Текст книги "Восемьдесят четвертый 2.0"

Марианна Алферова
Восемьдесят четвертый 2.0

Готов согласиться, что история большей частью неточна и необъективна, но особая мета нашей эпохи – отказ от самой идеи, что возможна история, которая правдива.

Джордж Оруэлл. Вспоминая войну в Испании.

Глава 1

1

Уин поежился от холода и поднял воротник пальто. Горсть ледяной крупы, брошенная невидимой, но очень зловредной рукой, ударила в лицо. Уин беззвучно ругнулся. И это апрель! В последние годы весна сократилась до нескольких дней, оставив в распоряжение зимы и мерзопакостный март с пронзительными ветрами, и слякотный апрель с постоянными возвратами снега и мороза. Лишь где-то в середине или в конце мая выдавалось несколько по-настоящему теплых весенних дней. Тогда замерзшие в долгом ожидании деревья одевались листвой, и вслед за краткосрочным наплывом сладко пахнущего новой жизнью тепла следовало лето – либо удушающе жаркое и засушливое с редкими грозами, либо холодное и дождливое, с водопадами неожиданных ливней и подслеповатым осторожным солнцем, изредка мелькающим в небесах.

Уин свернул к своему дому. Скверик, разбитый на месте разрушенной в войну пятиэтажки, начали огораживать синим железным забором. Три дерева, прежде дававшие в жару немного тени, теперь, вывороченные из земли бульдозером, лежали в серой городской земле. Их могучие корни, слишком огромные для тощих стволов и редких крон, простирались к небу – воздетые в прощальном, отчаянном жесте узловатые черные руки. Кто-то оттащил в сторону два бетонных вазона, видимо, надеясь их приспособить, скорее всего, перегородят тротуар для летней террасы ближайшего кафе. Два человека в черных робах таскали листы железа. Третий нес строительный пистолет. Скоро здесь появится очередная высотка, что торчат зубьями среди старых построек Лондона, оставшихся с давних времен, до Пробуждения. Красиво все же звучит – Пробуждение. Сразу хочет шире раскрыть глаза, оглядеться, вздохнуть полной грудью.

Все трое работяг были азиатами.

Уин и сам иногда подумывал, не перебраться ли в новостройку, время от времени приценивался к новенькой студии с лоджией и непременно с просторной ванной комнатой. Но даже если ему удастся выгодно продать свою нынешнюю конуру, на студию в новом доме не хватит. Взять кредит? При этой мысли он передернулся, будто поток холодной воды угодил за шиворот. Соседи и друзья берут кредиты направо и налево, а он на заманчивые предложения отвечает: нет уж, увольте. Так что о новой квартирке остается только мечтать, время от времени листая каталоги.

Он так задумался, что едва не попал под колеса огромного мусоровоза. Сине-белая машина, вся в грязных потеках, громыхая, втиснулась в узкую кишку проезда вплотную к новому забору. На трех стенках кузова огромными алыми буквами было написано «Победа» и рядом намалеваны какие-то неведомые ордена. Не дожидаясь, пока мусорщик перегородит бачками свободное пространство на тротуаре, Уин юркнул в подъезд. Лифт вызывать не стал – пускай подъем на третий этаж заменит посещение спорт-центра. К тому же ожидать лифт приходилось раздражающе долго – гораздо быстрее пройтись пешком. Дом «Победа» нуждался в ремонте, на который у жильцов никогда не достанет денег: ремонтировать – намного дороже, чем покупать новое. При упоминании о грядущем ремонте жильцы с тоской начинали вспоминать времена Большого Брата, и тут же закипали споры: делали тогда бесплатный ремонт или нет. С каждым годом считающих, что бесплатный ремонт делали по первой же заявке, становилось все больше.

У соседей как всегда орал телекран. После Пробуждения включать телекран считалось не обязательным, но у большинства он все равно работал днем и ночью, и непременно на полную громкость.

– Ах, вот и вы! – соседка сверху (Молли? Надя?) бегом спускалась по лестнице. – Вы ничего не видели, Уин?

– Видел? Что? – Он огляделся.

Коридор был пуст. Только неведомый цветок в треснутом горшке, да рядом кривоногий стульчик. Кто-то из соседей выходил сюда курить из квартиры и пытался приспособить эти руины для жизни, используя цветочный горшок вместо пепельницы.

– Меня ограбили! – Молли-Надя упала на стульчик подле цветка. Запрокинула голову, уткнувшись затылком в ободранную стену, затопала ногами и завыла, катая голову из стороны в сторону. Ноги у нее были белые, без загара, с синей насечкой капилляров повыше колен. – Мебель купила, новенький телекран. Неделю как установили…

– Вы бы дверь железную поставили, – посоветовал Уин, понимая, что совет запоздал.

– Я что – дура, да? Конечно, поставила! Так они, говнюки, в окно вперлись. В окно, слышите! Хитрожопые скоты! С крыши на веревке спустились, а потом в дверь с барахлом выползли. И все-все вынесли. Все, – выдохнула она, будто это был ее последний выдох и вздоха не последует. Но она дернулась всем телом и вдохнула.

Снизу раздались шаги – тяжелые, мужские. Поднимались двое или трое. Трое.

Уин передернулся. Вот так же, до Пробуждения, ночами громыхали тяжелые ботинки агентов Министерства Любви. Так пришли с обыском и к ним. Уин тряхнул головой. Помнилось все очень смутно, но сразу появилась мягкая ватность в коленях, и захотелось прислониться к стене.

Трое показались в лестничном пролете – припорошенные тающим снегом, в серых одинаково грязноватых куртках. У того, что шел впереди, зеленел под глазом старый фингал.

– Семнадцатая квартира – это выше? – спросил человек с подбитым глазом.

– Это ко мне, – всхлипнула Надя-Молли.

– Надя Томпсон?

Значит, все-таки Надя.

Она нащупала ногами тапки, поднялась.

– А вы кто? – подозрительно оглядел Уина человек с фингалом.

– Сосед, снизу. Он тут живет. – Надя мотнула головой в сторону ближайшей двери.

– Уин Спенсер, – представился Уин.

– Карточку можно? – прищурился побитый.

Уин полез в карман, протянул удостоверение Министерства. Офингаленный глянул, чуть скривил рот – кажется, карточка не вызвала у него особого почтения.

«Почтение, – передразнил себя мысленно Уин. – Неужели думаешь, что кто-то будет тебя почитать за все, что творишь? Ты такая же шавка, как и этот…»

– Ничего не видели? – спросил побитый.

Два его товарища тем временем топали наверх, проклиная лестницу. Лифт скрежетал сломанной челюстью где-то в районе второго этажа и категорически не желал никуда ехать.

– Я на обед зашел домой, видел мусорку во дворе, – отозвался Уин. – Мусоровоз.

– Гай, – крикнул побитый, явно старший в этой троице. – Живо вниз! Глянь, может, это они.

– Там еще рабочие забор ставят. Наверняка что-то заметили, – продолжил Уин.

Гай, чертыхаясь, не спеша стал спускаться, на ходу вытаскивая пачку сигарет.

– Ни черта себе! – отдаваясь громким эхом, прогремел в пустой квартире наверху голос третьего. – Да здесь всё до последнего стакана вынесли. Красота.

Побитый двинулся наверх – поглядеть, что там и как. Не зная зачем, Уин поплелся следом. Надя жила не прямо над Уином, а в квартире напротив, над Уином проживала старушка, которая вечно его заливала холодной водой (водогрей она не включала из режима экономии) и всегда отказывалась при этом платить за ущерб.

Окно в комнате Нади выставили вместе с рамой, и теперь стена щерилась уродливым неровным проемом. Куски монтажной пены вместе с прилипшими обоями валялись на полу.

– Ни черта себе, – опять повторил служитель порядка, оглядывая проем. – Да тут вся стена скоро хряпнется.

Ледяной ветер гулял по пустой квартире.

– Глянь, – почти с восторгом продолжал констатировать убытки полисмен, – плиту газовую, и ту сперли. Хорошо, кран перекрыли, а то бы рвануло все к черту. Дом – одна труха, сложился бы мигом. – Он восторженно причмокнул – видимо, воображаемая картина его впечатлила.

– Отпечатки можешь взять? – спросил побитый.

Его помощник поставил чемоданчик на пол и огляделся.

– Не с чего, – констатировал он. Возиться с отпечатками ему не хотелось.

– Телекран был? – спросил побитый. В голосе внезапно проступила какая-то незамеченная прежде жесткость. Как будто он в чем-то пытался уличить хозяйку.

– Я ж сказала – новый, только-только поставили. – Надя плюхнулась на пол и вытянула ноги. Вид у нее был свершено потерянный. Уину почему-то вспомнился отец после смерти матери – он так же, будто слепой, натыкался на стены и кружил, кружил по комнате. – О, Господи, да за что же!

– Вот с него, с телекрана, всё и просекли, – решил главный.

– Может, вы соседку спросите? – Уин, застывший на пороге, указал на дверь квартиры напротив. – Там старушка всегда дома. Могла заметить: мебель долго таскать, в один прием не вынести.

– Неа, не будем, – сморщил нос побитый, будто собирался чихнуть, но никак не получалось.

– Почему?

– Бесполезняк. Это телекран. Всегда одно и то же. Проверено. Они потом барахло в комиссионку везут. Если мебель застоится, можно отловить. Но перекупщики люди хитрые, цены пишут в половину меньше, чем на новое, так что улетает со свистом. А по докам всегда тупик.

Уин вышел из квартиры и нажал кнопку звонка у соседки. Он слышал, как дребезжит внутри звонок, как шаркают осторожные шаги. Кто-то на цыпочках подошел к хлипкой двери и приложился к глазку. Глазок, правда, замазан был побелкой – грабители постаралась.

– Скажите хоть, что вы из полиции, тогда откроют, – повернулся Уин к побитому.

Но тот уже топал вниз, за ним спускался помощник.

– Когда акт составите? – Надя выскочила из квартиры, перегнулась через перила, будто хотела прыгнуть вниз.

– Завтра в участок приходите, нарисуем список. Чеки на мебель прихватите, – донеслось снизу.

– Чеки, да откуда? Вот гадство! – выдохнула Надя.

– В мусоре поищите – воры наверняка выбросили бумаги, – голос уже звучал с первого этажа.

– Мусорка только что все увезла, – предположил Уин.

Желание рвануться вниз и остановить вывоз вещдоков тут же умерло, придушенное холодным расчетом: в этом случае придется около часа – не меньше – рыться в отходах. Да и времени нет, всего-то минут пятнадцать осталось от обеденного перерыва, – подсунул оправдание хитроватый внутренний голосок. Всегда есть оправдание, стоит только поискать. Всегда.

С минуту Уин и Надя молчали. Она больше ничего не требовала. Он – не предлагал.

– Почему вы в тапочках? – спросил Уин.

– А? Что? – повернулась к нему Надя, растерянно хлопая глазами.

– Ну, вы пришли домой… в тапочках?

– Да нет же! – взвизгнула Надя. – Я в туфлях пришла! В туфлях! А у них – вот та-а-кой каблук. Ноги болят – жу-уть! А тапочки мои воры оставили, одни тапочки.

– Хотите зайти ко мне? Я сделаю вам кофе и дам плед.

– Да на черта мне плед? К сестре ночевать поеду, – огрызнулась Надя.

Молодец, что не пошел рыться в отходах. Очень правильное решение. Уин даже мысленно улыбнулся.

– Секс не предлагаю, – сказал Уин. – Или вы потому и злитесь?

– Секс у меня был вчера. Так себе секс. И шутка твоя говно. – Надя скинула тапки и влезла в туфли на высоченных каблуках.

Дверь в квартиру старушки наконец приоткрылась, в проеме мелькнуло желтоватое пятно, и створка тут же захлопнулась.

Уин сделал шаг.

– Плюнь, – махнула рукой Надя. – Она хитрющая и всего боится. Не скажет. Ну вот, теперь придется брать кредит на ремонт. Знаете, сколько у меня кредитов? Четыре! Это пятый будет. Пятый, чтоб все их банки лопнули!

2

Уин сдернул с ручки рекламную картонку «самого нового обалденного телекрана» и открыл дверь в квартиру. Обычно в обеденный перерыв он мог провести дома минут тридцать, сегодня пятнадцать из них уже потрачены на бестолковое расследование кражи. Ради этих тридцати свободных минут он готов был пройти путь туда и обратно и заглотить сэндвич всухомятку, запивая холодным чаем, вместо того чтобы пообедать в довольно приличной министерской столовой. Правда, во второй, двадцатиминутный перерыв, можно было все же заглянуть в столовую, и он этим пользовался.

Квартира его состояла из комнаты в пятнадцать квадратов и крошечной кухоньки, за кривоватой самодельной перегородкой пряталась душевая с клозетом. Говорят, прежде это была квартира в три комнаты, потом ее разделили. Недаром многие утверждают, что во времена Большого Брата жилось лучше. Но при этом забывают, что такие квартиры могли позволить себе только члены Внешней партии. Квартиры для членов Внутренней партии были еще роскошнее, партийцы их быстренько приватизировали в первые годы Пробуждения.

Уин бросил пальто на стул, достал комп из сейфа, включил и, пока тот грузился, побежал на кухню. Кран холодной воды выплюнул на руки несколько ржавых капель. Давно пора менять трубы, но для этого каждый из жильцов должен был отвалить половину месячной зарплаты. Всегда находились двое или трое, кто категорически отказывался.

«При Большом Брате их бы заставили как миленьких!» – резюмировала управляющая домом итоги очередного бесполезного собрания.

«При Большом Брате нам бы трубы поменяли бесплатно!» – тут же кидалась в спор старушка, проживающая над Уином.

Старушка обожала Большого Брата. Поднимаясь к ней после очередного затопления, Уин отмечал, что с каждым разом плакатов и портретов Большого Брата становится все больше. Все портреты черноусого сверкали свежими красками – старушка покупала их в ближайшем книжном магазине, где отдел книг ужался до пары полок, а на остальных теснились сувениры с символикой АнгСоца, партийные значки и бюсты Большого Брата.

Уин соорудил себе сэндвич из вчерашней булки и двух ломтей клейкого сыра. С тех пор как Любимый Брат запретил ввоз сыра из Евразии, приходилось довольствоваться этой замазкой. Говорят, в городе есть подпольные магазины, там можно купить настоящий сыр из Голландии или Франции. Надо будет у Майкла спросить.

Громкое «блямс» сообщило, что комп загрузился и вывел Уина в Сеть, на сайт «Двойной поворот».

Уин вернулся в комнату, пытаясь на ходу откусить от сэндвича кусок побольше. Вся обстановка комнатенки состояла из огромного телекрана, который занимал половину стены напротив окна, журнального столика, длинного узкого зеркала, стула и продавленного старого дивана. Вместо шкафа имелись вешалка и пара крючков на стене. Телекран не работал после того как соседка сверху залила квартиру Уина в очередной раз. Правда, Майкл, Уинов шеф, был уверен, что и неработающий телекран все равно «светит» в режиме наблюдения, но Уин в это не верил. Или делал вид, что не верит. Единственной дорогой вещью в этой комнатушке был комп.

Окошко на экране предлагало ввести логин и пароль. Уин набрал «Огненный рыцарь», восьмизначный код и нырнул в чат. Тут уже шла настоящая заруба. Утром, уходя на работу, Уин успел оставить несколько комментов под основным постом Короля. Помнится, это был пятый или шестой комментарий. Сейчас там их наросло больше сотни. Ага, сегодня тролли пожаловали. Две недели никого не было, и вдруг полно гостей. Почву прощупывают. Интересно, для чего?

«Толстый киллер» предлагал всех участников «Двойного поворота» арестовать и отправить на строительство новой дамбы, а еще лучше – на стройку «Ангела». Эх, занести бы его в банный список! Но такое право Уина имеет только на работе, да и то надо утверждаться у Майкла. Так что с домашнего компа Уин может переругиваться с Толстым киллером до потери пульса. Самое удивительное, что Уин, профессионал, строчил ответы куда медленнее, чем это получалось у Киллера. Хотя чему тут удивляться – Толстый киллер – работник Пипетки, Уину хорошо известно, чей это ник. К тому же сейчас на помощь троллю являлись еще двое – Злой Том и Гоблин. Эти двое вываливали в комменты примитивный понос. Но во главе отряда всегда сражаться легче. С бойкой троицей переругивался Король, и еще иногда встревали в перебранку девочки – Эльза и Шутиха. Сколько лет на самом деле девочкам, Уин не ведал, но называл их так, потому что на аватарке у каждой размахивала мечом прекрасная воительница. Король писал комменты поразительно быстро, не ленясь вставлять латинские фразы или козырять ссылкой на какой-то неизвестный никому научный труд. Уин, поднаторевший в сетевых баталиях, угадывал в этом человеке преподавателя, скорее всего профессора, еще не старого и одинокого человека, забредшего в Сеть исключительно для того, чтобы посмеяться на людской глупостью, да так и застрявшего здесь, вросшего намертво в ресурс, как меч Артура в зловредный камень.

Уин пробежал глазами комменты, чтобы определить, куда же завела бойцов дискуссия по поводу строительства новой дамбы. Спор «нужна – не нужна» давным-давно укатил в сторону политики. И как всегда, обсуждались времена Большого Брата. «Нельзя ставить на одну доску то, что было до Пробуждения и то, что творится сейчас по милости либероидов. Тогда процессы носили воистину народный характер. В зале, где судили предателей, присутствовали сотни людей. ТО были времена борьбы и крови, Голдстейн пытался захватить власть, схватка шла не на жизнь, а на смерть. Все, кто пытается сравнивать Океанию с Остазией, как это делают пропагандисты «Ливня» – просто изменники Родины».

«А кто в последний раз видел Голдстейна в Океании?» – набрал коммент Уин.

Пока набирал, Эльза успела вставить свои «пять центов»:

«Мой дед сгинул в Министерстве Любви. А вся его вина была в том, что он усомнился в правдивости сообщения, что Океания никогда не воевала с Евразией. Моему отцу тогда было четыре года. И вы называете это светлым периодом?»

Тут же возник Гоблин:

«Ко-ко-ко… Вот и последыши предателей объявились. Проверь дельце деда, дурочка. Наверняка героический дедок окажется примитивный вором. Не было никаких инакомыслящих, были обычные бандиты и ворюги, запомните это, лизоблюды Евразии!»

Уин не успел ответить, как Толстый киллер отбарабанил:

«Главное, что благодаря этой мудрой политике мы смогли избавиться от жулья на предприятиях и системе управления. Мы не подпустили к власти Голдстейна. Все остальное – кухонные разговоры. Легко быть стратегом, когда сражаются другие».

«Диктатура – это называется мудрые действия?» – отозвалась, чуть помешкав, Эльза.

«Тот период для Океании был очень сложным, включающим в себя много процессов, – тут же откликнулся Толстый киллер на пост Эльзы. – Приход к власти Голдстейна – это реальная угроза, Большому Брату нужно было оградить свою власть от посягательств. Не надо забывать, что постоянно повышались нормы выдачи шоколада и сахара».

– Нормы шоколада и сахара, – фыркнул себе под нос Уин.

Он как раз знал немало об этих нормах, потому как в Пи-Пи начинал в архивном отделе (когда Министерство еще пыталось заниматься анализом информации) и собирал по крупицам сохранившиеся документы, в том числе неотоваренные карточки. Но для развернутого поста ему не хватит ни времени, ни дозволенного объема. Огрызнуться пару раз – это все, что он успеет. Нормы выдачи продуктов во времена Большого Брата постоянно снижали, шоколад заменяли соевыми плитками, сахар – сахарином, но телекраны яростно вещали, что нормы растут. Населению каким-то образом мгновенно отрубало память, мозг перезагружался, и все забывали, будто в обморочном состоянии, что накануне правительство щедро выделяло каждому 50 граммов шоколада, и свято верили, что прежде на талончик полагалось 20. Народ верил. Это было гениально в своем роде.

«Что самое противное во всем этом?» – задал Уин сам себе вопрос, как это делал обычно. И сам же ответил: самое противное, что есть люди, которые восхищаются подобной гениальностью. Можно ли восхищаться красотой и ловкостью обмана? Может ли быть красив обман? Пока мы не договоримся об основах, мы не можем говорить вообще ни о чем.

В этот момент брякнул таймер – надо было возвращаться на работу. Уин непозволительно замешкался – теперь полдороги придется бежать трусцой.

Он ушел с сайта, нажал кнопку «выключение» и спешно спрятал комп в нишу, запер металлический сейфик с фальшивой стенкой под штукатурку. Ниша служила исключительно для защиты компа от очередного потопа из проржавевших труб, да еще от воров, что прогуливались по дому время от времени, выламывая хлипкие двери. От службы ДС никакой сейф не спасет – уж если те придут, то найдут все, что им угодно, и даже то, чего отродясь в этой квартирке не бывало.

«В последние годы правления Большого Брата никто в глаза не видел шоколада вообще, а теперь многие уверены, что его было всюду навалом, причем наивкуснейшего», – раздумывал Уин, спускаясь по лестнице.

Он вспомнил, что недалеко от министерства открылся новый магазин шоколада «Кадбьюри», но Уин туда ни разу так и не зашел.

Полисменов нигде не было видно – возможно, они зашли на стройку допросить рабочих. Но, скорее всего, тупо вернулись в участок.

«Странно, я, кажется, больше возмущен происшедшим, чем сама Надя. Может, мы были женаты, а я позабыл, как эти сторонники Большого Брата про нормы шоколада?»

Эта мысль показалась ему такой дикой, что он сбился с шага и остановился. «Я же видел ее всего пару раз». – «Ты уверен?» – он любил задавать себе такие вопросы с подначкой – это повышало тонус и настраивало перед работой на нужный лад: когда всех ненавидишь и готов растерзать на куски.

– Я же не в чате, – напомнил он сам себе, на всякий случай пробормотав фразу вслух.

Мусоровоз уже уехал, но на раздолбанном асфальте остались его следы – промасленные пакеты, очистки, коробки. Вокруг этой кучки, как вокруг стола, уселась пятерка упитанных крыс. Их ланч проходил так безмятежно, что Уин оторопел. Потом беспомощно взмахнул рукой и издал что-то вроде шипения: «Пошел вон». Крыс он боялся до жути. Четверо из пирующих голохвостых тварей даже не повернулись, а пятая очень даже внимательно уставилась на Уина. Он попятился. Придется выйти на параллельную улицу и сделать круг.

От дома до здания Министерства правдивой информационной поддержки – сокращенно МПИП (в чатах шутковали – Пип-Пип или ПИ-ПИ, а порой называли Пипеткой за дозированную инфу, выдаваемую по капле) – быстрым шагом Уин доходил за двадцать минут. Если поднажать, то можно было успеть и за пятнадцать. Здание Министерства то и дело мелькало над крышами домов, умудряясь выглядывать даже из-за проросших в старых кварталах новеньких высоток. Триста метров в высоту, пирамида из белого бетона тремя уступами поднималась ввысь, к серым разлохмаченным тучам, быстро несущимся по небу. В разрывах проглядывала недобрая голубизна, будто холодный льдистый взгляд с прищуром следил за прохожими. Дождь был утром, и на тротуаре все еще стояли лужи – вместе со снегом асфальт стекал клочьями с дорог, как старая изношенная шкура, не продержавшись и года.

Когда Уин пришел работать в МПИП, на его фасаде отчетливо можно было разглядеть следы сбитых надписей:

ВОЙНА – ЭТО МИР

СВОБОДА – ЭТО РАБСТВО

НЕЗНАНИЕ – СИЛА

Это призрачные призывы из прошлого раздражали Уина, и он однажды спросил Майкла, не собирается ли начальство чем-нибудь заделать убитые лозунги. В ответ Майкл лишь пожал плечами. И вот полгода назад их восстановили – в память исторического прошлого, как значилось в резюме. Теперь они горели на солнце позолоченными буквами. И кто-то неведомый оставил пару тощих гвоздик на выступе фундамента, неизвестно в чью честь или память.

Когда-то здания четырех министерств были самыми высокими в городе, но лет десять назад компания Севморнафта, владеющая всеми нефтяными платформами в Северном море, построила новый офис, который почти на сто метров превысил МПИП. Офис Севмора вскоре получил в народе название «Початок». Но куда чаще его именовали просто Башней с каким-то скрытым и зловещим намеком. Хотя на башню Саурона он явно не тянул. Толстенный роман Профессора напечатали сразу после Пробуждения миллионными тиражами, и каждый уважающий себя интеллектуал считал обязательным поставить себе на книжную полку том в желтой суперобложке.

Пятнадцать лет назад, еще подростком, Уин ходил вместе с отцом на митинг против строительства Початка. Он не помнил, что тогда говорили, было чудное время, семь лет, как случилось Пробуждение, и на всю жизнь Уин запомнил слова одного из ораторов: «Никогда, никогда мы не вернемся назад в стойло».

Уин невольно улыбнулся: как наивно!

Все возвращается – под новыми вывесками. Министерство Правды превратилось в Министерство Информации, а Министерство Мира – в Министерство Победы.

Несмотря на пронизывающий ветер, Уин шел так быстро, что весь взмок. Внезапно он остановился, будто натолкнулся на невидимую стену. А почему нужно торопиться, бежать, задыхаясь? Что случится, если он опоздает? Разве небо рухнет, если пробить чертов пропуск на пять минут позже? Не заберут же его в Министерство Любви, как это делалось до Пробуждения? Сейчас и Министерства Любви нет, есть Министерство Действенной Справедливости. Сокращенно Минсправ или – еще короче – ДС. Наверняка Минсправу дела нет до опозданий. В Пи-Пи разберутся сами с нарушителями. Лишат премии к отпуску, это максимум. Смех, право! Уин, что, так боится лишиться этой премии? Он даже не знал, смогут ли его оставить без премии за такую малость. Он поднял голову и уставился на сияющие сусальным золотом надписи на фасаде МПИП.

«Ненавижу», – прошептал он и даже скрипнул зубами: чувство, вспыхнувшее на миг, было в самом деле острым и обжигающим, почти невыносимым.

Но тут неведомая рука толкнула его в спину, и он побежал. Ноги будто против воли набирали темп, бежать в пальто, в сношенных туфлях было неудобно. К тому же то одна нога, то другая попадала в очередную рытвину на асфальте. Один раз он так подвернул ногу, что захромал. Но все равно влетел в проходную МПИПа за полминуты до окончания перерыва. Проскочил турникет, пробил пропуск, привалился к стене. Теперь можно было и отдышаться.

«Не вернемся в стойло, – ухмыльнулся он неизвестно кому. – Как же, не вернулись! Все пошли строем, все».

Или не все? Король вон не пошел. Правда, по большому счету Уин ничего не знает про Короля. Может, он все же иногда время от времени тоже заходит в стойло за пайкой сена?

3

Если бы Уин был начальником, он бы обретался в аквариуме стеклянного кабинета и выплывал оттуда только для того, чтобы окинуть грозным водянистым оком мелководье большого холла с офисными садками. В кабинете можно закрывать жалюзи, пить кофе и курить за столом. Но Уин начальником никогда не станет. Не вскарабкаться, не доползти. Поэтому сидеть ему в общем зале, в закутке, отделенном от соседних нор гипсокартонными кургузыми стенками в три четверти роста. Если встать, он может заглянуть в конуру к соседям справа и слева. И к нему в любой момент готов пожаловать любой – тайком подкрасться сзади и неожиданно высунуть мордочку из-за плеча. Из благоразумной предосторожности Уин никогда не выходил с рабочего компа на сайт «Двойного поворота». Только дома рано утром позволял себе полчаса до ухода на работу, да еще вечером, а вернее, ночью – сколько хватало сил. Иногда в обед. На «Двойном повороте» он был самим собой. У счастливчиков имелись еще выходные. Но в субботу рано утром Уин отправлялся помогать отцу в деревню. Это его повинность на неопределенный срок. Поскольку отец не был ветераном войн с Остазией и Евразией (каковых насчитывалось чрезвычайно много, в итоге их объединили и назвали ветеранами зийских войн) и не отработал двадцать лет в одном из четырех Министерств (каковых выслуживцев, кажется, набралось еще больше, нежели ветеранов), то его старик получал только пособие вместо пенсии. Пособия не хватало даже на то, чтобы питаться хлебом и кашей. К тому же к отцу переехали младший брат с женой. Дядя получал пенсию служащего низшего ранга, а его жена – только пособие. Втроем они кое-как могли скинуться на уголь для печи и на газ в баллонах для плитки. Зато при доме имелся огород. На этом огороде и приходилось пахать все выходные – помочь старикам деньгами никак не получалось.

Уин повесил пальто на вешалку, пригладил руками волосы и включил комп. Взял пачку сигарет и пошел на лестницу – в курилку. Это своего рода ритуал Пи-Пи – пока комп грузится, одни пили чай, другие курили. Многие называли это свободой и искренне в разговорах благодарили начальство за нестрогий надзор.

– При Большом Брате никто не ходил курить, все работали, а кто опаздывал, тех распыляли! – пробурчала ему в спину тетка лет под шестьдесят, закуток которой ютился у самого входа. Уин не ведал, чем она занималась, вид у нее был, как у загнанной лошади, но на работу она приходила первой и уходила после всех. Наверняка прежде работала в Министерстве Правды. На время исчезла, переждала бурю, потом вернулась. А может, и не исчезала, просто поменяла одну корочку на другую.

В курилке (небольшой закуток на черной лестнице) две девицы старательно делали последние затяжки.

– …непременно съезди, погляди на Ангела смерти, это потрясает, – долетел до Уина обрывок фразы. В голосе говорившей звучало воодушевление. Серо-желтые прилизанные волосы, густо замазанная тональным кремом кожа, алая помада, очень короткое платьице, туфли-шпильки. Она маскировалась под юную особу, а лет красавице было наверняка за сорок.

– Но там же только фундамент. Или нет? – неуверенно отозвалась вторая. В ней было всего меньше – патриотического восторга, лет, косметики. Ее блестящие черные, очень прямые волосы выдавали восточную кровь.

– Фундамент тоже потрясающий. Когда Ангела построят до неба, Океания навеки станет непобедимой. – Воодушевления в голосе блондинки могло бы хватить на десятерых морпехов.

– Мы с кем-то воюем? – не удержался и пробормотал Уин, тут же пожалев о своей несдержанности.

Он спешно закурил в надежде, что его слов не расслышали. Но обе женщины к нему тут же повернулись.

– А ты, Уин? Ты видел Ангела? – обратилась к нему поклонница величия. – Я пожертвовала на его строительство тысячу кредитов. А ты?

«Черт, откуда она меня знает!» – Теперь Уин уже жалел, что вообще отправился курить после обеда.

– А я вообще все-все, что у меня было, – отозвался он.

«То есть на самом деле ничего», – мысленно усмехнулся он.

– Но ведь Евразия тоже строит своего Ангела, – заметила не слишком уверенно брюнетка. – Что если и они…

– Мы их опередим и нанесем удар первыми, – заявила безапелляционно блондинка. – Океанию никто никогда не побеждал.

Самое смешное, что от Океании-сверхдержавы страна Океания отвалилась давным-давно. Да и Взлетная полоса номер один вернула себе прежнее название Британия и состояла в конгломерате чисто номинально. С Евразией произошло то же самое: почти четверть века как она распалась на три части, и процесс распада грозил вот-вот возобновиться. Что касается Остазии, то Китай и Япония вышли из союза первыми, и теперь там грызлась какая-то мелкота, непрерывно воюя друг с другом. После Пробуждения Британия время от времени конфликтовала с кем-нибудь из осколков бывшей Евразии. Куски Остазии дрейфовали тем временем вдалеке, изредка скаля зубы в сторону Североамериканских Штатов. Великие супердержавы, казавшиеся такими незыблемыми, развалились веером доминошных костяшек. А ведь тридцать лет тому назад все были уверены, что супердержавы будут существовать вечно. Каменные колоссы! Миг, и они превратились в груды песка, из которого любители величия откапывают осколки статуй, и на каждой проступали буквы: «Озимандия». Стихи Шелли, во времена Большого Брата запрещенные, цитировали одно время часто, потом позабыли.