Текст книги "Легенда"

Дэй

Ранний вечер. Я бреду по улицам между секторами Эльта и Уинтер, прохожу мимо озера, затерявшись в толпе людей. Раны все еще болят. Я по-прежнему ношу армейские штаны, которые дал мне хозяин дома, а перебинтованный бок и руку скрываю под тонкой рубашкой, найденной Тесс в мусорном контейнере. Мои волосы надежно спрятаны под кепкой. К своей сегодняшней маскировке я добавил повязку на левом глазу. Ничего особенного. Среди этого моря «синих воротничков» полно работников с производственными травмами.

Меня окружают знакомые звуки: торговцы вареными гусиными яйцами, пирогами и хот-догами со свининой расхваливают товар перед прохожими. Продавцы продуктовых и кофейных магазинов стоят в дверях, пытаясь привлечь покупателей. Мимо с грохотом проезжает старая машина. На озере, аккуратно обходя водяные турбины, установленные по краям, пыхтят теплоходы. Береговая система предупреждения о наводнениях молчит, лампы не горят. Работники вечерней смены плетутся домой. Время от времени девушки обращают на меня внимание и краснеют, когда я смотрю на них. Некоторые районы заблокированы. Их я обхожу стороной. Такие районы солдаты пометили как зоны карантина.

Звучит клятва. Я бросаю взгляд наверх на громкоговорители, прикрепленные к крышам зданий. Они потрескивают, отчего голоса звучат искаженно. На больших экранах останавливают рекламу и предупреждения ФБР о нападениях повстанцев Патриотов, чтобы показать изображения нашего флага. «Клянусь в верности флагу великой Американской республики, нашему Президенту, нашим славным штатам, сплоченности против Колоний и нашей скорой победе!»

Прохожие останавливаются. При упоминании Президента мы все отдаем честь по направлению к столице. Я шепотом произношу клятву, но замолкаю на последних двух фразах, когда полицейские уже не смотрит в мою сторону.

Клятва заканчивается, и жизнь возобновляется. Я выбираю китайский бар, покрытый граффити. Хозяин, который стоит в дверях, широко улыбается мне – у него не хватает нескольких зубов – и проводит меня внутрь.

– Сегодня у нас скидки на пиво «Циндао», – говорит он. – До шести часов.

Хозяин нервно стреляет взглядом по сторонам. Наверное, другие торговцы в городе его скидки не одобряют. Должно быть, он уже давно не в состоянии выплачивать налоги государству, раз готов идти на такой риск.

Я благодарю хозяина и прохожу внутрь.

Темно. В воздухе пахнет табачным дымом, жареным мясом и газовыми лампами. Я пробираюсь сквозь нагромождение столиков и стульев – по дороге прихватываю еду с тарелок беспечных посетителей и прячу под рубашку, – пока не достигаю барной стойки. Большой кружок посетителей за моей спиной веселится, наблюдая за чьей-то схваткой. Они поступают благоразумно, устраивая бои днем, а не вечером, когда полиция ходит по барам и арестовывает игроков. Ведь нелегальный игровой бизнес не приносит прибыли в казну Конгресса. Однако иногда игрокам везет, и полицейские принимают их выигрыши в качестве взятки.

Девушка-бармен не интересуется, сколько мне лет. Она даже на меня не смотрит, только спрашивает:

– Что будешь?

Я мотаю головой и отвечаю:

– Просто воды, пожалуйста.

Позади слышатся громкие крики: кто-то из борцов проиграл.

Барменша окидывает меня скептическим взглядом, который тут же устремляется к повязке на глазу:

– Что случилось с твоим глазом, парень?

– Несчастный случай на террасе. Я пас карликовых коров.

Лицо барменши выражает отвращение, но, кажется, я ее заинтересовал. И она перестала обращать внимание на мой внешний вид.

– Какая жалость! Уверен, что не хочешь пива? Должно быть, рана все время болит.

Я мотаю головой:

– Спасибо, милая, но я не пью. Предпочитаю оставаться трезвым.

Барменша мне улыбается. Она довольна мила, в мерцающем свете ламп сияют ее мягко растушеванные зеленые тени. Короткие черные волосы. Татуировка в виде виноградной лозы струится вниз по шее и исчезает в вырезе рубашки с корсетом. На шее висят грязные очки: возможно, они служат защитой в случае потасовок в баре. Мне немного жаль. Не будь я занят сбором информации, я бы поболтал с этой девочкой и уговорил на поцелуй или три.

– Тогда что же ты будешь? – спрашивает она. – Просто решил завалиться сюда и разбить пару женских сердец? Или ты дерешься? – Девушка кивком указывает на людей за моей спиной.

Я улыбаюсь:

– Это я оставляю тебе.

– С чего ты решил, что я дерусь?

Я киваю на ее руки, покрытые шрамами, и синяки на кистях. Губы девушки медленно растягиваются в улыбке.

Я пожимаю плечами:

– Чтобы меня поймали на одном из таких рингов? Нет. Я просто прячусь от солнца. А ты вроде хорошая компания. Конечно, если у тебя нет чумы.

Расхожая шутка. Девушка смеется и наклоняется через стойку.

– Я живу на окраине сектора. Там безопасно.

Я тоже наклоняюсь к ней.

– Тогда тебе повезло. – Теперь я говорю серьезно. – Двери моих знакомых недавно пометили крестом.

– Сочувствую.

– Я хочу кое-что спросить, просто из любопытства. За последние несколько дней ты слышала о человеке, у которого имеется противочумная вакцина?

Барменша поднимает брови.

– Да, слышала. Несколько человек отчаянно его разыскивают.

– А ты слышала, что он говорит?

Секунду девушка колеблется. Я замечаю на ее носике бледные веснушки.

– Он появился всего день или два назад. Говорит, что хочет кое-кому отдать антидоты. Только одному человеку. И этот человек поймет, о ком идет речь.

Я притворяюсь, что меня это веселит.

– Этот парень счастливчик, да?

Барменша улыбается.

– Кроме шуток. Этот человек хочет встретиться с ним сегодня в полночь в месте десяти секунд.

– В месте десяти секунд?

Девушка пожимает плечами:

– Черт знает, что это значит. По правде говоря, никто не понимает, о чем идет речь. – Барменша наклоняется ближе и шепчет мне на ухо: – Знаешь, что я думаю? По-моему, этот человек сумасшедший. Должно быть, у него недавно кто-то умер или вроде того.

Я смеюсь вместе с девушкой, но мои мысли мечутся. Теперь у меня нет никаких сомнений в том, что разыскивают именно меня. Только я знаю, что означает место десяти секунд. Почти год назад я ворвался в банк «Аркадия» через черный ход. Один из охранников попытался меня убить. Он крикнул, что мне не удастся пробраться в хранилище, потому что лазеры порежут меня на куски, а я лишь посмеялся. Я сказал, что доберусь туда за десять секунд. Охранник мне не поверил… Впрочем, мне никогда не верят, пока я, наконец, не подтверждаю свои слова действиями. На те украденные деньги я купил себе пару отличных ботинок и даже обзавелся электронной бомбой с черного рынка, способной вывести из строя все оружие в радиусе своего действия. Бомба пригодилась мне при нападении на авиабазу. А Тесс сменила гардероб полностью. Купила новые фирменные рубашки, обувь, штаны, приобрела бинты, медицинский спирт и даже маленький флакон аспирина. Мы накупили кучу еды. Остальные деньги я отдал своей семье и случайным людям из сектора Лейк.

Пофлиртовав с девушкой за барной стойкой еще пару минут, я прощаюсь и выхожу на улицу. Солнце еще высоко. У меня на висках выступил пот. Теперь я знаю достаточно. Должно быть, люди из правительства нашли в больнице какую-то зацепку и теперь хотят заманить меня в ловушку. В полночь они пришлют в банк своего человека, а потом разместят у черного хода солдат. Держу пари, они думают, что я в полном отчаянии.

Возможно, они действительно принесут с собой противочумную вакцину, чтобы выманить меня из засады. Я сжимаю губы. Хм-м-м. Потом поворачиваюсь и иду в другую сторону. К финансовому кварталу.

Сегодня у меня назначена встреча.

Джун

В Баталла-Холл холодные флуоресцентные огни. Я одеваюсь в ванной. Черная жилетка поверх черной водолазки, узкие черные брюки заправлены в ботинки, на плечах длинный черный плащ, который укутывает меня подобно одеялу. По всей его длине проходит белая полоса. Мое лицо скрывает черная маска, на глазах – инфракрасные очки. Кроме этого у меня есть маленький микрофон и еще более миниатюрный наушник. И пистолет. Просто на всякий случай.

Мне необходимо выглядеть бесполой, простой, незапоминающейся. Необходимо выглядеть дилером с черного рынка.

Метиас покачал бы головой, глядя на меня. «Ты не должна идти в одиночку на секретное задание, Джун, – сказал бы он. – Ты можешь пострадать». Как всегда, лицемерно.

Я сжимаю застежку плаща (сталь с бронзовым напылением, значит, ее, вероятно, привезли из Западного Техаса) и направляюсь к лестнице, которая ведет из Баталла-Холл в банк «Аркадия», где я должна встретить Дэя.

Мой брат мертв всего сто двадцать часов. А мне кажется, что его нет целую вечность. Семьдесят часов назад я получила доступ к секретным базам и с помощью Интернета попыталась как можно больше узнать о Дэе. Сорок часов назад я выложила командиру Джеймсон свой план по поимке Дэя, и тридцать два часа назад она его одобрила. Сомневаюсь, что командир помнит, каков он. Тридцать часов назад я направила в каждый зараженный чумой район Лос-Анджелеса – Уинтер, Блуридж, Лейк и Эльту – по разведчику. Они распространяли слух: существует человек, у которого имеется лекарство от чумы, он будет ждать в месте десяти секунд. Двадцать четыре часа назад я присутствовала на похоронах своего брата.

Сегодня я не поймаю Дэя. Я даже не надеюсь его увидеть. Он знает, где находится место десяти секунд, и понимает, что я либо правительственный агент, либо мафиози с черного рынка, который платит правительству. Дэй не покажется. Даже командир Джеймсон – а для нее это мое первое проверочное задание – знает, что мы его и мельком не увидим.

Нет, сегодня мне нужна лишь четкая отправная точка, я хочу сузить радиус поиска, узнать о преступном мальчишке нечто личное.

Я благоразумно держусь подальше от света уличных фонарей. На самом деле для меня было бы предпочтительнее добираться до места по крышам, однако в финансовом квартале все они охраняются. Вокруг меня горят красочными огнями огромные экраны, из громкоговорителей доносятся искаженные и трескучие звуки рекламы. На одном из экранов по иронии показывают новое предупреждение о Дэе. На этот раз на снимке изображен парень с длинными черными волосами. Вся улица мерцает огнями, под светом которых идут толпы ночных работников, полицейские и торговцы. Глядя на главные улицы, я то и дело вижу танки, за ними следуют солдатские взводы. (У них синие полоски на рукавах, значит, они только что вернулись с фронта или, наоборот, туда направляются.) Они все похожи на Метиаса, и мне приходится дышать глубже, ускорить шаг – все, что угодно, лишь бы остановить слезы.

Я долго иду через район Баталла, по боковым дорогам квартала мимо заброшенных зданий, и останавливаюсь, лишь отойдя на приличное расстояние от военных территорий.

Местная полиция не знает о моем задании. Если они увидят меня в этой одежде, в инфракрасных очках, то станут допрашивать.

Банк «Аркадия» находится на тихой улочке. Я захожу сзади и останавливаюсь в конце переулка, где расположена стоянка. Здесь я жду, скрываясь в тени. Инфракрасные очки стирают почти все краски. Я осматриваюсь и вижу на крышах ряды громкоговорителей, уличную кошку, которая свесила хвост, сидя на крышке мусорного бака, заброшенный киоск, обклеенный старыми антиколониальными бюллетенями. (Они напечатаны на белой бумаге, значит, их расклеили в прошлом сентябре.)

Часы на стекле очков показывают двадцать три пятьдесят три. Оставшееся до полуночи время я провожу вспоминая историю Дэя. До ограбления этого банка он уже появлялся в наших записях три раза. Но это касалось лишь тех случаев, когда удавалось обнаружить отпечатки пальцев, так что о других, более мелких преступлениях Дэя можно только догадываться. Я внимательнее осматриваю переулок позади банка. Как удалось Дэю ворваться сюда за десять секунд, если у входа стояло четыре вооруженных охранника? Переулок узкий. Возможно, он сумел взобраться по стене на второй или третий этаж, при этом использовав оружие охранников против них самих. Может быть, Дэй вынудил их пристрелить друг друга. Может быть, разбил окно и влез внутрь. Это заняло бы всего несколько секунд. Но что он делал дальше, я понятия не имею.

Я уже знаю, насколько проворен Дэй. Взять хотя бы то, что он выжил после падения с третьего с половиной этажа. Но сегодня такого шанса у него не будет. Не важно, насколько Дэй быстр; прыгнув с такой высоты, невозможно сразу ходить нормально. Дэй не сможет взбираться по стенам или лестницам по крайней мере еще неделю.

Внезапно я замираю. Уже две минуты первого. Кошка спрыгивает с мусорного бака и убегает. Откуда-то издалека доносится эхо щелкающего звука. Это может быть зажигалка, курок пистолета, громкоговорители или же мерцающий уличный фонарь; что угодно. Я смотрю на крыши. Ничего… если только Дэй не крадется на цыпочках, подобно опоссуму.

У меня поднимаются волоски на загривке. Я знаю, что он здесь. Он смотрит на меня.

– Выходи, – говорю я. Мой голос проходит через маленький микрофон у рта и преобразуется в мужской.

Тишина. Не шуршат даже бумажные бюллетени на киоске. Сегодня безветренная ночь.

Я достаю ампулу из кобуры на поясе. Другую руку я держу на рукоятке пистолета.

– У меня есть то, что тебе нужно, – говорю я, в подтверждение слов помахав ампулой.

Снова ничего. Но на этот раз я слышу нечто вроде тихого вздоха. Дыхания. Мой взгляд устремляется к громкоговорителям на крыше. Вот что это за щелкающий звук. Дэй переоборудовал систему громкоговорителей, так чтобы говорить со мной, не покидая место укрытия. Я улыбаюсь под маской. Я бы поступила также.

– Я знаю, что это тебе нужно, – продолжаю я, снова помахав ампулой. Поворачиваю ее в руках и поднимаю выше, чтобы Дэй видел. – Здесь все этикетки и печать. Уверяю, лекарство настоящее.

Еще один вздох.

– Тот, о ком ты заботишься, хочет, чтобы ты вышел ко мне. – Я смотрю на часы. – Сейчас пять минут первого. Даю тебе две минуты. Потом ухожу.

В переулке снова становится тихо. Время от времени я, как и прежде, слышу из динамиков слабый звук дыхания. Мой взгляд мечется между часами на очках и тенями крыш. Дэй умен. Я не могу сказать, откуда транслируется его голос. Возможно, с этой улицы, а может, с крыши в нескольких домах отсюда. А может, я вообще ошибаюсь, и Дэя здесь нет. Но я не настолько глупа. Где бы Дэй ни находился, он меня видит.

Часы на стекле показывают семь минут первого. Я молча поворачиваюсь, прячу ампулу в кобуру и ухожу.

– Что ты хочешь за вакцину?

Дэй почти шепчет, но через динамики его голос звучит пронзительно резко, так трескуче, что я с трудом понимаю. Мое сознание тут же ухватывает детали. Мужской голос. Имеется легкий акцент – он не из Орегона, не из Невады, не из Аризоны, не из Нью-Мексико, не из Западного Техаса, не из Дакоты, Монтаны, Айдахо, Юты, Колорадо. Уроженец Южной Калифорнии. Выделяет «к» в слове «вакцина», значит, он из сектора Лейк или Уинтер. Задает вопрос, словно это утвердительное предложение. Значит, из сектора Лейк. Дэй находится достаточно близко, чтобы увидеть ампулу. Но не настолько, чтобы громкоговорители передавали его голос ясно. Он не на этой улице… должно быть, сидит на крыше соседнего дома. И наконец, ему необходимо лекарство. И не для себя. Возможно, Дэй привязан к каким-то людям из сектора Лейк.

За деталями, вспыхивающими в моем сознании, поднимается лютая ненависть. Это голос убийцы моего брата. Возможно, этот голос – последнее, что мой брат слышал перед смертью.

Прежде чем снова заговорить, я жду две секунды. Когда я отвечаю, мой голос звучит ровно и спокойно, без малейшего признака гнева.

– Что я хочу? – спрашиваю я. – Зависит от того, что ты можешь предложить. У тебя есть деньги?

– Тысяча двести республиканских долларов.

Республиканских долларов, а не республиканского золота. Дэй ворует у высшего класса, но не может обворовать слишком состоятельные семьи. Возможно, он работает в одиночку. Я усмехаюсь:

– За тысячу двести республиканских долларов я ампулу не продам. Что еще у тебя есть? Ценности? Украшения?

Тишина.

– Или ты можешь предложить свои услуги? Можешь, ведь так?

Голос из динамиков звучит резче:

– Я не работаю на правительство.

Его слабое место. Естественно.

– Без обид. Просто хотел спросить. И с чего ты взял, что я на них работаю? Не слишком ли много чести правительству?

Небольшая пауза. Потом Дэй отвечает:

– Узел на твоем плаще. Застежка спрятана внутри, это узел «Сопрано». Только военные его используют. Но не солдаты, а агенты и командиры.

Это меня немного удивляет. Очевидно, у Дэя имеется детальная информация и о том, как работает правительство. Впечатляет. Я быстро подавляю свою нерешительность.

– Приятно встретить человека, который тоже знает об узле «Сопрано». Я много путешествую, мой друг. Я вижу и знаю многое, даже о тех, к кому не имею отношения.

Тишина.

Я жду, слушаю, не долетит ли из динамиков очередной вздох. Ничего. Ни единого щелчка. Я слишком медлила. Дэй заметил нерешительность в моем голосе и убедился, что мне не стоит доверять. Я кутаюсь в плащ и понимаю, что вся вспотела. Сердце гулко стучит в груди.

Теперь звучит другой голос. На этот раз из миниатюрного наушника.

– Вы там, Айпэрис? – Это командир Джеймсон. Фоном я слышу гудение голосов других людей в офисе.

– Он ушел, – шепчу я в ответ. – Но я получила достаточно зацепок.

– Вы раскрыли, на кого работаете, верно? Что ж, это ваше первое задание. Во всяком случае, я записала разговор. Увидимся в Баталла-Холл.

Упрек командира немного уязвляет. Прежде чем я успеваю ответить, связь прерывается.

Я жду еще минуту, просто убедиться, что Дэй действительно ушел. Тишина. Я поворачиваюсь на каблуках и выхожу из переулка. Мне бы хотелось рассказать командиру Джеймсон о самом простом решении проблемы: устроить облаву на всех, чей дом в секторе Лейк помечен красным крестом. Это, несомненно, выманит Дэя из укрытия. Но я уже слышу возражения командира Джеймсон. «Категорически нет, Айпэрис. Это слишком дорого, и штаб не одобрит. Придется вам придумать нечто другое». Я оборачиваюсь, почти надеясь увидеть фигуру в черном одеянии. Но переулок пуст.

Мне не позволят выманить Дэя. И остается только один выход. Я сама приду за ним.

Дэй

– Поешь что-нибудь.

Голос Тесс отвлекает меня от ночного бдения. Я отвожу взгляд от озера и смотрю, как она протягивает мне кусок хлеба и сыр. Я должен был проголодаться. После вчерашней встречи со странным правительственным агентом я съел всего лишь половинку яблока. Однако свежий хлеб и сыр – Тесс купила их в магазине за приличную сумму – почему-то совсем не вызывают аппетита.

Но я все равно беру их. Не вижу смысла переводить хорошие продукты, особенно когда нам необходимо экономить на лекарство от чумы.

Мы с Тесс сидим на песке у причала, с той стороны озера, что находится на территории нашего сектора. Мы прижимаемся к склону берега как можно ближе. Гуляющие наверху солдаты и пьяные работники не видят нас за травой и камнями. Мы сливаемся с тенями. Отсюда мы с Тесс чувствуем соленый воздух и видим огни центрального Лос-Анджелеса, отраженные в озере. Оно усеяно руинами старых зданий, брошенных своими владельцами-бизнесменами и обычными жителями во время наводнения. За пеленой дыма вращаются огромные колеса и турбины. Наверное, это самое живописное место нашего бедного и красивого сектора Лейк.

Нет, я перефразирую. Это мое самое любимое и в то же время самое нелюбимое место. Электрические огни города очень красивы, но отсюда на востоке виден и мрачный Испытательный стадион.

– У тебя еще есть время, – напоминает мне Тесс. Она сидит так близко, что плечом я чувствую ее обнаженную кожу. Волосы Тесс пахнут хлебом и корицей из магазина. – Возможно, месяц или больше. К тому времени мы найдем лекарство, я уверена.

Для девушки, у которой нет ни дома, ни семьи, Тесс удивительно оптимистична. Иногда мне кажется, что она надевает веселую маску, чтобы забыть о случившемся в прошлом. Ради нее я пытаюсь улыбнуться.

– Возможно, – отвечаю я. – Возможно, спустя несколько недель с больницы снимут охрану.

Но в душе я знаю, что этого не будет.

Сегодня днем я рискнул прийти к своему дому, проверить, как там моя семья. Странный крест все еще на двери. Мама и Джон, кажется, в порядке, по крайней мере, они могут стоять и ходить. Но Иден… на этот раз Иден лежал в постели с полотенцем на лбу. Его мучил жар, я видел, как на нем блестел пот. Даже с расстояния я заметил, насколько Иден похудел. Его кожа побледнела, глаза запали. Встретившись с Джоном в подвале, я узнал, что Иден не ел с того дня, когда я приходил последний раз. Я напомнил Джону, чтобы он не пил с Иденом воду из одного стакана, и убедился, что они с мамой не контактируют с какой-либо жидкостью, которой касался Иден. Джон предупредил: еще один подобный фокус с моей стороны, и меня точно убьют. На это я рассмеялся. Джон никогда не скажет мне напрямую, но я и сам знаю, что являюсь для Идена последним шансом.

Чума может унести жизнь Идена даже до того, как он успеет пройти Испытание.

Возможно, это скрытое благословение. Идену не придется в свой десятый день рождения стоять у двери в ожидании автобуса, который увезет его на Испытательный стадион. Ему не придется вместе с десятками других детей подниматься по ступеням стадиона и выходить на арену, не придется нарезать по ней круги, пока судьи будут оценивать его дыхание и осанку, не придется отвечать на сотни глупых вопросов с множественным выбором, не придется проходить опрос нетерпеливых сотрудников стадиона. Идену не придется ждать решения, кто же из детей вернется домой, а кого отправят в так называемые трудовые лагеря.

Не знаю. Возможно, смерть от чумы милосерднее.

– Иден постоянно болеет, – спустя некоторое время говорю я. Откусываю большой кусок хлеба с сыром. – Будучи ребенком, он однажды чуть не умер. Подхватил какую-то сыпь, целую неделю лежал с жаром и плакал не переставая. Солдаты чуть не пометили нашу дверь крестом. Однако это была не чума, и больше никто не заболел. – Я качаю головой. – Мы с Джоном никогда не болели. Мама говорила, что все плохие гены мы оставили Идену.

На этот раз Тесс не улыбается.

– Бедный Иден. – Она придвигается ко мне ближе и, помолчав, продолжает: – Когда мы впервые встретились, я болела. Помнишь, какой я была чумазой? Все лицо в саже.

Внезапно я испытал чувство вины за то, что в последние дни так много говорил о своих проблемах. Не зная, что еще сделать, я осторожно приобнимаю Тесс за плечи. У меня, по крайней мере, есть семья, о которой нужно заботиться.

– Да, ты была просто великолепна, – отвечаю я.

Тесс смеется, но не сводит глаз с огней города. Она кладет голову мне на плечо, как делала в первую неделю нашего знакомства, когда я увидел ее у мусорного контейнера в секторе Нима.

Я до сих пор не знаю, почему остановился и заговорил с Тесс. Возможно, меня ослабил жар или я был так рад найденному ресторану, рядом с которым выбросили дневной запас давнишних бутербродов. Я заметил Тесс, когда она рылась в мусорном баке в переулке позади бара – эта помойка была одной из моих любимых, – я шел с брезентовой сумкой за плечами.

– Эй, – крикнул я.

Из мусорки вынырнули три головы. От неожиданности я вздрогнул. Двое – женщина и мальчик-подросток – тут же выбрались из бака и бросились бежать. Но девочка, не более десяти лет с виду, осталась на месте. Увидев меня, она задрожала. Тощая как жердь, в грязной изодранной одежде. Ее волосы, короткие и грубые, длиной до середины шеи, в солнечном свете казались красными. Лицо было вымазано в грязи.

Я немного подождал, не желая пугать ее, как случилось с остальными.

– Эй, – повторил я. – Не возражаешь, если я присоединюсь?

Не говоря ни слова, девочка смотрела на меня во все глаза. Из-за сажи я даже не мог понять выражение ее лица. Должно быть, она недавно была у печи или дымовой трубы.

Так и не дождавшись ответа, я пожал плечами и направился к мусорному баку. Я надеялся найти в нем старый котелок. Тогда я бы смог готовить найденную еду.

Когда я оказался на расстоянии десяти футов от девочки, она сдавленно закричала и бросилась прочь. Она бежала так быстро, что споткнулась и упала, ободрав руки и колени об асфальт, оставив на нем кровавое пятно.

Я с трудом приблизился к девочке. В то время травма колена мешала мне гораздо больше. И я помню, как хромал в спешке.

– Эй! – крикнул я. – С тобой все в порядке?

Девочка отвернулась и закрыла лицо ободранными руками.

– Пожалуйста, – умоляла она. – Пожалуйста, пожалуйста.

– Пожалуйста что? Уйти? – вздохнул я, сбитый с толку своим недовольством. В глазах девочки уже стояли слезы. – Не плачь. Я не сделаю тебе ничего плохого. – Я опустился на колени рядом с ней.

Сначала девочка со всхлипами хотела отползти назад, но я не двигался, и она снова уставилась на меня. На обеих ее коленках ободралась кожа, ранки были красными и сочились.

– Ты живешь рядом? – спросил я.

Она кивнула. Затем, словно что-то вспомнив, помотала головой и ответила:

– Нет.

– Где твой дом? Я отведу тебя.

– У меня нет дома.

– Нет? Где твои родители?

Девочка помотала головой снова. Я вздохнул и сбросил брезентовую сумку на землю. Конечно же меня угораздило связаться с сиротой. Обузой. Я поднялся с земли, отряхнул штаны и протянул девочке руку.

– Пойдем, – сказал я. – Ты же не хочешь заражения крови? Я помогу тебе обработать колени, а потом можешь снова идти по своим делам. Я поделюсь с тобой едой. Довольно выгодно, да?

Девочка еще долго не решалась взять меня за руку.

– Хорошо, – прошептала она так тихо, что ее голос показался дыханием ветра.

Ночь мы провели в переулке за ломбардом, где нашли пару старых стульев и ободранный диван. Я обработал девочке коленки украденным в баре алкоголем, и ей пришлось закусывать свои лохмотья, чтобы не привлекать к нам внимание криками. Все это время девочка старалась держаться от меня подальше. Когда я вдруг проводил рукой по ее волосам или случайно касался руки, она вздрагивала, словно обожженная паром из чайника. В конце концов я оставил все попытки разговорить ее. Уступив девочке диван, я подложил себе под голову рубашку и устроился на тротуаре.

– Если утром захочешь уйти, уходи, – сказал я. – Не нужно будить меня, чтобы попрощаться.

Мои веки наливались тяжестью, а девочка не спала, все смотрела на меня широко раскрытыми глазами, даже когда я заснул.

Утром она все еще была рядом. Ходила за мной, пока я копался в мусоре, собирая старую одежду и съестное. Я просил ее уйти. Даже кричал на нее. Я несколько раз заставил ее расплакаться, но, оборачиваясь, все равно видел, как она идет за мной, стараясь держаться немного поодаль.

Спустя две ночи мы сидели у костра – подожженной нефти, – и девочка наконец заговорила со мной.

– Меня зовут Тесс, – тихо сказала она. Потом посмотрела на мое лицо, словно хотела узнать реакцию.

Я лишь пожал плечами.

– Хорошо, – ответил я.

Так все и началось.

Тесс просыпается, вздрагивая так сильно, что мы ударяемся головами.

– Вот черт, – шепчу я и потираю лоб. Заживающую руку пронзает боль, и я слышу, как в кармане брякают серебряные пули, которые Тесс вытащила из моей раны. – Если хотела разбудить меня, могла бы стукнуть полегче.

Тесс подносит палец к губам. Теперь я настороже. Мы все еще сидим у пирса, но до рассвета еще пара часов, и линия горизонта погружена во тьму. Единственным источником остаются старинные фонари на берегу озера. Я бросаю взгляд на Тесс. Ее глаза блестят в темноте.

– Ты что-нибудь слышал? – шепчет она.

Я хмурю брови. Обычно я замечаю нечто подозрительное раньше Тесс, но сейчас не слышу ничего. Долгое время мы молчим. Я слышу лишь редкий плеск волн. Бултыхание металла в воде. Иногда мимо проезжают машины.

Я снова смотрю на Тесс:

– А что ты услышала?

– Это было похоже на… бульканье, – шепчет она.

Прежде чем я успеваю подумать, сверху доносятся чьи-то шаги и голос. Мы с Тесс глубже вжимаемся в тени. Голос принадлежит мужчине, а шаги странно тяжелые. Спустя секунду я понимаю, что он идет в ногу с кем-то еще. Пара полицейских.

Я втискиваюсь в склон, так что мягкая земля и камни бесшумно скатываются на песок. Продолжаю втискиваться, пока не упираюсь спиной во что-то твердое и гладкое. Тесс делает то же самое.

– Что-то заваривается, – говорит один из полицейских. – На этот раз чума охватила сектор Зейн.

Шаги раздаются прямо над нашими головами, я вижу, как полицейские идут по пирсу к озеру. Свет восходящего солнца уже окрасил горизонт в темно-серый цвет.

– Я никогда не слышал о случаях чумы в этом секторе.

– Должно быть, это более сильная разновидность инфекции.

– Что правительство собирается с этим делать?

Я пытаюсь расслышать ответ другого полицейского, но к тому времени эти двое уже уходят слишком далеко к озеру. Их голоса теперь не различить. Я глубоко вздыхаю. Сектор Зейн находится на расстоянии добрых тридцати миль отсюда… но что, если странный красный крест на двери дома матери означает, что они заразились этой новой разновидностью чумы? И что собирается делать Президент?

– Дэй, – шепчет Тесс.

Я перевожу взгляд на нее. Тесс поворачивается спиной к озеру и смотрит на склон. Она указывает на проделанную нами глубокую выемку в его земле. Повернувшись, я вижу, на что показывает Тесс.

Твердая гладкая поверхность, к которой я прижимался спиной, оказалась листом металла. Я разгребаю камни и землю, понимая, что он прочно засел в склоне. Возможно, металл служит ему опорой. Прищурив глаза, я рассматриваю металлическую поверхность.

Тесс переводит на меня взгляд широко раскрытых глаз:

– Внутри пусто.

– Пусто? – Я прижимаюсь ухом к холодному как лед металлу. До меня доносится шум… какое-то эхо, бульканье и шипение, которое Тесс слышала ранее. Это не просто конструкция, которая держит берег озера. Отстраняясь от металла и разглядывая его внимательнее, я замечаю на его поверхности выгравированные символы.

Один из них – слабые очертания республиканского флага. Другой – всемирно принятый символ обозначения чего-либо токсичного.