Текст книги "Счастливая жизнь для осиротевших носочков"

Разве не странно, что этот Крис Лемуан написал мне именно тогда, когда я была готова впасть в отчаяние? «Забавное совпадение», – сказал бы тот, кто верит в совпадения. Но я не верю. Я не верю ни в совпадения, ни в случайности, ни в везение. Я верю, что события идут тем чередом, каким должны идти по замыслу Вселенной. Верю в мир неумолимого порядка, где каждой, даже совсем малюсенькой детальке отведено свое место и своя роль и где малейшая песчинка может вывести механизм из строя. Взмах крыльев бабочки в Токио может вызвать катаклизм на другом конце планеты и все такое.

Я завариваю чай и ищу Кристофа Лемуана в LinkedIn. Как ни странно, ему потребовалось восемь лет, чтобы закончить бакалавриат одного очень уважаемого в Монреале университета. С тех пор он основал девятнадцать стартапов. Удивленно вскидываю бровь при виде этого впечатляющего списка и принимаюсь гуглить названия одно за другим.

Судя по всему, Кристоф Лемуан – изобретатель. В числе его изобретений складной ковшик для путешествий, салфетки, пригодные для вторичной переработки, приложение, которое может интерпретировать форму облаков. А еще он фееричный неудачник: все девятнадцать его проектов потерпели неудачу. Технические проблемы, финансовые проблемы, проблемы с бизнес-моделью, юридические проблемы, проблемы из-за «пиратства»… Единственный стартап, которому удалось привлечь внимание прессы, предлагал решение в сфере информационной безопасности. Он должен был защитить конфиденциальные данные, однако вместо этого в ходе сбоя разослал их по электронной почте вместе с ежедневный рассылкой примерно десятку тысяч контактов. Стоит ли говорить, что вышеупомянутые отзывы прессы были далеко не положительными? Настойчивость этого отчаянного изобретателя заставляет меня улыбнуться. Сколько себя помню, я всегда питала слабость к людям, которые не сдаются. Раздается звонок. Открываю дверь, забираю у курьера бумажный сверток, благодарю и протягиваю чаевые, за которые он благодарит меня. Потом возвращаюсь в комнату, сажусь перед экраном ноутбука и добросовестно проглатываю еду до последнего кусочка картошки фри, просматривая фотографии улыбчивого молодого предпринимателя. Дэвид тоже смотрит на него с любопытством. Спрашиваю у него:

– Этот Кристоф кажется приятным. А ты что думаешь?

В ответ Дэвид сворачивается клубочком у меня на коленях. Вздыхаю. У меня все равно нет выбора. Те немногие деньги, что у меня оставались, пошли на оплату аренды. Какой бы ни была эта должность, я должна ее получить.

* * *

Новый парижский деловой центр «Спейс» располагается на территории бывшего завода по производству воздушных шариков. На деревянных балках, выкрашенных в белый цвет, покоится огромный стеклянный купол. Светлый интерьер, зеленые растения, дизайнерские диваны… благодаря им создается ощущение, что я попала на страницы модного журнала.

Меня встречает улыбающаяся сотрудница лет двадцати пяти, она вручает мне ярко-оранжевый пропуск для посетителей, взяв в залог мои американские водительские права – на тот случай, если мне взбредет в голову украсть пропуск, чтобы продать на «иБэй».

Подтягиваю хвост, поправляю черный пиджак (я в брючном костюме) и пытаюсь с прямой спиной сидеть на чрезвычайно неудобном серебристом пуфике.

– Алиса?

Повернув голову, вижу широко улыбающегося мужчину.

– Да, это я, – говорю, пожимая ему руку.

– Приятно познакомиться. Я Кристоф. Кристоф Лемуан.

У Кристофа крепкое рукопожатие и взлохмаченные в нарочито художественном беспорядке волосы. Он выглядит как образцовый хипстер: блютус-наушники, торчащие в ушах, словно две маленькие белые антенки, кроссовки, которые стоят дороже лабутенов, потертые джинсы, наверняка выбеленные вручную каким-нибудь буддийским монахом из Непала… Карие глаза, скрытые за очками в толстой оправе, кажутся честными и дружелюбными, а улыбка – такая же заразительная, как на его фотографиях, которые я видела в Интернете. Полагаю, в Кристофе есть определенное очарование, однако из-за его одиннадцатиминутного опоздания я остаюсь к нему совершенно равнодушной.

– Пойдем. Что будешь? Кофе? Зеленый чай? Диетическую колу? Лимонад с личи и паприкой?

– Стакан воды, пожалуйста.

Следую за Кристофом, который что-то печатает на телефоне. Нервно мну в руках ремешок сумочки, жалея, что не приняла успокоительное. Я провалила все собеседования, потому что подобные ситуации вызывают у меня страх, а из-за страха я выгляжу ледышкой. Если верить обратной связи от отдела кадров, рекрутеры, которые меня собеседовали, «не могли понять, что я собой представляю». Только за маской холодности и сдержанности мне удается скрывать свои тревоги.

– Спасибо, что пришла. Мы переехали сюда три недели назад. Классное местечко, скажи?

Прозрачный лифт поднимается на последний этаж, где перед нами предстает большой опенспейс. Из огромных окон открывается потрясающий вид на базилику Сакре-Кер. Это здание всегда меня очаровывало. Пытаюсь скрыть свой энтузиазм (чтобы не казаться типичной американской туристкой, которая никогда не выезжала дальше родного ранчо), однако невольно замедляю шаг, любуясь видом. А вот в опенспейсе беспорядок царит неописуемый: повсюду нагромождения коробок, разбросаны папки и листы бумаги… Вот ракетка для пинг-понга, вот коврик для йоги и… носок. Не понимаю, почему люди даже не пытаются поддерживать порядок. Всего-то и надо, что, использовав предмет, положить его на свое место. Это не так уж сложно. Столкнувшись с таким хаосом, отвожу глаза и пытаюсь сосредоточиться на металлических пластинах, расположенных по периметру окон, – прямые, параллельные друг другу и ровные, они успокаивают.

– Добро пожаловать в ЭверДрим! – объявляет Кристоф, открывая дверь в переговорную, на которой написано «Уголок Стива Джобса».

Вхожу. Небольшой кофейный столик окружают четыре больших дивана. Сидящий на одном из них мужчина с головокружительной скоростью печатает на ноутбуке. При моем появлении он не отрывает взгляда от плоского экрана. Я же не могу отвести глаз от его рук. Меня поражает контраст мужественности, которую они излучают, и изящности, с которой касаются клавиатуры – так музыкант касается клавиш фортепиано. Сажусь и невольно смотрю на экран, где на черном фоне одна за другой бегут зеленые строчки кода – плавно и равномерно, как поток нот.

– Джереми Миллер, мой партнер, – говорит Кристоф, садясь.

– Доброе утро.

– Доброе утро. Ты опоздала, – отвечает мужчина, даже не поднимая глаз.

Более несправедливого упрека я в жизни не слышала. Чувствую, как сжимается горло, и словно со стороны слышу свой сухой ответ:

– Я никогда не опаздываю.

Мой собеседник перестает печатать, поднимает голову и впервые за все время смотрит на меня. Мне становится неловко под этим пронизывающим взглядом. Джереми Миллер одет сдержаннее, чем его партнер: в джинсовую рубашку и бежевые брюки, а его коротко подстриженные темно-каштановые волосы и темная двух-трехдневная щетина подчеркивают ярко-голубые глаза.

– О, это я во всем виноват, – вмешивается Кристоф, протягивая мне бутылочку воды. – Это я заставил Алису ждать. Знаешь, творческие люди всегда опаздывают, – добавляет он, подмигивая мне.

Чувствую, как мышцы спины расслабляются, и заправляю прядь волос за ухо.

– Кстати, Алиса, – вдруг восклицает Кристоф, – я забыл рассказать тебе самое главное: у нас здесь есть бассейн с шариками!

Он смотрит на меня сияющим взглядом, явно ожидая какую-то реакцию. Я, в свою очередь, понятия не имею, что на это ответить. Тогда Кристоф уточняет:

– Как в Икее.

Делаю глоток воды, пытаясь успокоиться. Я не переживу это собеседование. Мне нужно, чтобы он спросил меня об опыте работы, о моих личных качествах (строгость, аккуратность, упорство, исключительная работоспособность), недостатках (упрямство, замкнутость, легкая тревожность и легчайшее обсессивно-компульсивное расстройство…). Иными словами – чтобы он задавал самые нормальные, обычные вопросы. Вопросы, к которым я подготовилась. Я не могу справиться с неожиданностями. Я не знаю – больше не знаю – как справляться с неожиданностями. Провожу пальцами по браслету, поглаживаю подвески. Думаю о шуме волн. Вздыхаю – как можно тише.

– Ты несколько лет работала в лондонском филиале «Дж. П. Морган Банк», потом устроилась в «Голдман Сакс» в Нью-Йорке, где проработала… – Он запинается, фраза повисает в воздухе, и я машинально ее заканчиваю:

– Четыре года, шесть месяцев, две недели и четыре дня.

Кристоф удивленно округляет глаза, словно я сейчас прочитала рэп-версию гимна Соединенных Штатов. Его партнер снова отрывается от экрана компьютера и с любопытством смотрит на меня. Я закусываю губу.

– Шучу, – говорю поспешно, – четыре с половиной года.

Снова нащупываю браслет, пытаясь успокоиться. Пытливый взгляд Джереми Миллера незамедлительно прослеживает это движение и замирает на моей руке, судорожно сжимающей запястье. Отпускаю свой драгоценный талисман, безуспешно пытаясь скрыть нервозность.

Эх, была не была! Решаюсь спросить:

– Знаю, вы писали, что это конфиденциально, но я бы хотела знать, чем именно занимается ваша компания, господин Лемуан.

– Просто «Крис», без всяких там «господинов». Слова про конфиденциальность, – продолжает Кристоф, – это способ привлечь внимание любознательных людей, готовых пойти на риск. Я ищу необычных людей. Мечтателей. Алиса, очень важно, чтобы ты понимала: в «ЭверДрим» мы мыслим широко, безгранично широко! И не любим посредственность. А ты любишь посредственность, Алиса?

– Э… нет…

– Прекрасно! Потому что сейчас мы разрабатываем грандиозный, уникальный проект, который изменит жизнь всего человечества! Мы разрабатываем секретную бинарную технологию, которая решит одну из мировых проблем и улучшит жизни миллионов людей!

Впечатленная таким энтузиазмом, осторожно спрашиваю:

– Звучит заманчиво. О какой проблеме идет речь? – Может, Кристоф изобрел лекарство от рака, придумал, как покончить с мировым голодом или всеми войнами на земле? Его глаза блестят от возбуждения, и я чувствую, как мне передается этот заразительный восторг. Изумленно смотрю, как он запрыгивает на журнальный столик, делает глубокий вдох и, театрально взмахнув рукой, объявляет:

– «ЭверДрим» поставила перед собой задачу собирать осиротевшие носочки по всему миру!

На мгновение теряю дар речи. Кристоф Лемуан – псих, обдолбанный мечтатель или гений? Должно быть, Кристоф принимает мое изумление за непонимание, потому что с той же торжествующей улыбкой поясняет:

– Речь о носочках-потеряшках, которые, бывает, находишь на дне сушилки для белья! В эпоху вторичной переработки и борьбы с отходами пришло время заняться осиротевшими носочками и экологическими проблемами, которые они представляют. Ты только представь! Ты фотографируешь свой осиротевший носок, указываешь его размер, марку и цвет, и приложение «ЭверДрим» связывает тебя с человеком, у которого есть подходящий носочек ему в пару! Их можно будет собрать вместе. Больше ни один носочек не будет одинок! Наша клиентская база? Весь мир! Конечно, одноногих людей придется исключить, но все равно остается куча людей!

«Может, он шутит?» – на мгновение думаю я, ищу взглядом скрытую камеру и пытаюсь придумать какое-то объяснение происходящему. После слов Кристофа наступает тишина, нарушаемая лишь стуком клавиатуры. Все еще стоя на журнальном столике, Кристоф с широкой улыбкой скрещивает руки на груди.

– Ну так что? Ты готова к этому великому приключению, Алиса? Ты готова принять этот вызов? Готова отвергнуть посредственность?

Открываю рот и молчу. Я не знаю, с чего начать. Может, с того, что название «ЭверДрим» большинству ни о чем не скажет и что людям все равно, какая участь ждет их носки? Или с того, что травка до добра не доводит? Но внутренний голос тихо напоминает, что мне нужна эта работа, и я, откашлявшись, отвечаю:

– Звучит очень… интересно и очень… оригинально. Но вы же знаете, что я не специализируюсь ни на веб-разработках, ни на приложениях, ни на экологии, ни на… осиротевших носках?

– Да, знаю, но ты американка, а будущее «ЭверДрим» лежит в Соединенных Штатах! Весной мы выходим на международный уровень! К тому же твое резюме впечатляет: владение двумя языками, диплом Университета Брауна, работа в «Дж. П. Морган Банк» и в «Голдман Сакс»… Когда мы начнем сбор средств, нам понадобится человек с твоими талантами…

– Какие именно обязанности предполагает моя работа? Чего вы от меня ждете?

– Что ты будешь заниматься всем, что связано с бухгалтерией, финансами и… административными делами.

– Административными делами?

– Именно! Я отвечаю за творчество, Джереми – за код, и нам нужен человек, который бы занимался маркетингом, управлением и так далее. Никто из нас не хочет заниматься такой… такой…

Кристоф запинается и замолкает. Догадываюсь, что он стесняется сказать «мутотенью», и любезно подсказываю:

– Нудной работой?

– Нудной, да, именно! Ты превосходно говоришь по-французски, Алиса, у тебя практически нет акцента!

– У меня двойное гражданство. Моя мать француженка, а отец американец.

– Роскошно! Это очень, очень круто!

Кристоф задает мне несколько абсурдных вопросов, например, какой у меня любимый цвет. Потом показывает чернильные пятна на своем «айпаде», спрашивает, что я там вижу (чайку, гитару и самолет), после чего объявляет:

– Я закончил! Джереми, у тебя есть вопросы?

Надеюсь на отрицательный ответ, но Джереми Миллер отрывает взгляд от экрана и спрашивает:

– В резюме не указано, чем ты занималась весь две тысячи тринадцатый год, между увольнением из лондонского банка и переездом в Нью-Йорк.

Украдкой вздыхаю. Я знаю, что мне придется солгать. Несмотря на всю ложь за последние несколько лет что-то в моей душе до сих пор протестует против того, чтобы говорить неправду.

– В две тысячи тринадцатом году я совершила кругосветное путешествие, – тихо отвечаю я, выдерживая пристальный ледяной взгляд голубых глаз. В них мелькает любопытство, и у меня возникает неприятное чувство, что Джереми Миллер мне не верит.

– Как здорово! – восклицает Кристоф. – Именно такие люди нужны нам в «ЭверДрим»! Как погляжу, борьба с посредственностью знакома тебе не понаслышке!

– Почему ты уехала из Нью-Йорка? – продолжает Джереми. – Почему вдруг решила сменить сферу деятельности?

– Я всегда мечтала увидеть Париж.… И к тому же устала от финансов. Мне захотелось попробовать чего-нибудь более… интересное.

Представляю, какие вопросы скрываются за этим невозмутимым выражением лица. Ты переехала одна? Ты замужем? Разведена? Есть ли дети? Кто у тебя в Париже? Семья? Друзья?

– Супер, – говорит Кристоф, вынимая из кармана вибрирующий телефон. – Мы скоро с тобой свяжемся, Алиса. А сейчас меня ждет разговор с инвесторами.

На мгновение я подумала, что у меня есть шанс получить эту работу, но такой резкий способ от меня отделаться – плохой знак. Растерявшись, машинально пожимаю протянутую руку и тихо говорю:

– Благодарю за собеседование.

Джереми Миллер встает и ведет меня вниз, даже не утруждаясь разбавить угнетающее молчание. Судорожно пытаюсь придумать, что сказать, чтобы изменить его мнение обо мне. Впрочем, Джереми прекрасно видел, что я волнуюсь, что тереблю браслет и поправляю криво лежащие ручки. Зачем рисковать, нанимая человека со странностями? В глубине души я хорошо его понимаю.

Джереми просит девушку-администратора вернуть водительские права, которые я отдала в обмен на пропуск, и та протягивает ему документ.

– Я всегда мечтала открыть свое дело, – говорю, когда Джереми поворачивается ко мне. – Компания «ЭверДрим» меня действительно вдохновляет. Я бы очень хотела получить эту должность. Не могли бы вы дать мне шанс… – Мои слова звучат слишком неуверенно, чтобы кого-нибудь убедить.

Джереми, удивленный этой неожиданной вспышкой эмоций, забывает вернуть мне водительские права. Вместо этого машинально вертит их в пальцах и внимательно осматривает меня:

– Честно говоря, не понимаю, почему ты ответила на письмо Криса. Для помощника по административным вопросам у тебя слишком большой опыт и квалификация. Что же касается зарплаты… мы не в состоянии платить и десятой части того, что ты зарабатывала раньше. Тебе придется вести счета и следить за тем, чтобы в офисе всегда были маркеры и бумага для принтера. К тому же Крис не видит разницы между финансами и бухгалтерским учетом, поэтому тебе придется заниматься еще и бухгалтерией. Не думаю, что ты знакома с французскими стандартами бухгалтерского учета…

Тяжело сглатываю, нервно поправляю хвост и отвечаю с энтузиазмом, который звучит так наигранно, что не скрывает отчаяния в голосе:

– Я быстро учусь и прекрасно осознаю, что поначалу столкнусь с некоторыми трудностями, но в перспективе долгосрочного сотрудничества…

– Извини, но нанимать тебя – напрасная трата времени. Ненавижу, когда талант тратится впустую.

Джереми все еще держит между пальцами мои водительские права. Он скользит по ним взглядом, и у него на лице отражается удивление.

– Твоя полная фамилия – Смит-Ривьер?

– Да, моя мать француженка, но я использую только «Смит». Все собираюсь сменить документы…

– Смит-Ривьер… – повторяет Джереми, слегка нахмурившись, – Скарлетт Смит-Ривьер случайно не твоя родственница?

– Я с детского сада слышу этот вопрос, – говорю, выдавливая улыбку. – Нет, просто однофамилица. Знаешь, в одной только Америке живет более двух миллионов Смитов, да и Ривьер – распространенная во франкоязычных странах фамилия… С точки зрения статистики фамилию Смит-Ривьер носят тысячи человек…

Некоторое время Джереми молчит, глядя на меня своими голубыми глазами. От его пристального взгляде мне становится не по себе. Пытаюсь дышать медленно и размеренно, чтобы скрыть тревогу, которую вызвал этот вопрос.

– Цифры, статистика – это твой конек, верно? Как и выравнивать ручки параллельно друг другу?

Пожимаю плечами. Я знала, что он заметил мои манипуляции с ручками, но предпочла бы это не обсуждать.

– Я люблю цифры, потому что они ясные и однозначные. В математических формулах нет места случайностям, совпадениям и неожиданностям. Никаких разочарований. Возможен только один результат. По сути, цифры всегда говорят правду.

– В отличие от людей.

– Верно.

Джереми протягивает мне права, и его взгляд снова становится непроницаемым.

– Забавно, что ты так беспокоишься о правде. Знаешь, мне трудно поверить, что ты правда хочешь у нас работать или что вдруг захотела сменить сферу деятельности. И если уж на то пошло, в кругосветное путешествие – тоже.

Его слова, несмотря на совершенно спокойный тон, действуют на меня как ушат холодной воды, но после нескольких секунд оцепенения я чувствую досаду. Как он может судить о моем поведении, не зная о моей жизни? Да кто он такой?! Все эти собеседования – притворство, искусство лгать, выставлять себя в лучшем свете. Я потратила утро впустую, а могла бы за это время откликнуться на несколько вакансий. Кладу права в бумажник, поднимаю голову и смотрю Джереми прямо в глаза.

– Хочешь знать правду? Хорошо. Концепция вашей компании – несусветная чушь, название – бессмысленный набор английских слов, и конечно я слишком квалифицирована для этой должности! Но, к сожалению, с последнего места работы меня уволили без выплаты компенсации, поэтому мне нужно поскорее найти работу. Просто чтобы не оказаться на улице. Очень сомневаюсь, что такая правда убедила бы кого-нибудь взять меня на работу. Я умная и серьезная девушка, и пусть я выравниваю ручки, когда волнуюсь, но я быстро учусь. Мне не нужна огромная зарплата, и я готова к переработкам. Если бы ты потрудился дать мне шанс, то не пожалел бы. Да, и последнее: в две тысячи тринадцатом году я и правда не совершала кругосветное путешествие. Я не работала из-за депрессии. На этом разреши откланяться.

Не дожидаясь ответа, разворачиваюсь на каблуках. Пусть собеседование не увенчалось успехом, я довольна тем, что поставила этого мужчину на место.

Дневник Алисы

Лондон, 1 сентября 2011 года

Привет, Брюс!

Сегодня утром я снова была у психотерапевта. Показала первые страницы своего дневника. Она улыбнулась:

– Что вы почувствовали после того, как сделали первую запись?

– Неловкость. Я чувствую себя глупо, когда пишу о себе. Наверное, потому что боюсь, что кто-то прочитает и будет меня осуждать.

– Да, дневник – это очень личное.

– Я все еще не понимаю, как это поможет мне забеременеть.

– Ведение дневника можно рассматривать как терапевтический ритуал, помогающий выплеснуть накопившийся внутри негатив. Когда вы пишете о вещах, которые вас беспокоят, то как бы выносите их за пределы себя, на бумагу. Вам не показалось, что дневник помог вам выпустить пар?

Я пожала плечами.

– Не знаю… Может, немного…

Психотерапевт кивнула и заключила:

– Не показывайте мне свои записи, если не хотите. Так вы сможете писать обо всем, что душа пожелает. Продолжайте писать по десять-двадцать минут в день. Попробуйте вспомнить свое детство.

Я снова пожала плечами.

– Вспоминать особо нечего. У меня было обычное детство…

– Во время беременности – или подготовки к беременности – у женщин зачастую возникают вопросы, ответить на которые помогает опыт из своего детства.

– Я даже не знаю, с чего начать…

– Как и в большинстве случаев: с самого начала. Это как вытягивать ниточки из одежды: единожды взявшись, уже сложно остановиться. Сами увидите.

Итак, мое детство. Самое начало.

Ладно. В первую очередь расскажу о родителях.

В 1973 году Франсуаза Ривьер (молодая француженка, приехавшая в университет штата Род-Айленд по обмену) отправилась в клуб любителей кино, где познакомилась с Мэттью Смитом. У них разгорелся горячий спор о старом кино, во время которого они чуть было не прикончили друг друга из-за «Унесенных ветром». Франсуаза назвала «Унесенных ветром» величайшим шедевром в истории кинематографа, а Мэттью назвал его «расистским консервативным бредом». Их спор затянулся настолько, что пришлось продолжить его за стаканчиком молочного коктейля.

Моя мать приехала в Штаты на три месяца, но так и не воспользовалась своим обратным билетом. Через год после знакомства родители поженились. Им было едва за двадцать.

Следующие одиннадцать лет жизни родители пытались завести ребенка. После многочисленных обследований гинеколог заключил: вероятность того, что Франсуаза Смит-Ривьер (мама оставила свою девичью фамилию, чтобы бороться против патриархата, но фамилию моего отца тем не менее взяла – в американских корнях есть неоспоримые плюсы) забеременеет, составляет менее трех процентов. Первую в Соединенных Штатах процедуру по искусственному оплодотворению провели в 1981 году. Я была зачата в пробирке тремя годами позже и появилась на свет в начале января 1985-го.

Мои родители не могли позволить себе ЭКО (отец работал автомехаником, а мать – внештатным переводчиком), но им посчастливилось попасть в исследовательскую программу, которую финансировала крупная фармацевтическая компания.

Хотелось бы мне вспомнить первые месяцы жизни, как родители, ожидавшие моего рождения более десяти лет, стояли над моей колыбелью и с блаженным видом слушали мой лепет, наблюдали за моими первыми улыбками, первым смехом…

Через некоторое время мама, удивленная тем, что после родов у нее не начинается менструация, пошла на консультацию к гинекологу. Вопреки всем прогнозами, она забеременела – естественным путем.

Моя сестра родилась в том же году, что и я. В декабре. К этому времени политические убеждения отца несколько пошатнулись, но вот мама по-прежнему обожала «Унесенных ветром».

Вторую дочь родители назвали Скарлетт.

* * *

Я в депрессии третий день. Жду ответа на резюме, которые отправила после фиаско на собеседовании в «ЭверДрим». Мне грустно не только из-за неудач с поиском работы, но и потому, что столица Франции меня разочаровала. Париж, который я видела на открытках в детстве и мечтала посетить, отличается от реальности. В настоящем Париже тротуары больших бульваров испачканы собачьими экскрементами, бездомные по ночам, дрожа, прижимаются к вентиляционным решеткам метро, из которых идет теплый воздух, а туннели метро кишат крысами. Деревья встречаются также редко, как улыбки на лицах прохожих, а чашечка эспрессо стоит столько же, сколько дамская сумочка.

Лежу на кровати и играю с Дэвидом, когда, вопреки всякой логике, мне звонит Кристоф Лемуан. Позволяю звонку переключиться на автоответчик, а потом прослушиваю голосовое сообщение: «Привет, Алиса! Говорит Кристоф Лемуан. Для меня большая честь сообщить, что мы рады приветствовать тебя в рядах мечтателей «ЭверДрим»! Выходи с понедельника, если сможешь, ибо приключения не ждут! Перезвони, нам нужно обсудить твой контракт. До скорого!»

Ошеломленно проигрываю сообщение еще три раза. Похоже, на молодого генерального директора я произвела хорошее впечатление – настолько хорошее, что он закрыл глаза на мнение своего партнера. А может, никто, кроме меня, не откликнулся на вакансию и не захотел работать над таким странным проектом… Решаю не ломать себе голову и перезвонить. Кристоф Лемуан полон решимости взять меня на работу. Хочу спросить, почему, но сдерживаюсь, опасаясь все испортить. У меня есть работа, и это единственное, что сейчас имеет значение.

Когда через несколько часов грузчики привозят упакованные в коробки вещи, которые я отправила сюда из Штатов, это кажется мне знаком: теперь мое место здесь, в Париже. Коробок не больше двадцати: я распродала всю мебель и большую часть вещей.

Следующие несколько дней уходят на уборку с тряпкой и пылесосом. Я разбираю большую часть коробок, но к некоторым мне прикасаться не хочется; в основном на них написано «Лондон», но есть одна коробка, к которой мне особенно не хочется прикасаться. На ней черным маркером выведено яростное «Ф». Аккуратно ставлю коробки у стены, рядом с отключенными колонками (хозяева их еще не забрали), накрываю большим желтым полотном с африканскими мотивами, а потом водружаю на этот импровизированный буфет лампу. Выглядит довольно прилично, хотя я знаю: простым цветным полотном правду о прошлом не скрыть.

Не знаю, куда себя деть. Хочу позвонить в «ЭверДрим» и спросить, можно ли выйти на работу прямо сейчас, но, передумав, надеваю кроссовки и отправляюсь на пробежку.

Несмотря на серость, осень Парижу к лицу. С помощью приложения «Гугл Карты» я нахожу маршрут, который составляет ровно пять миль (так, нужно думать в километрах), и ноги приводят меня в парк Бют-Шомон. Не сбавляя шага, наблюдаю за суетливыми голубями: сидящая на скамейке старушка кидает им крошки, а потом улыбается мне. Нерешительно машу ей в ответ. Если бы мне хватило смелости, я бы села рядом.

Ковер из листьев шафранового цвета, стелющийся у меня под ногами, напоминает мне детство: когда наступала осень и клены на Род-Айленде начинали пылать рыжевато-красной листвой, я любила выходить на прогулку. Ветер румянил мне щеки, я садилась на пляже Наррагансетт, пустынном с конца сентября, – садилась прямо на песок и смотрела на океан. Останавливаюсь. Внезапно становится трудно дышать. Я и сама не заметила, как ускорила темп, и теперь у меня перехватило дыхание. Некогда, будучи подростком, я страстно желала покинуть туманные морские берега, возле которых жила, но сейчас я бы отдала все на свете, чтобы вернуться туда. У меня сжимается горло при мысли, что теперь это невозможно. Не после того, что случилось.

Не после того, что я сделала.