Текст книги "Восьмая луна. Сказки ночного города"

Первая луна «Дикая»

Неомения – молодой месяц

Юный месяц повис на небе сочным ломтиком дыни. Привлечённые ароматом, со всех сторон сползались к лакомству звёзды-светлячки, беспокойно шевелили белёсыми усиками.

Цирковой лошади Мандаринке, прозванной так за ярко-гнедую окраску, не спалось. Вовсе не потому, что накануне вечером её блистательное выступление на манеже сорвало бурю оваций. Хотя восторженные аплодисменты по-прежнему тешили самолюбие артистки, слава уже успела ей порядком наскучить, как приедается даже самый вкусный кремовый торт, если его подают ежедневно на завтрак, обед и ужин. Так вот, причиной бессонницы стала маленькая девочка с шелковистыми волосами цвета тёмного золота, которая после представления подошла вместе с папой сфотографироваться с «лошадкой».

Ласково поглаживая Мандаринку по длинным льняным косичкам, малышка прошептала, жарко дыша в большое бархатное ухо: «Родители не хотят купить мне живую лошадь, даже пони. Потому что держать негде. И кататься не разрешают, говорят: ещё маленькая, разобьёшься… Приходи ко мне во сне, прогуляемся по ночному городу. Ведь надоело кружить по арене?». И угостила ванильно-карамельным сахаром – копытца оближешь!

Лошадь очень хотела прийти к девочке. А ещё больше – погулять по городу, вырваться из привычного песчаного круга, который она меряла прыжками, аллюром, рысью изо дня в день. В ней взыграла кровь далёких предков – вольных лошадей, что могли скакать где угодно, пастись ночами в росяных полях и лугах, усыпанных гирляндами светлячков. А наша лошадка по ночам обычно спала, ведь днями напролёт приходилось тренироваться, а по вечерам – выступать перед публикой.

Как же выбраться из цирка? Конюшня крепко-накрепко заперта. Единственный способ выйти наружу – уснуть, а это как раз таки не выходило. Мандаринка нервничала всё больше, отчаянно изыскивая способ поскорее погрузиться в сон. Начала считать коней, прыгающих на ипподроме через барьер, да сбилась и бросила. Стала вспоминать самое длинное и скучное стихотворение, но на третьей строчке шорох и писк в углу отвлекли её.

Лошадь встрепенулась и внезапно обрадовалась.

– Милая мышка, хочешь, отдам тебе два кусочка вкуснейшего ванильно-карамельного сахара? – спросила она, склоняя голову к маленькой возмутительнице спокойствия, и после утвердительного писка продолжила: – Достань-ка мне сонных пилюль у кого-нибудь из цирковых служащих.

Мышка, покусившись на сахар, вильнула хвостиком и бросилась тут же выполнять поручение. Нести пузырёк с лекарством, добытый у жены дрессировщика хомячков, помогали все мышкины детки, мал-мала меньше.

Проглотив флакон с таблетками – а их было штук пятьдесят, Мандаринка вмиг провалилась в глубокий-глубокий сон. Почувствовав, что тело стало лёгким, будто облако, просочилась в окошко, подобно верблюду сквозь угольное ушко, а точнее шёлковый платок через перстень, и понеслась по млечному пути, высекая копытами серебряные искры, прямо к дому девочки. Нашла её по ванильно-карамельному следу, тянувшемуся от самого цирка. В распахнутые ноздри проникало множество незнакомых, но таких притягательных запахов, а зеркала глаз отражали столько необычных картин и широких перспектив, что у Мандаринки слегка закружилась голова. И всё же головокружение было приятным.

Стояло душное лето, и потому окно оставили приоткрытым. Толкнув его, лошадиная голова протиснулась в комнату и, осмотревшись, потыкалась носом в девчоночий бок. С наслаждением пошевелила ноздрями: свежая постель пахла лавандой и альпийским снегом, а малышка – парным молоком и сахаром.

Девочка заворочалась, сонно потёрла глаза, улыбнулась: – А-а, это ты, апельсиновая лошадка! Едем!

Девчушка прихватила одеяло, чтоб мягче было сидеть, и кобылка, пригнув шею и поддерживая малышку губами за шиворот, помогла ей забраться на спину, наказав крепко держаться за холку. Нырнув прямо в иссиня-изумрудное небо, они помчались над улицами, по серебристым крышам и дымчато-жемчужным облакам. Где-то внизу их полёт изумлённо провожал глазами каменный лев у парадного подъезда старинного особняка.

– Это самый чудесный сон на свете, – промурлыкала девочка, поуютнее сворачиваясь в белом коконе одеяла и смыкая веки.

Лошадь полетела мягче, паря в краплёном звёздами небе, стараясь не тревожить маленького седока, а вскоре вернула её домой и уложила в кроватку, заботливо подоткнув носом одеяло.

Потом Мандаринка до рассвета бродила по крышам, молчаливо беседуя с луной…

… Утром выяснилось, что гнедая звезда манежа тяжело заболела и больше не могла выступать. Флакон пилюль в один присест – лошадиная доза¹1
  Игра слов: лошадиная доза (перен.) – очень большая доза чего-нибудь.


[Закрыть] даже для коня.

Мышке и её детям доставался теперь весь сахар – кобылке было противопоказано его употреблять. Грызунья искренне сочувствовала, но сладкие кусочки хрумкала с таким же искренним усердием, поучая детишек: «Вот что бывает с теми, кто без спросу берёт из аптечки лекарства!».

Другие лошади ранее были в тени, но после того, как прима сошла с дистанции, получили шанс занять её место. Они теперь с напускным состраданием поговаривали, не понижая голоса, что «бедная Ри-Ри совсем плоха – краше на живодёрню сдают…».

Директор цирка, сжалившись, увёз лошадку в загородную усадьбу. Здесь она могла долгими вечерами любоваться звёздами и гулять по ночным полям и лугам, где мерцали светляки и стрекотали цикады.

С каждым днём Мандаринка становилась легче и легче, пока однажды ветерок не поднял её над деревьями. Лошадь сначала перепугалась – она была уверена, что не спит, но то, что происходило, явно напоминало сон. Однако вскоре услышала залихватское ржание – так могли ржать только дикие лошади. И точно, в отдалении наперегонки неслись вороные тени её вольнолюбивых предков, и от их бега гнулись верхушки дубов и сосен.

– Подождите, я с вами! – крикнула Мандаринка и, стряхнув остатки сонного оцепенения, бросилась вслед за родичами.

В тот миг, когда она приблизилась к небесному табуну, и лошади, расступившись, приняли её в свой круг, она решила сменить имя. Теперь её звали Миранда, звёздная принцесса, дикая и свободная.

Вторая луна «Сладкая»

Первая четверть

Слон Валера не мог уснуть. Объелся. Он был большим сластёной и умял на ночь кило пять разнообразных конфет, полтора торта и упаковку зефира в шоколаде. Распластавшись на клетчатом диване и тяжко охая, он неожиданно подумал, как хорошо было бы уметь летать, порхая непринуждённо, как бабочка, от цветка к цветку. А ещё можно забраться на самую высокую башню города и часами смотреть на ночное море, напоминающее шоколадный пудинг, политый серебристой лунной глазурью.

Вдалеке по дымчато-синим облакам промчалась мандариновая лошадь с седоком.

«…или (вот те на!) как лошадь…» – удивлённо приподнял бровь Валера.

Мимо окна прошуршала летучая мышь.

«…или хотя бы как летучая мышь…» – додумал он своё желание.

– Эй, мышь, греби сюда! – прохрипел слон. – Вкусняшку дам!

Коротко потолковав, сошлись на следующем: слон на одну ночь одолжит у летучей мыши крылья – за банку малинового сока. Она, к счастью, оказалась вегетарианкой.

– Маловат размерчик, – сокрушался слон Валера, прикрепляя крылья моментальным клеем и критично осматривая себя в зеркале. Безуспешно пытаясь подтянуть круглый живот, добавил: – Что ж, сегодня я буду Бэт-элефантом. Или Фан-фан-элефаном!

Мышь, не сдержавшись, хихикнула, разбрызгивая малиновый сок.

С трудом взобравшись на подоконник, слон с ужасом посмотрел вниз, не решаясь сделать шаг вперёд. Пришлось временно-нелетучей мыши пощекотать ему пятки, чтобы побудить к старту.

– А-а-а! – новоиспечённый супергерой слоновьей глыбой понёсся к земле.

– Крыльями, болван, вверх-вниз, вверх-вниз!.. – посылала вслед инструкции хозяйка крыльев, пока Валера не сообразил, как нужно с ними управляться. Крылья и огромные уши, надувшись и хлопнув, подобно натянутому тенту, затормозили его падение перед самой мостовой. Хорошо, что летун-тяжеловес жил на двадцать пятом этаже многоквартирного замка.

Облегчённо вздохнув и вытерев с морщинистого лба липкий пот, слон начал набирать высоту, с любопытством озираясь по сторонам. Город был великолепен. Он напоминал вкуснейшее лакомство, которое хотелось есть и есть, и при этом несварение не грозило, напротив, тело героического Валеры наполняла лёгкость, будто газ – шарик.

Слон угнездился на шпиле самой высокой городской башни, в которой обитала красавица – шляпная мастерица: все глаза проглядела, днями и ночами дожидаясь своего милого.

Вот и кораблик показался на горизонте, гружённый конфетками, леденцами, печеньем, пастилками и прочими лакомствами.

На мостике – пират, машет девушке рукой. А она ему – сахарно-белым платочком.

Наконец пират-кондитер причаливает, красавица спускает вместо верёвочной лестницы карамельно-жёлтую косу, длинную-длинную, как тянучка, и кавалер взбирается к ней в башню.

– Здравствуй, мой шоколадный! – говорит барышня с ослепительной кожей загорелому пирату.

– Здравствуй, моя сливочная! – отвечает тот, приподымая поля шляпы, сделанной, между прочим, руками этой барышни.

Они сиропчато целуются, прижимаясь друг к другу.

– Гав-гав, не подглядывай! – облаивает слона девушкина собачонка, там, внизу, на крепостной стене.

– Больно надо! – отмахивается слон Валера и, размашисто забрав крыльями и ушами воздух, слёту грузно приземляется на палубу благоухающего судна. Парусник, резко накренившись, немедленно идёт ко дну, со всеми своими помадками, и море становится приторным и клубнично-ванильно-карамельным по цвету.

– Рождённый лопать летать не может, – ворчит собачонка, раздуваясь от злорадства, и лопается, словно пузырь жевательной резинки.

Слон Валера засахаривается и превращается в марципановую фигурку, которую я вечером слепила и оставила на тарелке – жалко было есть. Пойду проведаю героя, ему, наверное, одиноко. Расскажу эту сказку.

Третья луна «Колючая»

Три четверти – выпуклая

Верблюд брёл по пустыне, подпирая острыми горбами небо. Оно, усыпанное тернистыми созвездиями, потирало спину. Верблюд поднял голову, пощупал серебристые колючки шершавыми растрескавшимися губами и принялся их задумчиво перетирать мощными челюстями. На вкус – тянучки из топлёного молока. Внутри сразу стало светлее. Даже в глазах заискрило.

Идёт-бредёт, жуёт-жуёт, обгладывает небесное поле. Одна из колючек упорно не хотела отделяться от созвездия, но верблюд упрямо ухватился за неё зубами, подался назад, поднатуживаясь, пока р-раз, не перетянул на себя небосвод, будто покрывало скомкал. Ночной город со всеми его каменными домами и железными автомобилями въехал прямо в пустыню. Жёлтые пески укрыли серые асфальтовые дороги золотистым снегом. Пирамиды уткнулись горбатыми носами в солнечные сплетения улиц.

Верблюд вошёл в один из музеев – древней истории. Пустынные ящерки успели перегрызть, будто кусачками, проводки сигнализации, и живой корабль песков мог беспрепятственно бродить по тихим залам. Он надел золотую корону какого-то полулегендарного царя, сияющую вишнёвыми рубинами, и почувствовал себя владыкой Вселенной. Это придало ему сил и, оттолкнувшись от музейного крыльца, он взлетел в небо, где было ещё много вкусных мерцающих колючек. Одно из созвездий он яростно вырвал с корнем и обнаружил, что за бархатной тканью небосвода – дыра. Оттуда задувало ледяным холодом, и чудовищный ветер норовил поглотить всё и вся поблизости, словно чёрная воронка. Спохватившись, верблюд спешно выменял рубиновую корону у созвездия Ариадны на золотую иглу и нить и поставил латку из расплющенной лиловой тучки.

«Мироздание всё же так хрупко», – подумал верблюд и снова не спеша побрёл по пустыне, стараясь ничего не нарушить и сосредоточенно вслушиваясь в скрип песчинок под ногами.

Четвёртая луна «Крылатая»

Полнолуние

Жила-была девушка, красавица и рукодельница. Её полюбил хороший молодой человек и предложил пожениться. Она его тоже полюбила, но замуж не спешила, так как привыкла летать вольной птицей, день-деньской заниматься рукоделием, по утрам встречать зарю, по вечерам собирать пригоршнями звёзды.

– У нас должна быть очень необычная и чудесная свадьба, – сказала выдумщица и затейница. Возмечталось ей сшить самое диковинное платье на земле. Думала-думала и решила, что смастерит его из пёрышек семисот семидесяти семи видов птиц. А жениху дала наказ сыскать их.

Молодой человек согласился, потому что очень любил девушку, и каждый день приносил ей по красивому пёрышку. Вскоре выяснилось, что обитающих в округе птиц недостаточно, и ему приходилось уходить от дома всё дальше и дальше. Последнее – переливчатое пёрышко колибри – он прислал из заоблачного жаркого королевства заказным письмом. Конверт оказался изрядно потрёпанным, забрызганным морской солью – долго же его доставляли! Когда девушка развернула письмо, из него вылетел радужный перистый листочек, но внимание её привлекло то, что значилось в записке: «Милый птенчик, я выполнил твоё желание. Но если после получения семьсот семьдесят седьмого пёрышка не прилетишь ко мне, останусь в этой стране навсегда. Терпение моё подходит к концу».

Девушка заплакала, испугавшись, что больше никогда не увидит жениха. Она раскаялась, что так его мучила чудачеством, лишь расстояние дало понять, как сильна её любовь. Сей же миг бросилась красавица к рукоделию и пришила на лиф радужное пёрышко – платье теперь готово. Девушка немедленно его примерила. Тут распахнулось окно, влетел ветер и, подхватив её со всем ворохом перьев – синицы, соловья, попугая, сороки, совы и так далее и так далее – вынес наружу. «Хорошо, что ридикюль удержала», – только и успела подумать красавица.

Некоторое время спустя ветер устал и, опустив девушку посреди леса, помчался дальше. Снижаясь, она поймала на лету какое-то пушистое глазастое существо – совёнок, совсем крошка, выпал из гнезда. Усадила в дупло, а то лесные пятнистые кошки унесут… да мало ли других хищников!

Была уже глубокая ночь. Луна напоминала веретено, мотающее эфирную пряжу. В чаще рукодельница встретила улыбающегося чёрного медведя, шкура которого отливала перламутром, и, угостив его медовыми карамельками, завалявшимися в ридикюле, поведала о своей беде.

– Что тут горевать, – ответил медведь, поблёскивая белозубой улыбкой и аппетитно причмокивая карамельками, – Посмотри на луну, произнеси: «Раз-два-три, птички, полетели» и скажи, куда!

Только девушка повторила эти слова, как мощный вихрь оторвал её от земли, и она понеслась под облаками, словно в центре кричащей на сотни голосов птичьей стаи. Даже попрощаться с медведем не успела, и ридикюль у него остался.

Через пару часов она уже была в объятиях любимого. В ту же ночь они обвенчались при луне, а к утру молодой муж, пока красавица спала, зарозовевшись подобно свежей утренней заре, собственноручно сжёг пернатое платье, чтобы его возлюбленную зачарованные птицы никуда не унесли.

Между прочим, в одиночку собирать звёзды пригоршнями вовсе не так уж здорово.

Пятая луна «Пятнистая»

Три четверти – рассеивающая

Леопардовый шарф вьётся на ветру. Ягуаровый хвост вьётся по ветру. Мы летим в терракотовом автомобиле по ночному городу, затянутому в темноту, как в корсет. Гитарные звуки, извлекаемые одиноким кабальеро в широкополой шляпе, вьются мотыльками около уличных фонарей, переплавляемых полумраком фантазии в португальские пальмы.

– Что это жужжит, Мари? Там, в небе? – спрашивает, навострив уши, ягуар.

– Джег²2
  Джег от англ. jaguar – ягуар.


[Закрыть], разве ты никогда не видел аэропланов? Аэропланов, которыми управляют смуглые черноглазые принцессы, разбрасывающие ночами сладкую воздушную кукурузу над городскими площадями? Ты совсем дикий, Джег! – восклицаю я.

– Зато ты ничего не знаешь о скорости! Ты и твой…(хмык!) тоже мне «ягуар»³3
  Jaguar («Ягуар») – марка автомобиля.


[Закрыть]. Куда вам до аэроплана! И кукурузы у тебя нет… Никогда не пробовал, поэтому мне её жутко хочется.

Джег пружинисто соскакивает на дорогу и бежит впереди машины, оставляя её позади. По золотисто-сиреневым облакам резво взбирается на небо и прыгает в аэроплан…

Большой стальной кот шуршит резиновыми подушечками лап.

«Принцесса, наверное, угощает его воздушной кукурузой… В следующий раз нужно будет повежливее вести себя с живым ягуаром. Ну ничего, эге-гей, ветер, давай, кто быстрее до жемчужного моря! В такую лунную ночь у берега можно встретить белого дельфина, что покачивается в отражении звёзд, и покормить рыбой».

–Р-р-р! – радостно вторит мотор. А мне всё же немного грустно, и я смотрю в зеркало заднего вида, в небо.

Шестая луна «Волнующая»

Последняя четверть

Каменный лев день и ночь, из года в год, из века в век стоит на постаменте у старинного здания с витой чугунной изгородью, на которой уныло и тяжеловесно цветут чёрные лилии. Он уже не помнит, сколько ему лет, как его зовут, из какой породы его вытесали. Царственный зверь давно мечтает поспать, по-настоящему, со сновидениями, хотя каменным львам спать и видеть сны, в общем-то, не положено. Ныне он обращается к луне с просьбой хотя бы на одну ночь сотворить чудо: помочь ему сойти с постамента и хорошенько выспаться, с чарующими снами.

Луна милосердно благословляет льва брызгами света, и он, потянувшись, громоздко спрыгивает на каменные плиты мостовой, вызвав небольшое землетрясение. Впервые прохаживаясь по улицам города, в котором зверь простоял истуканом несколько столетий, он, подобно делающему первые шаги котёнку, ощущает удивлённую радость от пешей прогулки. Но вскоре старик утомляется и, отыскав укромное местечко в парке, сворачивается большим клубком, умиротворённо смежает веки.

Льву снится, что внутри его огромного тела плещется море с невиданными рыбами и прочими глубинными обитателями, над водой белыми брызгами разбросаны чайки, и весёлый маленький мальчик скользит по волнам на доске.

И вдруг великан осознаёт, что ловкий малыш – это львиная душа, истосковавшаяся по вольному движению и волнительным впечатлениям. В этот миг толстая каменная оболочка трескается, море с шипением выплёскивается на улицы, затапливает их, и город уходит на дно, как Атлантида. Люди превращаются в русалок и тритонов, у всех теперь красивые длинные волосы, даже у лысых и стариков. А мальчишка беспечно, с задорным гиком несётся дальше! Он счастлив.

… Наутро дворники сгребают обломки дряхлого изваяния и укладывают на тележки.

– Селёдкой несёт, – брезгливо морщится один, шевеля рыжими усами и по-кошачьи прищуривая крыжовниковые глаза.

– Не-е, пахнет морем, – говорит другой, с греческим носом, и потускневшие тёмные глаза его становятся живыми и мечтательными.

Седьмая луна «Искристая»

Старый месяц

Бывалый филин приглаживает перистые усы, с усилием поднимает щит и выбирается из дупла. Каждый вечер он, превозмогая ноющую боль в суставах, прилетает на ветвь дуба, такого же древнего, как он, и несёт стражу. Под это дерево которую ночь подряд приходит парочка: девушка с волосами цвета отборной пшеницы и юноша – мастер рассказывать сказки. Каждый раз он тешит любимую новой историей об экзотических странах, диковинных животных и невиданных людях всех оттенков кожи. Филин слушает с удовольствием, черты его смягчаются, хоть он силится казаться суровым и неприступным. Мало ли что – совёнок неоперившийся будет мимо пролетать, увидит, как он тут рассиропился, уважать и побаиваться перестанет.

… В тот вечер девушка была грустна. Юноша нежно обнимал её, успокаивая, а у неё катились по щекам росинки слёз.

– Ну я же ненадолго уезжаю, не на вечность! Скоро мы снова будем вместе.

Молодой человек, пытаясь утешить подругу, завёл новую сказку. О том, как однажды в саванне пролился звёздный дождь, и звери, которые подставляли его струям свои спины, были осыпаны серебристой пыльцой. В ночное время шкурки жирафов и бизонов, сурикатов и ящериц мерцали ярче небосвода.

– Многие обещают звезду с неба достать, только чуда не происходит! – в сердцах воскликнула девушка.

Встрепенулся страж от таких речей. Он был стар и мудр и привык скептически относиться к жизни, и всё же не мог забыть далёкой ночи, когда совёнком видел плывущего в лодке угольно-чёрного жирафа, краплёного серебристыми звёздами. Филин тогда так загляделся на чудного зверя, что свалился с ветки. Летать ещё толком не умел – насилу крылья унёс от большой пятнистой кошки, спрыгнувшей откуда-то с неба. От верной гибели спасла пернатая фея – лица её запомнить не успел, так стремительно она мчалась, а он, глупыш, был совсем напуган.

Страж кое-что придумал. Но немощь не позволяла ему подняться высоко, и он гулким уханьем призвал к себе старшего внука. Прошептал ему что-то на ухо, тот кивнул и легко взмыл вверх, к ночному светилу. Потряс его хорошенько (бр-р, какая луна студёная, будто рожок с мороженым), от чего весь небесный купол заходил ходуном и частым ливнем посыпались на землю звёзды. Одна из них, холодная и блестящая, будто новенькая монетка, упала прямо в ладонь девушке. Она улыбнулась и сказала, утирая солёные капельки:

– Ты всё же сотворил своими сказками чудо. Теперь я верю, что скоро вернёшься. Буду носить эту звезду вместо ожерелья и думать о тебе каждый день. И каждую ночь.

Звёзды всё падали.

В ту ночь от обильного звездопада сошли с ума двадцать пять поэтов и четыре астронома, а двенадцать сотрудников метеослужб, три поп-звезды и одна гадалка уволились с работы.