Текст книги "Древние Славяне. Соль. Книга вторая. Масленица"

Деревня Явидово. Масленица. Вторник-Заигрыш. Смотрины

Вбежав в комнату, Василиса сняла с пояса и грохнула на стол четырёх тяжелых птиц. Перья их отливали от чёрного в синий и зелёный в хвосте и на шее цвета. Крылья были коричневыми с белыми пятнами. Встряхнув руки, снимая напряжение, Василиса стала быстро переодеваться в праздничную одежду.

– Богатство какое! – восхитилась бабуля Снежана, смахивая ладонью хлебные крошки со стола и кидая их себе в рот. – Охотница ты наша. А зачем так много птицы, тяжело ведь? Как ты их дотащила?

– Своя ноша рук не тянет, – еле ответила Василиса и упала на лавку, устав от ноши.

Вошедшие с улицы с вёдрами воды Дива, Мила и Сотя, разглядывали добычу сестры.

– Двух петухов понесу на смотрины. – Еле отдышавшись, сказала Василиса. – От матери будут половики и простыни, сёстры рубахами и понёвами завалят столы… а я глухарей.

– Я понесу вот этого. – Поставив маленькое ведро к печке, Сотя подбежал к столу и гладил перья разноцветного петуха.

– Нельзя, – строго крикнула Снежана. – Приданое несут или невесты, или бабы из её семьи. Мужики несут медовуху и свои поделки.

– Чего стоим? – Вслед за дочерями в комнату вошла Домослава, ещё в домашней рубахе и в лаптях. – Чего стоим, лентяйки? Годя с утра заняла место на прилавке. Переодевайтесь!

– Колодки! Сама повяжу! – напомнила о своих обязанностях Снежана. – Давайте правые ноги и хромайте через всю улицу, а я у печи посуечусь, за всю жизнь насмотрелась на Заигрыши Масленицы. Буду щипать птицу и варить обед. И Оню, девочки, взять не забудьте, она же без вас побоится идти.

– Сапоги! Красные! Что княжич Гранислав подарил Василисе, а она вам! – неожиданно вскрикнула Домослава. – Таких ни у кого на все деревни нет. Мама, достань их из сундука, что в сенях.

* * *

На деревенской площади шел вялый обмен женских юбок на ножи, топоров на горшки и всякой всячины, на хлеб и мясо. Единственная, кого не интересовали ни обмены, ни свадебные заигрывания, Ведунья, стояла у общего костра и мрачно смотрела в огонь. В жарком пламени ей виделись города в огне, люди, бредущие по дорогам и сокрушение Великих Чуров под топоры, сгорающие на кострах или тонущие в реках и болотах.

– Очнись, Ведунья! – крикнула Веда, баба, примечающая жениха для дочери, хотя она пока не стала взрослой. – Волховица, чего в огонь уставилась? Опять увидела что?

«Да, – решила для себя Ведунья. – Всё произойдёт после, а сегодня смотрины Масленицы».

– Иди, Веда, присмотри кого-нибудь своей Третьюшке, походи по рядам, обменяй чего тебе надо…

– Извини, волховица, – тут же испугалась Веда. – Не буду мешать.

* * *

Мало кем привечаемая Болеслава стояла в колодке на ноге у прилавка, без больной матери, только с отцом. Добра перед ними было наложено много, и отец гордо посматривал по сторонам. На девушку с интересом посматривали матери женихов. А сама Болеслава высматривала Велемира, хотя знала – её в дом Бортников не возьмут, жить там негде и тётка Пчела её не примет. А в доме родителей ей не оставаться, подрастали трое младших братьев, и через несколько лет они приведут невесток.

Лениво оглядывая хромающих в колодках невест и выставленные на прилавках товары, Шустрень и Красавень, парни из Рудых Болот, выложили на прилавок звякнувшие металлом два мешка. На них с любопытством смотрели соседи-гончары, ставившие для обмена десяток блюд, горшки, вставленный горкой один в другой и крупную посуду размером с ведро.

Пока женихи-кузнецы, неловко переступая ногами в колодках, продолжали раскладывать на досках подковы, наконечники для стрел, топоры, молотки, пилы и гвозди, за их руками в язвах от попавших раскалённых капель железа, заинтересованно наблюдали мужики. Наконечники радовали разнообразием: на большого зверя, на среднего, на мелкого, на птицу… и на человека для защиты.

– Берём вот эти, – решил пожилой горшечник, накрыв широкой ладонью десяток наконечников. – У нас волки оборзели, режут всех подряд, и кур, и овец, и собак. Убивают ради убийства, не ради еды. Нужно проредить волков. – Достав плетёный липовый короб, набитый соломой, горшечник поставил его на стол перед парнями. – Складывайте посуду. Что выбираете?

– Девок-невестушек сегодня много, присмотрим, – ответил Шустрень и повысил голос. – Вон ту корчагу для медовухи, а в неё ещё три горшка поменьше!

– Присмотрим невестушек, – соглашался его приятель Красавень. Высокий, плечистый, с кудрявыми русыми волосами, с короткой бородкой. – Мне хоть какая, хоть кривая, хоть косая… Вон тех два горшка и три плошки с цветами!.. Но обязательно с большим приданым и должна понравиться матери, она у нас строгая, её даже староста Казимир боится, она ему старшая сестра… Жбан вон тот, под квас! – Тут Красавень отвлёкся на дорогу… – Береги меня чуры, – опешил он. – Это кто же? Да ещё две разом.

Даже мужики, хлопающие деревянными широкими лопатами по стене Снежного Городка, разогнулись, любуясь на подходящую к торжку семью.

Первой важно шла Домослава, всей статью выказывая уверенность. Сегодня она снова была в любимой шубе из рыжей куницы, не стягивающая её выпирающий живот. На голове снова была праздничная двурогая кика с жемчугом и серебром, к груди прижимала берестяную бутыль со взваром. Ей, как и всем бабам на сносях, постоянно хотелось то пить, то писать.

Близняшки удвоено удивляли своей приглядностью. Длинная коса каждой, выпущенная на грудь, поверх беличьих шуб, милые лица, жемчужные перевязки через лоб под платком, по три юбки под шубками и красные расшитые сапоги, с привязанными колодками на правых ногах. В руках сёстры несли по большому узлу с приданым.

За ними хромала Василиса и через плечо норкового полушубка свешивались два больших платяных мешка. Рядом с Васей семенила, тоже хромающая подружка Оня, и несла с собой небольшой узелок. За всеми бежал, прыгая, Сотя.

– А чего ты здесь встала? – кричала на худенькую Годиславу высокая баба из деревни Глины и вместе с супругом перетаскивала из саней на стол корзины с посудой. – Заняла одна весь прилавок, а нам товар поставить негде!

– Ты на кого рот открыла? – удивилась Домослава и напористо пошла на гостью из Глин. – На мою невестку? Да у тебя сейчас все твои плошки и чашки нечаянно перебьются!

– Это наше место! – стучал кулачком по столу мальчишка. – Я вчера здесь вырезал своё имя.

И, действительно, на столе корявые буквы составляли слово «сотя».

– Иди, бабонька, отсюда, – не переставала ворчать Домослава. – У нас каждая семья пометила своё место. Не зря Ведунья и воротник Тимослав детей грамоте учат. Иди, вон, к дальним столам, там полно свободного места.

Нетерпеливый Сотя убежал вперёд и вместе с другими детьми со смехом раскачивался на длинных качелях, подлетавших к небу.

Домослава не суетилась, тяжело села на лавку и отхлебнула взвара.

– Слышь, Годя, есть хорошие женихи?

– Ходят тут несколько, вроде бы приличные. А один из Рудых Болот, так взгляд не отвести, – кивнув в сторону Красавня, Годислава переключила своё внимание на дочь. – Вася, а ты взяла свои тряпки? Снежана обещала собрать самое лучшее.

– Лучшее, мама, – Василиса развязала мешки. – Лучшее это то, что я умею делать.

Она вынула двух больших глухарей, положила их рядом с клетчатыми понёвами сестёр и стала выпрямлять перья птиц.

– Вася, – Годислава огладила глухаря. – Птичек у нас тут же сменяют, а нам-то осталось?

– Не боись, мама, двух я оставила дома.

– Молодец, – Годислава широко зевнула, прикрывая рот ладонью. – Погляди по сторонам, может, кто и понравится из парней.

– Мне? – возмутилась Василиса. – Да я сюда пришла только ради сестёр и не злить тётку Домославу. Надоело её ворчание.

– Тётя Годислава, а ты видела Итира? – напомнила о себе Оня, выглядевшая приживалкой при богатой семье.

– Глаза раскрой, – Годя кивнула в сторону. – Вон он стоит, рядом со своими резными блюдами и лошадками. А его мать присмотрела невестку в дом. – Заметив, как побледнела молодая вдова, Годислава хлопнула её по плечу. – Не бойся, для Ходогона выбрала. Ох, до чего глухариные петухи сытые, тяжелые и перья переливаются.

С влажными от радости глазами, что Итира пока не забрали в настоящие женихи, Оня посмотрела на Василису.

– Никуда он от тебя не денется, – успокоила подруга.

На птицу пришли посмотреть все, кто был на торжке. Дети гладили перья на полукруглых хвостах, а бабы прикидывали, сколько получится кусков из птицы.

– Если одного сразу сварить, то хватит на всю семью, – решила ткачиха Славунья, поправляя под расстёгнутым полушубком рубаху на выпирающем животе. У неё полотнищ для юбок и рубах было наткано больше всех в деревне.

– А не жирно будет? – возмутилась её жилистая свекровь. – Варить только половину, да репы с капустой натолкать. И перья какие красивые. Такими хорошо праздничные понёвы расшивать и шапочки.

Мать Красавня, высокая и широкоплечая Калиния, одетая в соболиную шубу, яркая лицом, как и сын, щупала птицу и рассматривала Василису.

– Крепкая у тебя рука, деточка, не пропадёшь. Что хочешь за птицу?

– Поставец железный, – высказала свою мечту Вася. – Высокий, чтобы на полу стоял. А то у нас только деревянные и прогорают от лучин.

– За поставец таких трёх птиц мало, – начала торговаться тётка.

– Нет, – отказала Вася. – Я за две птицы половину приданого себе наменяю. Сейчас в деревнях нечего есть.

– Как хочешь. – Женщина сделала вид, что не заинтересована в обмене. – Хотя торговаться тебе ещё учиться и учиться, – добавила она, отходя от прилавка.

Услышав необычные, заинтересованные тона в словах матери, сын Красавень иначе взглянул на охотницу.

– Она, вообще-то ничего, симпатичная, – прошептал он на ухо Шустреню и подмигнул Василисе, на что она только нахмурилась.

– Зря стараешься, ни одна из трёх сестёр тебе не достанется, – ухмыльнулся друг. – У них семья богатая, второй дом достраивают, а у тебя, как у Бортников, дом забит братьями, хоть и красавчиками. Ищи другую невесту.

– А мне не нужны красавицы, сами с усами. – Парень провёл пальцами по золотистым усам и бородке. – Я буду свататься к охотнице.

Подошедшая к Калинии девица в возрасте, некрасивая, да ещё в оспинах по всему лицу, но в богатой шубе из чернобурки, в девичьем очелье[53]53
  Очелье – Очелье (налобник, очелыш) – богато украшенная повязка на голову. Также называют часть головного убора, который прикрывает лоб (сорока, кокошник и т. д.). Очелье носят и мужчины, и женщины. Предназначений у очелья несколько: это и часть гардероба, и своего рода оберег.


[Закрыть] в жемчугах и серебряных ожерельях на шее, негромко заговорила:

– Здрава будь, сестрица.

– И ты будь, младшая, – с неприязнью ответила Калиния. – Чего с нами не осталась в гостях у Рыжей Руты? У неё просторный дом.

– Лишь бы тебя не видеть, – криво улыбнулась рябая девица. – Я у нашей дальней тётки гостюю, у Наты. Пришлось дать ей в оплату копчёного осетра, с меня ростом от хвоста до головы и топор с гвоздями. Изнылась она вся, жалуется на судьбу.

– Её, Вара, только пожалеть нужно. – Калиния поправила узкую шапочку на голове. – Муж калечный, дети ещё подростки, помощи от них мало. Пусть хоть на Масленицу наедятся. Присмотрела себе жениха?

– Нет! – резко ответила девица. – Мелькнул здесь один, Творемир, но сейчас он в княжьем доме.

– Ты, Вара, особо не привередничай. Ты и так засиделась в девках и вся в оспинах.

– С лица воду не пить, – ещё резче ответила Вара. – Женихов у меня с трёх деревень полно, наш старший братец даёт хорошее приданое, ты знаешь. Не меня сватают, а кузню. Так вот я сама выберу супруга, могу себе позволить.

– Тебе виднее, – вздохнула Калиния. – Моих сыновей ты не захотела…

– Они мне родственники! – Недобро взглянув на Калинию, Вара, проговорила ей в лицо. – Уродов не хочу рожать!

* * *

К глухарям на прилавке стали подходить другие бабы, приценивались, меньше обращая внимания на простыни или юбки Милы и Дивы.

– За одного лесного петуха две простыни или четыре расшитых рушника с плетёными кистями, – решительно заявила Годислава. – И подушку из овчинной стираной шерсти.

Женщины оторопели от высокого обмена. Но по окончании зимы в деревнях было голодно, детей жалко, а наткали за зиму много.

– Ты, мама, сама торгуйся, – решила Василиса, а я пойду играть. Всё-таки Масленица, нужно веселиться.

Она перемигнулась с сёстрами и, взяла Оню под локоть. Так четыре невесты и похромали в колодках к середине холма, где собралась остальная молодёжь.

Парни и девицы встали парами для игры в «ручеёк», сцепили руки и поднимали их вверх. Женихи, те, что пошустрее, крепко хватали за руку приглянувшуюся девушку и тянули за собой. Девушки, вставшие по две, поначалу стеснялись, но, как только выбирали одну из них, вторая выглядывала себе парня. Было волнительно ощущать прикосновение рук парней, а им пальцы девушек.

Так шаг за шагом, парочки двигались вперёд. И было понятно, кого выбирали чаще всего. Мила и Дива то и дело были отведены в конец ручейка. Оня с Васей в игре не участвовали, стояли и, хихикая, наблюдали за остальными.

Занятый обменом резной посуды на еду Итир в «ручеёк» тоже не встал. Решившись подойти к нему первой, Оня неловко повернулась, и из-за колодки на колене упала на снег.

– Даю откуп! – Закричала она, встав и вынув из-за пазухи рубахи тканную подвязку. Не новую, но ещё крепкую. – Береги меня Мокошь!

Хромая, подбежала к общему костру и бросила в него подвязку, после чего сняла с ноги колодку и бросила в огонь.

– И я даю откуп! – крикнула Василиса, встав рядом с нею. – Помоги мне Мокошь!

Она достала из-за пазухи олений коричнево-белый хвостик на верёвочке и бросила в костёр.

– Верёвочку оставь для хозяйства, – спохватилась Годислава, но не успела.

Хвостик с треском горел в честь Великой богини.

– Э-эх! – решился самый молодой внук старика Честика, похлопал себя по тулупу, развязал завязки, оглядел рубаху и решительно снял широкий пояс.

– Я тебе сейчас кину новый пояс в огонь, – запричитала тётка Моня. Я его две седмицы на дощечках плела, по ночам недосыпала. Сколько ниток потратила! Сколько молитв прочла, чтобы пояс тебя оберегал.

– А чего ж мне за откуп кидать, мама? – Подросток растерянно смотрел на мать. – Я тоже хочу играть в «ручеёк».

– Вот, – тётка Моня протянула сыну свою старую овчинную рукавицу. – Кидай, не жалко. А на тканный пояс мы мороженных яблок, яиц утиных и кусок солонины сменяем, если он тебе не нравится.

– Нравится, – опомнился подросток. – Спасибо, мама.

С радостью заново подвязавшись, парнишка кинул в костёр рукавицу и колодку с правой ноги. Следующими в костёр полетели клубки ниток от девиц-невест и старые носки парней. За ними в огонь кидали колодки.

«Ручеёк» задвигался быстрее. Прикосновения рук всё больше будоражили кровь.

Освободив от колодок правые ноги, Василиса и Оня встали в игру и их тут же потянули парни, беря за ладонь и проводя под поднятыми сцепленными руками.

Выпив по третьей кружке медовухи, Велемир и Итир Бортники оставили за столом у резной посуды и мёдом в горшочках подошедшего среднего брата, мрачного Буремира.

Средний, седьмой ребёнок в семье Бортников Буремир носил обноски. Одежда отца, после шести братьев, на нём уже распадалась, а новую шить Пчела не успевала. Так что младшим сыновьям, начиная с восьмого, Пчела шила одежду на скорою руку и ходили они одетые «скромненько», но в новом. Буремир злился на всех и вся, стеснялся появляться перед девицами.

* * *

Подходя к весёлому «ручейку», Итир ткнул локтем брата Велемира в бок.

– Чего ты об неё глаза ломаешь, – он указал на Василису. – У тебя же Болеслава есть.

– Болеслава есть, а в жены хочу Василису, она выгоднее. Сколько раз тебе об этом говорить. – Велемир сплюнул в сторону.

Посерьёзнев, Итир остановился, высматривая в парах «ручейка» Оню.

– Тогда сватайся быстрее, Вася в девках не засидится.

– И посватаюсь, – решительно сказал Велемир. – В примаки пойду.

– Ну-ну, надейся. – Итир оправил рубаху под распахнутым тулупом. – А я к Оне буду свататься.

– Не отдаст её свёкор, – уверенно сказал Велемир.

– К князю Переславу пойду за помощью, к Умиле и Ведунье.

С удовольствием ухнув, Итир согнулся и пошел под руками, ища Оню. Схватив её, стоящую рядом с Василисой, он больше не отпускал, отвёл в сторону, и шептал:

– Что угодно сделаю, чтобы ты была со мной. Впереди лето, хоть в шалаше жить будем, но лучше в охотничьей заимке, нам от деда досталась, мы там борти[54]54
  Борти – ульи, выдолбленные из цельных толстых брёвен, высотой до метра.


[Закрыть] держим. А ближе к осени попрошу братьев помочь нам поставить дом.

– Я с тобой хоть куда, любимый мой, – соглашалась Оня.

«Ручеёк» постепенно распадался на парочки и под пристальными взглядами родителей подростки отходили в сторону качелей, но стеснялись даже стоять близко друг к другу. Хотя трое девушек из Явидово, осмелившись, уселись на широкие качели и хохотали, высоко взлетая и придерживая подолы юбок. И тут же около качелей встали другие девицы. Ну, как же? Явидовским можно, а таким красавицам, как они, из Глин или Корзово, нельзя?

Мнущиеся у меняльных столов молодки, вышедшие замуж на прошлую Красную Горку, стояли около свекровей, жадно смотрели на летящие салазки с закруглёнными полозьями, на деревянные лопаты с мальчишками на них. У большинства молодок на руках, укутанные в тёплые одеяла, спали или гугукали новорожденные младенцы. Молодкам пока веселиться было нельзя. Зато захмелевшие мужики каталась с горки кто стоя, а кто и упав, на животе.

* * *

На вершине гладкого столба кукарекал всполошенный петух, с ужасом ожидая того, кто до него доберётся. Парни скакали снизу, по очереди привязывали себя за верёвку к скользкому столбу и ползли вверх.

Проголодавшаяся на морозе молодёжь переместилась к столам. Нацепляли на ветки остывшие блины и разогревали на костре.

– Я первым побегу в соляной поход! – хвалился Круг, парень из Глин. Он держал за руку Луну, но та стояла недовольная и старалась освободиться.

– Живём, как в бочку забитые! – поддержал Круга Шустрень, отпивая медовуху из новой резной кружки, сменянной на наконечник для стрел. – На простор нужно карабкаться.

Велемиру стало обидно, что не он нашел нужные слова и, перебивая согласный гул парней, чуть не визжа, дополнил слова Шустреня.

– А то! Действительно, как будто к пёсьей будке привязанные. И верёвка короткая, и двор истоптанный.

Итир в разговоре не участвовал, стоял и смотрел в глаза Они.

– Ты надела невестину колодку, не испугалась.

– Я, Итирушка, когда тебя вижу – ничего не боюсь, а как только домой прихожу, так хочу или под лавку залезть, или в говне в нужнике утопиться… Ой, мамочки! Идут.

По улице шли два старших сына Хомыча, а между ними и сам кривоногий батя.

– Руки от неё убери! – кричал свёкор на всю улицу. – Невестушка, немедленно домой! Радивой, Любим, берите Оню.

Итир сжал кулаки.

– Боги видят! – Итир показал рукой в сторону чуров в Священной роще. – И пусть все слышат! Я буду свататься к вдовой Оне!

– Не надо, Итир, побьют они тебя. Сильно побьют, до калечности. – Заплакав и уткнувшись лицом в ладони, Оня послушно поплелась за свёкром.

Обернувшиеся на плач вдовушки, деревенские и гости замерли, не зная, что делать.

– Отстань от меня! – Луна вырвала руку из руки Круга и пошла к столу с родителями и маленькими братьями.

Молодой Круг кивнул пожилому соседу, чтобы тот присмотрел за товаром и подскочил к столбу с петухом. Дождавшись, когда упадёт в сугроб мужик из Корзово, полез вверх. За ним наблюдали остальные парни. Гончару с крепкими от тяжелой работы руками, удалось снять птицу.

– Я петуха выиграл! – радостно орал он, слезая со скользкого столба и побежал к столам, прижимая птицу к себе. – Я его в деревню отвезу. У нас петух совсем кур не топчет, обленился или заболел. Шею сворачивать пора.

* * *

Крупная кобыла тащила сани с тёткой Пчелой, Малиной и Чарой к дому Бортников в конец деревни. Навстречу им на своём коне Быстром скакал Ходогон, возвращался из Непорово.

– Мама, ты это с кем? – спросил парень, уводя коня чуть в сторону от дороги, иначе он тянулся мордой к кобыле Малины.

– Невесту тебе сосватала, едем показываться отцу. – Пчела обернулась на сани с узлами приданого, на сидящих на богатой шубе вдову и девочку и довольно улыбнулась. – Хорошая будет невестка, послушная.

Спешившись, Ходогон пытливо посмотрел на молодую бабу и девицу. И тут сердце тётки Пчелы ёкнуло. Она увидела взгляд сына и поняла – жениться он будет не на Чаре, а на вдове Малине. И молчаливого Ходогона не переубедить.

«Что будет, то будет», – решила усталая и мудрая баба.

Неожиданно на солнце надвинулась туча и началась метель. Вчера Снеговик на её дворе, так вообще остался без дырявого ведра на голове, он соскользнул, предвещая оттепель. Становилось темнее и снег перешел в дождь.

– Погорячите лошадей, а то промокнем, – попросила Малину и Чару Пчела. Ходогон, езжай за нами.

– Да, мама, – согласился старший сын, не отводя взгляда от красавицы Малины.

* * *

Столы на торговой площади накрылись белыми мокрыми сугробами. Все стали складывать наменянный товар и засобирались по домам – ужинать и готовить на завтра праздничные пироги и тёщины блины.