Текст книги "Свои чужие люди"

Глава 12

Услышав звонок, Виктор Васильевич Маринин снял трубку стационарного телефона. Руки были мокрыми, он только что мыл под струей воды очищенный картофель. В последнее время заниматься готовкой ему приходилось часто – у Зои, его жены, участились сердечные приступы.

…Звонки в последнее время были редкими, новости однообразными – еще один бывший сослуживец с семьей покидал некогда дружественный Узбекистан. Маринин и его жена Зоя понимали, что и они доживают здесь последние недели, а то и дни.

Поначалу, после развала СССР, было трудно поверить, что все вдруг резко вспомнили, кто узбек, а кто так, в гости заехал. Вот он, бывший майор Маринин, оказывается, гость. Да еще припозднившийся с отъездом. А потому не желаете ли до дому? А он домом-то давно привык считать квартиру в пятиэтажке на улице Ленина в этом маленьком городке. Кстати, до девяностых на сорок процентов населения – русском. Так что на вполне вежливые до поры до времени намеки отвечал, посмеиваясь – не всерьез же они, право? А они, оказывается, всерьез. «Гонят нас отсюда, Витек, гонят, ты что, еще не понял? – говорил ему на днях его друг, бывший прапорщик Зубов, пьяно раскачиваясь на казенном табурете с инвентарным номером на внутренней стороне сидушки. Злился Маринин на прапора, на глупую свою жену Зою, зудевшую об отъезде, на себя, не желавшего принять правду. Наверное, должно было что-то случиться, чтобы он решился сорваться с места…

– Маринин, слушаю. Из Самары? Кто? Марина? Здравствуй, рад слышать. Что Ольга? Какой внук? Почему один? Ничего не понимаю. Что?!!! Когда это случилось? Да, конечно, мы выезжаем.

– Витя, что? Что-то с Олечкой? – Он не заметил, как подошла жена, уже неделю не встававшая с кровати. Помедлив несколько секунд, чтобы унять поднявшийся страх, Маринин обернулся.

– Это из Самары звонок. Помнишь подружку Ольги? – он запнулся всего чуть на имени дочери и тут же заметил в глазах жены панику. – Марину? Это она звонила. Говорит, внук у нас с тобой. Вот такая хорошая новость.

Он врал, убеждая сам себя, что только так и есть. И это все, что сказала ему Марина. И нет той, второй, части. Которая про смерть. Про смерть единственной дочери, боль за которую не утихает ни на минуту уже много лет.

…Он тогда не смог ее простить. Рубанул, отрезал. И жене строго наказал – не звонить, забыть. Дочь – наркоманка! В первый раз, когда он узнал, что его Олененок, нежная, славная девочка, употребляет всякую дрянь, просто испугался. Тут же решение стал искать, нашел. Квартиру матери без сожалений продал, учебу в школе Агнессы Бауман оплатил. Знал наверняка, что делает. В успех стопроцентный верил. Так и вышло. Девочка ожила, расцвела. Все, казалось, позади. А тут – хочу в Москву! И легко поступила, училась тоже легко. Он и подумать не мог! Служил себе спокойно! Если бы Маринка ее тогда не встретила случайно… Тут же позвонила ему, телефон домашний через отца – генерала штаба округа – добыла. Он рванул в Москву, еле отговорив жену от поездки с ним, прилетел, увидел дочь и понял – все! Не его это дочь, не может это существо быть Оленькой. Он и узнал-то ее не сразу. Глаза пустые – вот что его добило. Бросил, уехал. С того дня покоя не знал, вся душа изболелась. Но молчал, с женой ни слова, нет больше дочери! Только один раз об Ольге заговорили – тещенька любимая, умирая, на подарок расщедрилась – квартиру самарскую Ольге оставила. Поняла, змея, свою вину! Он тогда только и порадовался, что угол, если что, у Ольги есть…

– Как внук? Олечка родила? Что же она нам сама ничего не сказала? Все ты, обидел ее, вот она… Ехать же нужно! Витя, давай собираться! Бросим все! Бог с ней, квартирой, станем с Олечкой жить. Или она замуж вышла? Что же мы не знаем-то ничего?! А все ты, ты виноват! А я, дура, тебя всю жизнь слушала! Все! Уезжаем, тотчас же!

Он смотрел на свою жену, молча соглашаясь с ней во всем. Он не знал, как сказать ей главное. В любом случае это убьет ее. Узнает ли она, что дочери больше нет, когда приедет в Самару, или прямо сейчас. Все равно сердце не выдержит.

– Что ты застыл на пороге! Звони насчет билетов! Витя, ну что с тобой? – она уже сердилась. Смешно морща нос, точно с брезгливостью, всем своим видом укоряя его за неповоротливость.

Вдруг она остановилась.

– Ты мне не все сказал, да? Говори! – почти крикнула она, прислоняясь к стене.

– Зоя, не выдумывай.

– Говори! – уже в полный голос прикрикнула она на него.

– Зоя, нашей Оленьки больше нет, – кляня себя, не выдержал он: – Она погибла.

– Как это?! Так не бывает! Она же внука нам родила… Глупая девочка, молчала зачем-то!

Он смотрел, как страшная весть постепенно доходит до сознания его жены.

– Как это случилось? Где внук? – вдруг твердым голосом задала она вопрос.

– Авария на дороге. А внуку уже пять лет. Он остался один. Марина просила приехать, мы нужны мальчику, ты и я.

– А пять лет нужны не были? Как же так, Витя? Что же ты наделал, Витя? И я виновата, слушалась тебя! – Зоя Михайловна, глядя на Маринина почти с ненавистью, пятилась от него к двери их спальни.

– Зоя, осторожно! – дернулся он к ней, видя, как та запнулась о порог комнаты.

Она умерла, еще падая, как сказал врач. Сердце остановилось.

«Господи, прости!» – молил он впервые за свою жизнь, понимая, что только и осталось, что просить прощения у Бога: мертвым его «прости» уже не услышать.

Глава 13

– Ну, давай, рассказывай все по порядку, – Катерина покосилась на сына, уж больно медленно шнуровавшего ботинки.

– А че, теть Аль, вы от мужа ушли, да? – выпалил двенадцатилетний Марат, округляя свои карие глаза.

– Не твое дело! Что за парень, сплетник просто! Все подслушивает, во все лезет! Аль, скажи ему. – Катерина показала кулак так не похожему на нее мальчику. Марат был «отпечатком» Равиля, Катерининого мужа, отличался от старшего брата простотой в общении и нахальством.

– Да, Марат, – спокойно ответила Аля, считавшая, что лучше тот будет знать правду, чем домыслит себе невесть что.

– Правильно, – одобрительно сказал Марат и, увернувшись от занесенной над его головой руки матери, резво сбежал с крыльца.

– Нани его избаловала. Берет все время с собой в деревню, тот слушает бабские разговоры, кто женился, кто так гуляет, кто кому глаз подбил, потом приходит, мне пересказывает. Попробовал бы отцу, так к нему не лезет, знает, чем чревато. Равиль ему пилу в руки – и пилите, сэр, пилите! Не все языком работать. А Маратик наш ленив, хитер, настоящий татарчонок!

– И ты его любишь больше, чем Сашку!

– Не больше, по-другому. Сашка скрытный очень, в своего отца. И какая-то в нем повышенная тяга к справедливости. Это уже от меня. Ищет, ищет он эту справедливость, а сам все время на подлость натыкается. Я думаю, комплекс у него из-за того, что мы рассказали, что Равиль ему не родной отец. Рано рассказали, нужно бы лет пятнадцати дождаться, он бы не так остро все воспринял. А то – первые слова были: как он, отец, мог меня беременную бросить – ведь несправедливо же! С тех пор все на черное-белое делит. И все мои слова, что не знал его настоящий отец о нем, что я не говорила, – все бесполезно. Словно не слышит. Говорит, мужчина должен отвечать за свои поступки. Я уж ему не говорю, при каких обстоятельствах он был зачат…

– Брось, Кать, парень вырос давно, сам скоро отцом станет.

– Не станет, Аля. По крайней мере, в ближайшее время. Разошлись они с Яной. Теперь пытаюсь Сашку в чувство привести: опять считает, что не заслужил такой подлости. Янка изменила ему, почти не пытаясь скрыть этот факт. Подозреваю, порвать с Сашкой она давно уже задумала. А тут выпила лишнего, что греха таить, любит она по водочке, и ушла с каким-то парнем из клуба, на прощание наговорив Сашке всякого. Так для него теперь все бабы – дрянь. Ладно, может быть, действительно с ним это пройдет! Как Буров-то отреагировал на твое бегство?

– Шубу на ленточки порезал, – усмехнулась Аля, – спасибо, не меня! Кать, я думаю, он мне еще устроит проводы! Я хотела к Лизке сразу уехать, но передумала. Не могу вот так, как снег на голову. Я пока в Светкиной коммуналке поживу, устроюсь на работу, сниму квартиру.

– Ты сама себя слышишь? Какая работа? У тебя хоть трудовая книжка есть? Насколько я знаю, нет. Буров ведь тебя специально дома держал, чтобы ты от него полностью зависела. Поезжай к Лизе. Хотя могу предложить еще один вариант. Комната в мансарде свободна, дом отапливается, жить можно и зимой, а в деревенской школе не хватает учителей. Не возьмут в школу – можно воспитателем в детсад. А если мой муж не перестанет пить, зимовать вместе будем. Пусть уж в городской квартире спивается.

– Что, опять?

– Снова. Нани вся почернела, жалко ее. Ведь у татар как мать почитают! А этот… Раньше хотя бы боялся ее. И потом, брат Нани жив был. Равиль пикнуть не смел. Я уже неделю его рядом с нами не наблюдаю. В городе живет, запой у него. Вот деньги закончатся, приползет. Беда, Алька, прямо беда! Никогда не думала, что Равиль таким слабым окажется. Черт его дернул тогда связаться с Крестовским[4]4
  Евгений Крестовский – герой романа М. Болдовой «Любимые женщины клана Крестовских».


[Закрыть].

…Равиля отговаривали все. А он никого не слушал. Молчал, набычившись и с тоской глядя на скудно накрытый стол. В день рождения своего сына он накричал на Катерину, попытавшуюся с юмором сгладить обстановку: ну нет мяса, а пирожки с ливером, капустой, картошкой да сладкие! Она еще не поняла, что так взбесило Равиля, гости с удовольствием закидывали в себя пирожок за пирожком и сыто отваливались от стола. Потом просто посмотрела в ту же сторону, куда и Равиль: на его школьного друга, имеющего по тем временам достаток выше среднего. В наступившей после проявления восторгов тишине вдруг зло прозвучал голос ее мужа: «Следующий день рождения моего сына мы будем отмечать в ресторане, я обещаю. Я открываю свое дело!» – «Что за дело? – тут же заинтересовался бывший одноклассник. – Можно поучаствовать финансами?» – «Не нуждаюсь. Сам Крестовский дает мне деньги под мою идею!»

Первым и начал отговаривать Равиля его школьный друг…

Дальше все по накатанной: идея не прошла, деньги нужно было возвращать, Нани продала свою квартиру, но и этого было мало. В тот день, когда тот самый его друг принес ему деньги, Равиль сорвался в первый раз… «У нас в роду никто капли спиртного в рот никогда не брал!» – наступала на сына Нани. Он отмалчивался, пил втихаря с кем попало, в пьянке впадал в гнев и в конце концов ударил-таки подвернувшуюся под руку Катерину. «Ты мне не сын!» – подписала приговор Нани и уехала на дачу. Катерина, с тоской представив свое будущее, потрусила за ней, благо до каникул оставалась неделя и пацанам в школе делать было уже нечего. Равиль через полмесяца пришел в себя, отмолил прощение и, получив шанс, поселился с ними. Мальцы, скучавшие без мужика, ходили за ним по пятам и потому первыми знали, когда отец начинал заглядывать в сельмаг. И все катилось по новой…

– Кать, давай бабку найдем. Деревенскую. Заговорит его, в рот взять спиртное не сможет.

– Не пойдет он, пробовала я. «Не лишай меня последней радости», – говорит. Вот как! Радость одна – водка. А мы так, по жизни недоразумение. Хватит о нем, надоело, – произнесла Катерина довольно жестко. – Давай еще по чайку и пойдем устраиваться.

– Подожди. Совсем забыла! Что-то странное со мной сегодня произошло. Да-да… – Аля потерла пальцами лоб, словно силясь вспомнить. – Старушку одну я встретила. В сквере у площади. Кого-то она мне напоминает…

– Аль, ты о чем? – встревоженно посмотрела на подругу Катерина.

– Сейчас. Я из дома ушла очень рано, в начале восьмого. Буров только проснулся. Пока собиралась, так перетряслась, что ноги подкашивались. Дошла до Оперного, села в сквере на лавочку. Может, и задремала. Нет, точно, нет! Только не помню, откуда та старушка пришла. Как материализовалась, ей-богу. Такая, знаешь, как в сказках братьев Гримм. Только вместо капора – береточка кокетливая. Зонтик-тросточка, сумочка лаковая. Кстати, дорогая, современная, не старый ридикюль.

– Мало ли у нас таких старушек? Может, городская сумасшедшая. Помнишь, ходила у нас одна по Дворянской. Букли огненно-рыжие, шляпка как горшок с цветами. И все бубнила себе под нос что-то!

– Нет, эта не такая! Понимаешь, она, кажется, и двух слов мне не сказала, просто поздоровалась. Даже и не спрашивала ничего… А я ей все про себя выложила. Как на духу. Говорила, говорила!

– А она?

– Она? Слушала молча. Ни разу не перебила. А когда я замолчала, просто похлопала меня по руке, так, знаешь, успокаивающе, и сказала: «У тебя все будет. Не просто хорошо, а отлично». Я на нее посмотрела, наконец, внимательно. И знаешь, она мне показалась знакомой. Что-то из детства.

– Так бывает. Может быть, вы жили по соседству, ты маленькая была, лицо в памяти отпечаталось. Что дальше?

– Дальше? Она ушла.

– Как? И имя не спросив, и не представившись?

– Нет, подожди! Имя… Я ей фамилию Бурова называла. Точно. Я же его по имени-то никогда не зову… Буров и Буров. Ну она же не спрашивала, как меня зовут! И я тоже…

– Ну ты, Орешкина, даешь! – как всегда, когда Катерина начинала злиться на подругу, она называла ее девичью фамилию. – Рассказываешь фиг знает кому про себя все, да еще и про Бурова! Ты, на минуточку, забыла, кто есть твой муженек! Чин полицейский! А ты первой встречной! А не дай Боже, не старушка она совсем, а загримированная…

– Кто?! Шпионка?! Кать, остановись! Ты не книжку детективную читаешь!

– А, ну да! Тогда объясни, что ей нужно?

– От меня?

– От тебя, от тебя. Не я же с ней откровенничала.

– Ничего ей не было нужно! Это мне нужно было, похоже, а она просто подвернулась.

– Ну-ну! Орешкина, я тебя знаю четверть века. Из тебя клещами не вытянешь ни полслова. И с чего бы ты вдруг стала такой разговорчивой? Слушай, а ты ничего не пила с ней? Чай там, кофе из термоса?

– Кать, ну какой термос? На лавочке мы сидели, в сквере.

– Тогда ничего не понимаю… Значит, просто разболталась. «Синдром попутчика», понятно!

– А мне непонятно. Непонятна и прощальная ее фраза. Когда она уже уходила, повернулась ко мне и говорит: «Как все-таки похожа! Невероятно!» Она даже не мне это говорила, а так, в пространство.

– И ушла?

– И ушла. Все.

– Дурдом отдыхает. Может быть, и впрямь не в себе старушка… В любом случае, что теперь? Где ты и где она? Скорее всего, больше в жизни вам не пересечься. Забудь, не ломай голову. Стоп! Где твой мобильный верещит?

– В сумке, у тебя за спиной, на полке.

– На, держи.

– Слушаю тебя, Буров. Хорошо, давай попробуем цивилизованно. Хорошо, ключи от машины верну. От квартиры тоже. Что-то еще? Лиза? Лиза не может считать меня сумасшедшей, не ври, Буров. Я с ней вчера разговаривала, она меня поддерживает. Да, Буров, представь, и подружки мои ненаглядные тоже. А ты и не сомневайся. Хорошо, делай, как знаешь. – Аля отключила телефон.

– Что говорит?

– Ничего неожиданного. Машину отберу, вещи выброшу, из квартиры выпишу, бомжихой станешь.

– С квартирой это он погорячился! По закону… Да и на остальное имущество ты права имеешь!

– Какой закон, Кать? Буров и есть закон. Живой бы остаться, – расплакалась она, наконец признав свою свободу.

Глава 14

«Не нужно было оставлять девку в живых, не нужно!» – смутно беспокоясь, думал Василий Голод. И еще об одном он жалел – что сам приехал на квартиру к сыну. Поручил бы ее Рашиду, а сам дома остался, сына ждать. А то так нескладно получилось! Марк к нему с разговором, а он только и успел, что руки вымыть. Как будто сам к ней прикасался. И еще жена глазками зыркает, точно догадывается о чем. Или он себе все надумал? А на самом деле просто страшно. Страшно сына потерять, не простит отца никогда! Нет, нужно было сказать Рашиду, чтобы до конца ее… А он по глупости – «Не добивай, брось». Тот все точно и выполнил: на обочине и бросил. Девка – шлюха, даже найдут – подумают, отодрали и избили. А заговорить она не посмеет! Не совсем уж идиотка. И все-таки лучше бы до конца…

Он сейчас ни о чем не мог думать, только о сыне. После разговора с ним тот рванул к себе на квартиру. К ней объясняться. Так и не понял Василий: поверил ему Марк? С сомнением большим на него посмотрел, ничего не сказал, быстро так из кабинета вышел. А объяснение, которое он Марку дал, безупречно продумано было. Давно еще, можно сказать, сразу после ареста Фурцева, игру он, отец, затеял. Вроде бы помогал тогда Василий Голод попавшему в беду чиновнику Фурцеву. Конечно, негласно. Не мог он, мол, тогда в открытую «дружбу» с взяточником показывать, тут его сын понял. Ну а то, что не получилось помочь…Что же, и правосудие бывает неподкупным! Случается…

В дверь постучали.

– Входи, Рашид. Что там?

– Отвез домой. Еле уговорил, чтобы сам за руль не садился. Горячий очень! Сердитый!

– Спрашивал о чем?

– Спрашивал. И сам говорил. Но я не знаю ничего, – хитро прищурился чеченец.

– Ладно, иди.

– Василий Валентинович, тут еще одно дело!

– Ну!

– Ваш друг. Вы его Жориком зовете.

– Что? Приходил?

– Нет. Я мимо дома его ехал. Сгорел он.

– Ты что мелешь?

– Квартира его сгорела. Вся. Окна черные, соседка убивается, плачет.

– А сам Жорка? Жорка жив?! Что там случилось, черт его дери?

– Он напился и ушел, огонь оставил, папиросу. Квартира вся сгорела. Он живой.

– Фу-ты! – облегченно вздохнул Голод. – Где теперь это горе луковое?

– Не знает никто. Исчез.

– Куда он мог исчезнуть? Ему и пойти не к кому. Ладно, все равно у меня объявится. Хорошо, что сам не сгорел по дурости! Вот, Рашид, что водка делает! – погрозил он парню пальцем.

– Правильно! Лучше травка курить! – сверкнул черными глазами тот.

– Посоветуй еще! Узнаю – обратно поедешь, к братьям, – совсем не пошутил Голод.

«Черт! Вот еще проблема на мою голову! Допился дурак! Говорил, нужно бабки делать, а не водку жрать!» – с досадой и жалостью подумал Голод о школьном друге. От мыслей о Жоре Полякове его отвлек звонок мобильного телефона.

– Слушаю, Марк. Кто пропал? Какая Юля? Ах, эта твоя? Почему я должен об этом знать? Не выдумывай, Марк! Мне дела нет до твоих подружек! Да какая мне разница, где она сейчас! – слукавил он, вроде как возмущаясь. – Не дури, Марик. Может, вышла на время, что ей у тебя сидеть? Послушай меня! Я думаю, Марк, она сама ушла. Пойми, она из другой жизни, сам же сказал, чем она занимается. Очнись! Бывших проституток не бывает! Нет, Марк! Я точно не знаю, куда могла деться твоя подружка из твоей квартиры, – уже достаточно зло и твердо сказал он и отключился.

Сейчас его сын побежит расспрашивать охрану. Но те будут молчать. То, что он, отец, был там, никто Марку не скажет. Соседи могли, конечно, что-то заметить. Так ведь Марк там никого не знает. Не пойдет же он по квартирам! Не настолько же у него крышу снесло! А если настолько? Что он может еще предпринять? По больницам и моргам позвонить? Да, может. И если она там… Надо было добить, надо!

– Марк, ты где? Прости, я наговорил тебе… ты к ней что, так серьезно? Ладно, ладно, прости. Куда ты хочешь поехать? К ее сутенеру? Ты его что, знаешь? Хорошо, поезжай. Конечно, в принципе найти его не трудно. А я давай пока больницы обзвоню. Спасибо потом скажешь. Пока, до связи, сынок.

«Вот пусть и ищет хозяина девочек! Часа три на это уйдет», – думал Голод, набирая номер из записной книжки.

– Сергей Сергеич! Приветствую, Голод! Спасибо, спасибо, неплохо. По делу звоню, по делу. Конечно, не по телефону. Не в городе? Жаль. Дело? Два-три дня потерпит, не страшно. «Куда она денется из больнички, если она там? Пусть подштопают, оклемается. Молчать будет, даже не сомневаюсь, к Марку не сунется. Жизнь дороже! А если Рашид все же перестарался…так и лучше!» – Голод решил, что главное – убедить сына, что девка ушла от него сама. А там Буров ее закроет надолго.

С полковником Буровым они были «повязаны». Настолько, что не выполнить такую пустяковую просьбу тот не посмеет.

«Вот же беспокойный!» – подосадовал Голод, услышав вновь мелодию звонка сына.

– Алло, Марик! Да, сынок. Нет, пока еще не все обзвонил. Да, не поступала. Я все же думаю, ушла она. Хорошо. Если что-то будет известно, обязательно сообщу.

Похоже, его сын не знает, что в городе есть единая служба по поиску: полиция, больницы, морги. Вот туда он, очень его любящий отец, и позвонит сам, пока Буров не подключился.

– Добрый день. Я хотел бы узнать, не проходит ли у вас по описаниям молодая девушка без документов, примерно двадцати трех лет. В больнице, морге? Возможен несчастный случай, девушка нездорова. Приметы? Блондинка, стройная. Не знаю, во что одета! Особые? Да, есть. Татуировка чуть выше пупка в виде стрелки, – вспомнил он оголившийся в драке с Рашидом живот девушки. – Хорошо, жду. Как вы сказали? В моргах таких трупов нет? Уже хорошо. – Он внутренне усмехнулся. – А в больницах, полиции? Понятно. Спасибо, поищем сами.

«И все-таки нужно было до конца… Теперь гадай – то ли не нашли еще, то ли уже в больнице какой. Жалостливый ты стал, Вася, себе во вред жалостливый», – посочувствовал он сам себе.