Текст книги "Жизнь взаймы у смерти"

Глава 15

Юлия разобрала все бумаги, что нашлись в кабинете мужа. При его жизни она мало интересовалась историей рода фон Эрбах, считая, что дворянское происхождение в современном обществе мало что значит. Тем не менее Франц, обычно в подпитии, кичился своими корнями, упрекая ее, что окрутила потомка аристократов, женила на себе, да еще и наградила «сомнительным» потомством. Поначалу она возражала, напоминая, что именно он уговаривал и убеждал, что будет счастлива и любима им. Так и было, но недолго.

Конечно, она не смогла вот так просто забыть Париж, Анри, его мастерскую в мансарде, ту волшебную ночь, когда она, молодая танцовщица, стала его любовницей. Но он, художник, ничего не мог предложить ей, будучи женатым на женщине, содержавшей его уже много лет, оплачивающей кисти, холсты и, собственно, эту мастерскую. Жена была страшной внешне, Юлия видела ее портрет, но, со слов Анри, деловитой и умной. Юлия была уверена, что Анри влюблен всерьез, хотя и провели они вместе чуть больше суток. Расставаясь с ней в полдень следующего дня, он был очень расстроен, обещал вечером быть на представлении, целовал страстно, не в силах отпустить. Слезно умолял не уезжать, подождать немного, и они будут вместе. Юлия прождала напрасно, после выступления присоединилась к балетным, отмечавшим завершение гастролей в Париже, выпила много шампанского и сама не заметила, в какой момент рядом с ней оказался этот невзрачный мужчина, пожиравший ее взглядом. Это был Франц-Гюнтер фон Эрбах. Он повторял свое имя не раз, осыпая ее комплиментами и подливая в бокал игристого вина. Наутро труппе нужно было уезжать в Германию, Франц откровенно обрадовался, выяснив, куда именно они направляются.

Она согласилась выйти за него замуж после непрерывной трехдневной осады, скорее из нежелания возвращаться в Россию, чем уступив настойчивости. Образ Анри в памяти на время растаял…

Вскоре после свадьбы выяснилось, что она беременна. Муж вился вокруг нее, упреждая желания и трепетно заботясь о здоровье. Из-за нее он пошел на разрыв с семьей. Она, оценив жертву, старалась быть хорошей женой, хотя после интима с мужем оставались лишь боль и неудовлетворение. Видимо, чувствуя это, Франц стал отдаляться от нее, часто возвращался за полночь, пьяный и злой.

Родившийся сын, его воспитание, уход за ним стали поводами для ежедневных ссор. Визит сестры мужа, Марты, поставил точку – семья, кое-как державшаяся исключительно на терпении Юлии, распалась. Нет, они продолжали жить вместе, развод для Франца был бы крайне невыгоден – брачный контракт подразумевал равное владение всем имуществом, включая унаследованный Францем от матери дом, или «малый замок», как называл его тот. Таково было ее, Юлии, условие, поставленное перед свадьбой…

А теперь она разбирает документы в кабинете мужа, пытаясь понять, какие тайны скрывали от нее члены семейства фон Эрбах.

Юлия развернула лист плотной бумаги с потертостями на сгибах и поняла, что это родословная. В овальные медальоны древа были вписаны имена, почти везде двойные. Она нашла ветвь Эриха-Эйнхарда, отца Франца, и с удивлением отметила, что Марта и Франц были рождены от разных женщин! Гертруда Гаубе была матерью лишь Франца-Гюнтера, ее мужа. Имя матери Марты в родословной не значилось. Овал на ветке был пуст. Впрочем, как и медальон, где должно было быть имя ее, Юлии. Получалось, род фон Эрбах оканчивался ее мужем. А как же их сын? Он есть! И было бы двое сыновей, если бы… Юлия задержала на миг дыхание, чтобы не заплакать. Это – лишь ее боль…

«Выходит, мать Марты, с точки зрения этих ярых арийцев, была недостойной партией наследнику рода. И я тоже. А вдруг она была русской? Поэтому Марта и поехала в Россию! Появился какой-то след? Но почему так поздно? Не знала раньше? Отец, умирая, не рассказал ей о матери?» – задумалась она: ее свекор скончался почти двадцать лет назад.

Вопросов возникла масса, Юлия решила внимательно прочесть каждый документ, справку и попытаться понять, куда делась мать Марты.

…Собственную родительницу Юля постаралась забыть сразу, как только сбежала в семнадцатилетнем возрасте из маленького волжского поселка в областной центр. Она родилась первой в многодетной семье алкашей, презираемой соседями и нелюбимой местными властями. Мать была попрошайкой, люди шарахались от нее, но четверых детей подкармливали у себя по домам. Юля же никогда не ходила с остальными, порой оставаясь голодной.

Балетный кружок, или студия, как ее называла переехавшая из города бывшая балерина театра оперы и балета, открылся в здании местного клуба, когда Юле исполнилось девять. Но она была такой худенькой, что вполне вписалась в коллектив первоклашек, набранный педагогом. И стала лучшей. Вера Георгиевна Павлова часто приглашала ее к себе, но кормила не булками, которых у нее и не водилось, а овощными блюдами на пару, салатами и изредка фруктами. Однажды Юля прибежала к ней, избитая матерью, ругалась страшными словами, желая той смерти с последующим путешествием в ад. И была остановлена пощечиной Павловой. «Мать – больна! Ты ничем ей не поможешь, а желать смерти – тяжкий грех. Как бы тебе не пришлось жить в земном аду за это, девочка. Помоги себе выбраться из этой клоаки. Ты талантлива, и я помогу тебе поступить в хореографическое училище в городе. Остались еще связи…» – хриплый голос сорвался, и она закашлялась. «Почему же вы приехали в эту клоаку, Вера Георгиевна?» – она тогда даже не обиделась на нее за оплеуху. «Наказала себя сама. Я была примой в театре, но когда умер муж, не хватило сил пережить это. Не остановил даже сын, стала такой, как твоя мать. Когда поняла, что ломаю ему судьбу, сбежала сюда. Просто села в первый попавшийся автобус и приехала в ваш медвежий угол», – усмехнулась Павлова. «А сын знает, где вы?» – Юля была поражена. «Нет! Для него я мертва. И хватит об этом!» – отрезала та.

Юлия тогда поняла главное: нужно иметь волю решать самой. Все и всегда. Чтобы не винить никого в своих бедах и не быть обязанной за успехи и победы…

Завтра утром Максимилиан с Шульцем улетают в Россию. Откуда такая привязанность у него к тетке? Кажется, общались нечасто, только по необходимости. Или она чего-то не знает?

Юлия просидела еще час, изучая внимательно каждую строчку каждого документа, но так ничего и не поняла. Появилась лишь одна догадка, но она была столь чудовищна, что Юлия приписала все своей фантазии. Если бы найти еще одно, хотя бы косвенное доказательство! «Возможно, что-то знает Шульц?» – пришла в голову мысль, и она взяла в руки телефон.

– Петер? Доброго вечера. Не отвлекаю? Вы могли бы подъехать ко мне сегодня? Скажем, часам к семи? Хорошо, буду ждать, – Юлия подумала, что присутствие сына тоже не будет лишним, но звонить ему не стала, будучи уверенной, что сегодня ночевать он приедет домой.

Глава 16

Полина, пока летели в самолете, молчала, Шведов косился на нее и, отмечая ее бледность, пугался. Будучи еще у нее дома, недолго ожидая, пока соберет вещи, обратил внимание, что двигается сестра как-то по-старчески неловко, задевает мебель боком, часто застывает на месте, словно не понимая, что делать дальше. И молчит, все время молчит.

Эту ее особенность к полному погружению в себя, если вдруг беда, он помнил с детства, когда один за другим в течение суток ушли мать и отец. Полина тогда больше месяца жила на автомате, добросовестно выполняя обязанности жены и мамы, но мысли ее были где-то далеко. Хорошо, что было лето, каникулы, она не ходила на работу в школу, а копалась на огородике в Царевщине и каждый день по часу пропадала на сельском кладбище, где рядком выросли два могильных холмика. Очнулась ровно на сороковой день, словно отпустили ее души родителей. Тогда Полина переключилась на заботу о своей семье, добавив в список «подопечных» и его, младшего брата… Он и сейчас рядом с ней порой чувствует себя мальчишкой.

Но, наблюдая за Полиной в самолете, Шведов думал о том, что разница между ними в десяток лет стала заметна лишь недавно, буквально перед зимними школьными каникулами, когда ей недвусмысленно намекнули, что работает она последний год. Полина сникла, сразу обострились болячки, до того дремавшие в организме, она стала остро обидчивой и слезливой. Однажды высказала ему в сердцах, что станет скоро никому не нужна, Лариска выйдет замуж, Лешка, младший, уйдет в армию, а муж не в счет! Вот и он, Витюша, с ней совсем не советуется, не слушает ее, хотя бы племянников подкинул, так нет, стойко отбивается от серьезных отношений. Он тогда посмеялся, хотя и заметил, что говорит она убежденно и без иронии. Ответив строго, что, мол, хватит ей опекать всех, теперь он за нее отвечает, Шведов заметил, как расслабилась Полинка, улыбнулась с надеждой и благодарностью.

И сейчас, после звонка из краснодарской больницы, куда Лариса поступила в реанимацию с множественными травмами в тяжелом состоянии, за помощью обратилась к нему. Подробности ей не сообщили, точнее, как сказал позже муж Полины Иван, жена сразу отключилась от разговора, коротко пообещав вылететь ближайшим рейсом. И он почему-то решил, что Ларка с мужем попали в аварию, сразу обвинил мужика, которого знать не знал, племянницу, что выскочила за того, не подумав и не посоветовавшись ни с кем.

В Краснодар прилетели глубокой ночью, он еле уговорил Полину остаться до утра в гостинице, позвонив на пост медсестры в реанимации.

Ему сказали, что состояние Ларисы стабильно тяжелое, а все подробности они могут узнать утром у лечащего врача. Заставив Полину выпить пустырника, он лег на кровать и провалился в глубокий сон.

Шведов никак не мог подумать, что в действительности все так… страшно! Слушая следователя, которого они застали в холле отделения интенсивной терапии, он сжимал кулаки, почти теряя сознание от бешенства и бессилия. Полина непрерывно плакала, время от времени порываясь встать с кушетки, где они сидели, и броситься к дверям, из которых выходили медсестры. Наконец вышел пожилой врач и, глядя почему-то на следователя, сообщил, что Лариса впала в кому. Полине разрешили пройти к дочери, следователь, оставив свою визитку с номером телефона, уехал, а Шведов вдруг вспомнил об Алене. Именно ее голос хотелось услышать сейчас, словно иного успокоительного для него не существовало, кроме как нашедшаяся вдруг половинка твоей души, готовая разделить горечь беды пополам. Он набрал ее номер, обрадовавшись до слез, что ответила сразу, после первого гудка, значит, ждала его наверняка, перебрав десяток причин, почему не приехал утром. Он почувствовал ее тревогу, никак не обиду, пообещал вернуться вечером и все рассказать. Прося не волноваться, точно знал, что Алена будет думать о нем весь день, отгоняя страхи и считая поминутно время до встречи. Вот так он понимал, что теперь имеет место быть между ним и Аленой, вчера еще чужой и недоступной, но на этот момент родной и любимой. «Так не бывает», – скептически произнес какой-то голос как бы со стороны, но тут же другой твердо парировал: «Только так и бывает. Ты проснулся, Шведов, поздравляю!»

Он дождался Полину, буквально выползшую из дверей реанимации, усадил на кушетку и достал из ее сумочки все тот же флакон с пустырником – единственным лекарством, что принимала она, когда нужно было успокоиться.

– Как Лара?

– На лице живого места нет, Витюша, – Полина вновь заплакала. – Сплошные кровоподтеки! Лежит, словно неживая, трубки везде, датчики. Что дышит еще, только по приборам и понятно. Он ее по голове бил ботинками, в живот пинал, руку сломал, выкручивая… Господи, как можно таким зверем быть! Он же здоровый, плотный мужик, а в ней весу-то пятидесяти килограммов нет! Следователь не звонил, нашли его?

– Нет, Полюшка. Но найдут, дело времени. Убью сволочь! – он почувствовал, как ненависть туманит голову.

– Что ты! И не думай! Судить его нужно, зачем себе грех на душу брать! – как всегда сразу поверила она ему.

– Ты расскажи о нем, я же ничего не знаю! Как Ларка так вот, вдруг, замуж вышла? Что, любовь какая неземная приключилась?

– Не знаю, Витя, ничего не знаю. Привела его к нам за день до росписи, поставила перед фактом – вот, мол, жених, завтра свадьба, гостей не зовем, уезжаем сразу к Сереженьке в Краснодар. С виду тот показался мне приличным, только взгляд такой, знаешь, холодный. Вроде улыбался, но одним ртом. А Ларка вся светилась! В ЗАГС без нас ходили, вечером в кафе столик на четверых он заказал, Лешка отказался идти – вот, кто за сестру переживал! Словно чувствовал, что… Все так быстро произошло, следующим днем мы их в аэропорт отвезли. Ларочка лишь наказала у тебя прощения попросить за нее, что, мол, без тебя свадьба была. А какая это свадьба! Правда, белое платье он купил ей шикарное, очень дорогое, и кольцо с крупным бриллиантом. Не бедный он, Сергей Давыдов. Только до сих пор не знаю, чем занимается!

– Бандит он, Поля. Следователь сказал, агрохолдинг у него, в девяностые земли отбирал наездами. Сам из бывших спортсменов, сидел два раза за нанесение тяжких в драках. И первая жена пропала, так и не нашли. Признали умершей. Что ж Ларка-то нашла в этом старом уроде? Ему полтинник уже! Кстати, дочь есть. Ларкина ровесница!

– Я и этого не знала. Ларочка звонила нечасто, говорила мало. Вроде, жили они в пригороде Краснодара, в каком-то элитном поселке. Рассказывала, что всю работу по дому делают нанятые люди, ей скучно. Ты же знаешь, она так не может! Накупила наборов для вышивки, занялась. Спрашиваю, город красивый? Ответила, что не знает, не была ни разу. Я чувствовала, что не очень-то ей там хорошо, но чтобы такое…

Она замолчала, вскочила вдруг и побежала к дверям реанимации. Тот доктор, что выходил к ним утром, направлялся навстречу, глядя прямо на Шведова поверх ее головы. Уже по движению его взгляда, направленного на миг на Полину, по сдвинутым к переносице бровям и сжатым губам он все понял. Еще до конца не веря, холодея сам от одной лишь мысли, отгоняя ее, Виктор дернулся за Полиной, успел схватить за плечи и спиной прижать к себе. «Сожалею, мы сделали все возможное…» – выговорил доктор тихо, но четко, кивком головы подзывая застывшую поодаль наготове медсестру со шприцем в руках.

Глава 17

Беркутову удалось выкроить время на обед дома, он открыл дверь своим ключом и замер на пороге – мужской голос, что-то тихо бубнивший где-то в глубине квартиры, показался ему незнакомым. Он переобулся, вымыл руки, а когда вышел из ванной комнаты, взглядом наткнулся на насмешливую гримасу на лице жены.

– Как в анекдоте, муж в дом, любовник в шкаф? – спросил он нарочито сурово, отодвигая ее с дороги рукой и направляясь в сторону, откуда только что раздавался примолкший вдруг голос.

– Вот ведь, принесло тебя, Беркутов… вовремя! – рассмеялась в голос Галина, подталкивая его в спину. – Иди прямиком на кухню, Карташов у нас. С новостями!

– Приветствую, Сергей Сергеич! – Беркутов пожал руку, искренне радуясь гостю.

– И вам доброго дня! Как же кстати, Егор, как кстати! А мы сидим с Галочкой, обсуждаем как раз новости от Курта, что пришли по почте сегодня утром. Так-то он мне еще вчера сообщил, что добыл любопытные документы из архивов дочери офицера СС Зигфрида Гаубе, бывшего близким другом отца нашей Марты Эрбах. А сегодня прислал сканы их и фрагментов писем от Эриха-Эйнхарда Эрбаха. Вот, полюбуйтесь, – Карташов придвинул ему распечатки.

– Егор, поешь, потом посмотришь внимательно, – Галина поставила перед ним тарелку с борщом. – Пока намекну: самое интересное, что письма с фронта сорок первого и сорок второго года и отправлены из Гродно, занятого немцами.

– Эрбах был фашистом?

– Да! В звании штабс-арцт, капитан медицинской службы. Если задуматься, связь с Россией могла у семейства Эрбах быть именно в годы войны. В родословной отсутствуют сведения о матери Марты. Что, если ею была русская женщина? Немецкие офицеры на оккупированных территориях монахами не жили, – ответил Карташов.

– Но родилась Марта в Германии! В Штайнхёринге, как указано в паспорте. Допускаю, что мать – русская. Но как мог офицер Вермахта признать дочь полукровку? Такое возможно? – Беркутов доел борщ и отодвинул тарелку. – Спасибо, Галочка!

– Практически нет, я согласен. Тем более, учитывая древность рода фон Эрбах. А вот письмо от пятого октября сорок первого года… так… вот это место, зачитываю: «…она очень мила и застенчива. Очевидно, мать воспитывала девочку в строгости. Клара даже не может раздеваться при включенной лампе…» И еще одно письмо, уже от двадцать второго марта сорок второго: «…Клара все еще помогает в госпитале, хотя ей тяжело ходить из-за большого срока беременности. Да-да, мой друг, мы ждем ребенка, и пусть тебя это не удивляет…»

– Возможно, эта Клара – немка? Имя вполне даже, – Беркутов взял еще одну распечатку. – А это что за письмо?

– Тоже от Эриха фон Эрбаха, от пятого июля этого же года: «…забери девочку, Зигфрид, пока не случилось беды… обратись к доктору Эрике Кляйн, она вам поможет. Я даже не знаю, под каким именем записали ребенка! Станьте моей дочери крестными родителями – ты и Гертруда».

– Я пока ничего не понимаю, Сергей Сергеич. Поясните.

– Тогда по порядку. По паспорту Марта Эрбах родилась в Штайнхёринге двадцать первого апреля сорок второго года. То есть получается, еще в марте, двадцать второго, Эрих Эрбах пишет письмо из Гродно, что мать Марты на большом сроке беременности, а через месяц та в Германии рожает девочку. Ну, допустим, она легко перенесла дорогу… А дальше начинаются загадки – больше о Кларе упоминаний нигде нет, сам Эрих, похоже, возвращается в Гродно – вспомните, он пишет Зигфриду оттуда в июле, чтобы забрал ребенка себе. Вопрос – откуда нужно его забрать, пока без ответа. От родителей? Сомневаюсь. Скорее всего, Эрих поместил девочку в лечебное учреждение, раз упоминает некоего доктора Эрику Кляйн. Да еще и не знает, под каким именем дочь находится в этом учреждении!

– Кстати, а Зигфрид Гаубе почему был не на фронте в это время? – перебил Беркутов.

– О том не ведаю… Так вот. Узнать, кто мать Марты, на сей день представляется мне невозможным. Кроме имени, мы ничего не знаем. Хотя… еще то, что она имеет какое-то отношение к медицине, помогая в госпитале Эрбаху. Определенно, она либо русская, либо немка, проживавшая на территории Советского Союза на момент вторжения гитлеровской армии. А попытаться выяснить, где девочка Марта находилась от рождения до того момента, как ее забрала к себе семья Гаубе, можно. Этим и занимается Курт.

– Егор, а что, если попросить Матвея Роговцева помочь поднять военные архивы в Гродно? У него по всей территории бывшего союза свои люди, – Галина задумчиво посмотрела на его мобильный телефон. Беркутов хорошо знал этот взгляд – мысли жены работали сейчас в одном направлении: добыть информацию для будущего романа любой ценой.

– Хорошо, я позвоню ему. Только, господа хорошие, все то, что вы мне наговорили, каким образом может помочь в расследовании убийства Марты Эрбах здесь и сейчас? Все это – дела минувших дней! – высказался он и замолчал под удивленными взглядами двух пар глаз. – Что не так?

– Беркутов, тебе ли не знать, что за многими преступлениями тянется хвост из прошлого! – Галина с возмущением постучала рукой по стопке распечаток.

– Да уж, Егор Иванович… вы как бы не впервые… гмм… пользуете историю в своих милицейских нуждах! – витиевато припечатал Карташов, осуждающе покачав головой.

Беркутов молча набрал номер Роговцева.

* * *

Лиза вышла из здания университета и сразу же попрощалась с сокурсницами. Затылком чувствуя их завистливые взгляды, не оборачиваясь, прямиком направилась к Герману. Тот тут же поспешил навстречу ей.

Она сумела взять себя в руки, чтобы не дернуться как дикарка от его легкого поцелуя в щеку, хотя очень хотелось – таких, открытых взору кого попало нежностей, она терпеть не могла. Объяснить себе, что же так отталкивает в новом знакомом, она пыталась еще утром, когда он подвез их с матерью к следственному комитету. Герман вел себя безупречно галантно по отношению к родительнице, да и к ней, Лизе, попрощался вежливо, коротко сообщив, что позвонит позже. Когда она, поднявшись на крыльцо здания, оглянулась, машина Германа уже заворачивала за угол.

И все-таки Лизу не покидало ощущение, что тот банально следит за ней. Только вот зачем?

– Лиза, почему ты все время мыслями где-то далеко? – Герман открыл дверцу автомобиля со стороны пассажирского сиденья.

– Да… зачет скоро, а тут эти проблемы… – соврала она, но тут же вспомнила, что и правда, зачеты на неделе перед майскими праздниками, да не по одному предмету!

– Это как-то связано с вашим визитом в полицию? – Герман плавно выехал с университетской стоянки.

– В общем да.

– Может быть, поделишься, что тебя беспокоит? Я человек посторонний, могу лишь выслушать, что тебе, похоже, сейчас и необходимо.

– Не знаю… возможно, ты прав. Свежий взгляд не повредит. Хорошо! Поехали куда-нибудь в тихое место, – решилась она.

«Почему нет? Герман сегодня здесь, завтра уедет к себе. Что ему до наших дел? А выболтаться мне нужно. Что ж, пусть поработает «случайным попутчиком»! – Лиза почувствовала облегчение. Думать постоянно о Шурке, о его загадочном поведении, ну никак ему не свойственном, о влюбившейся в Шведова матери, о Беркутове, убийстве престарелой немки, пережевывать факты и делать выводы в одиночку стало невмоготу. Все ее близкие вдруг поменяли свой статус по отношению к ней, Лизе. Друг Шурка, которому она доверяла как себе, врет, да еще и в бегах. Мать, хотя и не проявляя особенной нежности, всегда интересовалась Лизиными делами, порой вызывая раздражение занудными нотациями. А со вчерашнего дня ее будто подменили – понятно, что думает только о Шведове и его проблемах, но никак не о ней, родной дочери. Не хватало Лизе Нелли, Шуркиной матери, но та прилетает из Берлина только завтрашним рейсом. Пожалуй, на сегодняшний день искреннюю заботу Лиза почувствовала лишь в доме отца. Если бы она узнала его и Галину Михайловну раньше, то сейчас бы направилась к ней на исповедь… «Ладно, сойдет пока и Герман!» – окончательно успокоившись, покосилась на него она.

– Рассказывай, – Герман, дождавшись, пока официантка унесет грязную посуду, разлил из чайника ароматный напиток по чашкам и пододвинул ближе к Лизе блюдо с крошечными пирожными.

Они устроились в почти пустом зале швейцарской кондитерской, где кроме сладостей подавались и пирожки с мясными начинками. Лиза была здесь впервые, обычно перекусывали они с девчонками в залах фастфуда, даже не заглядывая за стеклянные двери дорогих кафе.

– Хочется – слушай. Учти, напросился сам! – Лиза с насмешкой посмотрела на Германа, но, заметив, что тот серьезен, смутилась. – Все началось с убийства в съемной квартире, где я подрабатывала горничной. Убили немецкую старушку, ничего не украли, в общем, мотив неясен. И началось… Следователь оказался моим родным отцом, мой друг детства стал мне врать, матушка влюбилась вдруг в хозяина этой квартиры.

Лиза замолчала, глядя на вытянувшееся от удивления лицо Германа.

– Ничего не понял!

– Так это вкратце… Фрау Марту нашла я. Утром рано пришла приготовить ей завтрак, а она лежит с проломленной головой в спальне на коврике. Вызвала полицию и позвонила маме.

– А мама здесь при чем? Ты – взрослая девочка.

– Она курирует эту квартиру от агентства «Ситиленд». А я временно замещала горничную, мама же и попросила меня, пока не найдут девушку на постоянную работу. Поскольку по-немецки не понимаю ни слова, я попросила своего соседа Шурку Огорелова побыть у нас переводчиком – он учится на инязе. Он почти целое воскресенье провел с гостьей, вечером мы втроем ужинали, фрау Марта рассказывала о своей жизни в Германии. Оказалось, в Россию приехала, чтобы отыскать каких-то родственников.

– Нашла? – перебил Герман, а Лиза с удивлением отметила его неподдельный интерес.

– Пока нет. По крайней мере, показав нам медальон с женским портретом, только попросила о помощи. При этом имея в виду Шурку, скорее даже как переводчика.

– То есть на следующий день твой друг с фрау Мартой должен был отправиться куда-то на поиски? А ее убили? А медальон?

– Его унес Шурка, – мрачно выдавила Лиза, уже понимая, что зря распинается, все равно складного рассказа не выходило. – Он его спрятал, а его кто-то украл.

– Лиза, я мало что понял… но что тебя лично беспокоит? Эта убитая женщина – совсем посторонний тебе человек. Почему ты так переживаешь?

– Да не в ней дело! Шурка сбежал! Понимаешь, он не врал мне никогда! Мы вместе с раннего детства, живем в соседних квартирах, про нас все говорят – «не разлей вода». Я ему доверяла, а он!

– Ты его любишь? – тихо спросил Герман, а Лиза удивленно посмотрела на него.

– Люблю? Конечно! Он мне брат, хотя у нас и родители разные… вот где он сейчас? Почему сбежал? Следователь Беркутов, мой биологический отец, как выяснилось, считает, что он что-то скрыл от него. Ааа… я же не сказала – Шурка теоретически мог убить фрау, потому что был в квартире рано утром до меня!

– Почему же его не арестовали сразу?!

– Так он не убийца. Изучили записи с камер наблюдения – там везде понатыкано, есть даже скрытая напротив двери квартиры! Видно, что еще какой-то мужчина зашел до него, а вышел после. Но все равно, Шурка о чем-то умолчал, теперь испугался и где-то прячется.

– Возможно, видел убийцу? – Герман озвучил догадку, что осенила ее вчера после Шуркиного бегства. Отцу она ничего не сказала, посчитав версию слабой – как убийца его отпустил в таком случае? Почему не отправил вслед за Мартой?

– Вот и я так думаю. Может быть, и не видел, но предположил, что тот еще в квартире, поэтому и сбежал. Он был напуган до смерти! Это было заметно на видео.

– Что, такие четкие записи? – перебил ее Герман. – И убийцу видно? Кстати, его ищут?

– Конечно, ищут! – ответила она, не отвечая на первые вопросы Германа. – И Шурку ищут, а я даже помочь не могу! У него и друзей-то нет…

– Ты не думала, возможно, он у женщины.

– У какой женщины?! Шурка?! Да что ты! Единственное любимое женское имя у него – Клава, то есть компьютерная клавиатура. А, ну еще Мышь! – рассмеялась Лиза, но, заметив скептическое выражение лица Германа, задумалась. Шурка не целыми днями у нее на глазах! И в универе проводит только полдня. А домой в последнее время возвращается позже ее… Получается, Герман высказал не такую уж бредовую мысль?

– Лиза, он не маленький мальчик. Вы ровесники? Вот видишь. Поверь, в этом возрасте девственников практически не бывает, – улыбнулся он, а Лиза почувствовала, что краснеет. – У тебя телефон в рюкзаке поет, ответь…

– Спасибо, – Лиза торопливо достала мобильный. – Да, мама. Нет, я не дома. Что?! Какой ужас… я скоро буду, мам.

– Что-то случилось? – Герман дотронулся до ее руки.

– Ларису, горничную, что работала до меня в квартире, муж избил до смерти. Она вышла за него недавно совсем, уехали в Краснодар. Шведов, хозяин квартиры, – ее дядя. Это он сейчас звонил маме, Лариса скончалась в реанимации только что. Отвези меня домой, пожалуйста, Герман, – ей было все равно, понял ли он хоть что-то из ее сумбурного рассказа.

– Да, конечно, – ответил тот, подзывая официанта.