Текст книги "Страна Беловодье"

Глава 2. Дальние планы

Рассвет вышел изумительным. Первые лучи солнца окрасили реку в кровавый оттенок. По воде бежала рябь от легкого ветерка, а на противоположном берегу темнела мрачная громада леса. Остается лишь нарисовать огромную картину, не забыв легких перистых облачков на небе, и, вставив в красивую раму, повесить в комнате, как это было у тысяцкого в избе. И даже чернеющий на якоре кораблик, создающий неприятное чувство, очень уместен для оживляжа этого… как его… пейзажа.

Красоты природы – вещь, безусловно, хорошая, но он так и не смог понять, в чем смысл рисовать их красками. Может, в больших городах или горах приятно смотреть на такие поделки, а правильней человека изображать как есть. Люди хотя бы платят за свой образ на холсте, а то вся эта мазня – пустое дело, выходят сплошные траты. Впрочем, сейчас его гораздо больше занимало поведение людей с ладьи. Они поставили парус и двинулись дальше вниз по течению.

Этого Данила не понял. Получается, плевать на беглеца? По размышлении вышло два варианта. Либо играют для наблюдателя, то есть для него, а сами отплывут ниже, и когда он спокойно разложит костер, выйдут на дым без особых проблем. Либо, что гораздо хуже, не особо опасаются его рассказов о происшедшем. Надо еще добраться до людей, а в лесу может случиться все что угодно, включая дикарей неприветливых. А потом слово против слова – и все трое (если выживет Акинф, то и четверо) дружно заявят на любом суде, что он напился и напал без всякой причины. Неизвестно еще, кому скорее поверят – молодому незнакомому парню или хорошо известному солидному купчине. Как бы с головой на расправу не выдали.

И что теперь делать? Но что, собственно, возможно, кроме как выходить к людям! А вот на месте надо хорошо думать, кому и что говоришь. Незачем загадывать. Так… Что я имею? Практически ничего. Полный и окончательный нуль для начала, как говорил отец. Только рубаха со штанами, несколько мелких монет в потайном кармашке пояса, полученных в дорогу, и нож. К счастью, совершенно не помня в какой момент, успел сунуть в ножны и не потерял немалую ценность по теперешним обстоятельствам. Хорош бы он был без малейшего подспорья. Даже сапоги остались на борту вместе с остальными вещами.

Жальче всего любовно собираемых, покупаемых и изготовленных инструментов на все случаи жизни. В ящике, с собственноручно прилаженной ручкой, в отдельных частях хранилось множество полезных вещей. От топора и пилок до резцов для работы по дереву, металлу и мелких приспособлений механика. Напильники и отвертки, клещи, кусачки, щипчики, молоточки, сверла. Даже собственноручно изготовленная наждачная бумага из посыпанной черными опилками парусины, смазанной крепким рыбьим клеем. Все это добро могло стоить немалую сумму у знатока.

В общем, в чем бы ни была причина ухода ушкуя, надо убираться подальше. Но босым по лесу не очень пошляешься. Крайне удачно наличие ножа. Значит, можно изготовить лапти. Мало кто ходит в них, разве последнее отребье, но общие представления о процессе имеются. Приходилось плести корзинки, короба. Присмотрев ближайшую подходящую липу, принялся снимать лыко полосами, прикидывая необходимое количество.

Конечно, правильно размочить, тогда гибкость улучшается. Материал не ломается и легко гнется в нужную сторону. К сожалению, лучше долго не задерживаться здесь. Береженого бог бережет. Потому пока сойдет чисто подошва. Чтобы держалась, отрезал от рубахи широкие рукава, употребив их на онучи, благо не шелковая, обычный лен. Прикрепил все это скороспелое изделие лыковым шнурком и поднялся, пару раз притопнув.

Нормально. Не сваливается. Пару дней продержится, прежде чем развалиться. Позже надо озаботиться нормальными лаптями, но в данный момент желательно оказаться подальше отсюда. Идти вдоль реки удобнее и точно не собьешься с направления, но сейчас опасно. Очень не хочется выйти прямо на засаду, если где-то ниже делает петлю, – тогда они просто подождут его на излучине: сам придет в «ласковые» объятия. Идти напрямик – безусловно, риск, но тут уж придется выбирать между плохим и опасным. Или это все ерунда и на него махнули рукой? Ой, не верится.

Куда идти? Назад по реке – глупо. Где-то там еще и часть команды поджидает. Могли знать о сомнительных планах приятелей и выйти на ушкуйников, отдаться в недобрые руки. Вперед – неизвестно где город. Если ушли в сторону по притоку, все равно людей проще искать по прежнему маршруту. Солнце вставало там, восток известен. Прямая дорога на запад ждет. Рано или поздно упрется в горы и встретит людей. Хотя правильней двигаться на юго-запад. Подозрение в сильном заходе на север оформилось достаточно прочно. И поскольку он все равно не в курсе прежнего маршрута, можно особо не волноваться раньше времени, определяя обратный путь чуть левее на лапоть от солнца. Главное – на запад.

Леса Данила не боялся: не тот месяц. Зимой без одежды и оружия – верная смерть. Сейчас травень,[1]1
  Май.


[Закрыть] и надо быть убогим, чтобы не найти пропитания. Тайга начиналась прямо за их поселком. Многие больше проводили в ней времени, чем на поле. Охота считалась правильным и уважаемым занятием для мужчины. Отец ходил постоянно и его с собой брал. До дикарей, живущих одними дарами чащи и не подозревающих о ржи с пшеницей, ему конечно далеко, но шансов выжить уж точно побольше, чем в драке с кормщиком и его подручными. Без ножа пришлось бы плохо, а так впереди нелегкая, однако проходимая дорога.

Когда солнце уже слегка перевалило за высшую точку, намекая, что время идет к обеду, он обнаружил на дереве тетеревов. Случайный ежик, на свое несчастье попавшийся, которого собирался запечь в глине, уже не показался при виде птиц таким уж аппетитным. Стараясь не делать резких движений, Данила обломал молоденькую иву, проверил гибкость и хищно ухмыльнулся. На петлю, привязанную к концу палки, пустил очередной кусок рубашки. Она стремительно уменьшалась в размерах, но это не самое худшее, что с ним случилось.

Тихонько, подкрался к дереву и очень осторожно, буквально замирая на каждом движении, поднес ловчий шест к ближайшему тетереву. Попытался затянуть, но получилось плохо. Птица, выразив возмущение, передвинулась на ветке, оправдав давнее мнение о наибольшей тупости их породы в сравнении с остальными летунами. Со второго раза нападение вышло более удачным. Скользящая петля затянулась, и он стащил глупую курицу на землю, одни резким ударом избавив ту от страданий. Вот теперь тетерева нечто странное заподозрили и, заполошно кудахча, взлетели, удаляясь от подозрительного двуногого. Видимо, перестарался с хлестким действием, или кровь почуяли.

Уже голодным не останусь, решил Данила, с сожалением глядя вслед спугнутой добыче. Настоящий охотник взял бы не меньше парочки. Только ему и не требовалось подходить близко, возразил сам себе. Дробью или стрелой снял бы с расстояния. Пока что пора сделать привал, а лучше ночевку, и хорошенько покушать. Но для этого требуется добыть огонь. Каждый приличный человек, уходя надолго из дома, берет с собой кресало и огниво. Его собственные уплыли с остальным добром в неизвестном направлении навсегда. И хоть никогда раньше не приходилось этим заниматься, пришло время воспользоваться самоедским способом.

На словах все просто: вращаешь сосновую палочку в сухом чурбаке с большой скоростью. Руками это неудобно, потому используют лук. Крайне важно при этом оставлять желоб для поступления воздуха. Раз-два – и готово. На деле он все время посвятил поиску подходящих инструментов. Если вращательную палку размером со стрелу не так сложно обнаружить и прямо на ходу обстругать кончик, то чурбачок должен быть твердым, одновременно сухим, то есть от уже умершего дерева. Причем гнилые остатки не подходят. Не так легко найти подходящее. Потом еще правильно выдолбить отверстие и тщательно срезать заусенцы.

Нормальное деревце под лук проще всего отыскать. Даже березка подойдет. Это ведь пока заготовка – грубая, без отделки, но упругая и подходящая для нужной цели. А вот тетива – совсем другое дело. Ничего более подходящего, чем шнурки у рубашки, закрывающие ворот, под рукой не имеется. Волосы слишком короткие и не подойдут, а сухожилие, обычно используемое для этой цели, надо еще добыть, что совсем не просто без оружия.

Ну, за неимением нужного, придется воспользоваться заменителем и радоваться, что хотя бы нож при себе. Искать подходящий камень для резки и рубки деревьев – занятие не из самых приятных. Особенно на голодный желудок. Да и возиться достаточно долго, изображая топор.

Чуть ли не впервые в жизни искренне помолился, прося Господа помочь. Правду говорят: пока гром не грянет, мужик не перекрестится. Вставил острие сверла в дырку, положив расщепленную на мелкие кусочки кору. Мысленно перекрестившись, стал двигать лук перпендикулярно сверлу вперед-назад, заставляя его вращаться.

Не так это легко, как кажется. Сначала пошел дымок, быстро выдернул свой инструмент, давая дополнительный воздух, и принялся подсовать мелкие сухие щепки. Затем в ход пошла уже целая ветка, и он принялся счастливо приплясывать у разгоревшегося костра. Руки болят – ерунда. Когда мальчишкой впервые трех коров подряд доил, тоже сводило, и даже за ночь не прошли. Потом привык.

Первый этап успешно пройден. Еда имеется, огонь тоже, трут он сделает. Голодуха не грозит. Теперь поесть, заняться доведением лука до ума – и спать. Дорога впереди неблизкая, и надо бы найти еще подходящие заготовки для стрел. Не такое уж простое дело, как кажется. Абсолютно прямые ветки в природе попадаются совсем не часто. Перья для стрел у тетерева взять, наконечники хотя бы обжечь на огне. Копье? Сомнительна необходимость, и насаживать самую большую драгоценность – нож – в качестве острия крайне не хочется. Всадишь какому оленю, а он убежит с ним. Лучше подходящую дубину найти. А по ходу смотреть под ноги внимательно. Может, найдутся кремень или обсидиан. Хотя последний вроде бы только в горах обнаруживали.

* * *

– Неужели сделал? – преувеличенно-восхищенно вскричал Иван Вышатич.

– Ага, – односложно подтвердил Данила, осторожно разворачивая холстину и извлекая оттуда увесистые часы. Теперь их требовалось повесить на прежнее, сиротливо пустое место.

Он прекрасно знал: тысяцкий, при всем хорошем отношении к нему, доверил посмотреть наиболее ценную и вызывающую неподдельную зависть знакомых и соседей вещь исключительно от безысходности. Исправить поломку никто в округе не мог. Единственный часовщик жил за пару сотен верст, если не дальше, и прославился в основном запоями со скандалами. Да и тому пришлось бы заплатить порядочную сумму серебром. Данила обойдется гораздо дешевле и без монет. Лошадей для вспашки, пару холопов на посевную и уборочную да ткани с кое-какой мелочью из собственного магазина – то есть практически задешево.

Данила сам взялся, и не столько из желания подработать, пусть это и имело достаточно весомый смысл, а хотелось потрогать руками и разобраться в механизме. Кто бы ему позволил ковыряться в исправных часах! А так – вроде и терять особо нечего. Не он – так никто. А вещь дорогая и, как выражается мать, статусная. Любой посетитель при виде ходиков впадает в изумление.

Самое главное, они особо и ни к чему. Время считают до сих пор от восхода солнца – получается, количество часов постоянно изменяется. Летом их больше, зимой меньше. Никого не удивляет, с детства знают как надо, а прибыть ровно к такой-то минуте и в голову не стукнет. Механический отсчет важен для церкви с определением праздников и надуванием щек, остальные и так замечательно обходятся привычным образом.

– И что там было? – в очередной раз изучая хорошо знакомого умельца, спросил Вышатич. Ничего особенного с виду. На улице таких пяток на пучок. Простоватый на вид, с натруженными руками и достаточно крепкий, но не богатырь. А мозги работают – как ни у кого в округе. Все-таки передается нечто через род, не зря говорят про хорошую кровь.

– Шестеренка треснула, – пояснил Данила. – Пришлось выточить специально и подгонять, – сказано не без намека. Дополнительный труд и наградить не мешает. Корову сверх обычного выдавить из скаредного хозяина вряд ли удастся, но существуют и иные любопытные варианты. – Не так просто было найти подходящий материал.

Он долго возился, чистя бесчисленное количество зубчатых колес, осей и шестеренок. Важно было понять причину отказа работать, а не лезть в тонкий механизм сходу ногами. Очень тонкая миниатюрная техника и ценность прибора, иногда даже самая годность его, зависела от точности и аккуратности выполнения. Разобрать любую вещь – невелика сложность. Собрать ее из отдельных деталей – иногда настоящее искусство.

Перевел стрелки, специально соединяя их на двенадцати (правильно поставить можно и потом) и с гордостью услышал раздавшуюся музыку. Все семейство Ивана Вышатича, включая парочку дворовых девок и стряпуху, застыли вокруг с разинутыми ртами и восторгом в глазах. Это по-настоящему приятно и сбивало спесь с лучшего рода в городе. Тысяцкий – власть, но мастер здесь Данила, и другие ему в подметки не годятся.

Мастерская ему досталась от отца, и первые шаги по обращению со всевозможными инструментами он прошел под его руководством. Сначала то были несколько простеньких слесарных инструментов, затем появились маленький верстак и тиски. Он в основном помогал, участвуя в починке всякой корабельной снасти, получая попутно уроки с объяснениями, что есть «матка»[2]2
  Компас.


[Закрыть] и как она работает, а также о звездах, помогающих путешественнику ориентироваться. Да много всякого он узнал как бы между прочим, в ходе почти игры, создавая под руководством отца маленькие модели механизмов и игрушки.

А потом вдруг все внезапно рухнуло. Обычный порез – и стремительная смерть от горячки, заставившая подставить спину под тяжесть всего хозяйства еще в самом юном возрасте. В этой обстановке работа в мастерской по заказу или для собственного удовольствия дарила отдых и несомненную пользу. Не только выучился хорошо владеть топором, пилой и рубанком, но освоился с циркулем и линейкой, умел составить чертеж и знал, что называется масштаб и зачем тот потребен.

– У Данилы истинно «золотые руки», – сказала жена тысяцкого. – Такую работу сотворил! Настоящий строитель.

Она вовсе не имела в виду каменщика, складывающего соборы или крепость. «Строитель» в понимании местных (мать смеялась и говорила с превосходством бывшей жительницы Китеж-града: необразованные люди) означал мастера-ремесленника, способного не просто повторять чужие изделия, но и улучшать, а также изготавливать новые, никому прежде неведомые и полезные вещи. Впрочем, такой мог бы и дом построить без особых проблем. Звали же Данилу печь сложить, хотя он и молод.

– Да, да, – радостно поддержала ее дочка, – у отца Федора до сих пор нервный тик случается при известии о новых постройках нашего лихого мастера.

Вся остальная компания дружно залилась смехом. И ведь ничего ужасного не случилось. Просто поставил на огороде чучело, которое при легком ветерке начинало крутиться и размахивать руками, распугивая пернатых. Кто же знал, что бабка Татьяна как раз мимо пройдет и перепугается не хуже ворон.

Мало того, побежала в церковь жаловаться на нечистую силу, и целый отряд святош заявился с крестами и святой водой. Хорошо, отец Федор все же не совсем пенек и колдовства в том явлении, внимательно изучив пугало, не усмотрел. Даже не стал налагать епитимью или требовать порки. Выслушал пояснения и удалился, попеняв на плохую посещаемость церкви. А многие бабки до сих пор стараются мимо не ходить, подозревая невесть в чем.

– К ручному труду, слесарному и столярному делу у Данилы несомненные способности, – твердо отрезал Вышатич. – Он может далеко пойти, коли дурью маяться не станет.

– Это ты о чем, батюшка? – заинтересованно спросила дочка, наивно хлопая глазками.

– А чтобы не запил, как средь мужиков водится. Настоящего дела здесь нет, вот и заскучает, – вмешалась жена хозяина.

У Данилы осталось стойкое впечатление, что речь шла вовсе не о том. Как бы не на Марию намекал тысяцкий. Ну да, шастает он к той, когда муж в отлучке, и ничуть не жалеет. Но ведь стерегся всерьез. Неужто видели ночью? Это кто же такой глазастый и зачем докладывать моментально побе́г?

– Все, – сказал хозяин, – нечего торчать столбами, насмотритесь еще на часы. А ты, – это уже парню, делая призывный жест, – идем со мной. Есть у меня кое-что для тебя, Никифор привез, – то есть приказчик в магазине и одновременно зять через старшую дочку, регулярно мотавшийся за товаром на западные земли.

На столе в отдельной комнате, где тысяцкий обычно занимался делами, лежал небольшой отпечатанный в типографии томик заметно потрепанного вида, с надписью на обложке «Межевание».

– Можно? – спросил с замиранием сердца Данила.

Книги были редкостью и немалой ценностью. Они делились на два вида – рукописные (в основном старинные, на пергаменте, соответствующе и стоящие огромных сумм) и печатные. Которые в свою очередь подразделялись на три категории.

Первая – имеющие отношение к божественному. Библия, Евангелия, Книги Исхода, Псалтырь, Часовник, Часослов, Шестоднев, Большой Катехизис, Стоглавый Собор, Жития святых, молитвенник и многое другое. Они даже оформлялись сходным образом с рукописными. Печатая книги, старались подражать древним образцам не только в украшении, но и манере письма.

Основной текст писался «полууставом» черными чернилами. Заглавия исписывались киноварью (красными чернилами). В названиях нередко использовалась «вязь», а в заключительной части текста помещалась орнаментная концовка. Произведения украшали инициалы, буквицы и миниатюры.

Вторая – это образовательные и познавательные. Буквари, брошюры, обучающие науке – арифметике, грамматике, истории. Для желающих совершенствоваться и любознательных руководства и справочники по медицине, всевозможные травники, с рецептами лекарственных настоек и рисунками нужных растений. А также о сельском хозяйстве, животноводстве, механике, физике, химии, геологии, астрономии, домоводстве, охоте, оружии и по огненному бою.

Несть числа всяким вариантам и наукам. Если, к примеру, об охоте, так попутно о поведении и видах разных зверей, ловушках, капканах, воспитании собак, лошадей, ловчих птиц и правильных традициях. И все это может быть в одном или нескольких томах, украшенных рисунками, или один текст, в красивых обложках или обычной коже.

Третья – книги для индивидуального чтения (религиозные, в том числе нравоучительные, благочестивые) и светские (беллетристические и исторические). При этом и бумага была разных сортов и качества, что повышало стоимость произведения иногда очень значительно.

Объединяло их одно – все они издавались с разрешения Патриархии на ее печатном дворе и стоили немало. Фактически немногие могли себе позволить иметь личный экземпляр даже духовных. Ничего удивительного, что даже Вышатич, считавшийся по праву у них первым богачом, раскошелился не на новый томик, а подержанный. Такой стоит заметно дешевле и тоже пользуется немалым спросом.

Дома у них имелось больше двух десятков самых разных, не считая церковных трудов: про механизмы, арифметика с геометрией, исторические труды, сочинения по экономике, географии и даже греческие мифы. Практически все он выучил местами наизусть, многократно перечитывая.

– Конечно, – разрешил хозяин. – Для того и звал.

Данила осторожно открыл и просмотрел список глав. Математика, топография, черчение и межевые законы. Геометрию с тригонометрией и рисованием чертежей освоил самостоятельно по отцовской книге. Самая ценная вещь в доме, после древней книги Второго Исхода и Библии. Даже материнские бумажные сокровища, часть которых относилась к временам до Беловодья, по которым он учился, много давшие для состояния ума, не столь интересны. В отцовой имелись даже эти новые цифры, вместо привычных буквенных обозначений. Гораздо удобнее и легче вычисления производить.

– Ну и как?

– Так быстро не разобрать в подробностях, – ответил честно, – но, похоже, ничего неизвестного мне не присутствует. Справился бы. Вот межевые законы не мешает переписать. «Русской правде» давно не соответствует, и такие вещи иногда полезны.

С недавних пор в Беловодье официально пользовались четверогранным поприщем, под которым подразумевалась квадратная площадь со стороной в 1000-саженную версту. Гораздо удобнее прежних четвертей, однако такое не все знают. Кое-кто до сих пор считает в «плугах», то есть мерах, с которых платили налог. А они в разных княжествах из-за почвы и дополнительных выпасов могли оказаться очень разными.

– Уверен, что справишься?

– Конечно. Только зачем это здесь? – спросил прямо, поднимая голову.

До сих пор вполне хватало в записях приблизительно такого: «…От холма с закругленной вершиной на юго-западе до реки, а оттуда по течению до границы участка Петра по прозвищу Бородавка…» Земли много, просто поднимать целину и вырубки дело тяжкое. Многие предпочитали перебираться на новый участок с истощением почвы. При выжигании несколько лет урожай высок, затем быстро падает.

– Я вам навскидку назову парочку книг гораздо полезнее в наших условиях. А это… Не помню, чтобы кто-то из-за участков всерьез ссорился. Лес большой, у реки лугов полно.

– В корень зришь, – одобрительно сказал тысяцкий. – Да не все слышал. Зимой в Тмутаракани княжеский съезд был. Постановили «каждый пусть держит землю свою через старшего в роду».

– И что? Не в первый раз с провозглашения отмены лествичного права наследования. Хотели прекратить бесконечное дробление отчин. Этому и в школе батюшка учил. Дату вот не упомню, но после великой замятни и объединения межуральской Долины с Поморьем Константином. Потом все равно с его смертью дети передрались и развалили Великое княжество. Ссориться и воевать, считая себя равными, князьям нисколько не мешает и целование креста.

– Теперь на съезде присутствовал и Патриарх словенский.

– И что?

– Никогда не задумывался, кто правит на самом деле в Беловодье? Почему до сих пор сохранялось понятие большой отчины?

– Потому что она принадлежит всему правящему княжескому роду, происходящему от единого прародителя.

– Нет. Так говорят, но нет. Потому что все земли, включая занятые такими, как мы, выселенцами, относятся к ведению Церкви. Они тоже власть, в чем-то параллельная княжеской, в чем-то соединявшаяся с ней и дополнявшая. И я говорю не о духовной, а административно-судебной. Наш отец Федор какие дела вправе разбирать?

– Разводы, двоеженство, о нецерковных формах брака, – подумал и уверенно закончил Данила, – изнасилование, нарушение церковной собственности, в том числе и земельной.

– О! – внушительно сказал Вышатич, поднимая палец. – Собственность! Многие дарят церкви имущество перед смертью и для отпущения грехов. Иные и землю отписывают.

Данила ждал, не нарушая молчания. Переспрашивать в очередной раз: «И что?» – на прекрасно знакомое не тянуло. К чему-то тысяцкий определенно ведет.

– Сегодня треть западных земель принадлежит Патриархии, и в отличие от князей, у Церкви единое руководство. Она одна обладает исключительным правом судить игуменов, монахов, попов, дьяконов и другие категории церковных людей. К ее ведению отнесена служба мер и весов, участвует в законотворчестве. Но, что важнее, играет первую роль в межкняжеских отношениях и спорах. Она очень изменились. Когда-то признавала своим главой великого киевского князя, после Исхода Тмутараканского. Те имели право вмешиваться в церковные дела и обладали правом участия в поставлении епископов. Теперь все иначе. Великий князь после замятни отсутствует. Передача столов по прежнему порядку отменена.

– Отец говорил, после войн с поморянами для словен нет внешних угроз, зато земли сколь угодно. Потому и центральная власть ослабла.

– Княжеская! А церковная растет. Конечно, существовали случаи непослушаний, а иногда и гонений на священнослужителей. Но это в последний раз было добрых сто лет назад. Сейчас без сотрудничества с высшими иерархами князья не могут обойтись. Иной раз большие монастыри вроде святых Иллариона, Гермогена, Филарета или Мануила могут выставить оружных людей не меньше, чем Китеж, и уж точно больше Смоленска с Новгородом и Тверью. И спорить с монахами стало откровенно опасно. Вот на съезде они и продавили решение о полном межевании. Теперь каждый, считающий себя владельцем земли, обязан по постановлению съезда согласовать границы участков, определить координаты межевых знаков на местности, а не просто где камень стоял, и, определив площадь участка по полученным знакам, сохранить документ с подсчетами, именами владельцев и размерами выплачиваемых податей.

– И почему никто не замечает? – скептически спросил Данила.

– Это здесь, далеко от населенных мест, не видно. Нам есть позволение на участок семье две тыщи десятин или три, без разницы. Сколько поднял – твое. Все равно больше пятнадцати-двадцати десятин силами одной семьи не вспашешь. Правда… наверное, и там простые люди не замечают изменений. Они же не вдруг случились… Зато, бывая время от времени, невольно видишь разницы с прежним.

Он замолчал и, подумав, сам себя погладил по бороде знакомым жестом. Отец предупреждал: когда так делает, нечто недоговаривает, и надо быть особенно внимательным.

– Ладно, давай вернемся к нашим делам, – тряхнув головой, произнес тысяцкий. – Пока строились, некому было о нас беспокоиться и сажать новое начальство, благо и взять особо с нас и сеземцев нечего. Дороже обойдется держать здесь за княжеский счет тиунов, чем налоги. А вздумай драть серьезно ясак – так дикари сбегут куда подальше. Но мы худо-бедно обжились. Теперь иной расклад. Найдутся и на нашу шею князьки из захудалых, ныне их расплодилось до ужаса. Куча дармоедов, и все с огромным самомнением.

– Что будет с городской землей? – после краткого раздумья спросил Данила. Идея заполучить гонористого чужака на место хорошо знакомого, пусть и не ангела с крыльями, но выборного и достаточно справедливого Вышатича крайне не понравилась. Наложит лапу на все ценное и без правильных границ участков станет стравливать при любом раскладе. Тысяцкий не зря задергался.

– Ее, как и общинную тоже, надо замерить. Желательно по божескому сговору, не требуя особой платы.

– Ага, – тут сложно не согласиться. На общее благо придется отработать. Но тогда и семейное имущество обмерять за ним.

– Затем составляются межевые книги в двух экземплярах. Один хранится в архиве Патриархии, второй – у местного главы власти. Без предоставления выписки запрещена купля-продажа, обмен, дарение и наследство.

И за это Вышатич, подумал Данила, а попутно поселок нечто получит. По закону. Далеко смотрит.

– На все межевание отводится три года. И уже не пройдет запись: начиная от основания оврага рядом с домом отсчитать триста двадцать шагов к северу и сто двадцать до ели, отмеченной в сказке…

Последовала многозначительная пауза. Это понятно. Расплывчато и рискованно при возникновении споров. Эта ель или другая, размер шагов.

– А теперь подумай, откуда столько межевщиков взять сразу? Да еще и чтоб умел эти цифры правильно записать и высчитать? Представляешь, сколь кривды произойдет и кто первый останется обиженным?

– Простые люди, у которых не хватит серебряков на расчет с межевщиком.

– Молодец. Только на самом деле златников. Сегодня корпорация землемеров требует полста золотых за год обучения. А скоро и выше задерут. А потом с нуждающихся в их умениях давить станут и втрое возьмут от прежних цен.

– Я возьмусь, – осознав, какое предложение ему сделано и задохнувшись от радужной перспективы, помедлив для солидности, сказал Данила. – Но при двух условиях.

– Да?

– Нужны образцы требуемых документов, включая саму межевую книгу, чтобы не придрались. Как писать, где расчет прикладывать и кто точно заверять работу станет.

– Не препятствие. Прежняя запись с разрешением на поселение еще со Смоленска имеется…

Предусмотрительный у нас тысяцкий, с уважением подумал Данила. Все в загашнике лежит. Правда, с поселком он, похоже, в свое время крепко просчитался. Место не сильно удачное. До сих пор три сотни живет, да по хуторам еще столько же. На звание не тянет, разве сотника достоин, но это уже давно чисто должность, а не воинский ранг. Лишний раз подчеркнуть, что не назначен и не посадник. Много больше прав имеет по закону.

– …Новую достанем.

– И я не стану переделывать участки за чужой счет даже в твою, Иван Вышатич, пользу.

– А и не надо, – сразу ответил тот. – Лучше официально прирезать к прежнему дополнительно пустошь с лесами. С людьми я поговорю.

– Тогда и подать вырастет.

– Она по-любому изменится. Раньше платили общую сумму и распределяли советом. Теперь каждый за себя станет отвечать.

А вот это действительно неприятно. Бедным или кому удача не пришла по независящим причинам община помогала до сих пор. Теперь все изменится.

– Уйдут.

– Куда? В другом месте лучше? Там целину поднимать придется. А через пять лет, как обустроишься, заявятся мытари и налог стребуют. Как у нас в свое время. Станут иные ломаться, – после паузы пренебрежительно сказал тысяцкий, махнув рукой. – Им лишь бы прокормиться да выпить. Река рядом, охота не возбраняется, глядишь, и от земли откажутся.

Кажется, его планы простираются много дальше моих представлений, и я пока мальчишка, чтобы с матерым купцом всерьез тягаться, с уважением подумал парень.

– Насчет оплаты…

– С чего это обижу? Вот и книгу дам навечно. В подарок.

Забавно, а ведь не сомневается, что смогу. Приятно, черт возьми!

– Нет, правильно обговорить цену моей работы, – заявил Данила вслух.

– Так люди все разные, – проникновенно сказал Вышатич, – у иных и нету ничего. Как заранее решать?

– А по размеру участка. Чем больше, тем дороже.

– А как считать, если чересполосица?

Начиналась торговля, и ему, конечно, не сравниться со съевшим стаю собак с пудом солью на подобных сделках, однако сразу соглашаться на первое предложение – себя не уважать. Пусть понемногу, но если с каждой семьи в округе получить оплату в том или ином виде, немалое подспорье для своих выйдет. Из ямы они точно выползут, и чем больше сейчас сумеет выбить, тем больший запас на будущее получит. Денег, скорее всего, с местных особо не поиметь. Лишнего серебра ни у кого не водится. Но можно брать услугами и получить много должников.