Текст книги "Мне нравится, что Вы больны не мной… (сборник)"

Вестнику

 
Скрежещут якорные звенья,
Вперед, крылатое жилье!
Покрепче чем благословенье
С тобой – веление мое!
 
 
Мужайся, корабельщик юный!
Вперед в лазоревую рожь!
Ты больше нежели Фортуну –
Ты сердце Цезаря везешь!
 
 
Смирит лазоревую ярость
Ресниц моих – единый взмах!
Дыханием надут твой парус
И не нуждается в ветрах!
 
 
Обветренные руки стиснув,
Слежу. – Не верь глазам! – Всё ложь!
Доподлинный и рукописный
Приказ Монархини везешь.
 
 
Два слова, звонкие как шпоры,
Две птицы в боевом грому.
То зов мой – тысяча который? –
К единственному одному.
 
 
В страну, где солнце правосудья
Одно для нищих и вельмож,
– Между рубахою и грудью –
Ты сердце Матери везешь.
 

20 июня 1921

Из цикла «Георгий»

С. Э.

1

 
Ресницы, ресницы,
Склоненные ниц.
Стыдливостию ресниц
Затменные – солнца в венце стрел!
– Сколь грозен и сколь ясен! –
И плащ его – был – красен,
И конь его – был – бел.
 
 
Смущается Всадник,
Гордится конь.
На дохлого гада
Белейший конь
Взирает вполоборота.
В пол-ока широкого
Вслед копью
В пасть красную – дико раздув ноздрю –
Раскосостью огнеокой.
 
 
– Колеблется – никнет – и вслед копью
В янтарную лужу – вослед копью
 
 
Скользнувшему.
– Басенный взмах
– Стрел…
 
 
Плащ красен, конь бел.
 

26 июня 1921

2

 
О тяжесть удачи!
Обида Победы!
Георгий, ты плачешь,
Ты красною девой
Бледнеешь над делом
Своих двух
Внезапно-чужих
Рук.
 
 
Конь брезгует Гадом,
Ты брезгуешь гласом
Победным. – Тяжелым смарагдовым маслом
Стекает кровища.
Дракон спит.
На всю свою жизнь
Сыт.
 
 
Взлетевшею гривой
Затменное солнце.
Стыдливости детской
С гордынею конской
Союз.
Из седла –
В небеса –
Куст.
Брезгливая грусть
Уст.
 
 
Конь брезгует Гадом,
Ты брезгуешь даром
Царевым, – ее подвенечным пожаром.
Церковкою ладанной:
Строг – скуп –
В безжалостный
Рев
Труб.
 
 
Смущается Всадник,
Снисходит конь.
Издохшего гада
Дрянную кровь
– Янтарную – легким скоком
Минует, – янтарная кровь течет.
Взнесенным копытом застыв – с высот
Лебединого поворота.
 
 
Безропотен Всадник,
А конь брезглив.
Гремучего гада
Копьем пронзив –
Сколь скромен и сколь томен!
В ветрах – высоко́ – седлецо твое,
Речной осокой – копьецо твое
Вот-вот запоет в восковых перстах
У розовых уст
Под прикрытием стрел
 
 
Ресничных,
Вспоет, вскличет.
– О страшная тяжесть
Свершенных дел!
И плащ его красен,
И конь его бел.
 
 
Любезного Всадника,
Конь, блюди!
У нежного Всадника
Боль в груди.
Ресницами жемчуг нижет…
Святая иконка – лицо твое,
Закатным лучом – копьецо твое
Из длинных перстов брызжет.
Иль луч пурпуровый
Косит копьем?
Иль красная туча
Взмелась плащом?
За красною тучею –
Белый дом.
Там впустят
Вдвоем
С конем.
 
 
Склоняется Всадник,
Дыбится конь.
Все слабже вокруг копьеца ладонь.
Вот-вот не снесет Победы!
Трубите! Трубите! Уж слушать недолго.
Уж нежный тростник победительный – долу.
Дотрубленный долу
Поник. – Смолк.
И облачный – ввысь! –
Столб.
 
 
Клонитесь, клонитесь,
Послушные травы!
Зардевшийся под оплеухою славы –
Бледнеет. – Домой, трубачи! – Спит.
До судной трубы –
Сыт.
 

28 июня 1921

3

 
Синие версты
И зарева горние!
Победоносного
Славьте – Георгия!
 
 
Славьте, жемчужные
Грозди полуночи,
Дивного мужа,
Пречистого юношу:
 
 
Огненный плащ его,
Посвист копья его,
Кровокипящего
Славьте – коня его!
 

* * *

 
Зычные мачты
И слободы орлие!
Громокипящего
Славьте – Георгия!
 
 
Солнцеподобного
В силе и в кротости.
Доблесть из доблестей,
Роскошь из роскошей:
 
 
Башенный рост его,
Посвист копья его,
Молниехвостого
Славьте – коня его!
 
 
Львиные ветры
И глыбы соборные!
Великолепного
Славьте – Георгия!
 
 
Змея пронзившего,
Смерть победившего,
В дом Госпожи своей
Конным – вступившего!
 
 
Зычный разгон его,
Посвист копья его,
Преображенного
Славьте – коня его!
 

* * *

 
Льстивые ивы
И травы поклонные,
Вольнолюбивого,
Узорешенного
 
 
Юношу – славьте,
Юношу – плачьте…
Вот он, что розан
Райский – на травке:
 
 
Розовый рот свой
На две половиночки –
Победоносец,
Победы не вынесший.
 

28 июня 1921

4

 
Из облаков кивающие перья.
Как передать твое высокомерье,
– Георгий! – Ставленник небесных сил!
 
 
Как передать закрепощенный пыл
Зрачка, и трезвенной ноздри раздутой
На всем скаку обузданную смуту.
 
 
Перед любезнейшею из красот
Как передать – с архангельских высот
Седла – копья – содеянного дела
 
 
И девственности гневной – эти стрелы
Ресничные – эбеновой масти –
Разящие: – Мы не одной кости!
 
 
Божественную ведомость закончив,
Как передать, Георгий, сколь уклончив
– Чуть-что земли не тронувший едва –
 
 
Поклон, – и сколь пронзительно-крива
Щель, заледеневающая сразу:
– О, не благодарите! – По приказу.
 

29 июня 1921

5

 
С архангельской высоты седла
Евангельские творить дела.
Река сгорает, верста смугла.
– О даль! Даль! Даль!
 
 
В пронзающей прямизне ресниц
Пожарищем налетать на птиц.
Копыта! Крылья! Сплелись! Свились!
О высь! Высь! Высь!
 
 
В заоблачье исчезать как снасть!
Двуочие разевать как пасть!
И не опомнившись – мертвым пасть;
О страсть! – Страсть! – Страсть!
 

29 июня 1921

6

 
А девы – не надо.
По вольному хладу,
По синему следу
Один я поеду.
 
 
Как был до победы:
Сиротский и вдовый.
По вольному следу
Воды родниковой.
 
 
От славы, от гною
Доспехи отмою.
Во славу Твою
Коня напою.
 
 
Храни, Голубица,
От града – посевы,
Девицу – от гада,
Героя – от девы.
 

30 июня 1921

Благая весть

С. Э.

1

 
В сокровищницу
Полунощных глубин
Недрогнувшую
Опускаю ладонь.
 
 
Меж водорослей –
Ни приметы его!
Сокровища нету
В морях – моего!
 
 
В заоблачную
Песнопенную высь –
Двумолнием
Осмелеваюсь – и вот
 
 
Мне жаворонок
Обронил с высоты –
Что за́ морем ты,
Не за облаком ты!
 

2 июля 1921

2

 
Жив и здоров!
Громче громов –
Как топором –
Радость!
 
 
Нет, топором
Мало: быком
Под обухом
Счастья!
 
 
Оглушена,
Устрашена.
Что же взамен –
Вырвут?
 
 
И от колен
Вплоть до корней
Вставших волос –
Ужас.
 
 
Стало быть, жив?
Веки смежив,
Дышишь, зовут –
Слышишь?
 
 
Вывез корабль?
О мой журавль
Младший – во всей
Стае!
 
 
Мертв – и воскрес?!
Вздоху в обрез,
Камнем с небес,
Ломом
 
 
По голове, –
Нет, по эфес
Шпагою в грудь –
Радость!
 

3 июля 1921

3

 
Под горем не горбясь,
Под камнем – крылатой –
– Орлом! – уцелев,
 
 
Земных матерей
И небесных любовниц
Двойную печаль
 
 
Взвалив на плеча, –
Горяча мне досталась
Мальтийская сталь!
 
 
Но гневное небо
К орлам – благосклонно.
Не сон ли: в волнах
 
 
Сонм ангелов конных!
Меж ними – осанна! –
Мой – снегу белей…
 
 
Лилейные ризы,
– Конь вывезет! – Гривой
Вспененные зыби.
– Вал вывезет! – Дыбом
Встающая глыба…
Бог вынесет…
– Ох! –
 

4 июля 1921

4

 
Над спящим юнцом – золотые шпоры.
Команда: вскачь!
Уже по пятам воровская свора.
Георгий, плачь!
 
 
Свободною левою крест нащупал.
Команда: вплавь!
Чтоб всем до единого им под купол
Софийский, – правь!
 
 
Пропали! Не вынесут сухожилья!
Конец! – Сдались!
– Двумолнием раскрепощает крылья.
Команда: ввысь!
 

6 июля 1921

5

 
Во имя расправы
Крепись, мой Крылатый!
Был час переправы,
А будет – расплаты.
 
 
В тот час стопудовый
– Меж бредом и былью –
Гребли тяжело
Корабельные крылья.
 
 
Меж Сциллою – да! –
И Харибдой гребли.
О крылья мои,
Журавли-корабли!
 
 
Тогда по крутому
Эвксинскому брегу
Был топот Побега,
А будет – Победы.
 
 
В тот час непосильный
– Меж дулом и хлябью –
Сердца не остыли,
Крыла не ослабли,
 
 
Плеча напирали,
Глаза стерегли.
– О крылья мои,
Журавли-корабли!
 
 
Птенцов узколицых
Не давши в обиду,
Сказалось –
Орлицыно сердце Тавриды.
 
 
На крик длинноклювый
– С ерами и с ятью! –
Проснулась –
Седая Монархиня-матерь.
 
 
И вот уже купол
Софийский – вдали…
О крылья мои,
Журавли-корабли!
 
 
Крепитесь! Кромешное
Дрогнет созвездье.
Не с моря, а с неба
Ударит Возмездье.
 
 
Глядите: небесным
Свинцом налитая,
Грозна, тяжела
Корабельная стая.
 
 
И нету конца ей,
И нету земли…
– О крылья мои,
Журавли-корабли!
 

7 июля 1921

Хвала Афродите

1

 
Уже богов – не те уже щедроты
На берегах – не той уже реки.
В широкие закатные ворота
Венерины, летите, голубки!
 
 
Я ж на песках похолодевших лежа,
В день отойду, в котором нет числа…
Как змей на старую взирает кожу –
Я молодость свою переросла.
 

4 октября 1921

2

 
Тщетно, в ветвях заповедных кроясь,
Нежная стая твоя гремит.
Сластолюбивый роняю пояс,
Многолюбивый роняю мирт.
 
 
Тяжкоразящей стрелой тупою
Освободил меня твой же сын.
– Так о престол моего покоя,
Пеннорожденная, пеной сгинь!
 

5 октября 1921

3

 
Сколько их, сколько их ест из рук,
Белых и сизых!
Целые царства воркуют вкруг
Уст твоих, Низость!
 
 
Не переводится смертный пот
В золоте кубка.
И полководец гривастый льнет
Белой голубкой.
 
 
Каждое облако в час дурной –
Грудью круглится.
В каждом цветке неповинном – твой
Лик, Дьяволица!
 
 
Бренная пена, морская соль…
В пене и в муке –
Повиноваться тебе доколь,
Камень безрукий?
 

10 октября 1921

«С такою силой в подбородок руку…»

 
С такою силой в подбородок руку
Вцепив, что судорогой вьется рот,
С такою силою поняв разлуку,
Что, кажется, и смерть не разведет –
 
 
Так знаменосец покидает знамя.
Так на помосте матерям: Пора!
Так в ночь глядит – последними глазами –
Наложница последнего царя.
 

11 октября 1921

Подруга

 
Немолкнущим Ave,
Пасхальной Обедней –
Прекрасная слава
Подруги последней.
 

1

 
Спит, муки твоея – веселье,
Спит, сердца выстраданный рай.
Над Иверскою колыбелью
– Блаженная! – помедлить дай.
 
 
Не суетность меня, не зависть
В дом привела, – не воспрети!
Я дитятко твое восславить
Пришла, как древле – пастухи.
 
 
Не тою же ль звездой ведома?
– О се́ребро-сусаль-слюда! –
Как вкопанная – глянь – над домом,
Как вкопанная – глянь – звезда!
 
 
Не радуюсь и не ревную, –
Гляжу, – по́ сердцу пилой:
Что сыну твоему дарую?
Вот плащ мой – вот и посох мой.
 

23 ноября 1921

2

 
В своих младенческих слезах –
Что в ризе ценной,
Благословенна ты в женах!
– Благословенна!
 
 
У раздорожного креста
Раскрыл глазочки.
(Ведь тот был тоже сирота, –
Сынок безотчий.)
 
 
В своих младенческих слезах –
Что в ризе ценной,
Благословенна ты в слезах!
– Благословенна.
 
 
Твой лоб над спящим над птенцом –
Чист, бестревожен.
Был благовест тебе венцом,
Благовест – ложем.
 
 
Твой стан над спящим над птенцом –
Трепет и древо.
Был благовест ему отцом, –
Радуйся, Дева!
 
 
В его заоблачных снегах –
Что в ризе ценной,
Благословенна ты в снегах!
– Благословенна.
 

26 ноября 1921

3

 
Огромного воскрылья взмах,
Хлещущий дых:
– Благословенна ты в женах,
В женах, в живых.
 
 
Где вестник? Буйно и бело.
Вихорь? Крыло?
Где вестник? Вьюгой замело –
Весть и крыло.
 

26 ноября 1921

4

 
Чем заслужить тебе и чем воздать –
Присноблаженная! – Младенца Мать!
 
 
Над стекленеющею поволокой
Вновь подтверждающая: – Свет с Востока!
 
 
От синих глаз его – до синих звезд
Ты, радугою бросившая мост!
 

* * *

 
Не падаю! Не падаю! Плыву!
И – радугою – мост через Неву.
 
 
Жизнеподательница в час кончины!
Царств утвердительница! Матерь Сына!
 
 
В хрип смертных мук его – в худую песнь! –
Ты – первенцево вбросившая: «Есмь!»
 

27 ноября 1921

5

 
Последняя дружба
В последнем обвале.
Что нужды, что нужды –
Как здесь называли?
 
 
Над черной канавой,
Над битвой бурьянной,
Последнею славой
Встаешь, – безымянной.
 
 
На крик его: душно! припавшая: друг!
Последнейшая, не пускавшая рук!
 
 
Последнею дружбой –
Так сонмы восславят.
Да та вот, что пить подавала,
Да та вот. –
 
 
У врат его царских
Последняя смена.
Уста, с синевы
Сцеловавшие пену.
 
 
Та, с судороги сцеловавшая пот,
На крик его: руку! сказавшая: вот!
 
 
Последняя дружба,
Последнее рядом,
Грудь с грудью…
 
 
– В последнюю оторопь взгляда
Рай вбросившая,
 
 
Под фатой песнопенной,
Последнею славой
Пройдешь – покровенной.
 
 
Ты, заповеди растоптавшая спесь,
На хрип его: Мама! солгавшая: здесь!
 

Москва,

28 ноября 1921

«Любимых забываю вместе с собой, любившей…»

Любимых забываю вместе с собой, любившей. Ибо если дружба – одно из моих обычных состояний, то любовь меня из всех обычных состояний: стихов, одиночества, самоутверждения –

И – внезапное видение девушки – доставая ведро, упала в колодец – и всё новое, новая страна, с другими деревьями, другими цветами, другими гусями и т. д.

Так я вижу любовь, в к‹отор›ую действительно проваливаюсь, и выбравшись, выкарабкавшись из (колодца) которой, сначала ничего из здешнего не узнаю, потом – уже не знаю, было ли (то, на дне колодца), а потом знаю – не было. Ни колодца, ни тех гусей, ни тех цветов, ни той меня.

Любовь – безлица. Это – страна. Любимый – один из ее обитателей, туземец, странный и особенный – как негр! – только здесь.

Глубже скажу. Этот колодец не во-вне, а во мне, я в себя, в какую-то себя проваливаюсь – как на Американских горах в свой собственный пищевод.

Ариадна

1

 
Оставленной быть –
        это втравленной быть
В грудь – синяя татуировка матросов!
 
 
Оставленной быть – это явленной быть
Семи океанам… Не валом ли быть
Девятым, что с палубы сносит?
 
 
Уступленной быть –
        это купленной быть
Задорого: ночи и ночи и ночи
Умоисступленья! О, в трубы трубить –
Уступленной быть! –
        Это длиться и слыть
Как губы и трубы пророчеств.
 

14 апреля 1923

2

 
– О всеми голосами раковин
Ты пел ей…
        – Травкой каждою.
– Она томилась лаской Вакховой.
– Летейских маков жаждала…
 
 
– Но как бы те моря ни солоны,
Тот мчался…
        – Стены падали.
– И кудри вырывала полными
– Горстями…
        – В пену падали…
 

21 апреля 1923

Слова и смыслы

1

 
Ты обо мне не думай никогда!
(На – вязчива!)
Ты обо мне подумай: провода:
Даль – длящие.
 
 
Ты на меня не жалуйся, что жаль…
Всех слаще, мол…
Лишь об одном, пожалуйста: педаль:
Боль – длящая.
 

2

 
Ла – донь в ладонь:
– За – чем рожден?
– Не – жаль: изволь:
Длить – даль – и боль.
 

3

 
Проводами продленная даль…
Даль и боль, это та же ладонь
Отрывающаяся – доколь?
Даль и боль, это та же юдоль.
 

23 апреля 1923

«Крутогорьями глаголь…»

 
Крутогорьями глаголь,
Колокольнями трезвонь
Место дольнее – юдоль,
Место дольнее – ладонь.
 
 
Всеми вольными в лазорь
Колокольнями злословь:
Место дольнее – ладонь,
Место дольнее – любовь.
 

29 апреля 1923

Так вслушиваются…

1

 
Так вслушиваются (в исток
Вслушивается – устье).
Так внюхиваются в цветок:
Вглубь – до потери чувства!
 
 
Так в воздухе, который синь –
Жажда, которой дна нет.
Так дети, в синеве простынь,
Всматриваются в память.
 
 
Так вчувствовывается в кровь
Отрок – доселе лотос….
Так влюбливаются в любовь:
Впадываются в пропасть.
 

2

 
Друг! Не кори меня за тот
Взгляд, деловой и тусклый.
Так вглатываются в глоток:
Вглубь – до потери чувства!
 
 
Так в ткань врабатываясь, ткач
Ткет свой последний пропад.
Так дети, вплакиваясь в плач,
Вшептываются в шепот.
 
 
Так вплясываются… (Велик
Бог – посему крутитесь!)
Так дети, вкрикиваясь в крик,
Вмалчиваются в тихость.
 
 
Так жалом тронутая кровь
Жалуется – без ядов!
Так вбаливаются в любовь:
Впадываются в падать.
 

3 мая 1923

Брат

 
Раскалена, как смоль:
Дважды не вынести!
Брат, но с какой-то столь
Странною примесью
 
 
Смуты… (Откуда звук
Ветки откромсанной?)
Брат, заходящий вдруг
Столькими солнцами!
 
 
Брат без других сестер:
На́прочь присвоенный!
По гробовой костер –
Брат, но с условием:
 
 
Вместе и в рай и в ад!
Раной – как розаном
Соупиваться! (Брат,
Адом дарованный!)
 
 
Брат! Оглянись в века:
Не было крепче той
Спайки. Назад – река…
Снова прошепчется
 
 
Где-то, вдоль звезд и шпал,
– Настежь, без третьего! –
Что́ по ночам шептал
Цезарь – Лукреции.
 

13 июля 1923

Наклон

 
Материнское – сквозь сон – ухо.
У меня к тебе наклон слуха,
Духа – к страждущему: жжет? да?
У меня к тебе наклон лба,
 
 
Дозирающего вер – ховья.
У меня к тебе наклон крови
К сердцу, неба – к островам нег.
У меня к тебе наклон рек,
 
 
Век… Беспамятства наклон светлый
К лютне, лестницы к садам, ветви
Ивовой к убеганью вех…
У меня к тебе наклон всех
 
 
Звезд к земле (родовая тяга
Звезд к звезде!) – тяготенье стяга
К лаврам выстраданных мо – гил.
У меня к тебе наклон крыл,
 
 
Жил… К дуплу тяготенье совье,
Тяга темени к изголовью
Гроба, – годы ведь уснуть тщусь!
У меня к тебе наклон уст
 
 
К роднику…
 

28 июля 1923

«Любовь в нас…»

Любовь в нас – как клад, мы о ней ничего не знаем, всё дело в случае. Другой – наша возможность любви… Человек – повод к взрыву. (Почему вулканы взрываются?) Иногда вулканы взрываются сокровищами.

Дать взорваться больше, чем добыть.

В любви мы лишены главного: возможности рассказать (показать), как мы от него страдаем.

«Любовь, любовь…»

 
Любовь, любовь,
Вселенская ересь двух!
 

* * *

 
Гудят провода,
На них воробьи –
Как воры…
 

* * *

 
Руками держи
Любовь свою, мни,
Тискай!
Правами вяжи!
Глазами вражды, сыска
Гляди – На груди
 

* * *

 
Курьерская гарь
К большим городам –
Не к вам мы!
Я думала встарь,
Что – по проводам
Телеграммы
Идут: по струне
Спешащий лоскут:
«Срочно».
 

* * *

 
Сама по струне
Хожу – вся душа –
В клочья!
Мне писем не шлют
Последнее Шах –
Отнял.
Бумажный лоскут,
Повисший в ветрах, –
Во́т я…
 

* * *

 
Пространство – стена.
Но время – брешь
В эту стену.
 

* * *

 
Душа стеснена.
Не стерпишь – так взрежь
Вены!
Пространство – стена,
Но время – брешь
В эту стену.
 

‹1923›

«Оставленного зала тронного…»

 
Оставленного зала тронного
Столбы. (Оставленного – в срок!)
Крутые улицы наклонные,
Стремительные, как поток.
 
 
Чувств обезумевшая жимолость,
Уст обеспамятевший зов.
– Так я с груди твоей низринулась
В бушующее море строф.
 

Декабрь 1923

«…Подумали ли Вы…»

…Подумали ли Вы о том, что Вы делаете, уча меня великой земной любви? Ну, а если научите? Если я, действительно, всё переборю и всё отдам?

Любовь – костер, в который бросают сокровища, так сказал мне первый человек, которого я любила, почти детской любовью, человек высокой жизни, поздний эллин.

Сегодня я (13 лет спустя) о нем вспоминаю. Не этому ли учите меня – Вы?

Но откуда Вы это знаете, Вы, не лучшей жизнью меня – живший? И почему у Вас только укоры ко мне, а у меня – одна любовь?

М.б. женщина действительно не вправе ‹фраза не окончена›

Но у меня и другое было: моя высокая жизнь с друзьями «в просторах души моей».

* * *

Теперь, отрешась на секунду, что я женщина: вот Вам обычная жизнь поэта: верх (друзья) и низ (пристрастья), с той разницей, что я в этот низ вносила весь свой верх, отсюда – трагедия….Если бы я, как Вы, умела только играть (СОВСЕМ не умею!) и не шла бы в эту игру всей собой, я была бы и чище и счастливее. (NВ! счастливее – да, чище – нет. 1932 г.) Моя душа мне всегда мешала, есть икона Спас-Недреманное Око, так во́т – недреманное око высшей совести: перед собой.

* * *

(NВ! Внося верх в низ, душу в любовь, я неизменно возвышала – другого и никогда не снижалась – сама. Ни от одной любви у меня не осталось чувства унижения – своего, только бессовестности – чужой. Мне не стыдно, что я тебя такого любила: я тебя не такого любила и пока я тебя любила, ты не был таким, но тебе должно быть (и есть) стыдно, что ты меня такую не любил – не так любил.)

* * *

А еще… неудачные встречи, слабые люди. Я всегда хотела служить, всегда исступленно мечтала слушаться, ввериться, быть вне своей воли (своеволия), быть младше ‹фраза не окончена›. Быть в надежных старших руках. Слабо держали – оттого уходила.

Как поэту – мне не нужен никто. Как женщине, т. е. существу смутному, мне нужна ясность, – и существу стихийному – мне нужна воля: воля другого к лучшей мне.

‹1923›

«Друг, по горячему следу…»

 
Друг, по горячему следу
Слез…
Препечальная повесть!
– «С Вашим счастливым соседом
Я поменялся бы тотчас!»
 
 
Обомлевать, распинаться,
Льстить? (Возвеличен, целован!)
Мой сотрапезник парнасский –
С бедным соседом столовым?
 
 
Но не за высшим ль столом ты?..
– Нет! не пойму! надоумьте! –
Для передачи солонки?
Для пополнения рюмки?
 
 
Только-то?.. Кравчий имперский –
С кем?
И с усмешкой, как внуку:
– Место имею в моем сердце
По мою правую руку!
 

29 апреля 1925

«Любовь без ревности…»

Любовь без ревности есть любовь вне пола. Есть ли такая? 1) без ревности 2) вне пола. Есть любовь с невозможностью ревности, т. е. любовь несравненного, вне сравнения стоящего. Та́к, может ли Гёте ревновать любимую – к любому? (Ревность – ведь это некий низший заговор равных. Своего рода – братство. Одну дрянь променяла на другую дрянь.)

В ревности ведь элемент – признания соперника, хотя бы – пра́ва его на существование. Нельзя ревновать к тому, чего вообще не должно быть, к тому, которого вообще – нет. (А Пушкин – Дантес?) Нельзя ревновать к пустому месту…

В ревности есть элемент равенства: ревность есть равенство. Нельзя ревновать к заведомо-низшему, соревноваться с заведомо-слабейшим тебя, здесь уже ревность заменяется презрением.

Позвольте, но есть разные планы превосходства (соревнования). Бетховен превосходил любого – сущностью, но любой превосходил Бетховена – красотой. Гёте (80-ти лет) превосходил любого гением (и красотой!), но любой превосходил его молодостью.

Ревность от высшего к низшему (Бетховена – к Иксу, Гёте – к Игреку, Пушкина – к Дантесу) не есть ревность лица к лицу, а лица – к стихии, т. е. к красоте, молодости, скажем вежливо – шарму, к‹отор›ые есть – стихия (слепая).

К лицу ревновать не будешь, сам полюбишь! Гёте не может ревновать к Бетховену – вздор! Либо: не та ревность, боль – иного качества: боль-восторг, за которую – благодарность.

Но ревность Гёте к помощнику садовника, на к‹оторо›го загляделась его ‹пропуск одного слова› (я такого случая не знаю: наверное – был) – есть именно ревность в ее безысходности, ревность к стихии – и потому – стихийная.

Только не надо путать стихии – с данным, его «лицо» (нелицо) удостаивать своей ревности (страдания). Надо знать, что терпишь – от легиона: слепого и безымянного.

И чем нулевее соперник – тем полнее ревность: Пушкин – Дантес. (Нулевее – и как круглый нуль, и как последний нуль порядкового числительного: миллионный, ста-миллионный и т. д.)

В лице Дантеса Пушкин ревновал к нелицу. И – нелицо́м (ПО^́ЛОМ – тем самым шармом!) был убит.