Текст книги "Наука Ренессанса. Триумфальные открытия и достижения естествознания времен Парацельса и Галилея. 1450–1630"

По правде говоря, его демонстрации просты, а наблюдения точны – их стоит поддержать. Тем не менее независимо от того, правильна его теория или нет, наши знания о Земле, насколько мы ими владеем в настоящее время, нисколько не изменились. И сейчас, как и прежде, ничто не мешает нам верить, что это тяжелый, холодный и сухой элемент, который, исходя из общепринятого религиозного мнения, неподвижен[36]36
  Yates A. Op. sit. P. 97.


[Закрыть].

Это осторожное, но честное выражение мнения. Тиар любил свободные рассуждения, но это вовсе не значило, что он хотел отвергнуть общепринятое религиозное мнение и что сам он считал подобные взгляды весомыми.

Физик, решительно настроенный подвергнуть критике теорию движения Аристотеля, вряд ли может не оценить выгоды попутной атаки на космологию Аристотеля.

Так было, к примеру, с Г. Бенедетти (1530–1590), чья «Книга разнообразных догадок по математике и физике» (Book of Diverse Speculations on Mathematics and Physics) – трактат, направленный против Аристотеля. Бенедетти – математический физик, а не астроном. Но он восторженно превозносил теорию Аристарха, объясненную на божественный манер Коперником, против которой доводы Аристотеля не имеют силы[37]37
  Dreyeк J.L.E. Op. sit. P. 350.


[Закрыть]. Таким образом, был нанесен еще один удар по авторитету Аристотеля. Аналогичным образом Ричард Босток, почти забытый английский писатель, в «Разнице между древней физикой и… поздней физикой» (The Difference betweene the ancient Phisicke… and the latter Phisicke, 1585) посчитал естественным сравнить физика Парацельса и астронома Коперника. Как известно, Парацельс не первым высказал свои идеи: он был лишь «реставратором» древних истинных доктрин. Как заявил Босток, Парацельс был не более «автором и изобретателем» медицинской химии, чем Николай Коперник, который жил в одно время с Парацельсом и вернул нам истинное положение звезд, согласно опыту и наблюдению, являлся автором и изобретателем движения звезд.

Был Босток последователем Коперника или нет, не важно, и он точно не представлял, что именно сделал Коперник. Важно другое: в Англии и в Италии 1585 года, если кто-то желал критиковать Аристотеля и защитить научную новизну, обычно прибегал к Копернику как к примеру и оружию. К 1585 году уже любая научная аудитория – математическая, физическая или медицинская – имела некоторое представление о теории Коперника. И желавшие устроить ее свободное обсуждение могли делать это беспрепятственно.

Точно так же, как научные радикалы превозносили теорию Коперника как поколебавшую авторитет Аристотеля, те, кто отрицал научную новизну, не соглашались с теорией Коперника. В XVI веке, как и в ХХ, люди, далекие от науки, считали научные теории невнятными, а ученых – беспокойными созданиями, постоянно стремящимися нарушить сложившийся порядок вещей. Самые яростные нападки на Коперника вели именно далекие от науки люди, и руководила ими боязнь новизны. Получившим образование в одной системе, таким людям не приходила даже мысль о том, чтобы разобраться и принять другую идею или более того, взвесить преимущества и недостатки каждой. Это особенно справедливо, если новая система была связана с нарушением того, что считалось здравым смыслом, порядком и гармонией Вселенной. Как только астрономы подошли к принятию гелиостатической Вселенной, ученые не желали отделять науку от здравого смысла, который доныне является основой антагонизма к науке. Появилось два мира: астрономов, считавших, что движущаяся Земля копировала движение планет вокруг Солнца, и мир остальных людей, принявших геостатичную и геоцентрическую систему. Система Коперника не могла не спровоцировать враждебность, потому что подняла неудобный вопрос, насколько можно доверять своим ощущениям. Поэтому Коперника и критиковали в первую очередь поэты, и волна критики спала, лишь когда в конце XVII века наука снова обрела порядок и стабильность.

В последней четверти XVI века система Коперника, хотя и не приобрела большого количества сторонников, стала широко известной. После тридцати лет ожесточенных дебатов даже далекие от науки люди были в курсе фундаментальных проблем. Им не нравилось, что астрономы нарушают их философский мир, так же как физический мир на небесах нарушается странными знамениями. И действительно, события в небесах – новая звезда в Кассиопее в 1572 году и длинная череда комет между 1577 годом и началом нового века – привлекли широкое внимание к астрономии и яростным дискуссиям астрономов, которые, казалось, получают некое извращенное удовольствие, с пеной у рта защищая абсурдные вещи. Эту точку зрения высказал Гийом дю Бартас, труд которого «Неделя, или Сотворение мира» (La Sepmaine, ou Creation du Monde, 1578) был одной из самых читаемых в конце XVI века дидактических поэм. Отрывки из него неоднократно переводили на английский язык. Дю Бартас был знаком с древними источниками, не гнушался заимствовать у Лукреция, особенно в литературных вопросах, однако он яростно противился тому, что казалось ему противоречащим его довольно-таки узким представлениям об ортодоксальной космологии. Даже Аристотель подвергся критике за свои представления о бесконечности мира. По его мнению, веку свойственно забавляться с новшествами, и ученые примут любой абсурд, если только он новый. После обсуждения процесса сотворения Богом мира, стихий и географии Земли он переходит к описанию великолепных небес, сияющих огнями, которые портят только экстравагантные взгляды современных ученых.

 
…отдельные безумцы живут сегодня,
Исполненные упрямства,
Извращенные умы, которые не могут спокойно плыть
По спокойному каналу наших общих морей.
Таковы те (по крайней мере, по моему мнению)
Писаки, которые думают (думают – какая шутка!),
Что ни небеса, ни звезды не вращаются,
Не пляшут вокруг земного шара,
А сама Земля, наш тяжелый шар,
Поворачивается кругом каждые двадцать четыре часа.
И мы похожи на вскормленных землей новичков,
Которые только что прибыли на корабль, чтобы выйти
в море.
Они, впервые отходя от берега, считают,
Что корабль стоит, а земля движется.
Так что мерцающие свечи, заполняющие небесный свод,
Одинаково далекие, остаются неподвижными.
Так что никогда стрела, выпущенная вверх,
Не упадет на то же место – на стрелка.
Так же как и камень,
На корабле подброшенный вверх,
Упадет не на палубу, а в воду
За кормой, если ветер хорош.
Так птицы, летящие вдаль
От Западных болот к утреннему свету,
И Зефир, решивший в разгар лета
Навестить Эвра в его краю,
И ядра, вырвавшиеся из дула пушки
(Грохот которой заглушил небесный гром),
Безнадежно отстанут, перестанут быть быстрыми,
Если наша круглая Земля каждый день скачет
во весь опор…
 

Далее автор утверждает, что в природе все против доводов Коперника, который наделил Землю движением и сделал Солнце центром всего, и настаивает на необходимости «продолжать разговор и движении небес и их постоянном курсе»[38]38
  Четвертый день. Цит. по английскому переводу Джошуа Сильвестра.


[Закрыть].

Очевидно, что Дю Бартас достаточно хорошо знал простейшие аргументы против системы Коперника и явно был не одинок, считая ее самой деструктивной из всех глупых инноваций новой астрономии. Также не только он был уверен, что лучший способ избавиться от абсурдных идей – высмеять их. Аналогичные нападки, хотя и не столь выразительные, содержатся в произведении Жана Бодэна «Всеобъемлющий театр природы» (Theatre of Universal Nature, 1597). В этом труде французский политический теоретик и бич ведьм рассматривает энциклопедически весь мир природы. Бодэн упоминает о Копернике как о человеке, «обновившем» мнения «Филолая, Тимея, Экфанта, Селевка, Аристарха Самосского, Архимеда и Евдокса», сделавшем это потому, что человеческому уму трудно постичь невероятную скорость небесных сфер и легче ее отвергнуть. Бодэн явно знал о системе Коперника меньше, чем Бартас. Он писал на двадцать лет позже и вполне мог опираться на слухи. Он считал, что Коперник упразднил эпициклы, понятия не имея, что Коперник использовал аргумент – неподвижность благороднее движения (так что более благородные небеса должны находиться в покое, а более низменная Земля – двигаться). Бодэн считал всю теорию абсурдной, да и в любом случае, «если бы Земля двигалась, ни стрела, выпущенная вертикально вверх, ни камень, сброшенный с вершины башни, не упали бы перпендикулярно, а только немного впереди или позади»[39]39
  Universae Naturae Theatrum. Book 5, section 2.


[Закрыть].

Неприятие системы Коперника наглядно показывает дискомфорт, воцарившийся в умах людей, и то, что в конце XVI века даже элементарная дискуссия об астрономии не обходилась без ссылки на его идеи. Только скептик мог отмахнуться от проблемы выбора между Птолемеем и Коперником и заявить вместе с Монтенем: «Что мы пожнем, если поймем, кто из них прав? И кто знает, может быть, через сотню лет возникнет третье мнение, которое успешно затмит обоих предшественников?[40]40
  Essays. Book II. Ch. 12. «An Apology of Raymonde Sebonde», Florio’s translation.


[Закрыть]

Большинство грамотных людей считали, что неопределенное состояние астрономии таковым и останется. Многие предпочитали оглянуться назад, когда все было упорядоченно и однозначно: Земля под ногами человека оставалась неподвижной, а небеса были таковыми, какими их видел глаз. Эту позицию обессмертил Донн. Хотя его строки были написаны в 1611 году, когда небеса в очередной раз пришли в беспорядок, благодаря телескопу, они соответствуют жалобам предыдущего поколения.

 
Новая философия все ставит под сомнение.
Стихия огня погасла;
Солнце потеряно, и Земля, и ни один мудрец
Не скажет, где их искать.
Люди свободно признаются, что этот мир выдохся,
Когда в планетах и небесном своде
Они ищут так много нового; потом они видят,
Как все рушится,
Все в руинах, всякая связь исчезла.
Все ресурсы, все связи[41]41
  An Anatomy of the World, 1611.


[Закрыть].
 

Если таким образом доктрина Коперника повлияла на всех поэтов, неудивительно, что они ее отвергли. Тем более в столетии, когда все подвергалось сомнению, упадку и распаду – во всяком случае, в религии и политике. С какой стати им приветствовать хаос среди звезд?

В то же время многие ученые, занимавшиеся натурфилософией, и в первую очередь математики, нашли систему Коперника освобождающей дух. Им понравилась предлагаемая ею свобода от оков маленького мирка, хотя и ценой утраты уютной определенности. Смелые и сильные духом люди не только приветствовали Коперника – они пытались его превзойти. И система достигла критического состояния – предела прочности. Одним из первых астрономов, пожелавшим расширить вселенную Коперника, был Томас Диггес (ум. в 1595 г.), англичанин, родившийся в то время, когда был опубликован De Revolutionibus. Его отец Леонард Диггес был джентльменом, землемером, много писал о прикладной математике, включая астрологию. Он принял участие в восстании Уайетта и столкнулся с немалыми трудностями при публикации своих трудов. Поэтому многие из них после его смерти в 1558 году остались неопубликованными. Он поручил своему другу Джону Ди дать образование своему сыну, и юный Диггес впоследствии назвал Ди своим вторым отцом в математике. Томас Диггес пошел по стопам обоих отцов и активно участвовал в движении, поставившем своей целью обучить практической математике простой люд. Он также стал астрономом-наблюдателем. Вместе с другими ведущими астрономами (среди них был и Ди, но только работа Диггеса была опубликована раньше и считалась лучшей) он провел ряд наблюдений за странной новой звездой (nova), появившейся в знакомом созвездии Кассиопеи в 1572 году. Его наблюдения были опубликованы в следующем году под остроумным заголовком «Математические крылья или весы» (Alae seu Scalae Mathematicae, 1573). «Весы» – тригонометрические теоремы, необходимые для определения звездного параллакса: Диггес посчитал nova новой неподвижной звездой и думал, что ее появление дает уникальную возможность испытать теорию Коперника. (Диггес ошибочно посчитал, что уменьшение звездной величины после ее первого неожиданного появления будет периодическим, и надеялся, что оно может быть параллактическим по природе, результатом видимого движения.)

Хотя он не смог использовать звезду таким образом, Диггес не сомневался в истинности системы Коперника. Он был настолько в ней убежден, что даже нарушил сыновний долг. В 1576 году, когда пересматривал работу отца двадцатилетней давности под названием «Вечное предсказание» (A Prognostication Everlasting) – альманах, касающийся в основном метеорологических предсказаний, ему показалась невыносимой мысль, что публике будет представлена еще одна работа, основанная на доктрине Птолемея, причем в нашем веке, когда один редкий ум (видя постоянные ошибки, которые время от времени обнаруживаются, а также абсурдность в теориях, не признающих мобильности Земли) после долгой работы создал новую теорию – модель мира[42]42
  «К читателю» – вступительное слово к A Perfit Description of the Celestial Orbes, приложенное к A Prognostication Everlasting (London, 1576). Книга в период: с 1576 по 1605 г. переиздавалась семь раз.


[Закрыть].

Коперник пришел к своей теории и новой модели мира путем длительных, серьезных и глубоких размышлений. Это не значит, что благородные английские умы были лишены такой же возможности – приверженности философии. Диггес признавал, что Коперник создал не просто математическую гипотезу, а физическую картину мира. И он приложил к «Вечному предсказанию» короткую статью с длинным елизаветинским названием «Совершенное описание небесных сфер согласно самой древней доктрине пифагорейцев, недавно пересмотренное Коперником и подтвержденное геометрическими демонстрациями» (A Perfit Description of the Celestial Orbes according to the most ancient doctrine of the Pythagoreans, lately revised by Copernicus and by Geometrical Demonstrations Approved).

Это «совершенное» описание является в основном переводом первой книги De Revolutionibus, но с дополненной важной новой концепцией переводчика. К пифагорейским доктринам Коперника Диггес добавил новую величину небесной сферы. Из-за отсутствия звездного параллакса Коперник постулировал, что небесная сфера с гигантскими звездами очень велика. Для Диггеса это было знаком величия Бога. Но почему Бог не продолжил эту сферу вверх до соприкосновения с небесной твердью? С точки зрения физики вопрос интересный. Если, как считал Диггес, сфера фиксированных звезд, украшенная бесчисленными огнями, и тянулась вверх без конца, тогда они должны находиться на разных расстояниях от Солнца и Земли. Все они были очень большими, но вполне вероятно, разная величина означала только разное расстояние до Земли. И число звезд должно быть бесконечным – их намного больше, чем мы видим.

Думается, что мы видим те, которые находятся в нижней части сферы [фиксированных звезд], и чем они выше, тем их кажется меньше и меньше до тех пор, пока наш взгляд уже не может их различить. Из-за огромных расстояний большая часть звезд скрыта от нас.

Вселенная Диггеса – это не замкнутый мир Коперника. Звездное пространство не ограничено сверху. Диггес связал астрономическое небо с теологическими небесами. Сломав границы конечной Вселенной и уничтожив верхние пределы небесной сферы, Диггес задумался о ликвидации границы между звездным небом и небесной твердью. Если можно пролететь между звезд (которые как наше Солнце), то попадешь прямо в рай. Это ясно видно из составленной Диггесом диаграммы. На ней показана «сфера» неподвижных звезд, но звезды разбросаны и с внешней стороны сферы, до самого края иллюстрации. В диаграмме Диггеса сообщалось: «Сфера фиксированных звезд простирается бесконечно в высоту сферически, и потому она неподвижна: дворец блаженства, украшенный бесчисленными горящими свечами, превосходящими наше Солнце по количеству и качеству, дом небесных ангелов, в котором нет горя, а только бесконечное счастье, обитель для избранных»[43]43
  Слегка измененный отрывок из латинских трудов Диггеса. Диаграмма часто воспроизводится, например у Джонсона. На то, что бесконечная вселенная является теологической, а не чисто физической, впервые указал Koyre (From the Closed World to the Infinite Universe).


[Закрыть].

Это может показаться мистическим, но Диггес бесспорно раздвигал границы реального физического мира: звезды разорвали свои узы и больше не висели на небесном своде, а были разбросаны на огромнейших пространствах, да и сами имели такие размеры, которые трудно вообразить.

Так был сделан один из первых шагов, нарушивших удобный мир древних. В то время это могло и не показаться новым: многие все новшества относили к эпикурейству и путали огромность с бесконечностью. Диггес вполне мог считаться возродившим мнения Демокрита, Эпикура и Лукреция. Определенно английскому читателю уже были доступны доводы Коперника на родном языке, хотя весьма сомнительно, что некоторые читатели, заглянувшие в «Вечное предсказание», чтобы узнать прогноз погоды на следующую зиму, потрудились изучить информацию о Копернике в приложении. Все же по той или иной причине в конце XVI века установилось мнение, что Вселенной Коперника требуется огромное пространство – если не бесконечность. Многие считали, что именно бесконечность.

Следующий радикальный пересмотр Вселенной Коперника произвел человек, не имевший ничего общего с Диггесом. Его идеи основывались только на астрономических наблюдениях, а не на мистических рассуждениях. Не являясь поклонником Коперника, Тихо Браге не принял его систему и создал свою собственную – конкурирующую, но все же некоторые его радикальные концепции восприняты и сторонниками Коперника. Со временем отношение Тихо Браге к теории о Вселенной Коперника улучшилось намного больше, чем у его убежденных сторонников.

Тихо Браге (1546–1601) начал интересоваться астрономией, наблюдая за небесами. Это был зов души, ведь у Тихо не было наставников, и астрономию он выбрал вопреки воле родственников. Его отец, как утверждал Тихо, даже не желал, чтобы сын учил латынь (она не нужна датскому аристократу). Но его воспитывал дядя, понимавший ценность классического образования, и в возрасте пятнадцати лет Тихо Браге был отправлен в Лейпцигский университет. В автобиографии (Тихо Браге назвал ее «О том, что нам, с Божьей помощью, удалось совершить в астрономии и что при Его благосклонной поддержке еще предстоит совершить»¹) он отметил, что с самого начала изучал астрономию самостоятельно и тайно. Первые знания он получил, изучая астрологические таблицы. Этот интерес остался с ним навсегда, но главное внимание он переключил на астрономические наблюдения. Первые наблюдения он провел в 1563 году в возрасте шестнадцати лет, пользуясь импровизированными инструментами. Тридцатью пятью годами позже Тихо Браге с горечью вспоминал, что наставник не дал ему денег, чтобы купить настоящие. Тогда Тихо Браге наблюдал соединение Сатурна и Юпитера. Разница между результатами наблюдений альфонсин и «коперниковских» таблиц уже тогда убедила его, что главный инструмент астрономии – тщательное наблюдение. Ему нужны были хорошие, профессионально изготовленные инструменты, которые он приобрел, перебравшись из Лейпцига в астрономический центр Аугсбурга. Здесь он увлекся еще и алхимией, называя ее «земной астрономией», а вернувшись домой, вплотную занялся алхимическими опытами. Но внезапное появление в 1572 году новой звезды в Кассиопее определило его карьеру раз и навсегда. Невиданное явление потребовало тщательных наблюдений, отчет о которых («О новой звезде», 1573) привлек внимание короля Дании, который желая удержать столь многообещающего ученого (национальный престиж требовал не только военных, но и интеллектуальных успехов), пожаловал Тихо Браге остров Вен. Неслыханная щедрость убедила Тихо Браге не ехать в Базель, как он планировал ранее. Вместо этого он провел двадцать один год на острове, который сделал центром астрономических исследований. Здесь он построил фантастический замок Ураниборг с обсерваториями и лабораториями, сконструировал новые астрономические инструменты огромных размеров (до изобретения телескопа это был единственный способ достижения точности), и здесь он обучил плеяду молодых людей, которые прибывали на остров, чтобы получить любую работу у величайшего астронома со времен Гиппарха.

Как и Гиппарх, Тихо Браге понимал, что с появлением новой звезды требуется составление нового звездного каталога. Этому проекту он посвятил большую часть энергии и двадцать лет жизни. Но его чрезвычайно интересовала и nova сама по себе. Удивительный феномен: новая звезда в хорошо известном созвездии, и когда ее впервые заметили, она имела такую же яркость, как Юпитер. Тихо Браге, Диггес, Местлин, Ди и многие другие астрономы изучали ее с восхищением и недоумением. Тихо Браге, Диггес и Местлин (все еще астроном-любитель) пытались измерить параллакс новой звезды не для того, чтобы проверить теорию Коперника, а потому, что эта звезда на первый взгляд должна была находиться в подлунной (земной) сфере. Она могла быть и метеорологическим явлением, таким как радуга, метеор или комета, поскольку явление относилось к земному пространству, а небеса аристотелевской космологии считались совершенными, вечными и неизменными. Все, что расположено под Луной, должно проявить свою относительную близость видимым сдвигом позиции относительно звездного фона.

Однако самые тщательные наблюдения показывали, что новая звезда упрямо отказывалась демонстрировать параллакс. Тихо Браге, Диггес и Местлин, исходя из этого, пришли к выводу, что она относится к сфере неподвижных звезд. В связи с этим пришло признание того, что небеса изменились, а значит, не являются совершенными. Но не все астрономы согласились с наблюдениями. Одни утверждали, что nova показывает параллакс, другие, например Ди, что она движется по прямой линии от Земли и это объясняет факт, что она тускнеет. Многие, включая Диггеса, отнесли ее к кометам. Тихо Браге смело принял неизбежные выводы, так как был полностью уверен в точности своих наблюдений. Он не мог объяснить изменение яркости и цвета новой звезды (как и у всех новых, ее цвет менялся от белого к красно-желтому и красному), но он не сомневался, что она находилась в «эфирной сфере». Каким может быть ее астрологическое значение, он описал очень подробно – ведь столь редкое событие не могло не иметь странной и, безусловно, чудесной важности. Его астрономическая важность тоже была, безусловно, очень велика. Тихо Браге понял, что он может «заложить основы возрождения астрономии»[44]44
  Tycho Brahe’s Description of his Scientific Instruments. P. 108.


[Закрыть], ведя длительные и тщательные наблюдения.

В Ураниборге Тихо Браге год за годом наблюдал положение фиксированных звезд и планет, Солнца и Луны, совершенствуя инструменты и технику наблюдений, и в конце концов достиг точности намного большей, чем это удавалось любому другому астроному. Погрешность не превышала четырех минут дуги – предел точности для невооруженного взгляда[45]45
  Невооруженный взгляд не может разделить точки, угловое расстояние между которыми меньше двух минут дуги.
  Tycho Brahe’s Description of his Scientific Instruments. P. 110.


[Закрыть]. Тихо Браге осознавал превосходство своих методов, он всегда старался поддерживать самые высокие стандарты. Покинув Ураниборг, он написал:

«…не все наблюдения произведены с одинаковой точностью и одинаково важны. Те из них, которые я производил в Лейпциге в дни юности, пока мне не исполнилось 21 год, я обычно называю детскими и считаю сомнительными. Те, которые я производил позднее, когда мне не исполнилось 28 лет [то есть до 1574 года], я называю юношескими и считаю вполне пригодными. Что же касается наблюдений, составляющих третью группу, которые я производил в Ураниборге на протяжении примерно 21 года с великой тщательностью при помощи высокоточных инструментов в более зрелом возрасте, пока мне не исполнилось 50 лет, то их я называю наблюдениями моей зрелости, вполне надежными и точными, – таково мое мнение о них»¹.

По иронии судьбы очень точные астрономические наблюдения не помогли Тихо Браге в его теоретической работе. Хотя он объявил, что «основывался на последних наблюдениях, стараясь заложить основы и развить новую астрономию», но практически ими не пользовался. Он действительно создал новую астрономию, основанную на наблюдениях, однако все это были наблюдения 1572 и 1577 годов. Более позднее изучение комет лишь подтвердило то, что Тихо Браге уже знал. И его планетарные таблицы не были нужны в сделанном им общем описании своей системы. Однако накопленная информация не пропала даром. Ее использовал Кеплер в расчетах, на которых основал новую теорию, далекую от трудов Тихо Браге, но во многих отношениях выведенную именно из них.

Наблюдения за большой кометой 1577 года стали основой для развития системы Тихо Браге. Единственное ее описание, сделанное автором, вставлено в рассказ об орбитах комет. Как и в 1572 году, Тихо Браге вел самые тщательные наблюдения. Он еще раз попытался измерить параллакс, но убедился, что тот слишком мал. Тогда кометы, как и новая звезда, должны располагаться в эфирных регионах, которые, как оказалось, могут меняться. Это подтвердилось с появлением других комет. Тихо писал, что все кометы, которые он наблюдал, двигались в эфирных пространствах и никогда не появлялись под Луной, в чем безо всяких на то оснований много столетий убеждал Аристотель и его последователи[46]46
  Tycho Brahe’s Description of his Scientific Instruments. P. 117.


[Закрыть]. Наблюдения над кометами подтолкнули Тихо Браге к обнаружению еще большего нарушения порядка на небесах, по Аристотелю. Если геоцентрическая Вселенная наполнена кристаллическими сферами, где должны быть кометы? Тем более что Тихо Браге верил в гелиоцентрическую Вселенную. Их особая связь с Солнцем уже была замечена: к примеру, прикладной математик Петер Апиан (1495–1552)[47]47
  Его настоящая фамилия – Биневиц. Принятие имени Апиан (пчела) – типичный пример существовавшей в эпоху Ренессанса тенденции использовать латинские фамилии. Апиан был географом. Он не интересовался астрономической теорией. Его главная работа по космографии была опубликована в 1539 г.


[Закрыть], наблюдая за кометами в 1530-х годах, был потрясен фактом, что их хвосты всегда направлены в сторону от Солнца. Но у Птолемея пространство над и под Солнцем полностью заполнено сферами планет, и тут даже введение новой сферы не могло помочь.

Тихо Браге, заметив, что, как бы он ни расположил сферы планет, пути комет обязательно будут их пересекать, решил, что, поскольку кометы всегда располагаются над Луной, возможно, нет никаких кристаллических сфер, поддерживающих и двигающих планеты. Столь революционное решение он принял с полной невозмутимостью. Как он писал в 1588 году в обзоре, посвященном изучению комет («О последних явлениях в эфирном мире»), название обзора само по себе является вызовом традиционности и манифестом новой астрономии:

«…на самом деле нет никаких сфер в небесах… те же, которые авторы изобрели, чтобы «спасти лицо», существуют только в их воображении, чтобы движение планет и их орбиты можно было осмыслить и, возможно, записать с помощью цифр. Так что нет смысла трудиться ради отыскания реальной сферы, к которой может быть прикреплена комета, так чтобы они вращались вместе. Современные философы согласны с древними, убеждены ли в том, что небеса разделены на разные сферы из твердого и непроницаемого вещества. К некоторым из них прикреплены звезды, так что они вращаются вместе. Но даже если бы не было никаких других свидетельств, одни только кометы доказывают, что такое мнение не соответствует действительности. Кометы были неоднократно замечены движущимися в высочайшем эфире, и они никак не могут быть связаны со сферами»[48]48
  Tycho Brache’s System of the World. P. 255. Ch. X of Recent Phenomena; Opera Omnia. J IV. P. 222.


[Закрыть].

Так просто отрицать реальность кристаллических сфер, изменить значение слова Orb – со «сферы» на «круговой путь» или на «орбиту» – воистину революционная идея, такая же, как перемещение Земли из центра Вселенной. Начиная с IV века до н. э. астрономы без колебаний принимали реальность твердых сфер, которые поддерживают планеты. Что еще могло удерживать планеты в небесах? Как еще можно придать физическую реальность математическим представлениям? С отказом от кристаллических сфер возникла настоятельная необходимость найти что-то другое, удерживающее планеты на орбите. Но Тихо Браге никогда не упоминал об этой проблеме.

Теперь, когда предположили, что твердых сфер нет, необходимо только перераспределить птолемеевы сферы, чтобы освободить место для комет, двигающихся вокруг Солнца. Тихо Браге писал: «Небесный мир огромен. Из происходившего раньше ясно, что комета движется в пределах пространства, заполненного эфиром. Представляется, что дать полное объяснение всей проблемы невозможно до тех пор, пока мы не узнаем, в какой части широчайшего эфира и рядом с какими орбитами планет [комета] следует своим путем…»[49]49
  Tycho Brache’s System of the World. P. 258. Ch. 8 of Recent Phenomena.


[Закрыть]

Система Птолемея в данных условиях была неприменима: громоздкая, перегруженная эквантами и лишними эпициклами и слишком наполненная, чтобы осталось место для комет. «Недавнее нововведение великого Коперника» было элегантно и красиво с точки зрения математики, но представляло еще большие трудности. Тихо Браге писал:

«.тело Земли велико, медлительно и непригодно для движения. Я без всяких сомнений придерживаюсь того мнения, что Земля, которую мы заселяем, занимает центр Вселенной, что соответствует общепринятым мнениям древних астрономов и натурфилософов, что засвидетельствовано выше Священным Писанием».

В качестве других доводов против движения Земли (помимо ее непригодности для движения и огромного пространства между орбитой Сатурна и фиксированными звездами, очевидного из-за отсутствия параллакса) Тихо Браге приводит гигантские размеры звезд (исходя из их видимого диаметра)[50]50
  До появления телескопа считалось, что звезды должны иметь диски, как планеты, и относительно их видимых диаметров идей явно многократно преувеличивались.


[Закрыть] и их предполагаемое расстояние в коперниковской системе. Также он повторяет свое убеждение, что камень, сброшенный с башни, никогда не упадет к ее подножию, если Земля действительно движется. Доводы были убедительными, хотя основывались на ошибочной физике, которая впервые была продемонстрирована только Галилеем. Тихо Браге пишет: «Столкнувшись с этими проблемами, я начал размышлять, возможно ли каким-то образом найти гипотезу, которая во всех отношениях согласовывалась бы с математикой и физикой, избежав церковной цензуры, и при этом не расходилась бы с теорией о небесных явлениях. В конце концов, когда я уже почти утратил надежду, мне пришла в голову такая организация небесных обращений, при которой их расположение наиболее верно и при этом не возникает несоответствий».

Тихо Браге была нужна система, обладающая преимуществами системы Коперника, но без недостатков, связанных с неподвижностью Земли, и избавленная от сложностей системы Птолемея. Как и Коперник, Тихо Браге обратился за советом к древним. Он обладал не таким характером, как Коперник, и принадлежал к другому поколению, и потому никогда не упоминал, что его система, по существу, является системой Гераклида Понтикуса. Эта система очень проста: Земля остается в покое в центре Вселенной, и каждые двадцать четыре часа вокруг нее совершает оборот самая удаленная восьмая сфера, включающая в себя все остальные (единственная твердая сфера, оставленная Тихо Браге). Так объясняется ежедневный восход и заход звезд. Солнце в течение года вращается вокруг Земли, а планеты – вокруг Солнца, и можно сказать, что они обращаются вокруг Земли и сопровождают Солнце. Тихо Браге заявил, что другие круги направляют пять планет вокруг Солнца, их Господина и Царя, и что на пути они всегда наблюдают его в центре своего вращения. Эта система, как с гордостью отмечал Тихо Браге, объясняет, как и теория Коперника, почему Венера и Меркурий никогда не были далеко от Солнца, почему планеты демонстрируют ретроградное движение, почему меняется их яркость и почему движение Солнца всегда смешивается с движением планет. Эта система объясняет ненужность эквантов. Тихо думал, что смог ликвидировать все или почти все эпициклы и снизить число эксцентриков, но на самом деле так и не сумел разработать математическую модель системы.