Текст книги "Закон ее прошлого"

Глава 3. Планы на будущее

Большая рыба не плавает в маленьком пруду.

Японская пословица

Риелтор позвонил через три дня после моего возвращения из Парижа. Представившись Петром, он сразу обрушил на меня поток названий жилых комплексов и московских улиц, где, по его мнению, я могла бы приобрести жилье.

– Погодите, Петр, вы так частите, что у меня в голове все поплыло, – взмолилась я, прерывая эту череду названий. – Давайте действовать последовательно. Я продиктую вам адрес моей почты, а вы пришлете мне свои предложения. Я их посмотрю, выберу понравившиеся, и вот их мы будем обсуждать детально. Хорошо?

– Анна предупреждала, что вы юрист и любите четкость, но я как-то мало верю в женщин-юристов, – извиняющимся тоном сказал риелтор. – В случае с вами вынужден признать, что ошибся.

– Вы еще и сексист, – вздохнула я. – Пишите адрес, Петр, и не отнимайте мое время болтовней, пожалуйста.

Избавившись от чересчур энергичного риелтора, я набрала номер Вяземской.

– Ты где выкопала этого Петю? – накинулась я на подругу, едва та сняла трубку. – Он же невменяемый какой-то!

– Тебе вечно все не так, – надулась Аннушка. – Нормальный он, просто говорит быстро.

– Ага – и женщин считает существами второго сорта, а так-то душевный человек.

– Тебе с ним что – детей совместно воспитывать? Тебе квартира нужна, а не общение, правильно? Вот и выбирай квартиру, а Петькины взгляды на баб оставь ему.

– Спасибо, дорогая, я непременно воспользуюсь твоим советом, – сладким голосом ответила я. – Как твои дела?

– Ничего нового. Видела на днях Мельникова. Его что, освободили уже?

Я едва не упала. Пол качнулся, уходя из-под ног, пришлось ухватиться за край стола. Этого не может быть…

– Погоди… ты не ошиблась? – охрипшим от ужаса голосом переспросила я, и Аннушка беззаботно рассмеялась:

– Ты чего хрипишь? Простыла? Конечно, не ошиблась – что я, Кирилла не помню? Похудел слегка, кожа на лице потемнела, а так – вполне себе еще… Красавчик.

– Но этого не может быть! Ему восемь лет дали, а прошло… сколько прошло, не помнишь?

– Мне делать нечего, что ли? – изумилась подруга. – Твой мужик – ты и подсчитывай.

Но я была не в состоянии что-то подсчитывать. Как ни крути, выходило, что выйти из мест заключения Кирилл еще не мог. Если только по условно-досрочному… Если без эксцессов отсидел половину срока, то вполне мог, да. Надо как-то проверить, кому-то позвонить…

– Все, Анька, мне надо бежать… – глуповато оправдалась я и бросила трубку.

Вцепившись в волосы, я опустилась на пол и принялась раскачиваться вперед-назад, пытаясь свыкнуться с неприятной новостью.

Мой стародавний любовник Кирилл Мельников, мой первый мужчина, едва не отправивший меня на тот свет, подставивший под удар вместе с дядей, оказавшимся к тому же моим отцом, натравивший на меня злополучного Лайона Невельсона… Нет, это все слишком. Если он вышел, то непременно будет меня искать – не зря же с пунктуальностью маньяка отсылал каждый месяц по письму из колонии. Он уже попытался сломать мне жизнь, и пару раз ему это почти удалось, а теперь мне даже за помощью обратиться не к кому – я совершенно одна. И возвращение в Москву в этих условиях, конечно, равносильно самоубийству.

Но что-то внутри подсказывало, что пройдет неделя, и я возобновлю и поиски квартиры, и позвоню Кукушкину насчет работы. Такой уж характер.

Несколько ночей меня мучили кошмары. Я давно не признаю красного цвета, не ношу вещей этого оттенка и паникую всякий раз, увидев капли от красного вина на белой скатерти. Теперь же мне снились реки крови, озера, моря… Я барахталась в этой жуткой жиже и просыпалась от собственного крика. Хорошо, что в доме я одна… Одиночество, кстати, пугало значительно меньше, чем приближение очередной ночи, потому что я точно знала – непременно увижу этот сон снова и снова. Странное дело – я никак не могла вспомнить лица Кирилла. Лица, черты которого помнила всю свою жизнь. Теперь же вместо него всякий раз возникало лицо Руслана – такое, каким я его запомнила в наш последний проведенный вместе день. Наверное, это было к лучшему. Мне даже начало казаться, что, если я вспомню, как выглядит Мельников, моя жизнь немедленно пойдет под откос – как, собственно, и бывало всякий раз с его появлением около меня.

Наконец, устав от кошмаров и неопределенности, я позвонила Диме Кукушкину и сообщила, что намерена вернуться. Димочка, похоже, здорово испугался, что я потребую вернуть управление конторой, но я успокоила его, сказав, что не собираюсь покушаться на его руководящий пост, а просто хочу работать у него и заниматься тем, что у меня хорошо получалось.

– Конечно, Варвара Валерьевна, – все еще кислым голосом отозвался Кукушкин. – Я буду рад…

– Ты насчет радости не привирай, – рассмеялась я, – и успокойся – мне даже партнерство не нужно, я хочу просто получать заказы через твою контору, вот и все. Что сама заработаю – то и будет моим, твоя репутация не пострадает, претендовать на главенство я тоже не стану. Ты ведь понимаешь, что я делаю это не ради денег. Мне просто хочется снова быть кому-то нужной и полезной, Дима. Помоги мне.

Кукушкин, похоже, повелся на мой проникновенный тон и поспешно сказал:

– Что вы, Варвара Валерьевна! Как вы могли обо мне такое подумать… да я только рад буду, если вы вернетесь и станете снова работать со мной. К нам же клиенты рекой потекут, это же ясно.

– Видишь – все будут счастливы, и ты, и я, и клиенты. Значит, мы договорились?

– Разумеется! – совсем повеселел Димочка. – Вы мне звоните, если нужна какая-то помощь, я с удовольствием!

– Непременно.

Ну вот, теперь у Димки есть время, чтобы свыкнуться с мыслью о моем возвращении. Я могла, конечно, открыть собственную контору – это не составило бы особого труда, как и обрасти снова клиентурой. Меня хорошо знали в этом мире, моя репутация открывала определенные перспективы, в том числе и финансовые, однако в деньгах я нуждалась меньше всего, а возиться с созданием конторы просто не хотела. Поэтому работа на Димку Кукушкина казалась мне лучшей перспективой из всех возможных. Он дает мне дело, я его веду и представляю в суде. Все. А слух о моем возвращении, тут Димка прав, разнесется очень быстро и привлечет в контору клиентов, желающих, чтобы именно Варвара Жигульская по прозвищу Щука представляла их интересы. Все просто.

Еще через пару дней я окончательно пришла в норму и вплотную занялась поисками квартиры. Женоненавистник Петр прислал около двух десятков вариантов, на просмотр которых я потратила три дня, отметая одну квартиру за другой. Мне не хотелось оказаться, например, в том доме, где я жила – а там как раз продавали неплохую трехкомнатную квартиру. Но – воспоминания, знакомые лица, вот это все… Я понимала, что Москва при всей ее густой заселенности и многолюдности все-таки порой оказывается маленькой, и шанс встретить знакомого не так уж мал, но способствовать этим встречам все же не хотела. Не годились и такие места, как Ордынка, например – я ее почему-то не любила. Якиманку я отвергла, едва увидев номер дома – это был жилой комплекс, в котором находилась квартира Руслана, и жить там для меня равносильно тому, как отрезать себе каждый день по пальцу. Круг сужался постепенно, и наконец я остановилась на двух квартирах, расположенных примерно в одном месте, устраивавшем меня и с точки зрения географии, и с точки зрения отсутствия негативных воспоминаний. Отправив ссылки на них Петру, я в сопроводительном письме попросила уточнить цену, условия сделки и сроки, в которые планировали уложиться хозяева. Я решила, что посмотрю обе квартиры сразу по приезде и уже на месте определюсь, что именно выбрать. Осталось только решить, где пожить первое время.

Вариант с бабушкиной квартирой я отмела сразу же, хотя он казался единственным приемлемым и логичным. Но – нет. Обида на бабушку так глубоко сидела во мне, что я просто не в силах оказалась справиться. Головой я уже давно понимала, что с этим нужно заканчивать, и Светик прав – в случае чего я буду страшно грызть себя, но сердце ни в какую не желало подчиняться разумным доводам. Бабушка предала меня, встав на сторону Светика в ситуации, когда, казалось бы, логичнее было защищать меня. Но она сделала такой выбор, это ее право, но я не могла ей этого простить. И жить у нее даже неделю тоже не хотела.

Устав изобретать велосипед, я решила остановиться в гостинице – собственно, это был самый логичный выход. Деньги есть, могу позволить себе любой отель, хоть самый дорогущий. И нечего ломать голову.

Чтобы не дать себе возможности передумать, я купила билет на рейс Париж – Москва и забронировала номер в «Балчуге». Вот и все. Можно собирать чемодан и договариваться с Жанетт о частоте ее визитов в дом для уборки и поддержания порядка. Я не планировала продавать этот дом – сюда вполне можно приезжать, к примеру, летом. Буду платить Жанетт – или вообще предложу ей жить здесь в мое отсутствие.

Глава 4. Возвращение

Прямой человек, что прямой бамбук, встречается редко.

Японская пословица

Я вернулась в Москву первого мая, в самом начале праздников. В это время город резко пустеет – все, кто могут себе позволить, уезжают либо за границу, либо на дачи. Это оказалось весьма кстати – после маленького городка в провинции попасть сразу в водоворот мегаполиса казалось мне не самой удачной идеей.

Встречала меня Вяземская – сама предложила, хотя я отказывалась и говорила, что не хочу нарушать ее планы.

– Какие у меня могут быть планы? – возмутилась подруга.

– Мало ли. И потом, выходные. Может, ты уехать куда-то хотела.

– Ерунду не говори, Жигульская! Никаких планов у меня нет, ехать никуда не собиралась, а у нынешнего кавалера свои планы, в которых меня пока нет. Так что говори номер рейса – не на такси же тебе ехать.

Я была ей очень благодарна. Все-таки почти трехгодичное отсутствие на родине немного волновало меня – вдруг что-то глобально изменилось? И столкнуться с этими изменениями в одиночку было, признаться, страшновато.

К счастью, изменений я не заметила. И Шереметьево все то же, и дорога из него до Москвы – словно я и не уезжала. Аннушка, с визгом повисшая у меня на шее возле выхода из зала прилета, тоже изменилась мало. Та же коса, перекинутая через плечо, те же распахнутые глаза. И та же потрясающая наивность, ставшая уже визитной карточкой.

– Я так рада, что ты вернулась, – лопотала подруга, пока мы шли к стоянке. – Хоть будет, с кем иной раз свободный вечер скоротать.

– Что – совсем все плохо? – насмешливо спросила я, сдвигая на лоб черные очки.

– Ой, да мужики измельчали, – сморщив нос, сказала Аннушка. – Ни тебе романтики, ни тебе каких-то шагов. Так и ждут, что ты все сама сделаешь. Нахлебники.

– Ань, ты меня удивляешь. Неужели в тех структурах, где ты вращаешься, нет ни одного мало-мальски приличного мужчины, а? Ни за что не поверю.

– Есть. Но приличные уже женаты, а это дополнительная возня – развод, алименты, истеричная супруга, то-се… Этот вариант мне, если прижмуриться, еще годится, но сложноват – нервная система не та. А холостые ведь сплошь мудаки, потому и холостые. Или уже разведены – как раз потому, что мудаки. Так зачем мне такие приключения?

– Выбываешь из борьбы? – уточнила я со смехом, и Аннушка тоже беззаботно рассмеялась:

– Скажем так – на рынке брачных услуг я ищу себе новую нишу. Хотя пытаюсь пока выжать все из нынешнего кавалера.

– Главное – не затягивай, – пошутила я, садясь в машину. – Ликвидность твоя падает с каждым годом, помни об этом.

– Вот в кого ты, Варька, такая злая, а? – устраиваясь за рулем и вставляя ключ в замок зажигания, поинтересовалась Аннушка. – Вроде семья приличная, бабушка в консерватории преподает, мать актриса, а ты? Чисто выродок же!

– Я, Анечка, не злая, я реалистка. Не обижайся.

– Ох, Жигульская, я перестала обижаться на тебя лет в восемь, когда поняла, что ты никогда не поменяешься. Ладно, куда едем-то?

– В «Балчуг».

– Красиво жить не запретишь.

– Ой, да какая разница, – отмахнулась я. – Отель как отель, зато место удобное. Отлежусь пару дней, приду в себя – и можно квартиру смотреть.

– Кстати, о квартире. Не определилась еще?

– Пока нет. Есть пара вариантов, но хочется не на фотографиях посмотреть, а самой.

– Зря ты на Якиманку не хочешь, – выезжая с парковки, сказала Аннушка. – Там же отличный жилой комплекс, люкс, все дела.

– Можно подумать, ты не понимаешь, почему я не хочу там жить.

– Если так рассуждать, тебе вообще не надо было возвращаться. В Москве кругом места, так или иначе связанные для тебя с Русланом. У тебя даже офис окнами на Кремль выходит – так что же, прикажешь Кукушкину их кирпичами закладывать? Ведь глупо, Варя. Жить надо. Понимаешь – дальше жить. Руслана не вернешь, а ты живая. Ему бы не понравилось.

Это было последней каплей. Я держалась, сколько могла, с того самого момента, когда ступила ногой на трап в Шереметьево. Но сейчас Анькины слова показались мне такими ужасными и такими безоговорочно правдивыми, что я не выдержала и расплакалась, скорчившись на сиденье. Аннушка погладила меня по волосам:

– Ты поплачь, Варенька. Невозможно носить все в себе, это для любого тяжело. Поплачь. Сегодня отдохнем, а завтра я тебя на кладбище свожу – побудешь там, подумаешь, вспомнишь. И все, дальше начнешь жить.

Удивительно, но иногда Аннушка, такая бесхитростная и примитивная, умела вдруг найти именно те слова, которые нужны в данный момент времени и в конкретной ситуации. Этим ценным качеством она пользовалась крайне редко, но всегда к месту. Я обдумала сказанное ею и поняла – а ведь она права. Я вернулась не затем, чтобы страдать и хоронить себя. Я должна жить дальше. Руслан бы это одобрил.

Аннушка осталась у меня в номере. Мы лежали на широкой кровати, между нами стоял поднос с фруктами, а на тумбочке – бутылка шампанского – комплимент от администрации отеля.

– Слушай, Аня, – вспомнила вдруг я. – А ты где Мельникова видела?

– Так он в офис к нам приходил, – блаженно прикрыв глаза, сказала подруга. – Кажется, они с моим новым шефом какие-то приятели.

– Приятели… но ты точно не ошиблась?

– Варь… я его вот как тебя видела. Он меня кофе пить приглашал, да работы много было.

– Про меня… спрашивал? – облизав пересохшие губы, спросила я.

– Первым делом.

– И… что ты ему?..

– А ничего. – Аннушка перевернулась на живот и внимательно посмотрела мне в глаза. – С чего ради я должна ему что-то о тебе говорить, когда ты из-за него чуть с крыши не шагнула?

Это был, пожалуй, самый стыдный эпизод в моей жизни. Не справившись с навалившейся негативной информацией, я действительно едва не шагнула вниз с крыши собственного дома, хорошо еще, что подоспел телохранитель. Удивительно, но обе попытки свести счеты с жизнью были связаны с именем Кирилла Мельникова. Не самый украшающий биографию факт.

– А… как он спросил? Что именно?

– Ты чего, Жигульская? – возмущенно воскликнула Аннушка. – Тебе не все ли равно, а?

– Раз спрашиваю – значит, не все равно.

– О, господи… – закатила глаза Вяземская. – Так и спросил – мол, как там Варька, где, с кем? Я ему и ответила, мол, не твое это, Кирюша, дело. Ты все, что мог, для нее сделал уже. Теперь гуляй потихоньку и лучше в другую сторону, чтоб с Варькой не пересекаться.

Я закрыла глаза, и вот тут мне впервые явилось лицо Кирилла. Я увидела его так явно, что вскрикнула от испуга и села.

– Ты чего? – удивленно уставилась на меня Аннушка.

– Я его увидела только что, – пробормотала я. – Столько лет не видела – и вдруг… я даже забыла, как он выглядит, понимаешь? И только сейчас…

Аннушка подползла ко мне, обняла и зашептала на ухо:

– Варя, перестань. Уж кто-кто, а Мельников вообще не стоит ни твоих нервов, ни твоих слез. Почему такие не самовоспламеняются и не горят заживо, а? Ведь мерзавец, каких поискать! Варька, разве можно простить то, что он сделал?

– А с чего ты решила, что я его простила? Мне не дает покоя его освобождение. Не могу понять, как он вышел. Если по УДО… все равно вроде как рано… не понимаю.

– Думаешь, он тебя искать будет?

– Не сомневаюсь даже, – снова закрывая глаза, сказала я. – Он же мне из колонии каждый месяц написывал. Собственно, и про Невельсона и его истинные мотивы я узнала из такого письма. Хотел, видишь ли, грех с души снять, сам ведь меня подставил. И не отстанет от меня – у него больше нет никого.

Мы легли на кровать лицом в подушки и затихли. Не знаю, о чем думала Аннушка, а мне уже не казалась такой удачной идея вернуться в Москву. Но кто знал, что все так обернется. Отступать я не привыкла, и сейчас тоже не сделаю этого. Попробую жить, делая вид, что никакого Кирилла Мельникова не существует.

Прежде, чем смотреть квартиры, я назначила встречу Кукушкину. Прекрасная погода располагала к прогулкам, и мы договорились пройтись по набережной. Димочка крайне удивил меня, явившись с букетом бледно-розовых тюльпанов. Он немного заматерел за то время, что мы не виделись, стал выглядеть более мужественно и уверенно – сказывалось, видимо, руководство собственной конторой. Мы обнялись, и я пробормотала:

– Кукушкин, ты заставляешь меня проявлять сентиментальность.

– Вам это идет, – улыбнулся Димка, протягивая цветы. – Я очень рад вас видеть.

– Ну что – погуляем и обсудим? – предложила я, беря его под руку.

Мы пошли по набережной, совершенно пустой в этот довольно ранний час. Я вдыхала московский воздух и чувствовала, как ко мне возвращаются силы. Это было то, чего мне так недоставало в тихом французском городке.

– Дима, чтобы не было недопонимания… – начала я, понимая, что он сам не решается заговорить первым. – Я не собираюсь, как и говорила, претендовать на руководство или партнерство. Это честно. Мне не особенно нужны деньги, я хочу просто что-то делать. Считай это капризами богатой вдовы.

Кукушкин посмотрел на меня сверху вниз и улыбнулся:

– Вы вообще не изменились. Что думаете – то и в эфир выдаете.

– А какой смысл юлить? Так всем будет проще. Ты не будешь бояться, что я тебя подсижу, а мне будет спокойнее знать, что ты ничего не опасаешься с моей стороны и ничего не скрываешь. Согласись, в этом есть рациональное зерно.

– Вот это мне в вас всегда и нравилось. Знаете, я после вашего звонка довольно много размышлял на эту тему. Честно скажу – опасался, что вы попробуете опротестовать нашу прежнюю сделку. Но потом понял, что ошибаюсь. Вы не оглядываетесь назад и принятых решений не меняете, так почему в случае со мной что-то должно быть иначе? А ваша работа в конторе только пойдет мне на пользу. Клиенты, то-се… Нет, Варвара Валерьевна, вы сделали мне очень щедрое предложение, отказываться от которого было бы крайне глупо.

– Значит, мы поладим, – улыбнулась я. – Обещаю прислушиваться к твоему мнению.

– Это лишнее, – улыбнулся он в ответ. – Вы и без меня отлично справляетесь с делами, так что это я обещаю не влезать.

– По рукам? – Я протянула ему ладонь, и Кукушкин крепко ее пожал:

– По рукам. Контора начинает работать десятого числа, у вас будет время немного обжиться. Если нужна помощь – обращайтесь, я всегда рад. А сейчас предлагаю пообедать и отметить наше воссоединение.

Мы выходили из ресторана, довольные общением и обедом, и ничего вроде не предвещало неприятностей. Но есть вещи, которые просто не в нашей власти, и уж если что-то должно произойти, то оно произойдет непременно, как ни старайся избежать этого.

Я неловко оступилась на брусчатке тротуара, попав каблуком туфли в выбоину между камней, охнула и присела, схватившись за противно занывшую лодыжку. Кукушкин бросился на помощь, и когда я снова поднялась, то внезапно увидела метрах в пяти от нас… Лайона Невельсона. От ужаса у меня перехватило дыхание, я вцепилась в рукав Димкиного пиджака и зажмурилась, но когда открыла глаза, то увидела лишь спокойно удаляющуюся от нас мужскую фигуру, лишь отдаленно напоминавшую Невельсона. Обозналась. Конечно же, я обозналась, потому что вот этого как раз и не может быть – ему дали слишком много и ни о каком условно-досрочном освобождении речи идти не могло. По его статье это не предусмотрено.

– Что-то случилось?

– Д-да… ногу подвернула, болит, – пожаловалась я, хотя лодыжка уже не беспокоила.

– Может, в травмпункт поедем?

– Ну уж нет! – запротестовала я. – Мне только постельного режима не хватало, дел полно, что ты! Давай посидим немного, и все пройдет.

Мы облюбовали лавочку в одном из дворов на Пятницкой, Димка сбегал в ближайший магазин за мороженым, и мы ели его, радуясь, как дети. Нога моя немного припухла, но я решила, что все пройдет к утру, нужно будет в отеле приложить лед. Димка проводил меня до входа в отель, мы распрощались, договорившись, что десятого числа ровно в девять я буду в офисе, и он откланялся. Я же поднялась в номер, попросила принести лед и улеглась на кровати, обняв подушку. Мне не нравилось то, что происходило со мной сейчас. Все эти призраки из прошлого… но Невельсона я видела настолько отчетливо, что могла поклясться – это был он. Вопреки здравому смыслу. Нужно все-таки проверить, не случилось ли чего за время моего отсутствия и не мог ли господин Невельсон как-то обойти законодательство и выйти из тюрьмы досрочно. Черт возьми, меня окружают сплошные уголовники, неведомо как оказавшиеся на свободе раньше положенного… Заодно можно и про Мельникова справки навести. Имелся у меня знакомый в главном управлении службы исполнения наказаний, нужно завтра же ему позвонить и успокоиться. Когда владеешь информацией – владеешь миром. Почти.

Ночью мне приснился Мельников. Я видела его так ясно, что, проснувшись, не сразу поняла, что это был только сон, и зашарила рукой по второй подушке, пытаясь обнаружить там голову Кирилла. Окончательно проснувшись, я села в постели и щелкнула кнопкой бра. Часы показывали половину пятого. Завтракать определенно рановато… но и спать больше тоже не хотелось. Я вынула из ящика тумбочки сунутую туда в день прилета книгу, которую читала в самолете. Это был купленный случайно в какой-то маленькой букинистической лавчонке Парижа сборник испанских поэтов шестнадцатого века. Не знаю, по какому наитию моя рука потянулась к этой небольшой книжке в довольно потрепанном переплете, но весь полет я не отрывалась от ее страниц, хотя читать по-французски было не особенно легко. Любовь к поэзии мне привил папа – он знал множество стихов, часто их декламировал и заставлял меня повторять. Так странно – я всю жизнь считала отцом совершенно чужого мне по крови человека, но у нас с ним была такая связь, разорвать которую не смогла даже его смерть, даже известие о том, что он мне не родной. Зато родного, так сказать, биологического, я ненавидела и после смерти – столько подлости по отношению ко мне совершил этот человек. Так что родным для меня навсегда остался тот, кто вырастил, выучил и вложил в меня всю душу. Вот как любовь к стихам, например.

Нацепив на кончик носа очки, я погрузилась в прекрасный мир витиеватых фраз. Порой мне было даже жаль, что сейчас прошла мода на такие высокопарные высказывания и речевые обороты. Но дело даже не в них – стихи проникали в душу, вызывая самые разные эмоции.

 
Порой, что было сердцу мило,
Утратит прежние черты –
Не вспоминай, кого любила,
Не выходи из темноты.
Найдется золотая жила,
И сердце радостно споет –
Не забывай, кого любила,
Возьми их всех с собой в полет.
Когда тебя покинут силы,
Ты в круге света золотом
Не предавай, кого любила,
Чтоб вспомнить их еще потом.
И только в тишине могилы
Последний явится мираж –
Ты вспомнишь всех, кого любила
Потом забудешь и предашь[1]1
  Стихи Ольги Пряниковой.


[Закрыть].
 

Вот как так? Почему именно это и именно сейчас? Ведь тут каждая строчка обо мне… На глаза навернулись слезы. Чем старше я становилась, тем более сентиментальной делалась, оставаясь наедине с собой и своими мыслями. Хорошо еще, что напоказ не рыдаю.

Но что же все-таки происходит? Если я ошиблась вчера, то все равно – почему именно Невельсон пригрезился мне в том незнакомце? Почему не Руслан, не Мельников, в конце концов? Я не вспоминала этого жуткого человека довольно давно – это было равносильно повторному прочтению триллера, где всех убили с особой жестокостью. Я вообще старалась выбросить из памяти этот эпизод своей жизни, который уложил меня в клинику неврозов и заставил общаться с психотерапевтами и психологами. Не каждый день находишь в сумке отрезанную руку, а потом проводишь несколько часов наедине с человеком, расчленившим собственную супругу…

Бр-р-р… даже сейчас, когда прошло время, у меня по спине поползли мурашки, а руки сделались ледяными. Я включила второе бра и закуталась в одеяло. Пятна света сделали темноту номера более мягкой, и мне уже не казалось, что в каждом углу роятся ужасные монстры. Нет, надо срочно позвонить Игорю, тому самому приятелю в управлении службы исполнения наказаний. Иначе я точно с ума сойду.

Игорь оказался рад меня услышать, но, к сожалению, находился с семьей во Франкфурте. Да, я как-то забыла, что праздники все еще продолжаются…

– Да ты не переживай, Варюха, как вернусь – сразу тебе всю информацию выдам, – пообещал он. – Кстати, здорово, что ты вернулась. Мне кто-то из ваших рассказал, что ты вроде как за границу перебралась.

– Да, попыталась. Но ты знаешь, оказывается, за границу лучше ездить на отдых, во всяком случае, мне. А вот жить там – нет, это не то.

– А говорят, что с баблом везде рай, – рассмеялся Игорь.

– Врут, Игорек, бессовестно врут, – притворно вздохнула я. – Вот у меня вроде как и проблем материальных нет, а на работу тянет со страшной силой. Не умею сидеть без дела. Так что имей в виду – если кому-то нужен адвокат в сфере недвижки – милости просим.

– Даже не сомневайся. Кого-кого, а тебя с чистой совестью порекомендую.

– Спасибо. Когда тебе позвонить?

– Я тебе сам наберу десятого ближе к обеду.

Я поблагодарила еще раз и, положив трубку, немного расслабилась. Ладно, сегодня четвертое, осталось всего шесть дней…