Текст книги "Последнее японское предупреждение"

Я не могла объяснить причину такого внезапного приступа паники, просто в том, как прощался сегодня Акела, мне почудилось что-то фатальное, то, чего потом нельзя будет исправить, какой-то знак. Папа всегда говорил: если все идет очень плохо, это значит, что скоро все пойдет очень хорошо. Однако эта поговорка имела и обратную силу, и после хороших времен всегда наступали плохие, это уж как закон. Осталось только понять, как было сейчас – плохо или хорошо.

Я ненадолго задремала, согревшись под одеялом и прислушиваясь к мерному стуку дождевых капель о металлический подоконник. Звук дождя всегда был моим любимым, под него отлично засыпалось даже в состоянии нервного возбуждения. Акела тоже любил дождь… Я вскинулась в постели от пронзившей меня мысли – а ведь я сегодня почти все время думаю о муже в прошедшем времени.

– Дура, – застонала я, хватаясь за голову, – дура, идиотка! Ведь накаркаю, накличу!

Нужно было срочно чем-то себя отвлечь, и я не нашла ничего лучше, чем позвонить Ольге Паршинцевой – моей благоприобретенной приятельнице, с которой прошлой зимой мы влипли в довольно неприятную историю, едва не стоившую Ольге жизни. Но именно Паршинцева тогда помогла мне доказать непричастность Акелы к целой серии убийств бомжей, совершенных с помощью украденного из нашей городской квартиры меча. С тех пор мы довольно близко сошлись с Ольгой, да мало этого – Никитин братец Савва был влюблен в нее и, стесняясь признаться в своих чувствах, не нашел ничего лучше, чем пригласить Ольгу работать в его детективном агентстве. Склонная к анализу и прекрасно разбирающаяся в криминалистике, Ольга согласилась, а мы с Никитой получили повод подтрунивать над влюбленным Саввой, при виде Ольги красневшим, как вареный рак.

День оказался «не мой» – Ольга с сожалением в голосе сообщила, что никак не сможет сегодня поболтать, совершенно нет времени, есть работа в агентстве, да и мама заболела, нужно бы домой пораньше вернуться. Я пожелала ее маме скорейшего выздоровления и положила трубку с кислой миной – очень надеялась, что Ольга свободна и одна дома, и мы с ней хоть поболтаем. Кстати, она как-то заговаривала о том, чтобы возобновить занятия японским языком с Сашей, собственно, именно так она и попала в наш дом, мы познакомились на языковых курсах. Было бы неплохо. И мне веселее, и с Соней у них сложились хорошие отношения. Как любой женщине, мне иногда тоже хотелось иметь подругу, которых после уехавшей за границу одноклассницы больше в жизни так и не случилось.

До возвращения из школы дочери, которая отвлечет меня от проблем, было еще довольно много времени, и я решила помочь на кухне. Судя по доносившимся оттуда запахам капусты, Галя затеяла свои знаменитые пирожки, а это дело хлопотное и довольно долгое.

– Ты чего подхватилась? – увидев меня на пороге кухни, охнула Галя, вытирая тыльной стороной руки лоб.

– Не могу лежать, давай, тебе тут помогу.

– Ну, гляди, хочешь, так помоги лучше Александру Михайловичу к ужину что-то придумать. Он-то пироги есть не станет!

Действительно, Сашка, кроме мяса, практически ничего европейского или русского в последнее время не ел, совершенно перейдя на рис, рыбу и овощи, приготовленные по-японски. Гале на старости лет пришлось туговато, поэтому я, если могла, старалась облегчить ей работу. Когда мы жили в городе, я сама готовила ужины, изучив предварительно немало кулинарных книг, поэтому вполне сносно управлялась с довольно несложными в приготовлении блюдами. Собственно, Акела не был особенно прихотлив, это значительно облегчало задачу. Папа, кстати, никогда не высказывался по этому поводу, хотя обычно все остальные домочадцы ели то же, что и он. Но зятю папа сделал уступку, и это свидетельствовало о его уважении к Акеле, а добиться такого от моего папеньки было довольно сложно.

Я возилась с листами водорослей-нори, когда мне в голову вдруг пришла идея…

– Галочка, а ты не знаешь, чего это папа так орал сегодня утром? – осторожно, как бы между делом, поинтересовалась я, и Галя, тяжело вздохнув, сказала:

– Да как не знать? Игорь с утра из города газеты свежие привез, а там, в нашей-то местной, статья про Ефима Иосифовича – большая такая статья, про банк его, про фирмы все. Про прошлое. Так размазано, что аж запах от газеты.

– Какой запах? – не поняла я.

– Дерьма, Санюшка, – вздохнула опять Галя, – и ведь какая гнида могла такое написать… что, мол, налогов Гельман не платит, а в банке его краденый клинок, мол, хранится.

– Чего?! Какой клинок?! – Я выронила нож и нагнулась, чтобы поднять, и тут меня обожгло: а ведь подуло опять не тем ветром. И речь, скорее всего, об украденном не так давно из городского музея клинке работы японского мастера Канэмицу. Теперь мне стало понятно, почему Акела ходит мрачнее тучи – разумеется, его имя в первую очередь свяжут с этим фактом. Еще бы – он единственный в городе коллекционер старинного японского оружия, у него такой набор, что музею впору закрыться из зависти. Этот клинок был в музейной экспозиции единственным подлинным, принадлежал пленному японскому офицеру, отбывавшему срок после войны в здешнем лагере для военнопленных. Не понимаю, правда, как этот самурай ухитрился сохранить его. О клинке работы Канэмицу Сашка рассказывал мне как-то, это была очень интересная история, и вот клинок похищен, а некто намекает на то, что хранится он в банке у папы, а папин зять – Акела, занимающийся старинным оружием… В общем, логика есть, конечно…

Теперь понять бы, кто именно спер клинок, подложил его в банковскую ячейку, а потом слил информацию в газету. Кстати, надо найти журналиста. Сама того не замечая, я уже нарушала данное мужу обещание не вмешиваться…

– Галочка, а газетки этой не осталось ли, случайно? – задавая этот вопрос, я не особенно надеялась на успех, потому что папа в порыве ярости запросто мог превратить газету в кучку мусора, но вдруг…

Чуда не произошло. Галя всплеснула руками, запорошенными мукой, и проговорила:

– Что ты, что ты! Да Ефим Иосифович как дочитал, так тут же в мелкие клочки все и изодрал, я потом на коленях всю гостиную исползала, покуда собрала.

Ну, естественно, ничего другого я и не ожидала…

Мне многое стало понятно. Папа, судя по всему, не разобравшись, начал цепляться к Акеле – ну, еще бы. Он никогда не одобрял увлечения, уже едва не стоившего моему мужу свободы, а теперь, когда на арену снова вышла японская фамилия и японское же оружие, папа взорвался. Конечно, он не думал, что это Акела украл меч – об этом речи, разумеется, не шло. Но вот слухи о его коллекции сразу дали повод журналистам прицепиться к этому факту и связать воедино украденный меч, Акелу и папин банк. А это моему отцу понравиться никак не могло.

Я закончила с водорослями, убрала со стола, сунула чашку с салатом в холодильник и пошла к себе. Во что бы то ни стало нужно раздобыть газету, это я поручу Никите – повезет Соню домой и купит. А еще нужно попытаться понять, может ли быть как-то связан с этим делом Витя Меченый, и если да, то как именно. Опять вопросов больше, чем возможностей на них ответить! И, кстати, теперь мне стало ясно мое утреннее тревожное состояние – вот и новости об Акеле, пусть и косвенные.

Никита звонку удивился, но лишних вопросов не задал, уже хорошо.

– Мы уже выехали, скоро будем.

Хорошая новость, а то я просто лопну от распирающего меня любопытства. Я надела спортивный костюм, накинула куртку и вышла во двор покурить и немного пройтись. Моросил дождь, небо серое, кругом опавшие мокрые листья, которые еще не успел убрать дворник. Погода не самая прогулочная, конечно, но терпимо. Я села на перила крыльца, вытянула ногу и закурила, глядя на то, как из будки лениво выползает огромный цепной пес. Князю, конечно, не очень хотелось покидать сухую теплую лежанку, но для порядка он обязан был выйти и посмотреть, кто во дворе. Увидев меня, он пару раз вильнул хвостом и шустро юркнул обратно – опасности нет, можно отдыхать.

– А вы дома сегодня, Александра Ефимовна? – окликнул меня возившийся около бани Илья, исполнявший у нас функции дворника, и я вдруг вспомнила, что сегодня пятница, папа вечером обязательно пойдет в баню.

– Да, Илья, что-то нездоровится мне.

– Так вы в баньку вечерком, сразу вся хворь и выйдет, – посоветовал он, набирая поленья на вытянутую руку.

– Посмотрим, – уклонилась я, чтобы не обижать человека резким отказом. Баню я не любила с детства, предпочитала ванну или душ, а вот мокрый пар, адскую жару и запах распаренного березового веника просто не выносила.

Илья скрылся в помещении, а я, выбросив окурок, подтянула сползшую с плеч куртку и задумалась. Надо бы еще в музей наведаться, как-то аккуратно выяснить, при каких обстоятельствах пропал клинок. Вдруг повезет…

Конечно, делать это все придется тайком от мужа и отца, но у меня же есть Никита и Савва, есть Ольга, которая не откажется помочь. А мне ведь еще и на работе нужно появляться, мой завкафедрой не оценит склонности к дедукции, ему нужен план занятий и список тем, разбираемых с группами. А в конце декабря, между прочим, экзамен у второкурсников, а это означает консультации, подробный разбор препаратов, пробные тесты и все прочее. А эти вечные «должники»… Б-р-р, даже думать не хочу! В моих группах таковых всегда хватает, к сожалению, потому что я никогда не покупаюсь на сопливые разговоры о болезнях, подработках и маленьких стипендиях. Анатомия – это основа, без которой врач не может работать, не имеет права делать этого. И «удовлетворительно» в зачетке, подписанное моей рукой, означает приличное знание предмета, а не то, что студент прослушал курс. Многие коллеги меня не понимают, конечно, но это их проблемы. Я не хочу краснеть за своих учеников, а потому заставляю их учить предмет.

Я вдруг поймала себя на том, что мысли мои скачут с одного на другое, и это верный признак волнения. Я в растерянности, вроде бы вижу, чем заняться, но пока не знаю, как именно сделать это. Ужасно не хочется нарушать данное Саше обещание – и невозможно что-то выяснить, не нарушив его. Замкнутый круг… Я знаю, что может успокоить меня и помочь привести в порядок нервы, но без Никиты ехать с винтовкой на карьер не могу. Черт бы его побрал, где же он?!

Я спрыгнула с перил и пошла все-таки в кабинет отца, где в сейфе хранилась моя новая винтовка. Ну, так нам обоим было спокойнее – и мне, и папе. Шифр я знала – все-таки в сейфе хранилось мое оружие, потому проблем не было. Вытащив чехол с винтовкой, я отнесла оружие в гараж и сунула на заднее сиденье своей машины. Когда приедет Никита, мы поедем на карьер, и там я всласть постреляю, а заодно и обдумаю все. Стрельба всегда давала мне возможность отбросить ненужное и сосредоточиться на главном. Кто-то для таких целей раскладывает пасьянс, мой муж – упражняется с шестом или тэссеном, а я вот стреляю по мишеням. Каждому свое.

В ожидании дочери и телохранителя я успела как следует подготовиться к поездке, тепло оделась, продумала даже, что взять с собой, чтобы постелить на мокрую землю и иметь возможность пострелять лежа – все-таки пять с лишним килограммов с отдачей в плечо для меня довольно тяжелая вещь. А Никиты все не было. Я начала волноваться, бродила туда-сюда по веранде, курила и то и дело устремляла взгляд на тот кусок дороги, что был виден через забор. Когда наконец показался папин «Мерседес», я испытала небывалое облегчение – ничего не случилось, просто задержались где-то.

Дочь выскочила из машины и вприпрыжку, не обращая внимания на лужи, понеслась ко мне:

– Мама, мама, ты встала?

Поймав девочку и крепко прижав ее к себе, я поправила сбившуюся набок шапочку и улыбнулась:

– Ты чего такая веселая?

– Настроение хорошее. Завтра суббота, в школу не надо.

Это был, наверное, первый случай, когда Соня радовалась тому, что завтра не учебный день.

– Что-то случилось? – подозрительно спросила я, но дочь только покачала головой:

– Ничегошеньки, – это слово она подцепила у Гали, та часто применяла его, и я поморщилась:

– Сонь, так можно говорить только дома. И то лучше не говорить.

– Это плохое слово? – округлив глаза, прошептала девочка, и мне стало смешно.

Не так давно она услышала от кого-то из охраны слово из трех определенных букв и, решив, что это такой способ отказа, утром за столом с его помощью заявила деду, что молоко пить не станет. Надо было видеть выражение лица моего папеньки… Мы с Акелой едва сдерживались, чтобы не захохотать, глядя на него, а папа, весь покраснев, строго сказал, что девочки таких слов говорить не должны, а вот дяденькам, у которых такое вылетает, надо бы рты зашить суровой ниткой. По дороге в школу Акела объяснил Соне, что не все, что говорится взрослыми, следует повторять, и теперь она с опаской вводила в речь новые словечки.

– Нет, это слово хорошее. Просто так не говорят, это не совсем правильно.

Соня с облегчением выдохнула:

– Фу-у-у… я тогда пойду к бабе Гале, ладно? Она пирожки обещала.

– Она их и испекла. Ты беги, а мне нужно уехать ненадолго.

– А куда? – прицепилась Соня, и пришлось выдумать на ходу:

– За грибами.

Это был гарантированный способ заставить Соню не проситься со мной – она терпеть не могла лес, боялась его, а потому такие прогулки игнорировала.

– Ты с Никитой поедешь?

– Конечно. Как я без него?

Соня, удовлетворенная ответами, чмокнула меня в щеку и скрылась в доме так быстро, что я даже не успела оглянуться.

Все это время Никита, державший в руках Сонькин школьный ранец, стоял поодаль и не мешал мне. Теперь же, когда за Сониной спиной закрылась входная дверь, он подошел к крыльцу и, окинув взглядом мой наряд, спросил:

– Переодеваться?

– Конечно. Не в костюме же поедешь!

Он протянул мне ранец и газету и ушел в дом охраны. Все-таки хорошо иметь единомышленника в доме, где все всех подозревают. Я не сомневалась, например, что едва мы отъедем от ворот метров на пятьсот, тот же Илья мгновенно возьмет телефон и позвонит отцу, расскажет, на какой машине и в какую сторону мы уехали. Но что делать – условия жизни диктовали такую модель поведения, и хорошо еще, что охрана «стучала» только отцу. Потому что Акела меня по головке точно не погладит, а с папой проще – так и скажу, что винтовку ездила пристреливать, даже врать не придется.

Никита появился на крыльце одетый уже по-походному – в камуфляжном костюме, в берцах, все как положено. Ему не нужно было объяснять что-то или повторять дважды, и это меня очень устраивало.

– На вашей поедем?

– Да, садись за руль.

Мы выехали из двора, и Никита, едва отъехав от ворот, хмыкнул:

– Илюха сексотить побежал.

– Пусть, – безразлично отозвалась я, думая о своем.

– Что отцу говорить станете?

– А то и стану – мол, на карьер ездила, винтовку новую пристреливала. Никакого криминала.

– Это для Ефима Иосифовича, а для Акелы какая версия?

– А Акела, будем надеяться, даже не узнает. – Я вынула из кармана сложенную газету и пробормотала: – А сейчас помолчи минут десять, мне надо сосредоточиться и кое-что прочитать.

Статью я нашла сразу. Вторая полоса, три колонки, папина фотография времен последней отсидки – надо же, и это нашли, не иначе, местная полиция поделилась добром! Я перевела взгляд вниз, на подпись. «А. Кушнеренко», имя не полностью, фамилия такая, что может оказаться и мужской, и женской, а скорее всего – вообще псевдоним. Ну, тоже понятно – светиться с таким материалом не совсем безопасно. Только как мне теперь найти этого или эту Кушнеренко?

– Никита, а ты в музее нашем давно был? – спросила я, засовывая газету в карман и одновременно прикидывая, как бы спрятать ее от глаз мужа.

– В музее? – удивился телохранитель, сворачивая на проселок, ведущий к карьеру. – И что я там забыл?

– Знаешь, а там хорошая экспозиция «Из жизни военнопленных японцев», между прочим.

– Ну, по японцам у нас Акела, с ним и сходите.

– Да вся загвоздка в том, что с ним я сходить не могу, – вздохнула я и выложила Никите все, что узнала от Гали и из статьи. – Понял теперь?

– То есть вы думаете, что кто-то бьет клинья под Акелу с этим клинком?

– Похоже, что так. Смотри. Акела единственный в городе коллекционер оружия, да к тому же разбирается в нем, что немаловажно. Пропавший клинок, если он действительно настоящий, а не подделка… – и тут я осеклась и замолчала.

А ведь действительно – кто сказал, что в музее находился настоящий клинок работы Канэмицу? Общепринятая версия, которую никто не проверял. Ведь офицер, направляясь на войну, вполне мог иметь не подлинный клинок, а его копию, которых в годы войны, да и раньше, в Японии производилось великое множество. Потому что цена настоящего самурайского меча такова, что далеко не всякий офицер мог себе позволить его купить. Так с чего я решила, что пропавший клинок подлинный? По умолчанию? Или поддалась на стереотип, что в музее «фуфла не держат»?

– Подвох нашли? – Никита припарковал машину на краю карьера и заглушил двигатель.

– Кажется, нашла. И даже не то что подвох, а маленький вопрос.

Решив обдумать это позже, я выбралась из машины и вынула с заднего сиденья чехол с винтовкой. Мы спустились по склону вниз, Никита расстелил мне брезент, бросил сверху старый спальный мешок, чтобы не было холодно лежать, и привычно пошел расставлять прихваченные мишени.

Я же, встав коленями на брезент, готовила винтовку к стрельбе. Это занятие всегда делало меня спокойной – суетиться с оружием вообще не принято, здесь важны предельная сосредоточенность и внимание.

Нет, все-таки папа знал, что подарить любимой дочери… Эта машинка была настолько восхитительной, что даже просто держать ее в руках было уже удовольствием, а уж когда я улеглась и прижалась глазом к резинке прицела, все вокруг вообще потеряло всякий смысл. Отстреляв первую обойму, я перезарядила винтовку и потребовала у Никиты более мелких мишеней.

– Все никак не наиграетесь?

– А смысл лупить по бутылкам с оптикой? В бутылку я и из пистолета не промажу.

Никита только головой покачал, ушел на самый дальний край карьера и укрепил что-то прямо на склоне. Я присмотрелась в прицел – десятирублевая монета. Дождавшись, пока телохранитель уйдет с линии огня, я прицелилась и выстрелила. Сомнений быть не могло – десятку я покорежила, даже мелкий моросящий дождь не помешал и не нарушил видимость.

– Эх, хорошо, – пробормотала я и вынула из кармана куртки кусок фланели, чтобы протереть прицел от дождевых капель.

Никита же тем временем установил на том же месте деревянную плашку, найденную им тут же, и начал что-то чертить на ней ножиком. Отлично, такая мишень тоже годилась.

Упражнялась я еще минут тридцать, расстреляв довольно приличное количество патронов. Зато во всем теле появилась приятная усталость, даже мышцы слегка заныли – все-таки стрельба требует напряжения, это физический труд. К счастью, с неба перестала сыпаться отвратительная мелкая морось, и я смогла почистить винтовку здесь же, чтобы не возиться с этим делом дома с риском быть замеченной. Теперь останется только незаметно вернуть ее назад в сейф – и все.

На обратном пути Никита снова заговорил о музее:

– Так я не понял, вы к чему про экспозицию-то заговорили?

– Хочу брата твоего попросить: пусть с Ольгой сходят.

– Да зачем?

– А затем. Паршинцева разбирается в иероглифах, понимаешь? Ведь под клинком явно была табличка – кем сделан, когда… и иероглифы тоже – клеймо, понимаешь? У каждого мастера клинок подписан. Ольга срисует и принесет мне, а уж я тут с книгами посижу, благо у нас их целая библиотека. Сдается мне, что с этим клинком что-то не то.

– То есть вы думаете, что он может быть и не настоящим? – спросил Никита, вглядываясь в мокрую дорогу, и я кивнула:

– Вполне. Ты вот, к примеру, знаешь, что в Японии за всю историю было около тринадцати тысяч изготовителей мечей? И у каждого своя подпись. Но ведь иной раз и имена совпадали, и кто-то из сыновей ставил имя предка просто из уважения. А во время Второй мировой так вообще нашлепали подделок и подписей на них наставили – просто для престижа.

– Это вы откуда взяли?

– Акела как-то рассказывал, он же специалист. К тому же он может разобрать подпись на древнем кандзи, а сейчас даже в Японии не каждый это может. А он, как ты понимаешь, занимался, поскольку в мечах разбирается.

Никита взъерошил рыжие волосы и пробормотал:

– Господи, сколько ж ерунды может засесть в одной человеческой голове… Ну, ладно, допустим, Савку я попрошу, и в музей они с Ольгой прогуляются, им все равно, где за ручки держаться. А дальше-то что?

– А дальше – исходя из информации, – уклончиво отозвалась я, потому что сама еще не совсем понимала, с чего это меня так тянет в музей. Но интуитивно чувствовала, что там может быть ключ к разгадке.

Убрать винтовку я успела без лишних хлопот и даже успела принять душ и переодеться, а также спрятать на балконе мокрый камуфляжный костюм, в котором ездила. И все бы хорошо, если бы за ужином меня не «сдала» собственная дочь…

Все шло тихо-мирно, никто не орал, спокойно ужинали, и Акела впервые за долгое время был не так мрачен, и тут…

– А мама сегодня за грибами ездила, – объявила Соня, облизывая ложку после творожного десерта.

Отец и муж как по команде уставились на меня, а я готова была провалиться под стол.

– И как? – вкрадчиво поинтересовался Акела, прекрасно знавший, что я в жизни не отличу поганку от сыроежки, а грибы видела только на столе в виде блюда. – Много набрала?

– Ничего не набрала, – тут же влезла дочь и вздохнула: – Только зря костюм намочила, так и висит теперь на балконе, весь в песке и грязный.

О, черт! Эти глазастые разговорчивые дети…

– А ну-ка, Сонюшка, помоги-ка бабе Гале посуду в машинку загрузить, – негромко распорядился папа, и Соня мгновенно ускакала в кухню.

Я же чувствовала себя так, словно меня застали в постели с любовником. И даже это выглядело менее угрожающим, чем то, что произошло сейчас.

– Грибы, значит? – протянул Акела, постукивая пальцами по столу. – Хорошо придумала.

– Саш, я объясню…

– А не надо, – муж оттолкнулся от стола и встал, – не трудись придумывать новое вранье.

Он вышел в прихожую, я услышала, как открывается дверь, и вся обмерла от страха – неужели он соберется и уйдет? Но нет – Акела звал Никиту. Телохранитель явился буквально тут же и по моему лицу понял, что мы опять попались. Я украдкой покачала головой, давая понять, что врать не нужно, лучше рассказывать правду.

– Ты, говорят, тоже грибник? – начал Акела, окидывая долговязую фигуру телохранителя тяжелым взглядом единственного глаза.

– И в мыслях не было, – сказал Никита.

– Я так и думал. Ну, и куда же вы ездили? Раз уж не грибники совсем?

– На карьер.

– Ах, на карьер? Понятное дело. Куличики лепили? Говорят, Александра Ефимовна вся в песке вернулась.

– Не ерничай, Акела, – поморщившись, ввернул папа, – понятно же, что он не виноват, ему куда сказали, туда он и повез.

– А это я как раз понимаю, – повернулся к нему Акела, – это понимаю. Не понимаю другое – уговор был, а звонка не было. Как так?

И тут до меня дошло. Акела велел Никите обо всех моих передвижениях отзваниваться ему, но Никита, разумеется, не мог меня подставить. Зато я своими секретами подставила сейчас его.

– Саша, послушай. – Я встала и отгородила телохранителя от мужа, словно пытаясь защитить. – Ты ведь понимаешь, что это я виновата. Так зачем весь этот цирк? Я все могу объяснить.

– Ты можешь, я не сомневаюсь, – кивнул Акела, – только вот будет ли в твоих объяснениях хоть слово правды? Не думаю!

– Никс, свободен, – распорядился папа, понимая, что дальше уже последует семейная сцена, и нечего устраивать зрелище для охраны.

Никита вышел, а папа, мгновенно смекнув, что к чему, заговорил, вертя в руках пачку «Беломора»:

– Это я, наверное, виноват.

– Что – тебе грибов захотелось? – усмехнулся Акела, чувствуя, что папа начинает меня защищать.

– Да при чем тут грибы… Ну, что она должна была ребенку говорить? Что стрелять на карьер поехала?

– А я просил не выходить никуда по возможности.

– Ты дослушай, – легонько хлопнул по столу отец, – а потом будешь нотации свои читать, без меня, это ваше дело. Так вот. Винтарь я ей купил недавно новый. Тебе не сказал, знал, что орать будешь. Но девка стреляет – как я могу отказать? Может, это ей еще когда пригодится, выручало уже не раз, сам ведь помнишь.

Акела помолчал, потом, подняв на отца взгляд, проговорил:

– Фима, я много лет тащу ее из этого болота. Много лет, с того дня, как женился. А ты вместо помощи только подогреваешь в ней интерес. Как ты не поймешь, что это все не для женщины? Чем ты гордишься? Тем, что у твоей дочери выучка как у хорошего киллера?

– Ты свою вину на меня-то не перекидывай! – чуть повысил голос отец. – Видали очи, что руки брали, не так разве? С детства она пай-девочкой не была, ты знал, на ком женился.

Акела вздохнул:

– Ты даже не понял, о чем речь. Я знал, на ком женился, и не жалею об этом ни секунды. Но я хочу, чтобы она перестала рисковать собой.

– А какой риск в поездке на карьер, а?

– Ты не поймешь… Аля, идем к себе, нужно Соню спать отправить. – Сашка повернулся, чтобы уйти, я тоже последовала за ним.

Папа вслед нам только проворчал:

– Настырный паленый черт… да и хрен с вами, живите, как хотите!

Больше за этот вечер муж не сказал мне ни слова, молча разделся и лег, отвернувшись спиной. Это было знаком того, что Акела сердит донельзя и сейчас его лучше не трогать.

В субботу с утра Акела куда-то уехал, даже не взглянув в мою сторону. Это было неприятно, но я понимала, что таким образом муж дает мне понять, что недоволен моим поведением. Ладно, переживу. Папа воспылал дедовской любовью, взял Соню и с охранником уехал к Бесо – там праздновали день рождения младшей внучки, намечался праздник с клоунами и небольшим цирком. Отлично, я совсем одна дома, у меня нет ключей ни от машины, ни от байка. Сиди, Сашенька, в своей комнате, ты наказана, вот и думай о своем поведении. Детский сад какой-то…

Никиты тоже не было – он с утра уехал к себе, взяв выходной, но это было как раз кстати – так он сможет передать Савве мою просьбу. Мне же остается только валяться с книжкой и ждать. Ладно, у меня есть работа – дочитаю как раз японского хирургического светилу, законспектирую кое-что, там материал интересный.

Но книга увлекла меня ненадолго. Я отложила ее и вытянулась на кровати, глядя в потолок. Господи, как скучно дома одной… И тут мой взгляд упал на торчащий из-под книги уголок газеты. Наверное, это знак…

Я еще раз перечитала статью, никак не понимая, что именно в ней мне не нравится. Когда же поняла, то, схватив мобильный, позвонила старому приятелю отца полковнику Маросейкину. Не зря мой папа много лет материально поддерживал «полкана», тот несколько раз крепко пригодился и ему, и мне. Вот как сегодня.

– Да бог с вами, Александра Ефимовна! Какая кража из музея?

– Как – какая? А клинок?

– Ну, вы совсем помешались на своем самурайстве, – хохотнул Маросейкин, – кому это нужно? И куда потом сбыть, если украл? Акеле вашему?

– То есть вы хотите сказать, что никакой кражи из музея не было? – уточнила я, совершенно перестав понимать хоть что-то. – Тогда откуда информация у журналистов? Это же в новостях крутили на местном канале.

– А вы опровержения не видели? Старушка-смотрительница панику подняла, а когда наряд приехал – вот он, клинок-то, на своем месте висит.

«Интересно… то есть бабка увидела пустое место, позвонила в полицию, те приехали – а клинок на месте? Странная старушка, с глюками».

– Наверное, опровержение проглядела, – промямлила я, прощаясь.

Нужно было срочно звонить Ольге и Савве, торопить их с походом в музей и инструктировать по поводу разговора со старушкой-смотрительницей.