Текст книги "VIP-места со столиками"

– ГЛАВА 3 —

Она очнулась от того, что солнечный луч щекотал лицо. Свет ударил в глаза и больно резанул. Она часто заморгала и зашевелилась на койке. Девушка в белой одежде суетливо подбежала к ней, заулыбалась и что-то быстро стала спрашивать. Очнувшаяся почти ничего не поняла, поэтому предпочла молчать и отвернулась. Девушка выбежала. В углу пустой палаты женщина ощутила чьё-то присутствие, еле уловимое, но какое-то неприятное. Она напрягла зрение, но всё равно никого не увидела. Ей вдруг стало нестерпимо одиноко. Между тем девица вернулась с мужчиной, тоже в белом. Женщина окончательно испугалась и закрыла глаза.

– Кто вы? – спокойный и настойчивый вопрос мужчины заставил её задуматься. Она не ответила, только уже не потому, что хотела дальше любоваться солнцем, а потому, что не знала.

– Как вас зовут?

– Не знаю! – размышление лишило последней силы, и так едва теплившийся в ней. Глаза стали сами собой закрываться; она зашевелилась, чтобы дремота не мешала думать и почувствовала боль: её нога была туго перевязана и болталась на железном штыре. За прутьями кроватной спинки висел противовес. Доктор вытирал пот со лба. Он хотел спросить ещё что-то, но было поздно – лёгкий обморок перешел в сон.

Антон Семёнович шел по коридору в задумчивости: в его практике это был первый случай, когда очнувшись, пациент не поинтересовался, кто он и где он. Может такая пассивность – особенность реакции психики на пережитый стресс? Но главное, пациентка похоже и не задумалась, кто она и где находится – она разволновалась, только когда он задал вопрос. Мысли Антона Семёновича уже несколько недель крутились около этой странной женщины. Теперь вот ещё и память. И тип, что её нашел со странностями, хотя явно не из бедных. В беседе со следователем он спросил, мог ли Яков нанести удары, уехать, а потом вернуться? Но следователь покачал головой: вряд ли такой сюжет возможен, хотя…

Тогда, в палате, когда Яков смотрел на женщину, доктор пытался прочесть, что же он чувствует, но душа того человека, очерствевшая видимо очень давно, не хотела никого допускать близко.

Она опять проснулась, уже смеркалось. Ей от чего-то стало страшно. Остатки опустошающего холода вдруг оживились в теле и поползли к самому сердцу. Руки и челюсти свело, и из последних сил она закричала. В палату прибежали медсёстры и больные, потом пришёл врач.

Её трясло, руки и ноги окоченели, особенно та нога, что была на растяжке. Она даже плакать не могла. Врач попросил принести успокоительного и горячий чай. Через минуту всё было: женщина держала в руках обжигающую кружку и чувствовала, как страх уходит, растворяется в кружке со сладким горячим питьём. Врач участливо смотрел ей в глаза. Постепенно, понимая его вопрос она ответила:

– Я не знаю. Я ничего не помню, кроме утра. И вас, – кружка задрожала в её руках, и врач понял, что она плачет.

На ночь её укутали в несколько одеял, только тогда она чуть согрелась – вероятно, сказывалось переохлаждение. С ней вообще все было непонятно, поэтому Антону Семеновичу просто необходимо было переговорить с Яковом. Встретились они через несколько дней.

***

Мужчины сидели в небольшом уютном баре-ресторане. Разговор не клеился. Оба были на пределе. Даже водка не расслабляла нервы.

Постепенно становилось всё жарче, люди начинали толпиться уже и у стоек, музыка играла громче – вечер спешными темпами катился к своей кульминации. Опьянение обоих мужчин тоже начинало сказываться, но не через расслабление, а через какой-то хищный инстинкт, как будто в баре сейчас решалась не судьба непонятной женщины – найдёныша ночной трассы, а вопрос о том, как выгоднее спустить по бартеру собственные души.

Оба молчали, чтобы не раздражать дуг друга, чокались и пили. В какой-то момент они вообще перестали соображать. Просто чокались и пили. Оба были одинакового возраста, оба добились своего успеха, только у одного была семья и дети и для чего жить, а у другого нет. И тот, другой, был на столько разочарован своими поисками, что давно искал шанс разрушить собственную жизнь к чёртовой матери. В тот злополучный вечер осуществлению его планов помешала эта чёртова, никому не нужная… женщина. «Смерть, уж на что всеядная, а и то, прошла, – побрезговала», – зло думал Яков, вспоминая, своё завещание, оставленное как месть, незадолго до того. В тот вечер он искал повод покончить счёты с его неопределённой, пустой и никчёмной жизнью, а теперь он кусает локти о прошлых потерях, и сидит с этим доктором, у которого всё хорошо, и который, даже пьянея становится только счастливее.

– Давайте к делу, – привычно рявкнул он, втайне надеясь, что собеседник в ответ повысит голос и разговор перейдёт в драку. Но тот только поднял бровь, залихватски откинул назад несуществующий чуб, и шально хохотнул:

– Боремся! – они сцепились «на руках», как бывалые армрестлеры. Вокруг них начал собираться народ. Оба были здоровы, водка дурью бродила в башках, они потели и кряжились. То один, то другой чуть было не заваливал руку противника, страсти накалялись, пиджаки трещали по швам, пока в толпе не послышался писклявый голосок мужичонки, собирающего ставки. Они как по команде поднялись, развернулись в толпу и скомандовали: «Господа, не заслоняйте столик! Займите свои места!» – и видя, как толпа начинает пятиться, стали ржать…

Теперь стены между ними не было. Они смотрели друг другу в глаза – осталось только расставить точки над «i».

– Ты думаешь мне не приходило в голову взять её к себе? Ты думаешь, это так легко? Я даже не знаю, кто она. Может она была проституткой!!!

– Она не была проституткой. Мозги у неё что надо. Никакого ассоциативного мышления – воспоминания стёрты напрочь, а IQ хороший, наука позавидует!

– Кем она могла быть?

– Скорее всего, психологом или экономистом каким-нибудь, или юристом. Она меня на «вы» называет, да и всех в палате, выдержанна, вежлива даже в нестандартных ситуациях. Я недавно наблюдал, как одна медсестра (а Найдёнка ей совсем не нравится – знаешь, бывает такая несовместимость), очень небрежно колола ей укол. Антибиотики сами по себе болезненные, а сестра ещё и придёрнула шприц. Она спокойно выдержала боль, и когда медсестра уже было собралась уходить, тихо, но властно (представляешь, откуда что взялось) спросила: «Зачем вы причиняете мне лишнюю боль?» Та даже растерялась, теперь к ней вообще не подходит. Медсестре я сам, когда увидел, выговорил, а уколы теперь другая делает. Но сам факт! Нет, она проституткой не могла быть. Найденка ведёт себя интеллигентно. А профессия откладывается в словах, движениях, в поведении, наконец! Да!.. Маникюр у неё был хороший, профессиональный – медсёстры говорили, да и судя по всему, за собой она следила. Следов пластических операций нет, а вот спортом занималась регулярно. Может это и спасло?

– Найдёнкой кто её назвал?

– Старушки… – Помолчали. Разговор опять перестал клеиться. Выпили ещё. И доктор решился:

– Я хочу, чтобы ты её взял. Тебе я доверяю, да и возможностей у тебя достаточно… —

«Намек на мое одиночество, или действительно хочет ей помочь?»:

– …

– Она абсолютно ничего не помнит, и активность проявляет только на стимулы.

– Как это?

– Она ни о чём не спрашивает, ничего не просит. Однако с удовольствием читает книги, если принесут; общается, смотрит фотографии, если позовут, может весь день молча просидеть. Она не пытается, или не показывает, что пытается, что-либо вспоминать. Что-то стопорит её сознание. Есть у меня последнее средство. Если оно не поможет, её придётся взять тебе, иначе она оставшуюся жизнь проведёт в психушке.

– Почему в психушке?

– А куда её, без памяти, прошлого и документов?

– Как мне с ней себя вести? Вообще, в качестве кого она будет жить в моей квартире?

– У тебя есть женщина? Постоянная?

– Нет.

– Так вот, теперь будет. Не совсем, правда, женщина (ты их априори презираешь), а ребёнок и друг в одном лице. А та бабушка, что носит в больницу передачи – хорошая нянька, – я с ней разговаривал.

– Бабка Марья?.. Ну, пусть, раз ты всё решил. А если она в меня влюбится?

– …тогда у тебя будет нормальная жена!

– Ты меня знаешь часов шесть, с чего ты взял, что не я её …? – хищно нагнулся к самому столу Яков.

– Нет, ты добрый. Бабы тебя обставляют – это точно, – но вряд ли ты способен избить до полусмерти.

– Почему?

– Умный ты, и живёшь себе в удовольствие – это видно, а с женщинами теряешься¸ тускнеешь. Видимо попалась тебе в своё время преприличнейшая сука! …А скорее всего, просто не там искал…

– А ты? Как искал? Да и нашёл ли? – невесело подмигнул Яков и разговор перетёк в другое русло. Вопрос был решён.

На утро Яков проснулся от телефонного звонка, разбудившего его головную боль. Звонил заместитель – нужно было ехать. Выругался и вызвал такси. В больнице в это время доктор разговаривал с молодым психотерапевтом о возможностях гипноза для восстановления памяти. Сеанс психотерапии назначили на пятницу – через два дня.

Когда она окрепла на столько, что смогла читать и разговаривать с соседками по палате, Антон Семёнович отправил её к психотерапевту. Кабинет психотерапевта – молоденького, совсем мальчика, был завален всякой чепухой – какими-то нелепыми игрушками, бумагами, обрезками и приспособлениями, но в целом был довольно аккуратным, и даже уютным. В кабинете была дверь во второе помещение. Но туда он её не провожал. С первого раза эта дверь бросилась ей в глаза, но она стеснялась спросить, что там, а он не стремился объяснять. Иногда в речи Ивана проскальзывало слово «лаборатория», и женщина, побывавшая в нескольких лабораториях, где сдавала анализы, потеряла к ней всякий интерес. Раз за разом она решала какие-то задачи, чертила какие-то схемы, рассматривала чернильные пятна, заполняла кучу непонятных бланков и отвечала, отвечала, отвечала на вопросы доктора. От этих вопросов она очень уставала, и возвращаясь в палату к тихому часу, засыпала.

С каждым днём она становилась все самостоятельнее. И теперь уже ходила на приём к Ивану Михайловичу в другой корпус сама. Он пообещал ей, что когда она достаточно окрепнет, он проведёт с ней сеанс гипноза. «Что это?» – спросила пациентка. Глаза доктора засияли – видимо он сам свято верил в чудодейственность этой силы: «Вы, как бы живёте в двух мирах. Один вы понимаете, осознаёте, можете контролировать, а другой – то, что скрыто вашей памятью».

– Но я ничего не помню!!!

– Не важно! Всё, что с вами происходило, записано вот здесь, – его указательный палец упёрся ей в лоб, – И мы с вами постепенно, может не за один раз, но найдём ключик к этим записям.

Однажды, возвращаясь с такого занятия, она обратила внимание на невысокого, невзрачного человечка. Его лицо виделось ей не отчётливо! Надя мотнула головой, чтобы снять наваждение, но видение продолжалось: лицо становилось то резче, а то таяло, как бы за белёсой дымкой. Возникало ощущение, что лицо сложено из разных слоёв, которые теперь раскрыли на подобие веера, или как слайды одной фотографии, сдвинутые с места. Дымка тем временем, загустела, оторвалась и исчезла. Только теперь женщина поняла, что стало тише.

Человечек, казалось, не заметил её странности, поэтому она ускорила шаг. Всё это происшествие, оказалось, заняло доли секунды. Она почти привыкла к незримым спутникам людей, в большом количестве шнырявшим по палатам и коридорам отделения, привыкла к молчаливым теням в парке, но это было нечто новое. Если все, кого она видела до этого, делились на живых и мёртвых (бестелесаных), и только живые могли что-либо делать, говорить, передвигать вещи, то теперь этот человечек был и тем и другим! Что с ним и как живёт? – ей стало жалко его, а больше себя. Очень остро в этот момент она осознала, что не знает, к какому из миров принадлежит, а главное, к какому принадлежать хотела бы!

– Тётенька Найдя! – озорной, пронзительный голос мальчугана разнёсся по коридору. – Тётенька, мне папа новую книжку принёс, почитайте мне!!!

Прошел почти год с того дня, как Найдёнка попала в больницу. Все обследования показывали, что женщина здорова. Может быть, она была несколько худощава, несколько слабовата, но, кто знает, какой стресс она перенесла, и кто знает, что было бы с каждым, попади он в такую передрягу. За это время «Найдёныша ночной трассы» осмотрело множество врачей. Её вызывали в кабинет, объясняли, что случай её уникален, и проверяли, проверяли, проверяли… По всей Москве были развешаны её портреты – может кто из знакомых откликнется. Но звонков не было. Между тем внешне психическое состояние пациентки не менялось: она много читала, кое-как одевалась в больничный застиранный халатик, ела за двоих. Больше всего любила играть с малышом – его маму прооперировали, а Найдёнка за ним «присматривала». За ней самой присматривали старушки.

Наконец, после многочисленных обследований, признавших состояние больной «удовлетворительным», назначили сеанс гипноза. Иван Михайлович был необычно торжественен. Он не усадил её за стол, где она обычно «работала с тестами», не предложил место напротив заваленного бумагами, своего рабочего стола. Он провел её к самой двери, за которой скрывал свою «лабораторию», и с гордостью распахнул её. Там оказалась достаточно свободная и очень уютная комната, которая в отличие от рабочего кабинета, была почти пуста, за исключением двух мягких кресел, журнального столика, кушетки да небольшой полки с книгами. Окна украшали роскошные золотисто-кремовые шторы. Сердце Найденки болезненно защемило, глазам стало горячо. За холодным названием «лаборатория» скрывалось домашняя теплота.

Врач предложил сесть в кресло. Потом долго и нудно задавал вопросы, объяснял о памяти, пока ей не стало скучно. Она и не заметила, как он зажёг свечу, и пламя стало последней точкой, которую она видела.

– Как вас зовут?

– Найдёна…

– Как вас звали раньше?

– … Не знаю…

– Поищите ответ в себе, в сердце. Как вас звали раньше, кто вы?

– Я не знаю! Это важно?.. не знаю!.. – она заволновалась, заёрзала в кресле.

– Успокойтесь, что вы видите?

– Свет…, то появляется, то исчезает, – уголки губ стали нервно подёргиваться, лицо приняло болезненное выражение.

– Хорошо… Всё хорошо. Спокойно…

– … – её тело обмякло в кресле. В приглушенном свете свечи её неправильное лицо казалось красивым.

– Давайте вернёмся в тот день, когда вы попали в больницу.

– Да… Было больно. – Она прижала руки к груди, там, где были удары электрошоком, тело выгнулось. Она быстро задышала.– Светло, как светло! Больно… глазам. Тепло, я хочу спать…

– Вернитесь ещё немного назад, на четыре часа.

– Не нужно. Мне страшно там… Я ничего не вижу. Что-то давит… Я хочу выбраться! – она заплакала. – Мне холодно…

– Спокойно… – врач дождался пока пациентка успокоилась. Он наблюдал, как эмоции, то простые и яркие, то скрытые и пугающие отражаются на её лице. Состояние в целом было нормальным. Дыхание в норме. Он продолжил:

– Как вас зовут?

– Я не знаю… Кто я? Кто я?!! – тело вдруг задёргалось, женщина вжалась в кресло, закрыв голову руками, буд-то защищаясь от невидимого удара. – Мне душно… Надо выбраться… отсюда. Выбраться! Вперёд! Ползи же ты! Ползти… – голос перешёл в хриплый шепот, почти свист, тело пациентки напряглось, руки схватили воздух – пальцы побелели, неестественно выгнулись. Тело вывернулось из кресла на пол, и доктор увидел, как от него, к стене ползёт, упираясь локтями и коленом, чуть останавливаясь, невидящее, страшное в своей обречённости существо. Маска смерти завладела лицом, черты заострились.

– Спокойно, спокойно, – вы в кабинете, очнитесь! – уже не говорил, плакал, молодой врач. Но странное движение тела, почти мёртвого, продолжалось. Как запрограммированное, оно ползло и ползло вперёд, волоча ногу. Лицо касавшееся пола, вдруг поднялось вверх, в глазах на долю секунды ожило чувство и голос, чужой, мёртвый голос прошуршал в комнате: «Помоги…» – силы оставили женщину и она упала лицом в ковёр. Только тогда врач понял, что вжался в стену.

В себя странная находка бизнесмена опять приходила в реанимации. Диагноз был: клиническая смерть.

– ГЛАВА 4 —

Очнулась она от того, что солнечный луч щекотал нос…

Неподалёку суетился доктор, и стоило ей открыть глаза, как он засыпал её вопросами. Он спрашивал и спрашивал: что она помнит о гипнозе, как она себя чувствует, всё ли в порядке и прочее, прочее, прочее. Некоторые вопросы он задавал несколько раз, и только потом, когда она заволновалась, доктор рассказал ей о странном сеансе. Ей стало не по себе.

– Ничего страшного. Главное, что человек, оказавший вам помощь, не тот, кто причинил вам все эти неприятности! – в конечном итоге заключил эскулап свои рассуждения, – а вы, девонька, зайдите-ка ко мне, часиков в восемь, поговорить, – закончил он, лукаво улыбаясь.

Кабинетик хирурга был тесноват для четырёх людей, сидевших вокруг стола: врача, с бородкой классического интеллигента, аккуратного хмурого высокого мужчины, маленькой подвижной старушки, и худенькой женщины, с отраставшим ежиком волос. Временами, сидевшие исподтишка разглядывали друг-друга, но задавать вопросы не решались. Разговор с торжественным видом начал доктор:

– Знакомьтесь, пожалуйста, это Яков Сергеевич, который, собственно, и привёз вас к нам. – он многозначительно помолчал:

– А это домоправительница и очень хорошая хозяйка, подкармливавшая вас во время выздоровления. Звать Марией Семёновной.

– Очень приятно. – Улыбнулась женщина, подавая руку старушке, а потом Якову. Руки предательски дрожали. – Мне очень приятно. Я часто о вас слышала, в палате о вас много говорили. Спасибо вам.

Яков впервые слышал её голос. Он наблюдал за ней, стараясь, чтобы никто не заметил. Впервые в нём начинало прорастать какое-то тёплое чувство, которое отметало мысли последних месяцев. Это чувство вытесняло страх, что родители не поймут его поступка, и его всегда строгая мать разочарованно покачает головой, а отец, не говоря ни слова, уйдёт в свой кабинет, плотно прикрыв дверь; страх, что этот тонкий желтоватый цыплёнок может влюбиться в него, а в нём не проснётся ничего в ответ, и вся жизнь его будет исковеркана безответным чувством; он перестал бояться её сумасшествия, и того кошмара ночной трассы. Он понял: перед ним сидит судьба, по-детски стараясь понравиться ему и старушке, чья незримая забота сопровождала месяцы её новой жизни.

Он улыбнулся, она ярко покраснела: «Однако, как много женственности есть в некоторых женщинах. Без памяти, без прошлого, без имени, даже, они умудряются сохранять это потрясающее оружие, которое заставляет таких как он и доктор, защищать и оберегать их до последнего предела»… – Думал он.

– Сегодня необходимо решить несколько очень важных вопросов, определяющих в конечном итоге, всю последовательность лечения и реабилитации. Первый вопрос повестки дня: как нам вас называть, милая леди?

Видно было, что вопрос давно уже мучил женщину, и теперь необходимо было принять решение и поставить точку. В палате много говорили о том, как имя влияет на судьбу, и что должно быть дано от рождения. Своего она не помнила, и старушки, а за ними и все, стали звать её Найдёнкой. Она привыкла, но это имя вызывало в ней неудобство, такое, как бывает от неожиданного резкого сквознячка. Женщина поежилась, и тихо, будто бы принимая какое-то очень сложное решение, ответила:

– Пусть будет, как меня в палате зовут – Найдёнка. – На самом деле, это было действительно сложное решение: до этого момента никто не просил её выбирать. О решениях, об изменениях в её жизни ей просто сообщали. И теперь, оказавшись перед таким элементарным для другого выбором, она очень испугалась, ведь ошибка может быть чревата тем, что она никогда не узнает, кто она и кем была до той ночи.

Но, никто казалось не разделил её беспокойства, и женщина постаралась запрятать его поглубже. Доктор улыбнулся, очень открыто, и светло, постепенно рассеивая сомнения пациентки, да и остальные заулыбались:

– Мы не можем вас так назвать. Это не официальное имя, это от слова «найденный». То есть оно указывает, что вас нашли. Такого имени нет.

– Ну, назовём её Наденькой. Что же мучить её? А как вспомнит, как её зовут, так и скажет. Пусть у неё будет временное имя, пока не вернулось постоянное.

«Временное имя. Имя не навсегда. Умная милая старушка», – Подумала женщина, а в слух сказала:

– Да, буду Наденькой с удовольствием! – и впервые рассмеялась с начала их разговора. Антону Семёновичу всё легче становилось решать, он чувствовал, как важно то, что сейчас происходит для всех присутствующих, он чувствовал себя наделённым властью для созидания (или лечения), не тел, а судеб, или душ Якова, бабки Марьи, и Наденьки. Теперь, когда вопрос имени был решён, можно было перейти к главному:

– Наденька, я говорил вам, что как только снимут гипс, вас обязаны будут перевести в другую клинику. Клинику для душевнобольных. Вы по-своему здоровы, но то, что у вас нет ни памяти, ни документов, заставляет принимать такие меры. Так принято. Понимаете, это закон. Мы старше и опытнее вас и давно уже решаем вопрос о вашей дальнейшей судьбе, – Яков и бабка Марья согласно закивали. Видно было, что доктор с трудом подыскивает слова:

– Но прежде, чем принять решение, необходимо знать вашу позицию…

Надя окончательно перестала понимать, что происходит. Она давно уже смирилась с судьбой, главное, что боли больше почти не было, и мёрзнуть она стала реже. Палата ей нравилась. Она могла читать сказки и другие книги. Как она читала – она и сама не понимала, главное, что в книгах открывалась другая жизнь, иногда смешная и добрая, иногда страшная, как её история, которую ей рассказали в первые же дни, как она очнулась. Теперь рядом сидел мужчина, который нашёл её. Одна женщина говорила, что он описался, когда её увидел – такая она была «жуткая» – так она тогда выразилась, но тут же получила локтем в бок от соседки по койке, и замолчала. Ей говорили, что «душевнобольные» (в палате их называли «психи»), вообще ничем не интересуются, поэтому Наденька даже ждала, когда её переведут в то место, где никому до тебя нет дела. С первых дней в больнице женщина чувствовала себя странно: ей постоянно казалось, что больные всегда и везде рассматривают её, иногда специально, под разным предлогом приходят в палату, даже из других отделений. Пожалуй, их навязчивое внимание было основным неудобством. Но кроме людей, ещё одной причиной было чужое молчаливое присутствие. Остальные пациенты и даже соседки по палате не видели молчаливых этих «гостей». Но Надя не знала, как себя с ними вести. Ей казалось, что эта ненормальность тоже может быть решена врачами, но почему-то молчала о ней. Доктор между тем продолжал:

– Мы решили, вам предложить беспрецедентный эксперимент. Яков Александрович состоятелен, имеет хорошую и тихую дачу, большую квартиру и живёт один. Он выделит вам комнату, а Марья Семеновна будет вас сопровождать на прогулки и по городу.

Лицо Нади вытягивалось в удивлении. Она не понимала, почему эти чужие для неё люди вдруг так участвуют в её судьбе. В отделении она часто слышала, как говорят о ней, что «теперь она не сможет работать, будет всю жизнь обузой», или «ну, настрополится, нянькой может пойти, или дворником». Одна женщина в палате ей предлагала быть нянькой для её ребят, даже деньги хотела платить, но доктор жестко пресёк подобные разговоры. А теперь сам объявляет, что она должна стать обузой для Якова и Марьи Семёновны.

– Я не могу, – сказала она тихо, глядя на всех исподлобья. Лицо теперь сделалось очень бледным. Вообще, её бросало сейчас то в жар, то в холод. Антон Семёнович видел её состояние, и начинал уже волноваться. Нужно было решить всё быстро: психика женщины, как показывала практика, не так вынослива, как её тело.

– Что случилось – теперь в разговор вступил Яков. Надя вздрогнула:

– Я не хочу обременять вас.

– Не волнуйтесь, мы с бабкой Марьей профессиональные одиночки! – улыбнулся Яков, – может хоть вы скрасите пустоту наших бесполезных жизней.

Бабка Марья согласно кивнула.