Текст книги "Формула Нового года"

Марина Крамер
Формула Нового года

© Оформление. ООО «Издательство „Эксмо“», 2018

31 декабря 201… года

«Скользко… ой, мамочки, как же тут скользко, оказывается… Нужно было что-то на резиновой подошве надевать, а не эти ботинки модные… какая разница, в чем на тот свет отходить?»

Я осторожно спускаюсь назад с каменного выступа, хватаюсь руками за обломанный шест чьей-то антенны и прижимаюсь к нему всем телом. Крыша гудит под ногами, поблескивает инеем, как стразами. Там, подо мной, люди готовятся к Новому году. Я же готовлюсь совершенно к другому празднику… Ровно год назад, всего лишь год – или уже год?…

Год назад

Да, год назад… Город точно так же готовился к празднованию последней ночи декабря, все суетливо бегали по магазинам, закупая недостающие продукты для стола или просто мелкие сувениры на случай неожиданных гостей, кто-то даже елки покупал – а что, есть любители наряжать ее за два часа до Нового года. И только мы с Вовой не участвовали во всеобщей предпраздничной истерии. Мы вроде бы тоже бродили по расцвеченному иллюминацией городу, взявшись за руки, но цели у нашей прогулки не было. Это был наш последний вечер вдвоем. Правда, я этого еще не знала – как не знал этого Вова, мой умный, прекрасный, восхитительный, самый лучший на свете Вова…

– Ты что сегодня такая тихая, Инуся? – он обнял меня за плечи и чуть прижал к себе. – Праздник же.

– Что-то не празднично мне, – призналась я со вздохом. – Камень какой-то на душе, да и в горле ком, дышать прямо мешает.

– Ничего, пойдем с тобой к Кастетычу, там компания, весело, ты встряхнешься, расслабишься – и все пройдет.

Не то чтобы меня это убедило… Кастетыч, или просто Коля Кастенков, работал вместе с Вовой на радиостанции, занимался новостями, в то время как мой молодой человек слыл преуспевающим экономическим обозревателем. Для его тридцати лет это было просто небывалым достижением, успешным карьерным ростом – и как там еще это принято называть. Я очень гордилась Вовой и в разговорах со своими девчонками на работе всегда по сто раз упоминала о том, какой мой Вова знаменитый, образованный и грамотный. Это, к счастью, не воспринималось в нашем салоне красоты как хвастовство или зазнайство, во многом еще и потому, что Вова, заезжая за мной после работы, частенько привозил тортик, любезно довозил до дома кого-то из девчонок, а на праздники непременно ходил со мной на все наши салонные посиделки. Словом, он был в глазах моих сотрудниц идеальным, просто ангелом с крыльями, под одним из которых уютно устроилась я. И это не вызывало зависти или неприязни – наша любовь была чем-то чистым, светлым, к чему по удивительной причине не липнет никакая грязь. Кто бы знал, что случится потом…

31 декабря 201… года

Шорох, донесшийся откуда-то слева, заставил меня оторваться от воспоминаний и вздрогнуть – я-то думала, что одна на этой крыше. К моему глубочайшему изумлению, из люка соседнего подъезда вдруг появился человек в ярко-салатовой куртке, поставил на крышу небольшую спортивную сумку, а потом вылез и сам. Это оказался довольно высокий худощавый мужчина лет тридцати, без шапки, с чуть растрепанными рыжими волосами. Он прошелся туда-сюда вокруг люка, огляделся, но меня, к счастью, не заметил. Подобное соседство меня совсем не устраивало – оно мешало моим планам на этот праздник, но не скажешь же незнакомому человеку – «уходите, это моя крыша, хочу прыгать с нее в одиночестве». Зачем он здесь?

Человек, меж тем, подошел к краю и лег, свесившись над козырьком квартиры девятого этажа почти по пояс. Что он там высматривает? О боже – он спустился на козырек! Ситуация складывалась трагикомическая – завтра утром люди, очнувшись после празднования, обнаружат на земле два трупа… Нет, мне не нужна компания. Однако мужчина вновь залез на крышу и вынул из сумки черную шапочку, натянул на лицо, и это оказалась маска, скрывшая его вместе с подбородком. Совсем интересно… похоже, он не самоубийца, а квартирный вор – иначе к чему эта маскировка? А что, отличная идея – высмотрел квартиру, в которой нет света, и теперь спокойненько спустится и вынесет все, что захочет – никто в праздничном шуме и не услышит. Но странный вор не торопился – ходил туда-сюда по крыше, что-то бормотал, размахивал руками. Внезапно в той стороне, где находился люк, из которого он вылез, раздался грохот, и мужчина бросился туда, принялся дергать крышку, но она, видимо, не поддавалась. Выругавшись, он кинулся ко второму подъезду, затем к третьему – но и там люки оказались закрыты. Я об этом знала – готовилась долго, а потому выяснила, что на ночь все люки, ведущие на крышу, запирает на висячие замки председатель жилищного кооператива. И это значит только одно – мужчине придется выходить с добычей из дверей квартиры, а не через крышу, как он рассчитывал. Но я-то зачем об этом думаю? Он мне мешает… Я облюбовала этот дом давно, с него хорошо просматривался весь город, а кроме того, с него была видна радиостанция, на которой работал Вова. Так что это моя крыша, и сосед мне не нужен.

Год назад

Вова пропал тридцать первого декабря утром. Мне позвонила его сестра и поинтересовалась, не у меня ли ее братец. Но мы расстались с ним накануне вечером – как обычно, Вова проводил меня домой, выпил чаю и поехал к себе, мы договорились встретиться ближе к вечеру, немного посидеть у меня и потом поехать к Коле. Звонок Дашки меня насторожил, и я, рассказав ей все, что мы делали вчера, сама набрала номер Вовы. Телефон был отключен, и я, начав волноваться, оделась и поехала к нему. Вова снимал квартиру недалеко от радиостанции, не хотел жить с сестрой, уступил ей жилье, оставшееся от матери. Я долго звонила в дверь, но никто так и не открыл, пришлось воспользоваться ключом. В однокомнатной квартирке, всегда идеально убранной и чистенькой, царил хаос – вывернуты все ящики комода, разбросаны диски и книги, Вовины вещи валяются там и тут, а в кухне даже посуда перебита. Это испугало меня, и я позвонила в полицию. Сбивчиво объяснив, в чем дело, я услышала:

– Девушка, нет оснований. Сколько прошло с момента исчезновения?

– Ночь…

В ответ заржали:

– И что? Мужик гульнул, с кем не бывает. Трое суток пройдет – тогда и приходите.

– Да как вы не понимаете?! В квартире разгром!

– Ну и что? Он мог напиться и сам буянить.

– Но он не пьет!

Тут сотрудник устал и заявил:

– Так, все! Хватит мне голову морочить! И так в праздник дежурю. Через три дня не объявится – приходите, заявление примут. Счастливого Нового года! – и брякнул трубкой.

Совсем растерявшись, я позвонила Дашке. Та, выслушав пересказ диалога с полицейским, решительно заявила:

– Ты, Инка, погоди волноваться, может, на самом деле вчера с кем-то выпил? А теперь ему стыдно, и он по городу мечется, подарок тебе извинительный ищет.

– Даша, да какой подарок! – завопила я. – Ты же знаешь Вову лучше других – когда-нибудь видела у него в квартире бардак и битую посуду?

– Нет, – согласилась Дашка, – но ведь он мог напиться…

– Да не мог он напиться! Что ты как тот полицейский, в самом деле! Вова больше трех бокалов вина никогда не выпивал!

– Это при тебе, – вдруг сказала она, и я испуганно умолкла. – Ты права, Инна, я знаю его лучше всех, и все полтора года, что вы вместе, я не узнавала своего брата.

Голова моя закружилась, и я без сил опустилась на заваленный вещами диван. Как такое могло произойти? Вова – мой идеальный Вова – совсем не тот, за кого я его принимала? Так не бывает!

– Даша…

– Нет, ты не подумай, он не алкоголик, это я тебе ответственно говорю. Просто он никогда не пил вино – только с тобой. И вообще… Раньше Вовка иначе разговаривал, иначе себя вел… не знаю, как объяснить, но ты в нем что-то такое разбудила… Он в театр впервые пошел с тобой. Я, когда услышала, думала – живот порву от смеха. Вовка – и театр!

Это было совершенно неправдоподобно – Вова, который, по словам его родной сестры, до меня никогда не бывал в театре, произвел на меня впечатление настоящего знатока. Он говорил о таких тонкостях актерского мастерства и режиссерской работы, что у меня захватывало дух. Слова же Дашки казались мне сейчас какой-то глупой шуткой.

– Даша, если вы с братом решили разыграть меня таким странным образом, то поверь – мне не смешно.

– Что ты имеешь в виду? Я действительно не могу найти Вовку с самого утра и ни о каких розыгрышах даже не слышала, – немного раздраженно сказала Дашка. – Но то, что Вовка стал странным каким-то, заметила не только я. И случилось это ровно с того дня, как он познакомился с тобой. А в последнее время он заговариваться начал, – вдруг прошептала она, испугав меня. – Так страшно – сидит-сидит, потом – раз! – как ляпнет что-нибудь, у меня аж мурашки по коже. Или забудет, как предмет называется. Смотрит на ложку долго-долго, а потом спросит: – Даша, а что это? Ты разве не замечала?

– Нет… У нас все было хорошо, никаких странностей. А почему ты его врачу не показала?

– Ты такая интересная! Что ему – пять лет, что я его за руку к врачу тащить буду?

Я никак не могла понять, что же произошло. Наше знакомство состоялось в том самом салоне красоты, где я работала. Вова пришел стричься к моей напарнице Наташе, но смотрел все время только на меня, а я затылком чувствовала направленный в зеркало взгляд. Когда Наташа закончила стрижку, Вова вдруг подошел ко мне и спросил:

– Вы не могли бы выйти со мной в холл на минуточку? Ваша клиентка извинит вас, – и улыбнулся сидевшей у меня в кресле женщине. Та согласно кивнула. – Вот видите – дама не возражает, – подмигнув, он увлек меня в холл и там сказал: – Не принимайте меня за маньяка, но я наблюдаю за вами уже два месяца. И сегодня решился на разговор. Меня Володя зовут, а вас – Инна, правильно?

Учитывая, что мое имя стояло на значке, прикрепленном к бретельке фартука, ничего необычного в том, что Вова его знал, не было.

– Вы такая неприступная, Инна, даже по сторонам не смотрите. А я за эти два месяца, между прочим, раз пять стричься приходил, – сказал он и улыбнулся какой-то застенчивой улыбкой, так не вязавшейся с довольно настойчивым поведением. – Вы не заняты сегодня вечером?

– Я работаю, – пробормотала я, но оказалось, что молодой человек подготовился:

– Ваша смена заканчивается через тридцать минут, я спросил у администратора. Не возражаете, если я подожду? А потом мы пойдем и погуляем.

Стоял довольно жаркий август, люди наслаждались последними теплыми деньками, готовясь погрузиться в долгую осень с дождями и пасмурным небом, и мне вдруг тоже захотелось пройтись по набережной, подышать речным воздухом. А про молодого человека я успею спросить у Натальи – она всегда все знает о своих постоянных клиентах.

– Хорошо, посидите. Я скажу Лене, чтобы вам кофе сделали. Или чай лучше?

– Лучше чай. Спасибо, – он опустился в просторное кресло и еще раз улыбнулся, глядя на меня.

Мне стало вдруг удивительно хорошо – впервые за год ко мне проявил внимание человек, который был и мне симпатичен, а не как обычно. Расставшись с бывшим одноклассником, я никак не могла начать новые отношения, опасаясь непонятно чего.

Вернувшись к клиентке, я извинилась и продолжила делать укладку, чувствуя, что руки летают сами по себе, а волосы женщины ложатся идеальными волнами как бы даже и без моего участия. Когда я закончила и сняла с нее накидку, клиентка, подавшись в кресле ближе к зеркалу, восторженно ахнула:

– Инна! Инночка, боже, как вы это сделали?! Это же… у меня нет слов!

– Вам понравилось?

– Понравилось?! Да я никогда лучше не выглядела, боже мой! Спасибо! – она вскочила из кресла, обняла меня и спросила: – Можно я к вам дочь приведу? У нее в четверг собеседование, хочу, чтобы все прошло идеально, а от хорошей прически многое зависит.

– Конечно, приводите.

– Еще раз спасибо! – она сунула мне в карман фартука купюру и сделала протестующее движение, когда я попыталась ее вернуть: – Нет-нет! Не обижайте меня! Я должна вас как-то отблагодарить.

– Спасибо, но все же…

– Нет-нет! – повторила клиентка, направляясь в холл к стойке администратора.

Оттуда послышались ее восторженные комментарии по поводу моей работы, а Наталья, подмигнув мне, заметила:

– Вот что качественный мужик делает, да?

– Кстати, о мужике, – убирая в тумбочку фен, сказала я, – это кто?

– Вова-то? Ты что – радио не слушаешь? – изумилась Наталья. – Он экономический обозреватель, своя программа. Такой голос – м-м-м…

В нашем салоне радио не выключалось, но я так привыкла к этому фону, что не различала ни голосов ведущих, ни названий передач. Так что неудивительно – ни о каком Вове я не слышала. Но то, что он известный в городе человек, мне польстило.

Прогулка удалась – мы прошли всю набережную в обе стороны, поели мороженого, попутно выяснив, что любим одно и то же – обычные вафельные стаканчики, и все время говорили. Обо всем. Вова рассказывал о радиостанции, расспрашивал меня о работе в салоне и о том, почему я выбрала такую специальность, о недавно просмотренных фильмах и прочитанных книгах. Такого интересного вечера у меня не было уже очень давно. Расстались мы за полночь, у подъезда моего дома, и Вова обещал позвонить завтра. И позвонил. Так и началось…

31 декабря 201… года

Ноги замерзли, все тело затекло от неудобной позы – я так и сидела на корточках, спрятавшись за бетонный выступ. Мужчина в маске снова лег грудью на край крыши и свесился вниз. В этот момент моя затекшая нога совсем перестала слушаться и поехала в сторону, попутно толкнув какой-то кусок кирпича, валявшийся рядом. Тот покатился и ударился о стык плит. Мужчина резко встал и пошел на звук. «Ну, вот и все. Сейчас он мне и поможет сделать последний шаг», – подумала я, зажмурившись. Шаги стихли, и я услышала прямо над головой тяжелое дыхание.

– Ты кто? – спросил мужчина, присаживаясь рядом со мной.

Я приоткрыла один глаз:

– Я? Никто…

– И что ты, прекрасная Никто, делаешь на крыше в новогоднюю ночь?

– Ничего…

– Никто, ничто и звать никак, – констатировал он почти весело. – Ну, поздравляю тебя – домой ты сегодня не попадешь.

«Не сомневаюсь, – подумала я про себя. – Но я туда и не собиралась, в общем-то».

– Заперли нас с тобой, прекрасная Никто, – продолжал мужчина. – И праздник мы будем встречать на этой самой крыше, хорошо еще, что погода стоит отличная – всего минус три. До Нового года осталось меньше двух часов, между прочим.

– Я знаю, – механически отозвалась я, – а вы кто?

– Я-то? Я Дед Мороз, – без тени иронии сообщил он. – Нес подарки в одну квартиру, да вот никак не могу решиться.

– На что решиться?

– Понимаешь, прекрасная Никто, какая история… Меня девушка бросила год назад, как раз под праздник, – и я вздрогнула – надо же, какое совпадение… – Ушла к другому. Я, как идиот, весь год пытался ее вернуть, но бесполезно. Решил вот, что сегодня предприму последнюю попытку – вроде как финальную точку поставлю. Душа просит сказки… Хотел на балкон с крыши спуститься, сюрприз устроить – и не могу. Высоты боюсь, оказывается.

– А я хотела с крыши вниз спрыгнуть, – неожиданно призналась я. – Но, видимо, тоже боюсь высоты. Больше часа уже здесь сижу…

– С крыши?! В Новый-то год?! – изумился мой новый знакомый и стянул маску. – Хорошенькое начало… И что же тебя, прекрасная Никто, подтолкнуло на сей шаг?

– Год назад пропал мой любимый человек. Я старалась привыкнуть к этой мысли, но так и не смогла. Я не могу научиться жить без него, потому что просто не помню, как это, – я смахнула набежавшие слезы и посмотрела на мужчину. – Понимаете?

– Я? Как никто другой, – заверил он грустно. – И моя ситуация сейчас кажется мне намного предпочтительнее. Я хотя бы знаю, что моя жива и здорова.

– А я не знаю даже этого. Нет ничего – ни человека, ни его тела, ни могилы – ничего. И его никто не искал.

– А полиция что же?

– Ничего. Я ему по документам никто, а сестра походила-походила, и все, успокоилась. Я – Никто, вы меня правильно назвали…

– А вообще имя у тебя имеется какое-то?

– Да. Меня Инной зовут.

– А меня Игорем. Вот и познакомились, – невесело усмехнулся он. – Знаешь, Инна, кто самый скучный человек в компании?

– Кто?

– Клоун. Я – клоун. Больничный – знаешь такое?

– Нет…

– Я в свободное время езжу в детские больницы и развлекаю там ребятишек. Вообще-то я в школе физику преподаю, а это – наверное, долг…

Я с трудом поменяла позу, чтобы дать отдохнуть затекшим ногам, и охнула:

– Больно…

– Ты не замерзла, Инна? – спросил Игорь.

– Не особенно. И что же вы делаете там, в больницах?

– Показываю фокусы, делаю фигурки из воздушных шаров и играю с детьми. Больше, к сожалению, я ничего не могу для них сделать.

От его слов мне почему-то захотелось плакать. Но не от жалости к больным детям, а от стыда за себя, за то, как бесцельно я провела последний год.

Год назад

Новый год я не встречала. Лежала дома на диване перед выключенным телевизором, укрывшись с головой пледом. Звонил Коля, звал к себе, и было очевидно, что он ничего не знает об исчезновении Вовы. Звонила Наталья, тоже приглашала в компанию, но я отказалась, а потом и вовсе выключила телефон. К счастью, салон начинал работать четвертого числа, и это немного помогло мне. Я никому ничего не рассказывала, но девчонки, разумеется, заметили перемены во мне – я перестала улыбаться, сторонилась всех, не пила с ними кофе, приходила на работу секунда в секунду, уходила позже всех. Мне казалось, что жизнь вокруг остановилась, а сама себе я теперь напоминала муху, попавшую в банку с желе – совершаешь вялые телодвижения скорее по инерции, потому что понимаешь – выхода нет, выбраться нельзя, тебя все сильнее затягивает. И нужно только дождаться дня, когда затянет окончательно.

Единственным человеком, с кем я пыталась общаться, осталась Дашка, но вскоре и она перестала мне звонить – я не говорила ни о чем, кроме Вовы, а ей это было, видимо, тяжело. Она все чаще рассказывала мне о странностях в поведении брата, которых я прежде никогда не замечала, а потому отказывалась верить, чем еще сильнее раздражала ее. И однажды, набрав номер, я услышала «абонент недоступен» – и это стало повторяться изо дня в день, и тогда я поняла, что Дашка попросту сменила номер. Более того – она продала квартиру и переехала куда-то, а нового адреса покупатели ее квартиры, конечно, не знали.

Заявление в полиции у меня не приняли, так как я не являлась Вове никем. На вопрос же о том, было ли таковое от сестры, мне ответили, что Дарья Тимофеева никакого заявления не подавала. В ее версию с Вовиным помешательством, которую я попыталась озвучить полицейским, они поверили охотнее. Так и сказали – мол, многие душевнобольные до определенного случая нормальны и социально адаптированы, но в какой-то момент происходит нечто, заставляющее их совершать странные поступки. И если сестра считает, что Владимир Тимофеев страдает психическим расстройством, то, следовательно, у нее есть для этого основания. Выходило, что Вова просто встал и ушел утром тридцать первого декабря, отправившись в какое-то одному ему известное место – а что, у душевнобольных такое бывает… На этом разговор закончился, и в полицию я больше не приходила.

Я часами простаивала возле радиостанции, надеясь, что случится чудо и Вова выйдет из ворот проходной, но нет – мимо меня шли незнакомые люди, а его не было. Коля при встрече разводил руками и жалостливо улыбался, старался подбодрить. Так проходили недели, месяцы – Вовы не было, а я стала напоминать себе собаку из фильма, того самого Хатико, который ждал хозяина. И выражение лица у меня сделалось примерно таким, как застыло на собачьей морде…

Жизнь потеряла смысл. Может, если бы я узнала, что Вова умер, погиб, похоронен – мне стало бы хоть чуть-чуть легче, тогда было бы какое-то логичное объяснение тому, что его нет со мной. А так… Получалось, что он растворился без следа, без объяснений, без причин. И я уже считала себя виновной в том, что не заметила, должно быть, тех изменений в поведении, о которых говорила Дашка. Возможно, приглядись я вовремя, могла бы помочь, предотвратить… Кто знает, что с ним могло теперь случиться? Он ведь мог уехать куда-то и забыть адрес, мог попасть под поезд, стать жертвой ограбления – да что угодно… Эти мысли сводили меня с ума.

Чтобы занять хотя бы руки, раз уж не могу занять ничем голову, я вспомнила о том, что окончила художественную школу, купила мольберт, бумагу, краски и кисти и начала рисовать. Но, что бы я ни пыталась изобразить, неизменно на листе возникало лицо Вовы – такое, каким я его запомнила тридцать первого декабря вечером. Этих набросков накопилась огромная гора на широком подоконнике – я складывала их туда, не в силах выбросить.

И за год эта жизнь на автопилоте надоела мне до такой степени, что я решилась… Собственно, решение пришло давно, а к Новому году я просто утвердилась в нем.

31 декабря 201… года

– Значит, ваша девушка живет в этом доме? – спросила я, поглубже засовывая руки в рукава.

– Да. Как раз под нами. Фактически мы сейчас сидим у нее над головой, – Игорь поежился. – Холодает, да? Ночью совсем, наверное, замерзнем. Но ничего – у меня есть шампанское и мандарины, – он кивнул в сторону спортивной сумки, – только бокалов нет.

– Мы что же – будем отмечать здесь праздник? – удивилась я.

– У нас просто нет иного выхода. Я же не могу позволить тебе прыгнуть с крыши, это было бы как-то неправильно. А до утра придется коротать время, вот мы и займемся тем, чем все нормальные люди – будем пить шампанское и закусывать его мандаринами. У меня даже бенгальские огни есть. И фейерверк с петардами.

– Да вы подготовились, – заметила я, невольно улыбаясь – этот Игорь мне понравился, хорошо, что не оказался квартирным вором, как я сперва подумала.

Пошел снег. Мягкие большие хлопья падали на крышу, покрывая ее ковром. Я всегда любила такую погоду – не очень холодно, идет снег, нет ветра, и окружающее кажется заключенным в стеклянный шар, внутри которого кружатся белые снежинки. У меня был такой – маленькая альпийская деревушка в прозрачной большой сфере. Вова привез из командировки…

– Ты о чем-то задумалась, Инна? – спросил Игорь, дотронувшись до моего плеча, и я вздрогнула:

– Ой… Да, постоянно возвращаюсь мыслями туда, в прошлый декабрь… Мне не дает покоя мысль – а что, если я виновата в том, что произошло? Если это я что-то не то сделала или сказала, и поэтому Вова исчез?

– Послушай, Инна, – вытаскивая мои руки из рукавов и крепко сжимая их в горячих ладонях, сказал Игорь, – если ты будешь продолжать себя грызть, то никогда не сможешь жить дальше. А жить дальше надо. Понимаешь? Жить – надо. Подумай о том, что есть люди, которым каждый день жизни дается с боем, с огромным трудом, каждый час, каждая минута. И они борются, сражаются, отвоевывают у смерти эти временные отрезки. А ты – молодая, здоровая, умная девушка – так бездарно спускаешь свою жизнь, прости, но в канализацию. Думаю, что твой приятель не рад был бы видеть тебя в таком вот состоянии. Ты же не живешь – ты существуешь. Понимаешь, есть большая разница между «умереть» и «стать трупом», я это хорошо понял, когда начал общаться с больными детьми. Ты – уж прости меня за жестокость – стала трупом. А есть все шансы вернуться к жизни и быть счастливым человеком. Просто оглянись вокруг.

Я опустила голову. Его слова казались такими простыми и неоднократно произносились разными людьми, и это как бы обесценило их, лишило смысла, оставив только пафос. Но сейчас, в этой конкретной ситуации, когда я была в одном шаге от края крыши, почему-то вдруг я поняла их совершенно по-новому. Да – Вовы больше нет, но я-то есть. Да – мне трудно жить без него, потому что я уже не помню, как это было раньше, в те годы, когда его не было со мной, но ведь это не значит, что не смогу вспомнить. Да – я очень его любила, но что мешает мне продолжать делать это, пусть его нет, а есть только образ в моей памяти и в моем сердце? Игорь прав – я превратила себя в ходячий труп, от которого отвернулись даже друзья, потому что я потеряла к ним интерес. А в жизни много того, за что стоит цепляться. И даже память о Вове – такая вещь.

Я заплакала навзрыд, и Игорь, притянув меня к себе, осторожно погладил по спине:

– Не надо плакать, Инна. Тебе тяжело признаться себе в собственной слабости, но это трудно, а порой и непосильно, даже для здоровенных мужиков. А ты все-таки девушка.

Он уговаривал меня довольно долго, часть слов я не разбирала, заглушая их своими рыданиями, но всему приходит конец, в том числе и женским истерикам. Я вытерла глаза и попыталась подняться на ноги, но они не слушались, и я жалобно посмотрела на Игоря. Он улыбнулся и помог встать, отряхнул подол моего пальто:

– Вот и правильно. Ты пройдись, разомни ноги, а то совсем замерзнешь. Но ходи, пожалуйста, так, чтобы я тебя видел, хорошо?

– Вы боитесь, что я все-таки прыгну?

– Я уверен, что уже не прыгнешь, но все-таки не уходи далеко.

Я согласно кивнула и пошла по узкому проходу между плит к дальнему краю, но дошла только до середины и повернула обратно. Уже там и тут громыхали хлопушки, взлетали вверх разноцветные огоньки фейерверков, слышалась музыка и смех. Город медленно погружался в празднование. Я вернулась к Игорю, который, о чем-то задумавшись, стоял у края крыши в том самом месте, где находился козырек квартиры его девушки.

– Я вот все думаю – а что я-то сделал неправильно? – вдруг сказал он, глядя вниз. – Я ее очень любил, мне никого другого и не нужно было для жизни. Я представлял, какие у нас будут дети, как мы будем проводить вместе праздники, как купим дом за городом и будем жить там все лето. Разве это плохо?

– Нет, это хорошо… мне бы такое точно понравилось…

– А Ане не нравилось. Она хотела другой жизни. Нет, ты только не подумай, что она какая-то меркантильная или еще что… – поспешно добавил он, бросив на меня настороженный взгляд, – нет… Она очень хороший человек, очень… Просто ей не нравился мой образ жизни и то, что я много времени уделяю клоунаде. Но это не всем понятно, знаешь ли… Я ведь не беру за это денег, не стараюсь заработать таким образом.

Я пожала плечами – мне была понятна такая позиция, и я тоже не представляла, как бы смогла брать деньги за подобное. У нас в салоне раз в неделю по четвергам выделялась половина дня для пенсионеров, и все пришедшие бабушки и дедушки из окрестных домов жилого массива могли постричься бесплатно. Наш хозяин так решил – и никто не спорил, не отказывался работать, как-то повелось, что это нужно делать – вот никто и не возмущался и не чувствовал себя обремененным. А Игорь развлекал больных детей – что же может быть лучше? За это никаких денег недостаточно.

– Ты не подумай, я Аню не сужу, – продолжил он, засовывая руки в карманы, – она ничего в жизни не видела – отца не было, мать родила шестерых детей от разных, Аня старшая. Все на ее плечах лежало, а она ухитрилась еще и в университет поступить, в банк на работу устроиться. Конечно, ей хотелось выбраться из нищеты беспросветной – а кому не хотелось бы?

Это мне тоже было понятно. Я воспитывалась у бабушки, которая умерла как раз перед моим выпускным вечером, и я осталась одна в старенькой, давно не видевшей ремонта однокомнатной хрущевке. В университет не поступала, хотя имела право как сирота, решила зарабатывать деньги, а потому устроилась в салон красоты уборщицей и одновременно пошла на курсы парикмахеров. Там выяснилось, что у меня неплохие руки и талант творить из волос. Я выиграла несколько престижных конкурсов и даже ездила на международный турнир по парикмахерскому искусству в Москву, где тоже получила приз. Хозяин салона мной дорожил, зарабатывала я хорошо и имела обширную постоянную клиентуру, что позволило мне постепенно сделать ремонт и купить новую мебель. Но мои притязания не простирались дальше домашнего уюта, чистой квартиры и возможности покупать то, что хочется – запросы мои всегда были скромными, я так привыкла, когда жили на бабушкину пенсию и мое пособие.

– Она красивая? – спросила я зачем-то, но Игорь очень обрадовался вопросу:

– Да, очень! У нее волосы как у Златовласки – до колен, и глаза зеленые.

– Это сейчас редко, как профессионал говорю. В основном искусственные у всех, натуральные мало кто имеет терпение сохранить.

Мы умолкли, глядя вниз. Там, под нашими ногами, шла жизнь – бурная и праздничная. И мне было понятно состояние Игоря – его любимая девушка находилась в трех шагах, но уже не с ним, а с кем-то, на кого его поменяла. Прекрасная девушка с волосами, как у Златовласки, зелеными глазами русалки и ледяным сердцем Снежной королевы. Но она хотя бы жива, и Игорь это знает. А что делать мне? Вовы никогда уже не будет…

Я услышала, как внизу открылась балконная дверь, и раздался веселый женский голос:

– Ну, давай же чуть-чуть постоим на улице! Ты посмотри, какая удивительная ночь! И погода – я такой с детства не помню в Новый год!

Игорь как-то вытянулся, подобрался и превратился в слух, видимо, стараясь не пропустить ни единого слова. Я дотронулась до рукава его куртки и негромко спросила:

– Это она?

– Да… – выдохнул Игорь. – Это Аня…

Мы снова замолчали, слушая, как внизу беззаботно и весело заливается смехом совершенно очевидно счастливая девушка. Не знаю, о чем думал Игорь, но я страшно, до пелены в глазах ей завидовала – у меня никогда больше такого не будет. И не потому, что я прыгну с крыши – нет, уже не прыгну, тут Игорь прав, а потому, что невозможно во второй раз полюбить так же сильно, как в первый. Мое чувство к Вове оказалось таким сильным, что опустошило меня, и тому, кто будет после, я уже ничего не смогу дать. И, наверное, в этом нет никакого смысла…

И вдруг мне показалось, что я схожу с ума – настолько ясно я услышала голос, который не перепутала бы ни с чьим.

– Ты простудишься, все-таки зима.

Машинально я подняла воротник пальто и вздрогнула – голос принадлежал Вове, я не могла ошибиться. Переведя взгляд на Игоря, поняла, что он молчит, значит, голос – плод моего воображения. Но он не умолкал:

– Смотри, как много снега нападало. Если до утра не растает, завтра поедем кататься на санках.

Я определенно сходила с ума, потому что так не бывает – слышать голос и быть в полном здравии.

– Это ее новый молодой человек, – констатировал Игорь, по-прежнему глядя вниз, – именно он теперь осуществляет все ее мечты. Делает то, что я не смог.

– А вы не знаете, кто он? – чувствуя, как в горле замерзают слова, выдавила я.

– Не знаю. Какой-то экономист, в том же банке вроде работает, – Игорь почти равнодушно пожал плечами, – да и какая теперь разница? Она с ним, а не со мной – значит, он чем-то лучше. А почему у тебя лицо такое белое сделалось? – вдруг спросил он, поворачиваясь и внимательно разглядывая меня. – Ты замерзла?