Текст книги "Темный мир. Равновесие"

Мы влезли в старую синюю «Мазду». Пипл повел ноздрями, но промолчал. Водитель ехал за маршруткой, ни о чем не спрашивая – благо, движение было небыстрое.

– Тебе, наверное, трудно, – сказала я, забыв о застежке на губах.

Он вопросительно поднял брови.

– Ну, с таким нюхом, – уточнила я.

– Я привык.

– Ну, «Парфюмер» Зюскинда ты читал? – я была уверена, что он заинтересуется, но он равнодушно покачал головой:

– Нет.

– Хоть кино смотрел?

Он ухмыльнулся:

– Ты все-таки очень много болтаешь.

Я оскорбленно прикусила язык. В этот момент маршрутка, за которой мы тянулись, остановилась впереди у обочины, и из нее выбрались Миша со своей брюнеткой.

* * *

Пипл шел по следу, как собака, не особенно при этом напрягаясь и, уж конечно, не водя по земле носом. Поэтому мы могли отстать и не бояться, что наши подопечные заметят слежку.

У подъезда девятиэтажки им повстречалась, видимо, соседка. Ее мы сперва услышали и только потом увидели.

– Я позвонила хозяину вашей квартиры! – кричала немолодая женщина. – А в следующий раз позвоню в милицию!

Миша что-то примирительно сказал, я расслышала только «Тетя Света, ну что вы…».

Женщина повысила голос:

– Бессовестные! У мужа мигрень, а они музыку врубают в семь утра!

Брюнетка вошла в подъезд, даже не глянув на расстроенную соседку. Я догадалась: это девушка врубает музыку. Она делает зарядку и будет делать, хоть соседи о стенку разбейся. Бедный Миша…

– Эта тетка не Тень случайно? – спросила я Пипла. Он мотнул головой.

Мы дождались, пока возмущенная женщина отойдет подальше, и двинулись к подъезду. На двери был кодовый замок, Пипл наклонился, будто невзначай, обнюхал кнопки и сразу набрал правильный номер. Внутри, в подъезде, было темно и сыровато, мне на секунду вспомнилось подземелье с порталом.

Пипл шел, неторопливо поднимаясь по лестнице, иногда останавливаясь, иногда склоняясь к дверям квартир.

– Младенец, мальчик, искусственное вскармливание. Пуделиха, у которой течка. Духи «Шанель», поддельные, фу… А здесь что?

Он остановился, подобравшись, как охотничий пес. Я замерла, боясь ему помешать.

Пипл выдохнул и расслабился:

– Ничего… Ничего здесь нет, никакой Тени, мы зря сюда приехали.

И зашагал по ступенькам вниз.

* * *

– Ты знаешь, в какой они квартире?

Он посмотрел на окна:

– В сорок первой.

– Тогда почему… ты… не можешь пойти к ним и сказать всю правду? Ты же видел, этот парень… Миша… он уже что-то чувствует, с ним что-то не так…

Пипл промолчал. Я сама вспомнила: не далее как сегодня утром я сама хотела предостеречь Мишу, и теперь он считает меня в лучшем случае дурочкой.

– Ты сказал, что ему осталось жить сутки от силы…

Пипл кивнул.

– А мы будем смотреть и ждать?!

Он зашагал прочь от подъезда, на ходу поманил меня за собой. Мы прошли мимо тети Светы – Пипл приветливо с ней поздоровался.

– Дело такое, – заговорил он, когда мы снова вышли на улицу. – Перед финалом Тень обычно вылезает из укрытия и подходит к жертве поближе. Если мы ее выследим раньше, чем он помрет, – мы молодцы.

– Он здоровый молодой мужчина. От чего ему умирать?

– Внешне это будет выглядеть как авария, криминал, внезапный инсульт – у молодых тоже бывает, хоть и редко. Даже самоубийство. По сути, внезапный конец жизни, которую сожрала Тень.

Мне стало холодно. Я остановилась:

– Послушай, значит, все аварии… взрывы, пожары, инсульты…

– Не все, – мягко возразил Пипл. – Тени подстраиваются под существующий тренд. Подкладывают, так сказать, своих жертв под несчастные случаи.

– Зачем это надо? Зачем они убивают?

– Питаются. Греются. Получают свой ресурс… Тебе куда сейчас? В общагу?

Я помотала головой:

– Подожди… Тень всегда подходит к жертве в последний момент?

– В девяноста процентах случаев.

– А если эта Тень, которая убивает Мишу… окажется в тех десяти процентах, что не выходят?

Пипл вздохнул. Я привычно потянулась рукой к амулету – и ухватила пустоту.

– Не переживай, – сказал Пипл. – Не видишь Теней – о’кей. Научись определять их по косвенным признакам.

– Это по каким же?

– Они вечно мерзнут, во-первых. Если в жаркий день видишь человека в теплом свитере и шарфе – обрати внимание. Во-вторых, они боятся молока: оно для них как кислота. Сомневаешься в ком-то – предложи хлебнуть молочка или выпить кофе со сливками. Откажется – значит, Тень.

– Или просто не любит молока.

– Или не любит, – легко согласился Пипл. – Ты как себя чувствуешь?

– Паршиво.

– У тебя сегодня был нехилый гормональный выброс, – сказал он задумчиво.

– И что это значит?

– Значит, что ты встретила кого-то, кто потом появится в эротических снах… У тебя как с сексуальной ориентацией?

– Традиционная! И это не твое дело! И перестань меня обнюхивать!

На меня с подозрением покосились прохожие. Я, спохватившись, замолчала.

– Прости, – сказал Пипл очень искренне. – У меня это профессиональная деформация. Я бываю бестактным.

И улыбнулся без капли высокомерия – искренне и с симпатией.

Глава шестая
Голуби и соколы

В коридоре на подоконнике Павлик проделывал манипуляции с огромным цветочным букетом. Когда я подошла, он подпрыгнул от неожиданности, потом расслабился и выдохнул:

– А, это ты…

В букет был вправлен плюшевый медвежонок, в лапах у медвежонка помещалась шоколадка, к шоколадке скотчем крепилась открытка с извинениями и признаниями в любви. Медвежонок и видом, и взглядом походил на Павлика. Мне сделалось жалко их обоих.

– Павлик, может, тебе пока подождать… Пускай она как-то остынет…

Я врала. Я знала, что Настя не остынет и не согреется. Я не сумела объяснить это Павлику, который изнывал от чувства вины, хотя не был ни в чем виноват.

– Даша, передай ей, пожалуйста, а то я сам боюсь…

Я кивнула. Взяла букет с медведем и открыткой. Вошла в комнату: здесь было непривычно чисто и прибрано, Настя валялась на кровати с ноутбуком на животе.

– Это тебе, – я протянула ей букет. Она даже не повернула головы:

– Спасибо. Пойдешь на кухню – оставь в помойном ведре.

– Настя, – я села напротив. – Послушай меня, Павлик…

– Я читаю, ты что, не видишь?!

– Павлик тебя на самом деле…

– Новые новости! Устройство чужой судьбы на доступных условиях… Не хочу слышать этого имени, не знаю этого человека, и не продолжай, или я обижусь!

И она демонстративно уткнулась в экран. Я знала, что Павлик там, снаружи, ловит любой шорох и ждет затаив дыхание, как будет принят его подарок. Сейчас мне придется вернуть цветы и сделаться вестником несчастья.

Я вдруг разозлилась: какого лешего я должна работать посыльным голубем? Один раз пожалеешь человека – и готово, ты уже его доверенное лицо, чуть ли не духовник-исповедник…

Злость сменилась осознанием вины. Если бы я остановила Тень раньше, чем она успела прикончить Настину любовь, – все было бы по-другому, и сейчас я шаталась бы где-то по улицам, дожидаясь, когда влюбленные завершат очередной романтический вечер.

Я встала, чтобы отнести букет обратно Павлику, и в этот момент дверь открылась. Точно такой же медведь, как был прикреплен к букету, но только в человеческий рост, шагнул к нам в комнату, зацепившись о притолоку мохнатой плюшевой головой.

Даже Настя при всем своем стоицизме удивилась.

– Павлик, – процедила она, – размер, конечно, имеет значение… но не в этом случае!

Медведь посреди комнаты поглядел на нее без интереса – и перевел взгляд на меня. Поднял мохнатую лапу; в лапе чудом удерживалась связка ключей, как если бы медведь был сторожем тюрьмы… Или спер с режимного объекта полный набор дубликатов.

А еще через минуту выяснилось, что внутри медведя спрятан вовсе не Павлик.

* * *

– Зачем ты нацепил эту дурацкую шкуру?

– Чтобы пройти в общагу, не привлекая лишнего внимания, – он даже не улыбнулся.

Я с трудом сдержала нервный смех:

– А зачем ключи?

– Пойдем, все узнаешь.

– Послушай, Семен…

– Сэм.

– Сэм… Почему ты уверен, что я с тобой пойду?

– Потому что сегодня вечером я покажу тебе кое-что, чего ты никогда не видела.

Я вздохнула. Эх…

Парень был настолько уверен в себе, что не боялся выглядеть идиотом. Он жил, играя ради игры, развлекаясь ради чистого фана. Может, он поспорил с кем-то, что уведет меня сегодня в кабак или в клуб. А скорее всего, ни с кем не спорил, ему просто взбрело в голову. Увидел девочку – на секунду заинтересовался – поужинали, потанцевали, развлеклись… Почему нет?

– Спасибо, Сэм. Но я не могу. У меня много работы на сегодняшний вечер.

– Ты не понимаешь, от чего отказываешься.

– И не объясняй, а то я умру от горя.

Похоже, ему нечасто говорили «нет». По крайней мере, сейчас он казался удивленным. Мы стояли в коридоре у входа в кухню, и всем жительницам нашего этажа вдруг понадобилось зайти за йогуртом, или заварить чай, или неторопливо пройтись туда-сюда. Я ловила на себе заинтересованные взгляды: Сэм был известной личностью на факультете, а я традиционно считалась участником массовки – таких, как я, в каждом вагоне метро едет пятнадцать человек.

Завтра скажут: «Она ему отказала, чтобы покрасоваться». Зачем ждать завтра – уже сегодня скажут, да впрочем, мне-то что за дело…

…Когда он отстегнул смешную мохнатую голову, когда я увидела его в медвежьей шкуре, веселого, нелепого, мне вдруг померещилось на секунду, что я его давно знаю, что это мой друг, зачем-то надевший маску… нет, не медведя. Маску высокомерного заносчивого мажора.

Короткое наваждение явилось – и пропало: он был не друг мне. Я бы с удовольствием погуляла с ним под дождем, посидела на автобусной остановке, обсудила нюансы современного прочтения Свифта, но все это было невозможно. Сэм – парень с другой планеты, и, отправившись в космос на его корабле, я рискую задохнуться без скафандра…

– Жаль, – сказал он, будто эхом отвечая на мои мысли. – А мне казалось, что ты хочешь в музей Землеведения.

Пришла моя очередь удивляться:

– Откуда… А-а, ты прочитал мой статус на «Фейсбуке»!

– Неправда. Мне явился призрак Ломоносова и велел показать тебе великие тайны.

Чистая работа: за вечер он сумел уже второй раз меня удивить. Я действительно любила наш музей Землеведения, не была там с прошлого года и буквально пару дней назад сокрушалась в Сети, что никак не доберусь до двадцать четвертого этажа Главного здания.

– Тогда пошли, – сказал он, довольный моей реакцией.

– Прямо сейчас?

– Зачем откладывать?

– Музей закрыт!

Он торжественно показал мне связку с ключами:

– Нет закрытых путей. Есть пути, которые хорошо охраняются – там Сцилла, здесь Харибда… Но ты же не трусиха, правда?

* * *

Мы прокрались по музею, освещенному в этот час только дежурными лампочками. Мимо витрин с минералами и драгоценными камнями, каждый из которых можно разглядывать целый день. Мимо портретов выдающихся ученых и чучел тех, кого они исследовали.

Сэм попробовал ключ к балконной двери – не подходит. Тогда он стал пробовать ключи один за другим, напоминая ретрохакера из викторианских времен.

Наконец дверь поддалась. Снаружи повеяло прохладным воздухом и запахом травы – внезапно, на двадцать четвертом этаже посреди колоссального города. Сэм подал мне руку:

– Здесь осторожно: высокая ступенька. Смотри под ноги.

Я вышла под небо – и так и остановилась.

Вокруг лежала Москва в огнях мостов и набережных, в изгибах реки, в потоках красных и белых фар на запруженных улицах, в темных пятнах парков, в геометрическом узоре дорожек у смотровой площадки. За моей спиной высился шпиль университета, я стала частью этого здания, я сделалась одной из статуй, химерой на фасаде и рисунком на гербе. Минуты шли, я не двигалась, только город подо мной перетекал огнями, мерцал, светился…

– Разрешите, миледи, скромно презентовать вам этот вид.

Он откупорил бутылку шампанского. Сунул мне в руку бокал. Я поморщилась: ну кто же пьет шампанское на балконе музея?

Но я не решилась его обижать. В конце концов, он исполнил обещание: показал мне то, чего я никогда не видела и вряд ли еще увижу.

– Ты на Эйфелевой башне была? – он глядел на Москву через свой бокал, на просвет.

– Нет.

– И не ходи. Там такие очереди, давка, духота… Здесь – совсем другое дело.

– Буду знать.

Он уловил иронию в моем голосе, но ничего не сказал. Надо было как-то объяснить, что я благодарна ему за эту фантастическую прогулку, но по-прежнему ничем не обязана. Мы отдельные люди, мы из разных миров, но я не хочу показаться грубой…

– Там сверху, за гербом, живут соколы, – сказал он.

– Правда?!

– Точно. Охотятся на голубей. Здесь кое-где можно косточки найти.

– Ужас какой.

– Хищники, что с них взять. Живут себе на верхушке исторического здания, как в горах или в лесу. Свободные…

В его голосе мне послышалась зависть.

– На фиг такую свободу, – я снова посмотрела на огни. – Если тебе интересно мое мнение – я на стороне голубей. И…

Я на секунду запнулась, думая, можно ли говорить об этом вслух.

– …И я бы защищала голубей от этих соколов… если бы могла, конечно.

– Голуби повсюду гадят. Ты бы видела, что творится на площади Сан-Марко.

– Зато голуби никого не жрут. Не падают сверху на спину, не втыкают когти, не забирают чужую любовь…

– Что?

Я прикусила язык:

– Это метафора.

– А-а, – сказал он задумчиво.

И замолчал, будто забыл обо мне. Так мы стояли молча, глядя на город, минуту, другую, десять; холодный ветер стал прохватывать меня под куртку, и откуда-то явились мысли о том, что будет, если сторож обнаружит незаконное проникновение на объект…

И тут же зазвонил телефон в кармане. Я дернулась и чуть не вывалилась за балюстраду, Сэм испуганно схватил меня за локоть – и тут же выпустил.

– Привет, мама, – сказала я в трубку.

– Привет, ты чего не звонишь?

– Э-э… Мам, я тут немного занята…

– Уже поздно, чем это ты занята? Давай, собирайся спать, перед сном надо сорок минут избегать мозговой активности…

– Сделаю, мама. Как у тебя?

– Все хорошо… Спокойной ночи!

– Спокойной ночи.

Я спрятала трубку. Мы снова молчали. Город пульсировал, мерцал огнями.

– Ты не злись на нее, – сказал Сэм.

– С чего ты взял, что я злюсь?

– Многие злятся. Гиперопека, мол, и все такое.

– Я не злюсь.

– И правильно.

Что-то в его голосе заставило меня насторожиться:

– А твоя мама…

– Умерла, когда я родился. Я ее не помню.

Мне стало очень холодно, хотя ветер затих.

– А отец?

– Отец… в Лондоне. Кажется, что он всегда там был…

– Что значит «кажется»?!

– Видишь ли, у меня странная избирательная память. Я детства не помню вообще. Наверное, у меня расстройство привязанности. Ничего, что я тебе это говорю?

Я не знала, что ответить. С одной стороны, мне сделалось ужасно его жалко. С другой стороны… он так легко об этом рассказывал. Что, если это его обычная практика – по секрету плакаться девушкам о своих бедах, давить на жалость?

– Забудь, – он отвернулся. – Я сказал лишнее.

По одному его движению мне сделалось совершенно ясно, что он говорил искренне и в первый раз. Что ему непросто было решиться. И что он получил в ответ настороженность и подозрение; уши мои вспыхнули так, что на них опасно натянулась кожа.

– Сэм, послушай, я ведь тоже… Мой отец вроде как бросил мать до моего рождения, но я верю, что не бросил, а с ним что-то случилось. И все, что от него осталось, – кулон…

Я потянулась к амулету – и вспомнила, что потеряла его. Пережила короткий приступ отчаяния, сжала зубы:

– Сэм, я тебя отлично понимаю, но мне проще, потому что от девочек ждут, что они будут говорить о своих чувствах. А мужчины должны молчать, как истуканы, даже если у них сердечная мышца рвется напополам…

Он смотрел на меня. Сквозь маску мажора-зубоскала я вдруг увидела мальчишку, которым он был когда-то, – страшно одинокого, заваленного игрушками из Hamleys, невротика, нарочно забывающего каждый свой пустой и скучный день. Не осознавая, что делаю, я потянулась к нему и положила руки на плечи. Я почувствовала запах его кожи, тепло, доверие, мне захотелось коснуться губами его лица…

В этот момент телефон зазвонил снова. Я не выкинула его с балюстрады только потому, что боялась ненароком кого-то убить.

На дисплее светился незнакомый номер. Я готова была нажать на «сброс», но было поздно. Мой порыв нежности все равно уже захлебнулся, оборвался, оставив после себя стеснение и неловкость. Сжав зубы, не глядя на Сэма, я ответила на звонок.

– Алло.

– Это Дарья Лебедева? – спросил на том конце хриплый незнакомый голос.

– Да…

– Я Миша. Вы мне оставили свой номер…

Я поняла, что не узнала его. Я поняла, что совершенно о нем забыла – о парне, которому осталось жить несколько часов, если мы не поймаем его Тень.

Эгоизму человеческому нет предела. Я страшно упала в собственных глазах, но больше меня напугал его голос. В нем слышался смертельный, запредельный ужас.

– Со мной, – хрипло говорил Миша, – я не понимаю, что происходит. Я не знаю, что мне делать. Я…

– Поняла, – сказала я быстро. – Продиктуй адрес, я приеду немедленно.

Глава седьмая
Миша

На последние деньги я поймала «шахид-такси». Из машины перезвонила Пиплу. Тот воспринял новость совершенно спокойно:

– Скорее всего, ты ему никак не поможешь – Тень заныкалась и выйдет только завтра.

– А если не выйдет?

– Да куда она денется… Главное, чтобы парень с перепуга не наделал глупостей. Чем естественнее будет вести себя жертва – тем больше вероятность, что Тень подберется поближе.

В темноте я не нашла бы Мишин подъезд, если бы он не ждал меня на скамейке. Было уже поздно, далеко за полночь, и странно тихо. Миша казался страшно подавленным:

– Знаешь, я, наверное, зря тебя потревожил. Прости, пожалуйста…

– Не зря, – я твердо посмотрела ему в глаза. – Что-то странное происходит, да?

Он колебался.

– Скажи мне! – взмолилась я. – Я же не зря дала тебе свой номер! Значит, могу помочь!

Он наконец-то решился:

– Пойдем…

Я молча поднялась за ним по лестнице. Квартира, как и сказал Пипл, была под номером сорок один.

– Лера спит, – сказал Миша, прикрыв дверь кухни. Это означало: «Прости, мне очень неловко, но мы не должны шуметь. Меня мучает неведомый кошмар, но я не стану будить свою девушку, ее нельзя беспокоить. Я буду вести себя как вор в своей кухне, лишь бы она не ревновала. Я знаю, как это выглядит, но у меня нет времени что-то менять».

Я кивнула. Это означало: «Твой дом – твои правила, я всего лишь специалист-спасатель, давай объясняй, что тебе угрожает».

На чисто убранном кухонном столе помещался ноутбук. Рядом стоял фотоаппарат, почему-то на штативе. Миша развернул его ко мне и включил на камере запись ролика, сделанную с экрана компьютера.

Это была обыкновенная репортажная съемка, похожих роликов полно на «Ютубе»: стена Главного здания университета, газон под ней, толпа людей куда-то бежит… Люди окружают человека, лежащего на земле…

Я разинула рот: это был Миша. Весь залитый кровью, под стеной университета на газоне. Мертвый. Камера наехала на его лицо крупным планом…

Изображение пропало.

– Мне прислали ссылку с какого-то левого адреса, – сказал Миша. Он уже пришел в себя: голос, по крайней мере, звучал твердо. – Ролик тут же был удален с ресурса. Но я уже опытный – я записал его на видео…

– Опытный?

– Это не первый ролик. Сегодня было еще два.

– Таких же?

– Нет, – он потер ладони. – Чаю хочешь?

Я помотала головой.

– Два ролика, – повторил он. – На обоих был я. Живой. Что-то делал, шел куда-то… Только, понимаешь, я посмотрел эти ролики… за какое-то время до того, как то, что на них снято, случилось на самом деле. Заранее. Это ролики из будущего. Я сумасшедший?

– Нет, – сказала я быстро.

– То, что было записано на первых роликах, обязательно происходило в действительности, – тихо сказал Миша. – Это факт, подтвержденный практикой. Если принять это как условие…

Он помолчал.

– Я не знаю, к кому мне с этим идти. Я вспомнил тебя… фонарик…

Самое скверное – когда на душе страшно и муторно, но на тебя глядят с надеждой. И надо показывать, что ничего не боишься, уверен в себе и знаешь, что все закончится хорошо.

– Ты правильно вспомнил, – я изо всех сил старалась не выдать страха. – И ты не сумасшедший. Это… это я тебе не могу объяснить, что такое, но я знаю, как тебе помочь. Завтра с утра иди как обычно на занятия. Там будут люди… мы. Тебе помогут.

Его глаза просветлели. Никогда в жизни никто на меня так не смотрел – впрочем, я никогда еще не обещала человеку спасти его от верной смерти.

– Ми-иша!

Капризный голосок донесся из комнаты, и я представила, как Лера настороженно прислушивается, спустив босые ноги на пол.

– С кем ты там разговариваешь? Кто пришел?

У Миши напряглись плечи. Кажется, разборок со своей Лерой он боялся больше, чем всех кошмаров, вместе взятых. Я представила на секундочку, как после всего, что случилось со мной сегодня, еще стану объясняться на чужой кухне со стервозной ревнивицей…

Наверное, это малодушие. Но удирать из квартиры было поздно, на объяснения не осталось сил, потому я и сделала то, что сделала.

* * *

Я проснулась от того, что женские тапочки с помпонами прохаживались в двадцати сантиметрах от моего лица.

Бли-ин.

Всего лишь на секундочку спрятаться под мягкий уголок! Дать возможность Мише успокоить свою Леру, уложить ее спать и позволить мне выйти!

И проснуться только утром. Утром! И обнаружить, что Лера расхаживает по кухне (а что ей еще делать?!), пьет кофе, торопит Мишу, опаздывает на пары…

Вот с кем еще такое может случиться? Только со мной. Я лежала под диваном и не могла ни выругаться вслух, ни даже чихнуть. К тому же оказалось, что за ночь я отлежала себе все бока. «Приходилось ли вам проспать ночь под мягким уголком?» – такого вопроса нет ни в одной анкете. «А что сказала ревнивая жена, когда вы выбрались наутро из-под дивана?»

Я едва не начала хохотать. Великим усилием воли сдержалась. Еще минута – и я выдала бы себя. Еще доля секунды…

Но тут они ушли. Щелкнул замок. Когда я выбралась, кряхтя и растирая бока, на столе обнаружились пластиковая бутылочка молока, свежая ватрушка с творогом и ключи на ярком пластиковом брелоке.

Несколько минут мне потребовалось, чтобы в чужой ванной кое-как привести в порядок лицо и прическу. Я боролась с искушением принять душ, но решила, что это будет слишком.

Дверь никак не хотела запираться. Пока я возилась снаружи с ключом, на лестнице, как на грех, появилась уже знакомая тетя Света:

– Это еще кто? Вы кто такая?!

– Я из студенческого совета, – пролепетала я. – Веду воспитательную работу, чтобы они музыку громко не включали…

Соседка выдавила что-то типа: «Ну, молодежь», а я наконец-то заперла чужую дверь и бегом кинулась из подъезда.

* * *

– Я у входа, – сказал Пипл в телефонную трубку. – Чую тебя, ты метрах в ста на юго-запад, пока не вижу.

Учитывая, сколько народу толпилось вокруг, даже самая добросовестная ищейка вряд ли могла меня учуять. Но Пипл не врал. Я действительно была в ста метрах от проходной и подходила с юго-запада.

Он приветливо помахал рукой – такой же невозмутимый, длинный, высокомерный, как верблюд:

– Они вошли в здание пятнадцать минут назад… Ты что, не ночевала дома?

– Ты не мог бы меня не обнюхивать?!

Он удивился:

– Я, кажется, не сказал ничего обидного… Пошли.

Он предъявил на проходной пропуск неведомой мне организации. Охранник пропустил без единого слова. В толпе студентов мы двинулись к лифтам.

– А вот и Лиза с Гришей…

Супруги не утруждали себя предъявлением документов на проходной: Гриша подбрасывал и ловил свой баллончик с краской.

– Привет, – Лиза окинула меня взглядом. – Ты не ночевала дома?

– Что, так очевидно?

– Нет, только для опытных глаз… Пошли.

Я кивнула.

Дорога на мехмат была мне уже знакома. Мимоходом подумалось, что свои-то занятия я сегодня прогуляю, а это плохо. Тут же вспомнилась картинка на экране Мишиного фотоаппарата – окровавленный труп у стены Главного здания… Мурашки по спине. И такое впечатление, что все, что творится сейчас, происходит с кем-то другим.

Пипл заранее сбросил мне на почту расписание занятий Мишиной группы. Первой парой у них был английский. До появления преподши я успела заглянуть в дверь – Миша расположился у прохода во втором ряду, слева.

Преподша, судя по произношению, учила студентов английскому еще в те времена, когда он был мертвым языком вроде латыни:

– Welcome, companions, поторопитесь, после звонка я никого не пущу…

– Духи «Серебристый ландыш», – пробормотал Пипл. – Антиквариат…

И вдруг ноздри его дрогнули. Он вытянулся в струнку, как гончая:

– Есть. Тень в здании. – Он поднял к уху телефонную трубку. – Лиза, Тень в здании!

У меня вспотели ладони. Пипл кивнул на дверь аудитории:

– Спокойно… Стой здесь, охраняй Мишу, от двери ни на шаг!

И быстро ушел по коридору, на секунду задержавшись возле вентиляционной отдушины.

Их с Лизой спокойствие передавалось и мне. Охота на Теней была частью их жизни и работы; они знали, что делали. Они остановят беду, нависшую над неповинным человеком. То, что записано на флешке Мишиного фотоаппарата, никогда не станет реальностью…

У меня зазвонил телефон. Кто говорит? Нет, не слон; в самые напряженные моменты моей жизни звонит, как правило, мама.

– Как дела?

– Мама… у меня пара!

– Ясно, ясно, извини… Я почему-то думала, что у тебя сегодня первой пары нет…

Долговязый очкарик с выражением хронической вины на лице протрусил по коридору и сунул нос в дверь аудитории:

– Sorry, I am late…

– Close the door, please! – холодно велели изнутри.

У очкарика закончился активный словарный запас.

– Пожалуйста, разрешите, я отравился с утра, – заныл он по-русски. – У меня была рвота… Ну пожалуйста…

Он говорил и кутался в шарф. Меня вдруг тоже осыпало холодом. Я вспомнила: когда еще мой амулет был при мне… Когда я смотрела на Мишу в аудитории, когда разглядывала его однокурсников, этот единственный был за моей спиной. Он и тогда опоздал…

Но в коридоре душно! Окна закрыты, жара! Почему он кутается в шарф? Он и тогда кутался, мерз, дрожал!

– Пипл, – прошептала я в телефонную трубку. – Сюда, быстро…

Очкарик закрыл дверь, отчаявшись попасть на английский. Злоба на его бледном лице очень старила его – казалось, это не двадцатилетний студент, а по крайней мере сорокалетний желчный неудачник.

– Сука… Трудно, что ли… – он развернулся и побрел прочь.

Я заступила ему дорогу:

– Привет. Мы встречались?

Он растерялся и даже испугался:

– Это что, женский вариант пикапа?

Я улыбнулась по-крокодильи, во все зубы:

– Зачем кутаемся? Холодно?

Он попятился. Выдавил ответную улыбку. Хотел ответить…

И вдруг уставился на что-то за моей спиной. В его глазах появился настоящий смертный ужас.

– Лиза! Погрузку! – рявкнул Пипл в конце коридора.

Очкарик развернулся и пустился бежать. Казалось, он размазывается на бегу, проникает сквозь пространство, перемещаясь неестественно быстро; я бросилась за ним, сознавая, что на меня вся надежда, потому что Пипл и Лиза, конечно, не успеют.

Но он исчез! Я вылетела на лестницу, завертела головой, не понимая, как мог довольно крупный очкарик раствориться в воздухе. Где-то наверху послышался топот, затрещала, раскачиваясь, кабина лифта, и я с опозданием поняла, что не дилетанту тягаться с профессионалами в их нелегком труде. Сколько Теней уже переловили эти трое? Что им один очкарик?!

А между тем мне доверили пост, и я самовольно его оставила. Рысцой, прежде чем вскроется должностное преступление, я вернулась к двери аудитории, за которой кто-то бекал и мекал на очень плохом английском…

Интуиция велела мне заглянуть внутрь.

Место у прохода во втором ряду слева пустовало.

– Где он?! – закричала я, прервав студента, который с мученическим видом пытался рассказать про Тауэр-Бридж.

Преподавательница поглядела задумчиво:

– Куда катится старейшее учебное заведение…

– Его вызвали в деканат, – ответил кто-то из Мишиных однокурсников. – Только что.

Я закрыла дверь.

Холод пробирал меня до костей, как того несчастного очкарика. Холод и жуть.

Может быть, ничего страшного? Мало ли по какой надобности студента вызывают в деканат… Дело житейское… Сейчас я пойду и встречу там Мишу, и скажу ему, что опасности больше нет – Тень нейтрализована…

Зазвонил телефон: Лиза.

– Дарья, мы взяли Тень.

– Все, отбой тревоги?!

– Нет, – что-то в ее голосе заставило меня еще больше похолодеть. – Этот два месяца никого не жрал, постился… В здании есть другая Тень. Миша на месте?

– В деканате…

– Что?!

– Его вызвали в деканат…

– А ты где была?!

Лиза добавила длинное непечатное выражение. Раньше я никогда не слышала, как она матерится.

– Здесь… я не успела…

– Стой там и жди! Мы сейчас будем!

Связь оборвалась. Я облизнула очень сухие губы…

Мишин ролик снова и снова повторялся у меня перед глазами. Прыгает камера… Бегут любопытные… Чужие ноги на траве… Мертвый парень, окровавленный подбородок, стеклянные глаза… «Я не знаю, к кому мне с этим идти…» Он мне доверился! Он верил, что я спасу его!

Вот, в сумке, его ключи и недопитая бутылка с молоком, которую он оставил мне на кухонном столе. А у меня нет амулета. Ничего не вижу, кроме бытового привычного мира: коридор с высоченными потолками. Старинный паркет. Массивная дверь аудитории, свет из окон…

Я зажмурилась очень крепко. И я представила себе, что мой амулет – подарок отца – здесь, на цепочке, никуда не делся. И сейчас я сожму его в кулаке, и увижу, куда пошел Миша, и смогу ему помочь…

В этот момент у меня была очень сильная воля. И очень мощная фантазия. Я понимала: или я увижу, или Миша умрет.

– Папа, – прошептала я, не сознавая, что говорю, – помоги мне…

И открыла глаза.

Мир был черно-белый. Размытый. Странный. На сером полу выделялись черные пятна – как если бы густая жидкость, падая с высоты человеческого роста, каплями разбивалась о паркетины.

За Мишей тянулся кровавый след, как за раненым зверем, и я кинулась по этому следу – бегом. Вперед по коридору. Направо, налево, по лестнице вверх…

Затрезвонил телефон.

– Где ты?! – рявкнула Лиза в трубку.

– Я вижу… Я иду за ним…

– Не подходи к Тени сама! Не подходи одна, это опасно, слышишь?!

Большая черная лужа расползалась у порога аудитории. «2-74» написано было на двери. Та самая аудитория для потоковых лекций, где я оставила Мише свой телефон.

Я толкнула дверь.

Аудитория стояла пустая – два этажа. Окно напротив двери, огромное окно, было распахнуто. Мельком мне вспомнилось, что на нем, кажется, еще вчера была решетка…

Сейчас решетки не было. Миша стоял на подоконнике, спиной ко мне. Я поняла, что стоит мне закричать «Миша!», как он тут же шагнет вперед.

Высокая фигура возникла откуда-то сбоку, из-за кафедры. Я видела этого типа здесь же, накануне: «Девушка, мне можно войти или еще нет?!»

Он был Тенью. Я видела одновременно обе его ипостаси: сухощавый преподаватель, желчный и строгий, наверное, профессор. И темное существо без лица, жадная тварь из другого мира. Тень.

Он держал в руках коктейльный бокал с лимоном и декоративным зонтиком. Вряд ли в этой аудитории больше чем за полвека ее существования кто-либо пил коктейли.