Текст книги "Терапия памяти"

Остановившись посреди коридора, Ульяна зажала ладонями уши, затрясла головой. Но голос уже умолк.

Регина

В самолете я все время дремала, забившись к иллюминатору, напустив на щеку длинные волосы парика и надвинув капюшон как можно ниже на лицо.

Умница Ариша специально выбрала такие места, где я окажусь стороной лица в повязке подальше от посторонних глаз, и даже стюардесса, кажется, этого не заметила.

Еще в аэропорту я предупредила Аришу, что ни пить, ни есть на борту не буду, чтобы она меня не дергала.

– Ты весь день голодная, – заметила агент, – так ведь и свалишься.

– Мне жевать больно. Ты точно проверила – мы охлаждающие пакеты не забыли? Иначе я очень скоро начну орать на весь салон.

– Нет-нет, все здесь, – она похлопала по висевшей у нее на боку небольшой сумке-холодильнику – там лежали три охлаждающих пакета. Обычно в этой сумке Ариша таскала на съемки воду и кубики льда в формах, чтобы в случае необходимости приложить к ушибу или быстро снять отеки с глаз. – Регинка… может, все-таки надо было в полицию заявить, а?

– Еще чего не хватало! Ты только представь, что начнется!

– Но… помимо всего прочего, это же еще и пиар… реклама…

– Ой, все, Ариша! Никакой рекламы на таком деле, поняла? Я не хочу видеть свои фотографии с вот этим лицом в газетах и на порталах, ясно?

Ариша обиженно похлопала длинными белесыми ресницами, но возражать не стала. Это было очень ценным ее качеством – умение проглотить обиду и не вступать в споры, я, как человек взрывной и эмоциональный, подобными талантами не обладала, а потому Ариша ловко сглаживала любые недоразумения, возникавшие между нами, именно таким своим поведением – похлопала ресничками и умолкла, а через пять минут все уже хорошо.

В полудреме я слышала, как рядом то и дело перелистывает страницы какой-то потрепанной книги Ариша, как стюардесса разносит ужин, предлагает напитки, как ворочается в кресле позади меня полный молодой мужчина, еле втиснувший свое тело между подлокотников.

Заболело лицо, я заворочалась, стараясь принять удобную позу, и Ариша тут же нырнула вниз, где у ее ног стояла сумка с охлаждающими пакетами. Я пробормотала «спасибо» и приложила пакет к щеке, зажав его плечом. В рот отправила пару таблеток обезболивающего, запила водой из протянутой Аришей бутылки. Стало немного легче. Мне нужно было многое обдумать, но сейчас ничего не шло в голову. Времени в клинике у меня будет достаточно, и я продумаю все свои дальнейшие действия так, чтобы не случилось больше ни единого сбоя, ни малейшего прокола.

– …Регинка, ну, просыпайся, садимся уже!

Голос Ариши вырвал меня из состояния дремы, я вздрогнула и выронила пакет. Он, разумеется, завалился между креслом и стенкой и там прочно застрял, за что-то зацепившись.

– Да и черт с ним, Регинка, еще два есть, – пресекла мои попытки достать пакет Ариша. – Давай спинку подними, пристегивайся. Там, похоже, зима полным ходом. Я так давно нормального снега не видела – чтобы сугробами… А клиника, дядя сказал, в лесу…

– Ты говорила, – автоматически отозвалась я, стараясь замаскировать повязку капюшоном. – Который час?

– Половина седьмого.

– Это местное или московское?

– Местное, в Москве ночь еще.

– То-то я себя чувствую, как злая невыспавшаяся сова… – Я снова заерзала в кресле, пытаясь размять затекшую спину.

– Привыкай. Тебе здесь придется месяца два-три пробыть.

– А ты? – задала я, наконец, мучивший меня вопрос.

– А что – я? – удивилась Ариша. – Меня же в клинику не положат вместе с тобой. Да там на территорию, дядя говорил, без специального пропуска не попасть, теперь понимаешь, почему я именно эту клинику выбрала? Хорошо, что дядя знаком с владелицей, так бы долго ждать пришлось.

– Осчастливил, значит, меня твой дядюшка? – криво усмехнулась я – терпеть не могла этого мерзкого типа с липкими глазами.

– Ну, Регинка… зачем ты? Он меня вырастил, между прочим, и до сих пор еще помогает, чем может…

– Ну, все-все, не трогаю я твоего дядюшку, успокойся, и спасибо ему за клинику. Но ты так и не сказала – в Москву когда улетаешь?

– А ты как хочешь? Могу остаться и квартиру снять в городе…

Нет, я не хотела, чтобы Ариша снимала квартиру в городе, не хотела, чтобы она приезжала в клинику. Мне нужно полное одиночество и возможность побыть наедине со своими мыслями.

– Думаю, тебе лучше вернуться. В Москве легче держать руку на пульсе, сама же сказала. Сможешь отслеживать все, что пишут о моем исчезновении. Ну и нам ведь нужно делать какие-то информационные вбросы, чтобы почтенная публика меня не забыла, правда? – похлопав Аришу по руке, сказала я. – А кто, кроме тебя, этим заниматься будет? И потом – ну какой смысл тебе торчать в незнакомом городе? Что ты делать-то здесь будешь?

– Ты права, Регинка… я устрою тебя и постараюсь улететь вечером.

– Можешь жить пока у меня, если хочешь, – расщедрилась я, и глаза Ариши заблестели:

– Ой, правда?! Спасибо, Регинка! Я очень аккуратно буду… ты не волнуйся…

– Да я не волнуюсь, чего мне волноваться-то?

– Я тебе буду звонить каждый день. – Ариша развернулась в кресле и притянула меня к себе, не рассчитав, что в порыве благодарности может случайно задеть мое лицо. Так и вышло – ее рука скользнула по повязке, и я взвизгнула от боли. – Ой…

– Сиди спокойно, – процедила я, вцепившись пальцами в подлокотники. – Не надо лишнего внимания привлекать, вдруг меня узнают…

– Тебя в этом парике родная мать не узнает… ой! – Ариша прикрыла рот обеими руками, и глаза ее тут же наполнились слезами: – Регинка… ну, прости… я как дура какая-то… все время не то ляпаю…

Не то чтобы упоминания о матери причиняли мне какие-то особенные моральные страдания, но Ариша, конечно, как и все остальные, об этом понятия не имела, и для нее факт, что мать моя мертва, был гарантией того, что я их непременно испытываю. С точки зрения выросшей без матери и отца Ариши это было горем. Но не объяснять же ей…

– Все, прекрати! Садимся, – с облегчением увидев в иллюминаторе приближающиеся огни посадочной полосы, пробормотала я. – И это… давай помолчим немного, хорошо? Мне больно разговаривать.

Ариша понимающе закивала, вытерла слезы и, сложив на груди руки, закрыла глаза – она панически боялась взлетов и посадок, хотя сам полет переносила нормально. Я же повернулась к иллюминатору и наблюдала за тем, как темная полоса внизу становится все ближе, ближе, и вот самолет уже коснулся ее шасси, понесся, вжимая скоростью тела пассажиров в спинки кресел. В салоне вспыхнул свет, и голос бортпроводницы произнес положенные в таких случаях слова приветствия и температуру за бортом.

– Однако! – встрепенулась Ариша, услышав «минус двадцать два градуса».

– Ну, не околеем, мы же тепло одеты.

– Я боюсь, что ты лицо застудишь.

– Намотаю сейчас шарф повыше, сбоку капюшоном закрою – до такси добегу.

Нас пригласили к выходу, и я, застегнув пуховик до подбородка и спрятав лицо в шарф, устремилась следом за Аришей.

В бизнес-классе нас летело четверо, так что в поданном к трапу микроавтобусе мы быстро уселись назад, так, чтобы я оказалась спиной в салон.

– Все в порядке, – прошептала севшая напротив Ариша, – мужики эти вперед сели, спиной к тебе.

– Будем выходить после них, путь пройдут.

Такси Ариша нашла мгновенно – у нее всегда хорошо получалось организовывать такие бытовые моменты, я бы перебирала, приценивалась, сомневалась, а она – раз! – и готово, и машина у выхода, и цена за поездку явно меньше, чем могла бы быть.

– Далековато ехать, девчонки, – объявил таксист, выезжая с территории парковки, – вздремнуть успеете.

– Вздремнешь тут – в таком холоде, – пробурчала Ариша, усевшаяся рядом с ним.

– Это разве холод? Так, легкий морозец. Да и всего второй день.

– А обычно сколько?

– Да всю зиму! – захохотал он. – Это не столица ваша, здесь морозы настоящие, да и снег тоже будь здоров.

– Снег – это замечательно! – с энтузиазмом подхватила Ариша. – Я, если честно, нормального снега не видела… даже не знаю, сколько лет. У нас же как – выпал вроде, а его тут же реагентами завалили, и вместо снега – получите кашу непонятного оттенка. А тут – красота… – Она прижалась носом к стеклу, рассматривая абсолютно белые деревья вдоль трассы.

Они с таксистом еще о чем-то болтали, но я уже не прислушивалась – разболелась щека, я полезла в карман, где лежали таблетки.

Если так пойдет, я рискую впасть в зависимость… быстрее бы уже оказаться в этой клинике.

Аделина

Матвей позвонил, когда я уже сняла халат и собиралась вынуть из шкафа сапоги – время перевалило за половину четвертого, мой рабочий день давно закончился.

– Вы спуститесь, Аделина Эдуардовна? – сухим официальным тоном спросил муж, и я поняла, что в приемном клиенты.

– Да, сейчас.

Пришлось снова облачаться в халат и идти в приемное отделение.

В смотровом кабинете я увидела Матвея с лампой-рефлектором на лбу и высокую худощавую женщину с длинными светлыми волосами, постриженными «каскадом» так, что пряди закрывали почти всю половину лица, которой сидящая была повернула ко мне. На стуле у двери притулилась вторая женщина – тоже высокая, с круглым открытым лицом и мелкими кудряшками, белым облаком обрамлявшими голову, как одуванчик. Казалось, что от малейшего движения воздуха вся эта белоснежная прелесть может облететь, оставив голову хозяйки совершенно обнаженной.

– Почему в смотровой посторонние? – спросила я, глянув на Матвея, и тот пожал плечами.

– Клиентка не возражала.

– Я возражаю. Будьте добры, подождите в холле, там удобный диван, – бросила я той, что сидела у двери.

– Но я…

– Побыстрее, пожалуйста, – отрезала я, больше не поворачиваясь, и услышала, как она встала и захлопнула за собой дверь смотровой. – Меня зовут Аделина Эдуардовна Драгун, я главный хирург этой клиники, – обращаясь к сидевшей у лампы женщине, сказала я.

– Меня зовут Регина Шелест, – низким приятным голосом произнесла она, – вам должен был звонить насчет меня Семенцов из Минздрава.

– Он мне звонил. И я назначила время, в которое вы должны были сюда приехать. И это время истекло как минимум пару часов назад.

– Извините, пожалуйста… перелет, разница во времени… кроме того, у меня бессонница и боли… я задремала в гостинице, а Ариша не стала будить… Ариша – мой агент, – сбивчиво заговорила клиентка. – Еще раз извините…

Я кивнула, прерывая поток извинений, и обратилась к мужу:

– Матвей Иванович, вы еще осмотр не проводили?

– Нет, только готовлюсь. Хотите сами? – спросил Матвей, и в его голосе я уловила неодобрение.

Ну, еще бы – не понравилось, что я с порога отчитала и его, и эту парочку.

– Я поприсутствую.

Матвей оттолкнулся от пола и подъехал на табурете прямо к смотровому столу.

– Парик снимите, пожалуйста. Здесь нет необходимости в маскировке.

Клиентка стащила длинные волосы, оказавшиеся очень хорошим париком, маскировавшим стильную стрижку глубокого медового цвета. Правая половина лица от нижнего края орбиты до подбородка была заклеена повязкой, и та уже пропиталась сукровицей.

– Что случилось? – спросил Матвей, готовясь снимать повязку.

Шелест наблюдала за его руками, и в ее глазах я видела испуг. Матвей тоже это заметил:

– Не бойтесь, больно не будет, только немного неприятно. Так что произошло?

– Мне плеснули в лицо кислотой.

– Круто, – аккуратно снимая повязку, сказал муж. – Фанаты или завистники?

– Не знаю… я даже толком не рассмотрела, кто это был… ой…

– Больно?

– Д-да…

– Ну, ожог не особенно глубокий, – произнес Матвей, внимательно осматривая рану. – Посмотрите, Аделина Эдуардовна.

Я надела маску и наклонилась из-за плеча Матвея, рассматривая раневую поверхность. Она была довольно большой по площади, но не глубокой. И что-то в этой ране мне не понравилось, собственно, как, видимо, и Матвею, потому он и предложил мне посмотреть ближе.

– Видите? – он направил «зайчик» рефлектора на рану.

– Да… площадь большая, но глубина незначительная… интересный ожог. Не рассмотрели, из чего в вас плеснули?

– Н-нет… это так быстро произошло… всего пара секунд – и все, страшная боль, я даже сознание потеряла…

– Кто вам помощь оказывал?

– Сама… никого не было, я пришла в себя и постаралась смыть все с лица водой из бутылки… к лицу не прикасалась, просто поливала… – сбивчиво рассказывала клиентка, то и дело морща здоровую часть лица и облизывая губы.

Она переводила взгляд с меня на Матвея и обратно, словно искала поддержки.

– Хорошо… а потом? Вы ведь обратились за медицинской помощью?

– Да… вызвала «Скорую»…

– А полицию?

– Полиция на следующий день приехала… но я ничего не смогла вспомнить, я даже не поняла, мужчина это был или женщина…

– И вас даже не госпитализировали? Ведь такой ожог – прямая дорога в ожоговый центр, – накладывая новую повязку, спросил Матвей.

– Вы понимаете… мне не нужна огласка, я же актриса… только-только сериал закончили, а тут… я ведь без работы останусь…

– Мне казалось, в вашей среде в последнее время модно подогревать интерес к себе и своему творчеству любыми способами, – сказала я, отходя к столу и снимая маску.

– Это дело вкуса… я, например, не хочу такой славы. Меня потому и заинтересовала ваша клиника, что она далеко, и в ней гарантируют спокойствие и отсутствие журналистов с камерами.

– Ну, с этим у нас все обстоит строго. На территорию без пропуска не попасть, пропуск можете заказать только вы и только на конкретных людей. Кстати, вашему агенту пропуск нужен?

– Арише? Нет, она улетит завтра утренним рейсом. Посетителей у меня не будет. Но… я могла бы попросить разрешения все-таки носить парик? – каким-то жалким тоном спросила Шелест.

– Как вам будет угодно. Но вы увидите, что здесь никто друг другу в лица не вглядывается.

– Вы не понимаете… – вздохнула она. – Я актриса, причем актриса довольно известная… даже с перевязанной половиной лица меня могут узнать… не хочу, чтобы кто-то вообще это обсуждал.

– Я же сказала – дело ваше, можете носить парик, можете просить обслуживание в палату – у нас это практикуется.

– Спасибо, – с облегчением выдохнула Шелест.

– Значит, поступим следующим образом. Раз уж вы здесь, не вижу смысла возвращаться в город – тем более ваша агент, вы сказали, улетает завтра утренним рейсом. Она может пробыть здесь до вечера, но после семи должна покинуть территорию клиники. Вас сейчас определят в палату, а завтра после обхода мы вам предложим план лечения. Оперировать вас будет доктор Мажаров. – Сказав это, я заметила гримасу недовольства на лице Матвея, но решения менять не собиралась – оперировать эту мутную даму будет он, я и так загружена, на этой неделе пять операций, на следующей – семь, из них четверо – дети, а это дополнительные сложности. Так что приводить в божеский вид лицо этой известной актрисы придется Матвею.

Кстати, надо глянуть, как она выглядела до случившегося, чтобы понимать, с чем будем иметь дело.

Шелест кивнула, потянулась рукой к парику:

– Арише можно будет со мной в палату пройти?

– Можно. Но в семь вечера она должна стоять за шлагбаумом, медсестру я предупрежу. Всего хорошего, Регина… как вас по отчеству?

– Владиславовна.

– Значит, Регина Владиславовна. Завтра увидимся на обходе. Матвей Иванович, вы оформите бумаги?

– Да. Мне нужно минут тридцать.

Я вышла из смотровой, спиной чувствуя недовольство мужа. Странно, с чего бы он так не хотел брать эту Шелест? Похоже, меня ждет непростой разговор дома…

Сидевшая на диване в холле агент актрисы вскочила и кинулась ко мне, едва я показалась из коридора, где находились смотровые.

– Доктор, что вы скажете?

– А что вы хотите услышать?

– Вы сможете вернуть Регине лицо?

Я поморщилась.

– Не надо преувеличивать масштабы. Предстоит пересадка кожи, только и всего. Раны неглубокие, хоть площадь и большая. Скажите, Арина, вы знаете, при каких обстоятельствах Регина получила эту травму?

– На нее напали, когда она возвращалась домой. Регина живет за городом, ездит туда на машине… видимо, тот, кто на нее напал, как-то проник на территорию ее коттеджа.

– Погодите… то есть ее облили кислотой во дворе? Не в доме?

– Кажется, нет… Регина сказала, что потеряла сознание, а когда пришла в себя, то смогла смыть кислоту водой из бутылки – у нее всегда в машине есть пара бутылок с водой, она следит за питанием и соблюдает водный режим.

«Очень странно… если Шелест потеряла сознание, то кислота оставалась на лице довольно долго – ровно столько, сколько актриса пробыла в отключке плюс время, чтобы взять бутылку из машины. Ожоги должны быть куда глубже».

– Что-то не так? – обеспокоенно спросила агент, и я помотала головой.

– Нет-нет, это я так… вы не волнуйтесь, все с вашей подопечной будет в порядке. Скажите, Арина, а полицейские осматривали место происшествия? Нашли что-то?

– Понимаете… – она замялась, оглянулась по сторонам и, понизив голос, проговорила: – Я постаралась замять это дело… ну, Регина не хотела, чтобы было расследование… она так и написала, что не помнит нападавшего, не сможет его узнать…

– И дело не возбудили?

– Нет…

– Понятно. Ладно, это меня не касается. Лицо мы ей поправим, – еще раз сказала я. – Вы можете пробыть здесь до вечера, я объяснила правила госпоже Шелест.

– Спасибо.

– Это дяде своему скажете, мне пока не за что.

С территории клиники мы с Матвеем выехали в гробовом молчании. Напряженность повисла в салоне и стала настолько осязаемой, что мне казалось – могу ее потрогать.

Матвей был ощутимо зол, его брови сошлись к переносице, а лоб перерезала вертикальная морщина – так бывало всегда, если Мажаров сердился.

– Что я сделала не так? – не выдержав, спросила я, развернувшись, чтобы видеть его реакцию.

– Спихнула мне клиентку, которой почему-то не хочешь заниматься сама.

– Ну, так не в первый раз. Почему именно сегодня ты решил разозлиться?

– Тебе не показалось, что она врет?

– Показалось. Более того – я почти уверена в этом, но жизнь клиентов нас не касается, как не касается их вранье. Ей нужна помощь – она ее получит. – Я приоткрыла окно и закурила.

– Тебя продует, – автоматически заметил муж.

– Я быстро… Матвей, ну, ты ведь понимаешь… отказать Семенцову – навлечь на клинику неприятности, он мстительный и злопамятный.

– Так можно договориться до чего угодно, в том числе и до откровенного криминала. И тогда клинику точно закроют.

– Да какой тут-то криминал? Шелест, конечно, привирает про обстоятельства травмы, и дело в полиции они замяли – мол, шума не хотят, ты ведь слышал. Но если все так, как она рассказывает, то ожог должен быть гораздо глубже. Кроме того, странно, что глаз не пострадал – даже рядом нет ни единого следа, ни крошечного ожога, который неминуемо был бы от попавших капель. Ведь жидкость, соприкоснувшись с довольно упругим препятствием, обязательно разлетится каплями, так? Ну, тогда почему рана сплошная, нет никаких точечных ожогов на периферии? – Я выбросила окурок и закрыла окно.

Матвей молчал, глядя на дорогу, но я знала, что думает он об этом же – уж что-что, а замечать мелочи мой муж умел не хуже меня.

– Матвей… ну, какой у нас выход? Я могу завтра сказать ей, что оперировать ее в нашей клинике не будут. Но посмотри на это с другой стороны. Рана несвежая, ей как минимум дня три-четыре, ты только представь, какие мучения испытывает эта женщина. Я удивляюсь, как ей удалось сохранить рану без признаков нагноения. Но ведь ты понимаешь, что еще день-два – и у нее может развиться сепсис. Если мы ее отошлем обратно – ты поручишься за то, что она долетит нормально и не упадет замертво, скажем, на трапе самолета в Москве?

– Если ты хочешь воззвать к моей врачебной совести, то не стоит. Я прекрасно понимаю, чем грозит промедление. На стол я ее возьму хоть завтра – думаю, к двум часам мы получим все результаты. Нужно хотя бы обработку провести, все почистить и подготовить, а уж потом решать вопрос о пересадке, все равно сейчас ее делать нельзя.

Я вынула из кармана мобильный и набрала номер ординаторской.

Дежуривший сегодня Филипп Басалаев ответил почти сразу:

– Слушаю.

– Филипп Аркадьевич, это Драгун. Попрошу вас понаблюдать за клиенткой из пятой палаты и подготовить ее к операции на завтра. В операционную она пойдет часа в два, там будет «окно». Так что было бы хорошо все результаты анализов положить на стол доктора Мажарова уже часам к десяти.

– Конечно, все сделаем, Аделина Эдуардовна, – заверил Филипп.

– Спасибо. Спокойного дежурства.

В клинике дежурства обычно и без моих пожеланий проходили спокойно, мы все-таки не рядовая больница, к нам не везут экстренных, хотя порой такое тоже случалось – могли согласовать больного из автодорожной, например, с обширными повреждениями лицевых костей, и тогда мы по собственной методике оказывали помощь сразу, а не дожидались, пока переломы срастутся, чтобы потом вновь ломать. Методика принадлежала Матвею, я лишь немного помогла ему в разработке, и подобные операции делали только в нашей клинике, но они, конечно, были редкостью.

– Давай в ресторан заедем, – предложил вдруг муж. – Время еще позволяет, народа немного, посидим, поужинаем – и домой.

– А не часто? Мы вчера в ресторане ужинали. И потом, ты же за рулем.

– Так мне завтра и в операционную.

– Мне, кстати, тоже, так что предлагаю романтический ужин перенести на вечер пятницы, чтобы точно никуда не торопиться.

– Убила весь настрой, – со смехом подвел итоги муж. – Ладно, едем домой, ты, наверное, права, лучше в пятницу посидим.

– Надо бы подарок твоей маме поискать к Новому году.

– Ты же знаешь маму – ей бы пару новых форм для тортов, и она уже счастлива.

– Предлагаю к формам еще путевку в профилакторий добавить, она в последнее время жалуется на усталость. Вот пусть проведет остаток января в приятном месте со всеми расслабляющими процедурами, – предложила я, зная, что только Матвей сможет уговорить свекровь куда-то поехать.

Он взъерошил волосы на затылке и произнес:

– А идея отличная… Помнишь, мы на майские с тобой ездили в отличный профилакторий? Думаю, зимой там не хуже.

– Зимой там даже лучше – народа меньше, кругом лес, рядом никаких дорог, заводов и выхлопов. Тишина, красота и покой. Так что – я завтра позвоню, закажу?

– Заказывай, конечно.

– Ну и отлично. А формы для тортов в «Мечте кондитера» купим.

Магазин «Мечта кондитера» был любимым местом моей свекрови. Она проводила там часы, рассматривая и выбирая разные приспособления для выпечки, названия которых лично мне не говорили вообще ничего. Но Ирина Кирилловна, всегда очень деятельная и умеющая делать все своими руками, например, варить земляничное мыло, год назад внезапно увлеклась выпечкой, да так, что вместе с двумя подругами они организовали небольшую кондитерскую, где сами пекли и продавали торты и разные пирожные, кексы и вафли, получили разрешение, оформили патент и лицензии, арендовали помещение и теперь из праздных пенсионерок превратились в настоящих «королев выпечки» – их изделия очень быстро нашли покупателей, и у кондитерской появилось множество постоянных клиентов.

Ирина Кирилловна, как самая энергичная, заправляла всем и отвечала за закупки продуктов и инвентаря, но иногда любила и сама испечь что-то эксклюзивное на заказ.

Разумеется, в ее возрасте уже было тяжеловато вести такой активный образ жизни, она стала иной раз жаловаться мне на повышенное давление – так, чтобы об этом не слышал Матвей, потому отдых ей был просто необходим. Ничего, справятся компаньонки и без нее пару недель.

Выйдя замуж, я внезапно полюбила возвращаться домой. Вроде ничего не изменилось – мы жили в моей квартире, удобной и уютной, но до того, как здесь поселился Матвей, я не чувствовала этого. А теперь, открывая дверь, сразу понимала – это дом, наш дом, дом, где нам вдвоем хорошо.

Квартира больше не напоминала чертоги Снежной королевы – она стала какой-то более обжитой, что ли, хотя по-прежнему дважды в неделю приходила домработница, поддерживала заведенный здесь идеальный порядок.

Но поменялось ощущение от квартиры – мое ощущение. Матвей вошел в мою жизнь так, словно был в ней всегда, и его присутствие только улучшило все, что было до него.

Мы прекрасно делили один кабинет, не мешали друг другу в ванной по утрам – как будто так было всегда. Мне нравилось, что утром из кухни пахнет чем-то вкусным – Мажаров сам готовил завтраки, варил кофе, не требуя этого от меня.

Я любила зайти в ванную и взять в руки его мокрое полотенце, прижаться к нему лицом и постоять так пару минут, просыпаясь – и мне казалось, что так я поступала всю жизнь.

Словом, мы удивительным образом совпали не только в работе, но и в личной жизни.

Ульяна

Знакомый с раннего детства запах спортивных раздевалок. Это было именно то, что встречало ее первым в большом спортивном центре, где проходили тренировки.

Ульяна была самой упорной в группе, самой настойчивой, самой целеустремленной. Никто, кроме нее, не уходил из зала, подгоняемый шваброй уборщицы, никто, кроме нее, не приходил в выходные к самому открытию.

Ульяна тренировалась истово, словно от этого зависела ее жизнь, а не результат очередных соревнований.

Ее тренер до сих пор жалел, что Ненашева перестала выступать, отучившись три года в медицинском институте – стало сложно сочетать многочасовые тренировки с учебой и практикой.

По старой памяти Ульяна приходила в зал не реже двух раз в неделю, но работала уже с меньшим рвением, просто поддерживала хорошую форму. Изредка тренер просил ее помочь, и тогда она становилась в пару с кем-то из спортсменов, и вот тогда ощущала в себе прежнюю энергию и азарт.

После тренировки она совершенно расслабленно посидела в раздевалке, вытянув гудящие ноги и откинувшись на стену.

Сбросив все напряжение, Ульяна чувствовала себя, как ни странно, более сильной, чем до тренировки. Теперь можно было ехать домой, готовиться к завтрашнему дню.

Ей понравилась клиника – удобно спланированная, большая, с современным оборудованием и какими-то местными, только здесь принятыми правилами. Понравился Игорь Авдеев – он не был навязчив, но очень помог ей сориентироваться, без менторского тона и превосходства. С ним можно было общаться на любые темы, и Ульяна поймала себя на том, что, идя к припаркованной машине, улыбается.

«Нашла, чему радоваться! – тут же зазвучал в голове голос. – Тебе недостаточно было истории с этим неудачником Стасом? Ты решила попытать счастья с таким же неудачником, но не от спорта, а от медицины? Нельзя строить отношения с теми, кто не тянется вверх – они неминуемо утянут тебя за собой в яму. Нужно стремиться к тем, кто выше тебя, только так возможен рост».

Уронив тяжелую бандуру прямо на землю, Ульяна присела у колеса машины и зажала руками уши. Справляться с этим состоянием становилось все труднее, и она уже подумывала о том, что разговор с психологом, возможно, не такая уж плохая затея – все равно ей придется сделать это, иначе ей просто не подпишут рекомендацию.

«А что? Выговорюсь – и мне станет легче, – мелькнула в голове мысль, которую Ненашева тут же отогнала. – Нет. Если я сделаю это, меня не то что на работу не возьмут, меня просто в психушку закроют. Нельзя».

Она тяжело поднялась, отряхнула снег со дна бандуры, бросила ее на заднее сиденье машины и села за руль. «Дворники» разметали с лобового стекла нападавший за это время снег, Ульяна рассеянно следила за их мерными движениями из стороны в сторону и чувствовала, как охватившая ее паника понемногу отступает.

Эти панические атаки стали накрывать ее все чаще, в самых неожиданных местах, пусть не на продолжительный срок, но все-таки ощутимо мешая существовать.

Идти с проблемой к врачу она не хотела по разным причинам, в том числе и опасаясь огласки. Пока справлялась сама – дыхательными упражнениями, переключением мыслей, да просто вот таким созерцанием шаркающих по стеклу «дворников».

Когда в голове совершенно прояснилось, Ульяна выехала с парковки и направилась домой, вспомнив, что нужно еще заскочить в супермаркет – три дня она игнорировала эту поездку, и теперь холодильник выглядел сиротливо, демонстрируя при открывании дверки пустые полки.

Она медленно брела между полок, не совсем понимая, что именно ищет. Нужно было срочно встряхнуться, потому что Ульяна знала – еще немного, и в голове опять зазвучит голос, обвиняющий ее в безалаберности и в том, что ходить в магазин без списка, раз уж совсем ничего не можешь удержать в памяти, – верх безответственности и глупости.

«Нет-нет, только не сейчас! – стиснув зубы, подумала она и для надежности помотала головой. – Так, соберись, рохля! Чай закончился, молока нет, овощей нет, последнюю куриную грудку съела еще в выходной… это что же я, с выходных мяса не ела? Прекрасно – ударимся в вегетарианство! Не хватало у операционного стола завалиться».

Она решительно свернула в мясной отдел и оттуда вышла с куском говядины, грудкой индейки и приличным шматком печени, которую научилась мастерски готовить с грибами и луком.

Укладывая все это в корзинку, она не заметила, как влетела прямо в телегу вывернувшего из-за полок с крупами мужчины.

– Ой, простите! – сказали они с мужчиной одновременно, и Ульяна, услышав его голос, сделала непроизвольный шаг назад.

Опираясь на телегу, в которой было в беспорядке набросано множество пакетов и коробок, прямо на нее смотрел Стас Миронов.

Тот самый Стас, о котором буквально час назад она успела подумать.

– Улькин?! – от этого имени защемило в груди – так ее звал только он.

– Здравствуй… Стас, – с запинкой произнесла она, чувствуя, как краснеет.

– А ты чего тут? Живешь рядом?

– Да… переехала. – Ненашева начала лихорадочно оглядываться, ища пути к отступлению, и если бы могла, то задала бы стрекоча, перепрыгнув через полки.

– Улькин… ты чего так разнервничалась? Я же никогда тебе ничего плохого не делал…

«Вот именно! – завопила Ульяна мысленно и даже прикусила губу, чтобы этот крик не вырвался наружу. – Вот именно – ты никогда ничего плохого мне не делал, а вот я… это же я виновата во всем… Мне не надо было вообще с тобой отношения заводить, не надо было позволять приближаться! Это из-за меня! Все в твоей жизни пошло наперекосяк из-за меня!»

Стас заметил ее состояние, оттолкнул свою телегу в сторону, нагнулся к Ульяне и взял ее за плечи – совсем как раньше, и Ненашева, не выдержав, разрыдалась, уткнувшись лицом в его распахнутую на груди дубленку.

– Ну-ну, что ты… – поглаживая одной рукой ее вздрагивающую спину, а другой крепко прижимая к себе, пробормотал Стас. – Не плачь… я так рад, что увидел тебя, не представляешь! Я ведь даже не знал, что ты переехала… мы теперь, наверное, соседи?

Ульяна молча кивнула – она действительно жила через два дома от него, но ни разу не видела Стаса, не столкнулась с ним хотя бы случайно, хотя однажды, презирая себя за малодушие, почти час топталась в его дворе, не совсем понимая, зачем делает это.