Текст книги "54 минуты. У всех есть причины бояться мальчика с ружьем"

Глава восьмая
10:15–10:18

Томас

Раздаются новые выстрелы. Больше всего мне хочется броситься в зал. Если у меня нет ничего, кроме отверток и скрепок, значит, я буду драться ими. Это лучше, чем ничего не делать.

– Может быть, нужно сначала открыть эти двери?

Фарид останавливается у дверей кладовки и смотрит на наш путь к свободе. Его вопрос прерывает мои размышления. Нам нужен аварийный выход. Но на эти двери уйдет драгоценное время.

– Может, окна разбить? – размышляет Фарид вслух. – Тогда люди смогут выбраться. Или попытаться разрезать цепи…

Я смотрю на болторез и кидаю инструмент ему. Он с трудом удерживает тяжелый болторез – у него и без того достаточно инструментов.

– Разрежь цепи, если получится, – говорю я. – А потом пробирайся к главному входу. Открой столько дверей, сколько сможешь. Потом ищи меня.

Фарид кивает.

– Если полиция приедет раньше, чем ты закончишь, – говорю я, – сразу покажи, что это инструмент, а не оружие. Так, на всякий случай.

Фарид морщится:

– Лети как ветер. Спасай барышень в беде – да и остальных тоже.

Секунду мы стоим неподвижно, глядя друг на друга. Хорошо бы пошутить, но по лицу Фарида я вижу, что ничего не выйдет.

Отсалютовав ему отверткой, я бегу по пустым холлам и коридорам. За каждым углом я жажду увидеть учеников, разбегающихся по классам, услышать хлопанье открывающихся и закрывающихся шкафчиков. Я закрываю глаза и мысленно вижу вокруг себя сверстников. Еще один обычный школьный день.

Ноги несут меня к залу. Я буквально лечу по коридорам. Но чем ближе аудитория, тем громче и чаще стучит мое сердце. Я прислушиваюсь к тишине, ожидая оглушительных выстрелов.

Затормозив, я осторожно выглядываю из-за угла в следующий коридор.

Никого.

Три пустых коридора соединяются перед дверями аудитории. Это самое сердце старшей школы Оппортьюнити. Вдоль стен выстроились шкафчики, дверцы их за время зимних каникул выкрасили синим. Кажется, что ими не пользуются – все в этой школе выглядит новым и нереальным.

Лестницы ведут к классам и лабораториям и дальше на крышу.

В зале пять дверей – идеальное место, чтобы поймать всех учеников. Попасть в него можно только через эти двери. Из зала можно пройти за кулисы, но оттуда другого выхода в школу нет.

Четыре двери закрыты на цепь с висячим замком. Дальняя справа свободна.

Я двигаюсь медленно, но кроссовки скрипят на только что натертом линолеуме. Прохожу мимо нескованной двери – она может быть заперта изнутри – и направляюсь к дальней слева. Если стрелок вошел через дверь без замка, лучше оказаться подальше от него. А лучше всего не строить никаких предположений. Нужно полностью сосредоточиться на замках.

Сосредоточиться и не слушать.

Невозможно.

Сунув отвертки за ремень, чтобы не выпали, я подхожу к двери. Из зала не доносится ни звука. Он предназначен для музыкальных представлений и репетиций группы барабанщиков, поэтому его сделали практически звуконепроницаемым. Когда в зале кто-то говорит, в коридоре слышно лишь невнятное бормотание. Далекое. Неразличимое.

Вытаскиваю две скрепки, распрямляю их и опускаюсь на колени рядом с дверью. Одной рукой удерживаю замок, а другой медленно ввожу свои импровизированные шпильки. Если бы директор Трентон сейчас меня видела, ей было бы что сказать. Никаких проникновений в архив документов. Никаких проникновений в школьные помещения.

Я вздрагиваю. Я бы пообещал ей никогда больше не нарушать правил, если бы только это обеспечило безопасность сестры.

Сильв

Братья считают меня сильной, но здесь, рядом с Отем, внимательно осматривающей зал, я понимаю, что это не так. Я умею заботиться о других. Я умею разговаривать с Мама́, когда она забывает обо всем на свете. Но я не сильная. Впервые за несколько месяцев я хочу, чтобы обо мне кто-то позаботился. Если бы только здесь был Томас. Или Абуэло. Любой, кто может остановить это безумие. Любой, кто может нас защитить.

Я не могу просить Отем выступить против брата. Я могу только попытаться позаботиться о себе, как всегда и делала.

Ah Dios[6]6
  О боже (исп.).


[Закрыть], только бы Томас был в безопасности! Его же отправили в административное крыло. У него столько прогулов – почему же сегодня он решил пойти в школу?! Мы только-только начали разговаривать. Я стою спиной к стене, так близко к дверям – к свободе… Но двери заперты. С тем же успехом мы могли бы сидеть за железной решеткой.

Тайлер на сцене выпрямляется:

– Хочу пить. У кого-нибудь есть что-нибудь попить?

Я давлюсь истерическим смешком. Вокруг меня, словно волна, расходятся недоверчивые взгляды. Все молчат, хотя со всех сторон раздается шуршание – люди тянутся за своими сумками. Мы все понимаем, что нужно следовать инструкциям, но вперед никто не выходит.

– Ни у кого? – Тайлер почесывает подбородок дулом винтовки. – Простой воды? Баночки содовой? Ничего?

Никто не двигается. Вся аудитория скована ужасом.

– Эй, ты! – Тайлер жестом подзывает парня из прохода, с которым мы учились все эти годы.

Кевин Ролланд, единственный в старшей школе Оппортьюнити открытый гей. Однажды во время дебатов на уроке истории он залез на стол, когда Тайлер заявил, что изгоям типа Кевина нет места в Оппортьюнити, а школа должна защищать себя.

Но что бы Тайлер ни сказал, Кевин говорил громче. Он цитировал «Речь надежды» Харви Милка[7]7
  Американский политик, первый открытый гей, избранный на государственный пост в штате Калифорния.


[Закрыть]. В конце концов учитель попросил его спуститься со стола. Большая часть класса аплодировала – не потому, что была согласна с Кевином, но многие оценили его смелость. Выступить против Тайлера было непросто. В тот же день во время обеда один из друзей Кевина, Джей, «случайно» пролил свою содовую на Тайлера, замочив его одежду. Когда после уроков оказалось, что у машины Кевина порезаны шины, кто-то поджег шкафчик Тайлера.

Ситуация усугублялась вплоть до отчисления Тайлера. Впрочем, это случилось почти в конце года, и мы все были этому страшно рады.

– Я хочу пить, Кевин, – говорит Тайлер.

Кевин роется в своей сумке. Лицо его краснеет. Он поднимает глаза и произносит:

– Ничего нет.

Кажется, что страх лишил его голоса, как и многих из нас.

– Печально.

Я едва успеваю отвернуться, прежде чем звучит очередной выстрел. Кевин падает навзничь.

– Я всего лишь просил у вас шанса. Шанса, какой вы даете ему или ей.

Тайлер четко выговаривает слова. Он прищуривается и целится в одного из младших. Выстрел.

Если бы он просто палил по нам, было бы не так страшно. Это был бы случайный акт насилия. Но Тайлер тщательно выбирает мишени из сотен учеников в аудитории. И это пугает еще больше. А меня приводит в ужас.

Тайлер застрелит любого, кто попытается его остановить или встанет на его пути. Но это лишь сопутствующие потери. Он пришел сюда не за ними.

За нами. За теми, кто не вписывается в его идеальный мир. Я смотрю на Отем. Тайлер сделал бы для нее что угодно, и она сделала бы то же для него. Сейчас она похожа на статую. Она так же напугана, как и мы все. Под пышной копной светлых волос абсолютно белое лицо – не спасает даже легкий макияж. Мне хочется обнять ее, не думая, что нас могут увидеть. Чего бояться, если самое страшное уже произошло?

Три младшие девочки рядом с нами всхлипывают. Они опустили голову и обняли друг друга за плечи, чтобы не видеть этого ужаса.

Мне хочется набраться смелости и выступить против Тайлера.

Я утыкаюсь лицом в колени, и вдруг мой взгляд ловит какую-то тень. Тонкий луч света пробивается под тяжелыми дверями, и что-то в нем изменилось. Там кто-то есть. Помощник Тайлера? Неужели у него есть помощники? И друзья?

Я чуть-чуть сдвигаюсь, но тут Тайлер произносит фразу, от которой я замираю на месте.

– Сегодня все вы принадлежите мне.

Внешний мир больше не существует.

Клер

– Я всегда считал тебя идеальной. Если я и ненавидел Тайлера, то только потому, что он заставил тебя поверить в то, что я знал уже давно. Сегодня ты приняла командование на себя, когда никто другой не смог. Ты не теряешься в трудной ситуации. Ты умная. Ты сильная. И ты не можешь винить себя за то, что происходит сегодня. Если ты пойдешь этим путем, то уже не сможешь вернуться. Ты сделала все, что могла.

Доброта Криса растапливает мой страх, но мне не так легко простить себя. Ведь ему известна только половина истории, а я все еще соединяю точки. Я хочу достучаться до него, но сейчас не время. Нам нужно двигаться дальше.

Я чуть сбавляю темп – мне уже не хватает кислорода. Плохая идея. Мне кажется, я глотнула льда. Сердце вот-вот разорвется. В каждом забеге есть момент, когда мне хочется сдаться. Когда боль становится невыносимой, а ноги словно наливаются свинцом. Тренер всегда говорил: если сумеете преодолеть этот момент, то считайте, что половину соперников уже победили.

Я сосредоточиваюсь на горизонте, на силуэте Оппортьюнити. Старая часовая башня и церковь, которую Мэтт всегда сравнивает с крепостным бастионом. Пейзаж не слишком впечатляющий, но знакомый.

Это наш дом.

– Тай не просто злился, – наконец решаюсь сказать я. – Он стал мстительным. Дело не только в драках с Томасом. Ему хотелось выместить злость на близких своих врагов. Во время выпускного в средней школе он зажал сестру Томаса и попытался ее поцеловать. Вот почему мы поссорились той ночью. Позже Тай сказал мне, что это была всего лишь шутка.

Наша команда на выпускном выполняла роль почетной охраны. Я совершала обход и услышала, как кто-то плачет.

– Тебя нужно научить манерам, – шипел Тай.

Девушка пыталась вырваться из его рук.

– Хрен тебе, Тайлер. Ты меня не интересуешь.

Он придвинулся еще ближе:

– Я тебя проучу!

– Он сделал вид, что это было лишь шуткой, предостережением, а я велела ему проваливать. Сильв не хотела, чтобы об этом узнали, так что я промолчала. Но мне нужно было сказать.

В тот вечер Тай смотрел на меня так дико, как никогда прежде. Доброта и терпение были в прошлом. И улыбки тоже. Остался лишь голодный хищник. Я оттащила его от Сильвии, тряхнула за плечи:

– Тай, что за хрень? Что с тобой?

Очень трудно было удержаться, чтобы не заорать во весь голос.

Он отступил, а Сильвия, воспользовавшись моментом, убежала. Если я думала, что ее бегство Тая охладит, то горько ошибалась. Он пришел в ярость.

– Почему со мной? Этот город… Эта школа… Они у меня все забрали! Дом. Мать. Сестру. Почему во всем всегда винят меня?

– Так это была месть?

– Ничего это не было!

– Сильвия не имеет отношения к твоим стычкам с Томасом. И я не имею отношения к твоим стычкам с Томасом.

Мне было трудно держать эмоции под контролем. Хотелось ударить его. Или разрыдаться. Или ударить и разрыдаться.

– Я думала, что дорога тебе.

На лице Тая мелькнуло чувство, похожее на ужас.

– Да, конечно… Конечно…

Тай подошел ближе.

Я покачала головой и отступила.

– Ты отвратителен. Убирайся.

Тай стиснул челюсти. Казалось, он бросится на меня. Но потом плечи его обвисли.

– Ты не можешь… Пожалуйста, не бросай меня.

– Иди домой, Тай, – вздохнула я.

На следующий день его отчислили.

Через неделю я увидела его в магазине Брауна. Он улыбнулся, спросил про Мэтта и Трейси. Оба мы чувствовали себя неловко, но я думала, что он просто потерял контроль, как в те дни, когда смерть матери полностью выбила его из колеи. Он так и не извинился. И я тоже.

Крис набирает темп, и мы снова бежим, ощущая, как каждый шаг уносит нас дальше от нашей боли.

– Мы – не только наши ошибки. Мы – не чьи-то ожидания. Я должен в это верить. – Дыхание Криса становится напряженным, он не позволяет себе сбавить темп. – Ты способна на гораздо большее, чем тебе кажется. Если сама в это не веришь, поверь мне.

– Есть, командир. – Улыбнуться мне не удается, но от его слов бежать становится чуть легче. – Что бы я делала, если бы тебя не было рядом.

– У нас все хорошо?

Я вздыхаю.

– Конечно, хорошо. Ты – мой лучший друг. И ничто не может этого изменить.

Он смотрит на меня, словно вовсе в этом не уверен.

Мы бежим по дороге, шаг, еще шаг, еще и еще. Вдалеке раздается вой сирен.

Я сжимаю руку Криса, а он мою.

А потом дорога обрывается, и я больше не могу дышать. Я падаю, падаю, падаю.

Отем

Сильв отворачивается от двери. Я глажу ее по руке. У нее столько сложностей в семье, ей нужно быть сильной. И после всего, через что она прошла, мой брат ее чуть не уничтожил – мысль об этом для меня невыносима. Не знаю, чем ее утешить. Держись? Мы выберемся отсюда? Нет. Это лишь пустые обещания.

– Тай знает, что делает.

Сильв вздрагивает.

– А что делаем мы?

В аудитории сотни мобильников. Кто-то наверняка уже сообщил в полицию.

– Мы пригибаемся и надеемся, что он нас не увидит, – отвечаю я. – Мы следуем инструкциям.

Теперь эта аудитория – весь наш мир. Мы все медленно умираем. Тай неспешно меняет магазин. Отстрелянную обойму он швыряет на пол, как скомканный листок бумаги.

– Знаете, каково это – потерять все, что тебе дорого? Свою семью? Подругу? Знаете, каково это – когда весь город настроен против тебя? Высокомерный Тайлер. Тайлер-идиот. Тайлер-изгой. Теперь все по-другому. Теперь ваши жизни принадлежат мне. И вы можете меня слушать.

Где он взял винтовку? На торговой выставке, куда часто ездит отец? Я буквально вижу, как они смеются вдвоем – со мной они никогда так не смеялись. Отец рассказывал Тайлеру о качестве оружия, о патронах и о том, как ухаживать за винтовкой.

Голова у меня кружится, словно я сделала тысячу пируэтов. В горле першит. Я не хочу этой боли. Но нам никогда этого не изменить.

Мне хочется вернуть то время, когда Тай заботился обо мне. Время, когда мы еще не расстались. Чтобы этого никогда не случилось. Мне хочется привести его в чувство, заставить задуматься о том, что он сейчас теряет, но я не могу пошевелиться. Если он хочет мести, то обрушить ее должен на меня.

Оторвавшись от Сильв, я осторожно ползу между рядами, чтобы лучше видеть сцену. Никогда не думала, что балетная подготовка может для такого пригодиться. Но я двигаюсь быстро и тихо. Если Тай меня и заметит, то хотя бы Сильв останется в дальней части зала с сотней других учеников.

Голос Тая гремит в зале. Сердце у меня падает, когда он останавливается и снова прицеливается. Все вокруг меня падают на пол, скорчиваются, закрываются руками. Все замерли, а я пытаюсь пробраться дальше. Я ползу, буквально прижимаясь к полу. Пробираюсь между ногами и телами. И вот уже вижу лесенку на сцену. С обеих сторон меня защищают ряды сидений.

И тут гремит следующий выстрел. Я прижимаюсь щекой к грубому ковру и закрываю глаза.

В канун Рождества Тай сел на мою кровать, поигрывая приглашением на пробы из Джульярда.

– Тебе следует быть более осторожной, сестренка, – сказал он. – Отец убьет тебя, если это увидит.

– Отдай! – Я бросилась к нему, но он вовремя отдернул руку.

– Не волнуйся. Я всегда хранил твои секреты.

Я удивленно подняла брови. За последние несколько месяцев после разрыва с Клер и отчисления из школы Тай потерял интерес к будущему, нашей семье, ко мне. В рабочие дни он помогал отцу в магазине, а в выходные уезжал на охоту. Ему удалось заслужить ворчливое уважение отца, а про меня никто не вспоминал. Я скучала по брату.

– Ты должна уехать отсюда. От твоей типа подружки. Этот город слишком мал для твоего таланта. Мы еще покажем им всем! Никто не сравнится с Браунами!

Я снова потянулась за письмом из Джульярда, и на этот раз он позволил мне его забрать.

– Чего ты хочешь, Тай?

Прядь волос упала ему на лицо, он отвел ее и пожал плечами.

– Тебя здесь ничто не держит. Ни она. Ни отец. Ни я.

Уголок его рта скривился. И я поняла, что он блефует. Ему не следует играть в покер на деньги.

Но я не могла сказать ему правду. Не могла дать надежду. Я сунула письмо в карман.

– Да. Ты прав. И чем быстрее я отсюда выберусь, тем лучше. Вали отсюда, Тай.

Лицо Тайлера скривилось в гримасе, но он ничего не ответил.

– Может, посвятить вас кое во что? – Постукивая стволом винтовки по подбородку, Тайлер поднял брови, и голос его смягчился. – Я думал, что хотя бы моей семье есть до меня дело. Но вы развратили их. Вы ничего мне не оставили.

Тайлер выпустил очередную пулю в зал. Послышался крик боли, и это немного успокоило его.

– Ты не согласна, Отем?

Он обводит взглядом зал, ожидая, что я выйду. Он ждет, чтобы я сдалась.

Си Джей Джонсон

@CadetCJJ

Я всегда считала себя смелой, но мне так страшно. Мне так страшно. #OHS

10:17 АМ

Джордж Джонсон @G_Johnson1 10:17 АМ

В ответ @CadetCJJ.

Думаю о тебе постоянно. Пжлст, береги себя.

Эбби @YetAnotherASmith 10:17 АМ

В ответ @CadetCJJ @G_Johnson1

Мы все с вами.

Сэм. Норт @FamNorthOpp 10:18 АМ

В ответ @YetAnotherASmith @CadetCJJ @G_Johnson1

Все молятся за вас.

Джим Томасон @JTomasonSTAR 10:18 АМ

В ответ @CadetCJJ

Можно задать несколько вопросов о ситуации в #OHS? Наши репортеры хотели бы с вами связаться.

Глава девятая
10:18–10:20

Отем

Никто не реагирует. Находящиеся рядом со мной боязливо ежатся, но молчат, не указывают на меня и не делают ничего, что выдало бы мое присутствие. И это меня удивляет. Мало кто здесь любит меня, а сейчас еще мой брат угрожает им смертью. Выдать меня – значит вырваться из этой адской ловушки.

– Отем, – приговаривает Тай. – Может, тебе стоит дать стимул, чтобы ты все же поступила правильно?

Он спрыгивает со сцены и начинает расхаживать перед залом, словно выбирая членов баскетбольной команды. Майлз, который весь первый год издевался над Тайлером из-за его костюмов? Или Ева, которая сначала запала на Тая, но потом бросила его ради Майлза? Они сидят рядом, держась за руки. Пальцы их побелели от напряжения.

Тай останавливается перед ними. Он снова постукивает стволом по подбородку. Ева прячет лицо на плече у Майлза. По залу прокатываются волны страха. Взгляды учеников буквально прожигают мне спину.

В прошлом году, в первую годовщину смерти мамы, Тай разбудил меня на рассвете. Отец еще спал. Весь дом пропах его пивом.

– Поиграем в прогульщиков?

Вообще-то нам не нужно было сбегать – по воскресеньям магазин был закрыт. Но тогда нам пришлось бы весь день провести с отцом, а с похмелья он становился непредсказуемым. Слова Тайлера ослабили хватку страха на сердце.

Тайлер привез меня на кладбище, а потом мы обедали в закусочной. Еще мы пошли на спектакль танцевальной труппы Тускалусы – современное переложение истории Отелло. Представление оказалось не слишком хорошим – половина танцоров не имела классической подготовки, а музыка звучала со старого проигрывателя. Но это был первый спектакль в моей жизни после смерти мамы. Впервые за этот год я почувствовала себя спокойно.

И это было прекрасно.

Я надеялась, что, вернувшись в школу, брат вернется ко мне. Мне не хотелось сегодня быть одной. Но не так. Только не так.

Я сглатываю. Сейчас не время для эмоций.

Тай усмехается, стреляет в Майлза и идет дальше. Ева кричит, но Тай не обращает внимания. Еще несколько шагов. Он перегибается через спинку кресел и за футболку вытаскивает чернокожую девушку.

– НИА! – раздается сдавленный крик.

Сердце у меня замирает. И не собирается биться вновь.

В проходе бьется Аша. Трое удерживают ее. Но Аша борется изо всех сил. Она поднимается.

Глаза мои горят. Я должна встать. Должна это остановить.

О, Тай…

– Аша, помоги мне!

Девушка бьется в руках Тая, но он слишком силен и не церемонится с ней, когда перетаскивает ее через спинку. Девушка молода – наверное, из новичков. Коса ее растрепалась, плечи дрожат.

Я должна подняться, но руки и ноги словно налились свинцом. Я не могу двинуться с места.

– Отличная идея, верно? Потерять все, что тебе дорого? – спокойно произносит Тай, целясь в девушку. – Я не хочу делать это, Отем…

– Нет, нет, нет! Пожалуйста, нет! Господи боже, пожалуйста, нет!

Рыдания девушки заполняют зал. Она первая, кто стал умолять. Первая, кто смотрит в направленное на нее оружие. Первая, кто зовет на помощь.

– Помогите! Кто-нибудь помогите!

У нее детский голос. Она слишком юна, чтобы умирать. Как и у всех нас, у нее должно было быть будущее. Она собиралась упорно учиться и получить высшее образование. Совершать ошибки и заводить друзей. Влюбляться и соблазнять парней. А вместо этого она станет примером, статистикой. Я понимаю, что зал достаточно велик, чтобы вместить тысячу учеников, но слишком мал, чтобы спрятать одного.

Томас

Несколько лет назад дед решил обучить нас с братьями тонкостям управления фермой – мы чистили конюшни, чинили инструменты, а потом перешли к искусству вскрывать замки. Он не считал это занятие подходящим для девочки, поэтому Сильвию не звали. Там были только мы четверо. Чисто мужской день. Сильв это не понравилось. Она подсматривала: восьмилетняя девчонка с хвостиками, в розовых штанах в цветочек ковыляла по полю, пытаясь нас выследить.

Дед заметил ее, но проявил твердость. Мы смотрели, как он сел перед ней на корточки и объяснил, что ей вовсе не нужно учиться фермерским премудростям. Ее ждет светлое будущее. Она – его mariposa, его бабочка, свет глаз его.

Сильвия несколько дней пыхтела и негодовала по этому поводу в своем домике на дереве.

Сильвия – моя противоположность. Для нее легко и просто ухаживать за Мама́. Когда-то дед так же ухаживал за бабушкой, посмеиваясь над ее верой в духов и ведьм, сделавших Мама́ такой забывчивой, а ей самой пославших тяготы и боли.

Сильвии так и не удалось убедить деда научить ее вскрывать замки, но зато, пока Мама́ не заболела, она при любой возможности отправлялась с нами на рыбалку или охоту. Ей нравилась тяжелая работа.

Сильв привыкла быть яростной и бесстрашной.

Даже заболев прошлым летом, она все равно продолжала помогать нам на ферме. Со своими отличными оценками она могла бы поступить в любой колледж страны. Сильв совершенна во всем. Не люби я ее так сильно, наверное, возненавидел бы за то, что она подняла планку так высоко.

Когда я признался деду, что тоже хочу поступить в колледж, он лишь похлопал меня по плечу и сказал, что ферма всегда меня ждет. Он никогда не верил, что я смогу это сделать.

Скрепка изогнулась и сломалась. Вот черт!

Хлипкие скрепки не заменят отмычки.

Абуэло – дед – показывал нам, как вскрывать старые, ржавые замки. Тяжелые замки на этих цепях – не дешевка, которую продают в магазине Браунов. Купивший их не хотел, чтобы из зала кто-то вышел живым.

Надеюсь, Фариду повезет с замками больше. Если кому-то и можно доверить такую работу, так это ему.

Фарид – единственный мусульманин на всю школу. Он выделяется из толпы мягкими движениями и мелодичным акцентом. Но он очень ловко обводит учителей вокруг пальца. Фарид не забывает язык родителей и молится по нескольку раз в день. Он свято верит в свои традиции.

И я этому завидую.

Хотелось бы мне вспомнить слова Padre Nuestro или Ave Maria. Вот бы дед был здесь – я бы посмотрел, как он справляется с этим замком. Мама не узнает меня, а теперь сестра… Если не выбраться отсюда, что от меня останется? Кто про меня вспомнит?

Легче вспомнить, кем я не стал, чем понять, кто я. Когда все только и ждут, что я провалюсь, легче сдаться, чем пробовать.

От следующего выстрела у меня подкашиваются колени.