегла, отец бродил по комнате, словно медведь в клетке, на всю квартиру невыносимо несло катастрофой и корвалолом. Услышав новости, Зойка громко расхохоталась.

– Ну Аленький! Ну насмешила! – заливалась старшая сестра.

Алька стиснула зубы и гневно сверкнула глазами в сторону гостьи.

Вальдэмарова жена стояла посреди комнаты – такая красивая и заграничная: в синем джинсовом костюме, с красными губами и черными локонами, разбросанными по плечам, как на фото в журнале.

Взрослая женщина и женщина-подросток смотрели друг на друга. Одна ненавидела другую: за украденную и недодаденную любовь.

– А я знаю, кто это сделал, – неожиданно сказала Зойка.

Алька перестала дышать. Голова затрещала, словно была арбузом на рынке, который проверяли на зрелость. Старшая сестра снисходительно посмотрела на младшую. Сейчас она станет ее палачом, о, как же была сладка и приятна эта месть. Егор Константинович остановился как вкопанный, Вера Федоровна приподнялась на локте, Наташка, еле сдерживая довольную улыбку, опустилась на стул. Сейчас… Сейчас…

В комнате стало тихо-тихо. И только часы в зале тикали, отсчитывая, сколько осталось жить Аленькому и ее тайне.

– Это Вадька Говоров, – с нескрываемым удовольствием открыла карты Зойка. – Они давно вместе по подворотням ошиваются.

Что произошло дальше, повергло Веру Федоровну в шок. Ее малышка, ее отличница и медалистка набросилась на Зойку, как дикий зверь, и вцепилась ей в волосы.

– Ты все врешь! – орала на весь дом Цветочек. – Ненавижу тебя! Сдохни, шлюха! Сволочь! Сука!

– Альфуша, – зарыдала в голос мама. – Что же ты говоришь, милая?

– Не хочу быть Альфушей! – повиснув на Зойкиных волосах, кричала Алька. – Хочу чтобы меня Леночкой назвали!

Зойка извивалась змеей, пытаясь скинуть Аленькую с себя, Егор Константинович старался отцепить младшую дочь от старшей, и спустя какое-то время это ему удалось. Цветочек билась в истерике, сжимая в кулаке черный клок Зойкиных волос. Отец сгреб дочь в охапку и утащил в ванную под холодный душ. Наташка хохотала, а Зойка с размазанной по щекам помадой нервно поправляла полы задравшегося в драке жакета, повторяя как заведенная одно только слово: «Дурдом!»

Вечером того же дня, когда Аленький спала, родители на кухне держали совет. Решили действовать незамедлительно, пока их позор не стал заметен.

Цветочка сослали в деревню, где жила давно овдовевшая одна из сестер Веры Федоровны – Ольга. Егор Константинович встретился с какими-то людьми, несколько раз приходил надзиратель Владилен и о чем-то жарко разговаривал с тестем, после чего старший Коновалов посетил семью Говоровых.

После того визита Вадька Говоров исчез. Испарился. Наташка слышала во дворе разные версии его исчезновения. Поговаривали, что парня забрали в армию, куда-то на Сахалин, или посадили в тюрьму, причем за убийство. Что произошло на самом деле, неизвестно до сих пор, был чубатый пижончик, да весь вышел.

–Тетя бо-бо

Аленький вернулась домой через год. Это был совсем другой человек, от миленькой девчонки в очках на вздернутом носике и школьной форме не осталось и следа. Некогда синие глаза Цветочка стали серыми. Она сильно похудела и все время молчала. Возможно, даже тронулась рассудком.

В деревне Альфушка закончила школу и навсегда лишилась своего ребенка. Мальчик родился в конце лета, и это все, что знала о нем несовершеннолетняя мать. Больше она никогда его не видела, а напоминала о малыше только набухшая грудь, оставляющая мокрые пятна на одежде.

Вера Федоровна забрала домой только Цветочка, ребенка оставили в районной больнице, где бабушка оформила необходимые бумаги для отказа от новорожденного. Ни один мускул не дрогнул на лице супруги Егора Константиновича, губы превратились в нитку, сердце билось ровно, голова оставалась ясной. Вера Федоровна не дала малышу даже имя и вообще избегала смотреть в его сторону.

– Вера, может, не надо… – попыталась было остановить сестра Ольга Федоровна.

– Все решено! – отрубила концы Коновалова.

Она старалась не думать о мальчике как о ребенке. Это была страшная ошибка. Преступление даже. Такой позор, как малолетняя мать-одиночка, Вере Федоровне был не нужен. Точнее, не нужен ее благополучной семье.

Аленький плакала, но ничего не могла изменить, из любимицы она превратилась в предательницу. Цветочек оказалась со своим горем-счастьем один на один, и даже Вадька Говоров от нее отвернулся. Алька отправляла любимому трогательные письма, но парень не ответил ни на одно девичье послание. Бросил, значит.

Когда Альфия вернулась, пошла работать на завод. Однажды она столкнулась там с матерью Вадима и, несмотря на все обиды, хотела расспросить женщину о сыне, мол, где он сейчас и как сложилась его судьба?

Седая и некрасивая Говорова остановилась и пристально посмотрела на Альку. В ее взгляде было столько ненависти и злобы, что девушка испугалась. Неожиданно женщина плюнула ей в лицо и, не сказав ни слова, ушла. Этот плевок ударил Цветочка, словно огненная плеть. Больше она к Говоровой не подходила.

А Зойка родила девчонку. Назвали Катюшкой или, как звали ее родители, – Котэ. Малышка была славная. Спокойная, любознательная и хорошенькая как с картинки. Когда Вера Федоровна впервые взяла внучку на руки, в ее черствой душе что-то хлопнуло и взорвалось, как новогодняя хлопушка. Волна теплой нежности окатила с головы до пят, и женщина едва не захлебнулась от ощущения абсолютного счастья. Котэ смотрела на бабушку глазками-бусинками и улыбалась беззубым ртом. Вера Федоровна плакала. Слезы капали на бархатные щечки младенца, которого хотелось держать возле сердца вечно и никогда не отпускать. Вся боль, которая жила в сердце последнее время, ушла в одно мгновенье, словно и не было ничего. Вера Федоровна испугалась, ведь такого истинного блаженства и нежности она никогда не испытывала. Даже с Аленьким было все иначе.

Так женщину догнала и настигла блуждающая где-то двадцать лет материнская любовь.

После рождения дочки Зойка загуляла. Хотя грешна этим она была и раньше, но тут неожиданно застукал муж. Вальдэмар нагрянул со службы домой, чего никогда не делал, и увидел следующую картину: распаренная Зойка сладко стонала в объятьях Вальдэмарова сослуживца Валентина Шамро на супружеском ложе, а рядом в кроватке, дергая ножками, весело гулила Котэ.

Разъяренный Владилен выкинул голозадого любовника на лестничную площадку, а жену ударил кулаком в глаз и потаскал за волосы. Зоя визжала, умоляла простить, а Катька перестала веселиться и заплакала.

Зойка тут же вырвалась из рук разъяренного мужа, схватила дочку на руки – ударить с ребенком не посмеет. Не посмел. Громко хлопнув дверью, Владилен ушел. После того случая супруги мирились и расставались несколько раз, пока Владилен не ушел окончательно с большим желтым чемоданом. Простить не смог.

Зойка пострадала недельку, а потом подала на развод и алименты. К ней теперь приходил Валька, но становиться новым мужем и отцом не хотел. Хотел Валька только одного, что без проблем и получал от безотказной Зойки. За это он помогал ей деньгами, приносил продукты и редкие игрушки для ребенка.

К тому моменту Катюшке исполнился год, и малышка все чаще стала оставаться в доме бабы и деда. Вера Федоровна менялась в лице, как только видела Котенка. Так она любила называть внучку.

У девочки были милые золотистые кудряшки и ясные голубые глазки. Коноваловы купили для внучки кроватку и поставили ее в своей спальне. Сначала Зойка приходила за дочкой, потом реже, а в какой-то момент вообще перестала ее забирать.

Альфия тоже жила с родителями. Они практически не общались, пуповина, связывающая их когда-то, сгнила и оборвалась. Алька по-прежнему работала на заводе, где людей сторонилась: выполняла норму и шла домой. Дома она жадно и все подряд читала, стопки книг росли рядом с кроватью не по дням, а по часам. Всю зарплату Алька тратила на покупку чтива и продукты. На последние у нее уходили копейки, Альфушка ела нечасто и мало. Только чтобы голова от голода не кружилась. С первой страницы новой книги несчастная женщина становилась главной героиней или героем и оставалась ими, пока не закончится чтение. Свое настоящее Алька принимать не хотела и отказывалась.

После возвращения домой они с матерью ни разу не поговорили об Алькином малыше. Вера Федоровна убедила себя, что этот инцидент ее не касается и скоро забудется, а Альфушка боялась услышать от матери, что больше никогда не увидит своего Алешку. Так она назвала сына, никому об этом не сказав.

Алешка снился ей часто: малыш уплывал в плетеной корзине вниз по реке, а Алька бежала по берегу и не могла до него дотянуться.

Утром она просыпалась в холодном поту и, когда шла умываться, видела, как в зале в окружении кукол, кубиков и плюшевых медведей беззаботно играет Катька. Алька ненавидела девочку и желала ей смерти. Но еще больше она ненавидела Зойку, которую хотела убить.

Зойка о чувствах младшей сестры догадывалась, а златовласая малышка, как только видела Альку, сразу топала в ее сторону, чтобы пообщаться. Альфушка как умалишенная убегала от ребенка и пряталась в своей комнате, закрываясь там на щеколду.

– Па-па, – слышался детский голосок, а маленькая ручка стучала в закрытую дверь. Алька съезжала на пол по стене, закрывая уши руками.

– Это не папа, Котенок, – раздавался голос Веры Федоровны из-за двери. – Это тетя, и она болеет. Тетя бо-бо.

– Бо-бо, – эхом повторяла девочка, и через минуту все замолкало.

–Зойкины дети

Наташка закрутила шуры-муры с женатиком. Благоверная Наташкиного кавалера пару раз приходила в дом Коноваловых, держа за руку двух сопливых мальчишек, и закатывала скандалы. Родители краснели, бледнели, просили прощения и в свою очередь устраивали истерику уже Наташке, которая по ночам возвращалась домой. Но дочь никакой вины за собой не чувствовала и заявляла: «Мы любим друг друга, отстаньте!»

Кое-как девушка окончила техникум и засобиралась замуж. Но женатый кавалер разводиться не планировал и Наташку через какое-то время бросил. Она не особо расстроилась и уехала строить Байкал-амурскую магистраль со своим однокурсником Мишкой Галузиным. Родителям не писала, они ей тоже. В семье Коноваловых появилось маленькое счастье – внучка.

Котенок была чудесным ребенком: кушала хорошо, плакала редко. Веру Федоровну называла бабой, Егора Константиновича – дедом, а иногда приходившую за деньгами или продуктами Зойку – тетей. Зойка в мамы к ней не просилась, через год после ухода Владилена она родила Полинку, потом Ленку, Маринку, Галку и Максима.

Все Зойкины дети были рождены от очень разных и в большинстве своем безалаберных мужчин. Никому из них красавица Зойка в качестве жены была не нужна. А ее дети – мал мала меньше – тем более. Не нужны были малыши и родным бабе с дедом, их место было занято Котенком. Зойка начала попивать, но детей своих любила. Всех, кроме Котэ. Ее было кому любить и помимо.

Зойка нигде не работала и жила только на Владиленовские алименты, детские пособия и подачки многочисленных любовников. Раз в неделю или реже непутевая старшая дочь наведывалась в дом родителей, где Вера Федоровна собирала провиант. Это были бабушкины гостинцы для практически незнакомых детей, которые ждали мать дома под присмотром соседки.

Катюшка о сестрах и брате ничего не знала. Ее вообще пугала нервная черноволосая тетка с красными губами, которая напоминала ей Бабу Ягу из сказки «Гуси-лебеди». Гораздо интереснее девочке была тетя с грустными глазами, в комнату которой невозможно было попасть.

Но однажды это все-таки произошло. Было воскресенье, и у Альки вдруг закрутило живот. Причем так резко, что девушка едва успела добежать до туалета.

В спешке она оставила дверь комнаты открытой, а когда вернулась, там уже хозяйничала Катька. Вера Федоровна задремала в зале и недоглядела за внучкой.

– Это твои книжки? – спросила маленькая гостья.

– Мои, – нехотя ответила Алька.

– А почему они без картинок? – поинтересовалась Котэ.

– Потому что они для взрослых, – буркнула Альфушка и добавила. – Уходи!

– Можно, я у тебя поиграю? – проигнорировала девочка.

– У меня нет игрушек, – попыталась отвертеться Аленький.

– Не переживай, – успокоила Котенок. – У меня много игрушек, я с тобой поделюсь!

Девочка сходила в другую комнату и принесла коробку с кубиками. Алька закрыть дверь не решилась, что-то остановило.

Катька высыпала на ковер перед кроватью кубики и посмотрела на Цветочка. Взгляд ребенка был такой чистый и светлый, что Альфушка беспрекословно повиновалась и опустилась рядом.

– А тебя как зовут? – спросила Катя.

– Аля, – ответила Цветочек.

– А меня Котенок!

С того диалога началась их дружба. Через какое-то время в комнату заглянула Вера Федоровна, услышала внучкин смех и проснулась. Женщина замерла, увидев как Аленький и Катька строят на полу дом из пластмассовых кубиков. Альфия напряглась, когда мать появилась в дверях.