Текст книги "Мэри, или Танцы на лезвии"

– Мария... словом, не знаю, как сказать... в общем, он у меня увидел твое фото на компьютере, теперь рвется с тобой пообщаться.

Я вдруг успокоилась, поняв, что это не моя галлюцинация, а совершенно реальный человек. Мне даже стало легче.

– Не стоит, – совершенно спокойно сказала я и отключила телефон.

С этого дня со мной стали происходить странные вещи. Я совершенно не переносила квартиру Марго – стоило только войти, как меня начинало трясти, как в лихорадке. Бедная Марго пугалась, пыталась помочь, но тщетно. Подобное повторялось регулярно и выглядело ужасающе – судя по реакции Марго.

А потом я вернулась домой – и буквально через пару дней на экране моего компьютера во включенной аське появилось сообщение: «Здравствуй, Мэ-ри. Это Алекс». У меня затряслись руки... К этому времени я уже представляла, как он выглядит – Марго показала пару фотографий. Просто карма какая-то – чем-то неуловимым он напоминал Костю. Ха-ха – неуловимым! Очень даже уловимым – национальностью.

С этого дня он начал возникать в моей жизни периодически – с этой фразой. И именно с этого дня я для всех стала Мэри. Я подписывалась так в эсэмэсках и письмах, но никому не приходило в голову звать меня вот так, с растяжкой – «Мэ-ри»... как он...

О чем говорили? Обо всем. Он рассказывал, я слушала – и наоборот. Чем хорошо виртуальное общение – никаких обязательств.

...Зато мои отношения с Максимом обострились – дальше некуда. Он стал вдруг подозрительным, нервным, постоянно проверял меня, звонил в самое неожиданное время, мог заехать в клуб, даже не предупредив. У меня возникло впечатление, что он старательно ищет компромат на меня. Возможно, я отчасти сама была виновата – переписка с Марго была бурной, и я никак не могла доказать Максиму, что это просто подруга, женщина, а не мужчина. Я показывала ему эсэмэски, пыталась рассказать то, что сама знала о Марго, – тщетно, Максим отказывался слушать, называл мои рассказы чушью и нелепым бредом. Я замкнулась, перестала упоминать о своей новой знакомой, старалась сделать так, чтобы наше общение было как можно менее заметно для Макса. Он злился, подозревал меня все сильнее, позволял себе выражать недовольство вслух, стал невоздержан на слова. Я терпела. Я действительно любила его и не хотела терять. В этот период даже Костя как-то уменьшил свою бурную деятельность и перестал появляться на горизонте. Меня это радовало – лишний раздражитель в наших и без того напряженных отношениях сейчас совсем ни к чему. Однако ничего не налаживалось, скорее, наоборот.

И однажды все закончилось скандалом. Макс ворвался ко мне в ванную, попытался вырвать телефон, я не дала. И тогда он с размаху дал мне пощечину. Этого оказалось достаточно. Я смочила горящую щеку холодной водой и сказала два слова: «Вон отсюда», – ровным спокойным голосом.

Макс, моментально отрезвев, начал извиняться, но я уже не слушала, молча выкинула ему под ноги его же спортивную сумку, дав понять, что с меня довольно.

Нестеров ушел через полчаса. Я лежала в комнате на кровати лицом вниз и мечтала умереть. Никто не бил меня по лицу – никто и никогда, это оказалось так унизительно... Но еще хуже было то, что он не пожелал выслушать, не поверил. Не захотел поверить – так правильнее. В голове стали вдруг рождаться какие-то строчки, я не поленилась, дотянулась до тумбочки и взяла блокнот и карандаш:

 
Он боялся обжечься —
Она догорела одна.
«Все пройдет, – улыбалась, —
Как грипп —
Никаких осложнений,
Не волнуйся.
А можно забраться к тебе на колени?»
Он не видел,
Что в светлых ее волосах —
Седина,
На душе —
Бурелом,
Ветер тянет тоскливую ноту,
А улыбка вот-вот соскользнет,
Словно сорванный флаг,
«Все пройдет, —
Повторяла она, —
Это просто сквозняк»,
Отвернувшись молчком,
Со слезами глотала заботу.
Он боялся обжечь —
Его тоже терзала вина,
Лишний шаг на краю —
Это чья-то судьба
На осколки
Танцовщицей сорвется в камин
С потревоженной полки,
Он пытался сберечь —
А она догорела
Одна...[1]1
   Стихи Светланы Иваненко. (Здесь и далее примеч. автора.)


[Закрыть]
 

Я поставила точку и перечитала. Надо же как – за пару минут выложить в нескольких строках все, что наболело... Он меня бросил – или я его? Как теперь понять, откуда началось наше расставание – не с пощечины же? Нет, конечно, гораздо раньше. В тот момент, когда Макс перестал верить мне. В тот момент, когда он впервые посмел открыть мой почтовый ящик, взять со стола мой телефон, проверить историю в аське. Разве так поступают, когда любят? Разве любовь не основана на доверии? Почему же я никогда не позволяла себе усомниться в нем, в его чувствах, в его верности? И как мог он сомневаться во мне? Он давно решил уйти, мне так кажется. Давно – потому что еще во время сборов звонил мне и говорил какие-то глупости, предъявлял нелепые претензии, подозревал в измене. Может, у самого рыльце в пушку? Нет, не буду думать так – зачем? Пусть он останется для меня таким, каким я его знала. Не хочу думать о нем плохо.

...Я лежала дома пятеро суток лицом в подушку, не ела, не спала, только вставала покурить. От голода пошатывало, но я не обращала внимания. Телефон периодически звонил, но я не реагировала и на это, и в конце концов у него окончательно разрядилась батарея. Слава богу, наступила тишина. Интересно, а можно умереть вот так? Даже сигареты закончились, но вставать и идти за ними в ларек сил не было.

Именно в таком состоянии меня обнаружил Костя. Его охранники выбили дверь, так как на звонки я не отвечала, и Костя, вбежав первым, сразу упал на колени около кровати:

– Мария! Что с тобой, девочка? Что произошло? – Он бережно взял мои руки, начал целовать их. – Я тебя потерял, даже в клуб ездил, там твой мальчик сказал, что ты пять дней уже не приходишь и трубку не снимаешь. Что с тобой, девочка?

В его голосе было столько заботы и беспокойства, столько нежности по отношению... И я вдруг сказала фразу, за которую впоследствии ругала себя последними словами:

– Забери меня к себе... я так и умру тут – одна...

Он понял все, молча взял меня на руки, велел своим починить дверь и закрыть все окна, а сам понес меня вниз, в машину.

– Вот так... вот так и правильно, девочка... ты все решила, умница... – шептал он, осторожно прижимая меня к себе и целуя в висок. – А я любить тебя буду, как заслуживаешь...

Через три месяца мы поженились. Большая армянская свадьба. Караван-сарай, восточный базар – что еще? Я не позвала никого – не хотела, чтобы Марго видела этот фарс, мне было стыдно перед ней. Отца тоже не позвала – да он и не пошел бы. Узнав, что я переехала к Косте, он пожелал мне всего-всего, попутно сообщив, что всегда знал, что я – непорядочная женщина (ну, это если культурно говорить). Я была одна – совершенно одна среди сонма родственников и друзей Кости. Возле меня постоянно находилась Гаяне – жена Артура, ходила следом, как привязанная.

Я плакала. Слезы полились из глаз еще на выходе из ЗАГСа, я никак не могла успокоиться и не понимала, что происходит. Вроде как я сама согласилась, сама пришла к нему, сама ответила «да» на предложение выйти замуж и сама приняла кольцо с изумрудом. Но тогда почему мне так плохо и тошно, а в голове постоянно звучит голос отца: «Шлюха ты, Мария»?..

Когда кто-то из гостей вытолкнул меня в круг танцующих и я оказалась лицом к лицу с Костей, он вдруг все понял. Порывисто прижав меня к груди, он вытер слезы платком, поцеловал и вывел из зала, сел вместе со мной на скамейку и нетерпеливо махнул выскочившей следом охране:

– Да уйдите вы, никто тут никого не тронет! Дайте с женой поговорить!

Я все еще плакала, размазывая по лицу слезы. Костя закурил, снял пиджак и набросил на мою обнаженную вырезом платья спину:

– Знаешь, Мария, вот не думал, что ты будешь оплакивать свою свободу таким образом и при людях. Я что – силой тебя взял? – горько спросил он, стряхивая пепел под ноги.

– Нет, конечно, но...

– Тогда почему ты устраиваешь это? Ты ведь позоришь меня перед людьми, там моя семья, мои друзья, мои партнеры!

«Партнеры»! Ха! Такие же каталы, как он, съехавшиеся со всех регионов России и Армении! Да если бы только кто-то догадался позвонить в милицию, так местный РОВД перевыполнил бы план по отлову карточных шулеров лет на пять вперед... «Партнеры»!

– Прости... мне что-то нехорошо... – пробормотала я, перехватывая сползший пиджак рукой.

Костя выбросил окурок и обнял меня:

– Я столько времени ждал этого дня. Не лишай меня удовольствия, прошу тебя. Вот увидишь, тебе будет хорошо со мной... хорошо, как ни с кем... – Он говорил все тише, а руки его все настойчивее двигались по моей спине, обжигая кожу. – Мария... – Он вскочил, поднял меня на руки и понес куда-то.

Первая брачная ночь состоялась на заднем сиденье джипа Артура...

Через неделю Костя повез меня в Париж. Летели через Москву, и я, естественно, не могла не повидаться с Марго, тем более что Костю встретили какие-то приятели и поволокли в казино. Я сказала, что не желаю сидеть одна в номере, а потому поеду к подруге. Костя не возражал.

Марго изменилась... Нет, она не стала хуже, но было очевидно, что жизнь домохозяйки ей не на пользу, что, прежде ухоженная и стильная, Марго превращается в наседку. Это открытие меня не порадовало. Марго по-прежнему суетилась вокруг меня, излучала счастье и какую-то почти детскую радость, старалась прикоснуться, обнять, накормить повкуснее, но в ее зеленых глазах я угадывала тщательно скрываемую тревогу и тоску. Я была так рада оказаться в ее квартире, в своем любимом уголке в кухне... Но напряженный взгляд, которым Марго следила за мной, нервировал, заставлял чувствовать свою вину за что-то. А уж когда Марго, решительно вытащив из-за стола за руку, обняла меня, я не выдержала и расплакалась. Она осталась единственным человеком, кому я могла поплакаться и пожаловаться на жизнь. Кое-как подобрав слова, я путано объяснила ей причину, по которой не пригласила на свадьбу. Марго промолчала, но по глазам я видела – простила, не обижается, готова, как всегда, помочь чем угодно.

Меня вдруг совсем сморило, и я переместилась на диван. Марго укрыла меня одеялом, села рядом, кое-как втиснувшись на краешек. Ее рука скользила по моим плечам, по волосам, успокаивая и убаюкивая.

– Детка моя... ты даже не знаешь, как будешь счастлива... – шептала Марго, и в ее голосе мне чудились слезы. – Ты ведь достойна только лучшего – ты такая удивительная... ты ничего никогда не видела, а должна видеть все...Ты должна слышать, как кричат по утрам горлицы в Испании, Мэри... это просто сказка... Ты обязана быть счастливой, я так этого хочу...

Ее шепот меня успокоил, и я уснула, но в какой-то момент вдруг увидела глаза. Темные глаза, глядящие прямо на меня. И голос... незнакомый голос, всего пара фраз: «Ты будешь счастливая, Мэ-ри». Чей это голос, я могла только догадываться, но глаза и фраза принадлежали Алексу. Я слишком хорошо уже знала его манеру растягивать по слогам мое имя, которое он же мне и дал.

– Не надо... за что? – простонала я, просыпаясь.

Марго в кухне пекла блины. У меня защемило внутри от охватившего чувства благодарности к этой молодой женщине, ставшей для меня за это время ближе всех. Мне очень хотелось, чтобы Марго была счастлива, чтобы наконец утряслись все ее проблемы с работой, со здоровьем, чтобы ее муж заметил, что рядом с ним такая женщина – умная, привлекательная, нежная и способная на огромную любовь. Порой меня брала злость на этого ее Алекса, с которым я успела довольно близко сойтись в аське. Тот еще тип, если честно. Наши разговоры напоминали поле боя – от довольно фривольных намеков мы быстро скатывались к угрозам и обратно. Меня это забавляло, его, кажется, тоже. Я узнала много о их жизни с Марго, и это знание порой бесило меня – ну как он мог, ведь она такая открытая, наивная и живущая душой наизнанку? Так как же можно было предать все это? Не понимаю...

Этот вечер оказался каким-то скомканным, ужасным. Марго вдруг начала рассказывать страшные вещи о своей прошлой жизни, об Алексе, которого я в тот момент готова была убить собственными руками. Я дала себе слово – больше никогда не общаться с ним, просто игнорировать. Разумеется, сказать оказалось легче...

Мы вернулись из Франции – и на следующий же день я получила сообщение от него: «Где ты была так долго, Мэ-ри?» Я не послала его, не проигнорировала... Не знаю почему.

Ничто меня так не будоражит, как танго. Но не в том виде, как оно есть, а в постановочном, в виде шоу. Записали с Иваном под настроение диск Gotan Projeсt – теперь можем не останавливаться, пока кто-то из двоих не рухнет на паркет. Ну, не буду уточнять, что обычно это бываю я. Ка-ак же я потом себя чувствую – просто потрясающе... Валяюсь на полу, дышу как загнанная лошадь – но кайфую. Восхитительное ощущение собственной легкости и нечеловеческой усталости. Правда, Иван приобрел паскудную привычку заваливаться рядом, что меня бесит и отвлекает от получения удовольствия. Но и это можно пережить.

Хуже другое. Мне все чаще стал попадаться на глаза Максим. Разумеется, он был в курсе моего замужества – свадьба гремела на весь город, еще бы – Костя Кавалерьянц женился! Я стала часто встречать Максима, проезжая мимо больницы на работу – Костя купил мне машину, чтобы я не зависела от его графика, но, когда мог, всегда забирал меня сам. Нестеров же как будто караулил меня – стоял на остановке в любую погоду и провожал глазами. Вид при этом у него был весьма далекий от счастливого...

Нет ничего приятнее, чем наблюдать за тем, как страдает человек, который некогда был для тебя всем, а потом сам взял и все угрохал. Ну и получи теперь – я свое отболела. Ну, почти... Дело даже не в том, что я хотела отомстить, – нет. Дело в другом. Я теперь и от него свободна – потому что в итоге он сломался. Он признал, что не может быть не со мной. Всем своим побитым видом признал – не может. Мне это льстило. Но даже это чувство не заставит меня простить – слишком больно, слишком глубоко. Нельзя так ломать того, кто тебя любит. Да, я это сказала... надо же... И теперь все другое – я другая, он другой...

Слишком поздно, слишком все поздно.

А потом из моей жизни ушли и танцы. Вернее, не сами танцы, а участие в турнирах. Костя, недовольный тем, что его жена на глазах у людей замирает в непристойных, по его мнению, платьях и позах с чужим парнем, решил вопрос в свойственной ему манере. Приехал на крупный турнир, вышел на паркет прямо во время исполнения конкурсной румбы, оторвал меня от Ивана, перебросил через плечо и вынес из зала. Охрана спорткомплекса пыталась помешать – но кто мог остановить моего мужа, когда тому что-то взбредало в голову? Дома, молча выслушав мои истеричные вопли на тему «танцы – это моя жизнь», закурил, рванул с меня платье так, что по полу посыпались кристаллы Сваровски, которыми оно было расшито, и сказал:

– Запомни – больше я не желаю этого слышать и видеть. Хочешь танцевать – танцуй в клубе, учи детишек. Но в таком виде больше появляться не смей.

Я выбежала из комнаты, придерживая на груди лохмотья некогда дорогого платья, которое мы заказывали вместе с Марго, закрылась у себя и прорыдала весь вечер. Назавтра собрала оставшиеся костюмы и отдала их кому-то из девчонок в клубе, а Ивану объявила, что он волен искать себе партнершу, так как я больше конкурсным танцем не занимаюсь. Ванька открыл рот, но наткнулся на мой взгляд и замолчал. Через неделю он уже стоял в паре с молодой, но очень перспективной девочкой. Мне даже не было больно – я прекрасно понимала, что этот этап жизни завершен.

Работу я не бросила, мы по-прежнему тренировали с Иваном несколько детских пар и попутно иной раз позволяли себе вспомнить совместную работу.

Семейная жизнь с Костей складывалась даже вполне удачно. Ну, во всяком случае, со стороны мы выглядели счастливой парой. Костя оказался заботливым, нежным и внимательным, он ни на секунду не выпускал меня из поля зрения, ни разу не вернулся домой без цветов, если уезжал куда-то – звонил по нескольку раз. Я постепенно привыкла к нему, даже по-своему привязалась – но не более. Полюбить его я не могла, как ни старалась. Врать себе было невыносимо, врать ему – противно и стыдно. Но я надеялась, что, возможно, со временем сумею что-то сломать в себе и ответить Косте взаимностью.

Его семья меня не приняла – ну, ничего удивительного. Я от этого не страдала, Костя – тоже. В конце концов, жили мы отдельно, в гости к его матушке не захаживали, и лично меня ее мнение волновало мало. Артур с женой бывал у нас часто, однако никакого общения с молчаливой, тихой и какой-то забитой Гаяне у меня, разумеется, не вышло. Во время вечерних посиделок она замирала в кресле, как изваяние, и вообще никак не реагировала ни на что. Артур же, или Арик, как звали его домашние, по-настоящему оживлялся, только выпив, – обычно он напоминал вяленую рыбу, никаких эмоций. Коньяк или водка делали его оживленным, даже порой развязным. Это не нравилось Косте, он в такие моменты старался не оставлять меня с братом наедине, и я сперва никак не могла понять почему. Однако потом до меня дошли слухи, что у Арика имелась отвратительная привычка соблазнять всех без исключения девушек Кости. Я, к счастью, была в себе уверена на сто процентов – Арик не вызывал во мне никаких реакций, кроме рвотных, но у Кости свои резоны.

Он вообще старался привить мне вкус к дорогим вещам, к каким-то вычурным нарядам – главное, чтобы этикетка была с кричащим именем. Я же, на дух не выносившая показухи, чувствовала себя куда более комфортно в джинсах и водолазке, чем во всех этих павлиньих перьях. Кроме того, Марго успела приложить руку к моему имиджу еще в ту пору, когда я выступала на конкурсах. Она вместе со мной ездила по различным ателье, сама рисовала фасоны платьев для меня, сама подбирала материал и аксессуары, делая это куда лучше, чем опытные модельеры. Я сразу стала отличаться от всех танцовщиц на паркете, и это очень бросалось в глаза. Кроме того, Марго обожала таскать меня по разным магазинам и одевать, как куклу, – ей доставляло удовольствие выбирать для меня одежду, обувь и какие-то мелочи. Вкус у нее был отменный, и я всегда прислушивалась к ее советам.

Костя же любил китч, кричащие краски и почти карнавальные костюмы. Меня это злило. Переубедить его порой оказывалось очень сложно, я замолкала, но купленную по настоянию мужа вещь не надевала, если считала, что это не мое.

...Вах, ну сегодня я так утанцевалась... Надо же – «вах!» – восклицание, подхваченное у Кости. Все-таки совместная жизнь накладывает отпечатки в виде таких вот словечек-паразитов, привычки выпивать стакан воды с утра или заедать коньяк не лимоном, а бастурмой, привозимой специально для Кости из Еревана. Он многому научил меня: жульничать в карты, например, хотя я никогда не садилась играть с ним – Артур мне как-то шепнул по секрету, что лучше бы этого не делать, потому что, когда дело касается Игры, Костя абсолютно безжалостен ко всем – и меня тоже не пощадит. Поэтому я применяла знания на практике разве что с Иваном, когда мы никак не могли определиться, кто пойдет в ларек за бутербродами, например.

Сегодня я выиграла у него работу по танго. Даже встать потом с паркета не могла. Поставили диск – двадцать пять треков – и без остановки, по кругу... мамочки... Никогда не танцевала танго в джинсах – а, оказывается, что-то в этом есть. Непристойно, правда: партнер во фраке – и я в узких джинсах и майке... Но так накатило, что я даже сама удивилась – откуда силы, когда я сплю по три часа по ночам, а днем, как оголтелая, работаю. И танго с немецким вокалом – ммм... Вообще блеск. Спустившийся сверху посмотреть тренер ржал, как подорванный, а мы его даже не видели – ни я, ни Ванька. И только к концу поняли, что уже дети пришли, что обе двери в зал открыты настежь, и в них толпятся, разинув рот, изумленные родители учеников. Ну, еще бы: Мария Юрьевна, известная змея и просто злая девка – и вдруг такое... На двадцать пятом треке я сломалась под конец и легла на паркет, сказав, что ночевать тоже буду здесь. Пришлось Ивану через плечо перекидывать меня и нести в тренерскую на диванчик, а там еще и кофе с коньяком делать, потому что мне надо было на улицу идти – у нас запись новичков, я обещала руководителю помочь. И вот я, такая фея из Бомбея – волосы мокрые, майка мокрая, глаза бешеные... Глянула на себя в зеркало и поняла – нельзя в таком виде на улицу. Пришлось жариться в джинсовой рубашке.

Костя заехал за мной, как и обещал, ровно в восемь, и хотя до конца концерта и записи оставалось еще минут двадцать, я встала и ушла – мой муж не из тех, кто будет ждать.

Когда села в машину, он повернулся с переднего сиденья, недовольно оглядел меня и пробурчал:

– Ты до каких пор будешь меня позорить?

– Что позорного на этот раз? – Я закурила, приоткрыв окно.

– Мария... мы много раз обсуждали это, – чуть повысил голос муж. – Не пристало жене уважаемого человека...

– Да-да, Костенька, я все помню – не пристало и трали-вали, но это моя работа, уж извини. – Я дотянулась и поцеловала его в щеку. Он поморщился:

– Ты много куришь.

О черт! Да что ж за вечер-то!

– Дорогой, у тебя неприятности? – отвратительно мяукающим тоном произнесла я, пародируя манеру разговаривать, свойственную жене Костиного приятеля Армена.

Костя намек уловил, перестал хмуриться и рассмеялся:

– Перестань, тебе не идет. Просто мне не хочется, чтобы кто-то еще, кроме меня, видел тебя в таких вещах.

– Что неправильного в моей одежде? – На мне были узкие темно-голубые джинсы, довольно свободная майка и туфли на шпильке, а на плечи накинута джинсовая рубашка-ветровка. Среднестатистическая девушка, таких полгорода – и только мне муж делал замечания. Причем он не пропускал ни одной короткой юбки, не стесняясь даже моего присутствия, а я свои мини-юбки уже даже найти в шкафу не могу – так далеко убраны.

Но сегодня причиной Костиного дурного настроения явно были не мои джинсы. Я уже довольно много слов понимала по-армянски, и в его разговоре по телефону мелькнуло что-то о больших деньгах и большой игре. Замечательно! Это значило, что он вот-вот уедет – куда-то в Сочи или в Ялту. Я опять останусь одна... Плюс один – могу сидеть за компьютером ночами напролет, общаться с Марго... ну, и еще кое с кем, если соизволит. Странные отношения, ей-богу. Вроде как одна тема – Марго, но между строк угадывается нечто, хотя никто из нас не может понять, что именно. Единственное спасение от его постоянного бреда – кокаин. Выяснилось, что и танцевать под ним куда как кайфовее, и жить иной раз. Первую дозу мне Артур принес, и я только потом поняла – да этот придурок меня просто хочет. Вот и решил подсадить на кокс и потом на этом поймать. Нашел дуру! Это ты Гаяне своей толкай, а мне не нужно. Кокс я взяла из любопытства, но старалась играть с ним осторожно, чтобы не «сесть» плотно. Неделями не прикасалась к заначке, но в моменты связи с Алексом он мне здорово помогал. И было у меня ощущение, что и он-то не вполне адекватен... Перечитывая назавтра историю, я ухохатывалась – вот два дебила! «Я сотру тебя в порошок, если Марго будет страдать!» – «О да, сделай это – ибо зачем мне такая жизнь?» – ну, не идиоты, когда следом: «Мэ-ри, а ведь ты мне нравишься». – «Удивишься – ты мне тоже». Словом, мы сводили друг друга с ума, забавляясь, как кот с мышью. Причем каждый явно мнил себя котом – а мышью быть не желал.

Костя только фыркал, глядя на то, как азартно я стучу по клавишам ноутбука.

Вот и сегодня я, как обычно, уселась за небольшой столик в углу, откинула крышку и погрузилась в активную беседу. Правда, на сей раз не с Алексом – его аська молчала. Видимо, вчерашний ночной разговор убедил его оставить меня в покое на пару дней. Костя, сидя в кресле, пил кофе и смотрел какую-то чушь по телевизору, то и дело бросая в мою сторону призывные взгляды. Я игнорировала. Вообще в последнее время интимная сторона жизни начала мне досаждать – то ли кокаин так действовал, то ли я устала притворяться и имитировать в постели бурную страсть.

Костя наконец не выдержал:

– Тебе нечем заняться, Мария? – спросил он, подходя ко мне сзади и обнимая за плечи.

– С тех пор как ты запретил мне танцевать – нечем, – кивнула я, продолжая переписку.

Костя наклонился, чтобы поцеловать меня в шею, и вдруг заметил торчащий из стакана с карандашами пакетик. Змеиным броском он выкинул руку из-за моего плеча и двумя пальцами схватил его. Черт, проклятая эйфория – я вчера совсем забыла убрать кокаин в ящик стола...

– Что это? – грозно спросил муж, помахав пакетом перед моим лицом.

Отпираться смысла не было.

– Кокс.

Брови Кости сошлись к переносице, он оценивающе посмотрел на пакет, потом снова на меня:

– Дай, угадаю – Артур?

Ну, тут тоже крыть нечем – Костя явно знал о том, что Арик приторговывает коксом для укрепления финансового положения.

– Да.

– Давно?

– С месяц... ну, может, чуть больше – не помню. Ты не думай, я не каждый день...

– Да ты сдурела, что ли?! – взревел Костя, хватая меня за плечи и вытаскивая из-за стола. – Успокоила! Не каждый день! Вот спасибо тебе, дорогая! А ну-ка, идем! – Он вытащил меня за руку в коридор, натянул на меня куртку и сапоги, наскоро оделся сам и, прихватив ключи от машины, потащил за собой на улицу.

Арик жил недалеко – всего в квартале от нас. Он, Гаяне и трое их детей занимали просторную пятикомнатную квартиру в новом доме на третьем этаже. Нас не ждали, но выражать досаду по поводу столь позднего визита брата с невесткой Арик не решился, а Гаяне вообще сразу испарилась.

– Ты поздно, – только и заметил Артур, приглашая нас в комнату. – Садитесь. Мария, коньячку?

– Ты, ишак! – взревел Костя, моментально выйдя из себя. – Кто позволил тебе приносить моей жене кокс, а?! Трави этой дурью кого угодно, но в семье этого дерьма быть не должно!

Арик метнул в меня многообещающий взгляд, однако я не слишком испугалась – Костя, хоть и был младше, пользовался большим авторитетом, нежели вялый и необязательный Артур, а потому слово Кости весило намного больше против слова Арика.

– Прости, брат...

– Прости, брат?! И ты думаешь, этого достаточно?! – Костя со злобой пнул ногой стоявший рядом с ним журнальный столик, и тот отлетел в угол. – Как ты вообще додумался?! Что тебе от нее надо? Надумал трахнуть, как всех моих прошлых девок? Так запомни – то были просто телки, а это – моя жена! Жена, понял?!

– Понял. – Арик весь извелся, я видела, как ему хочется, чтобы мы скорее убрались отсюда, потому что ведь есть еще и Гаяне, которая все слышит. Но вот как раз Гаяне не скажет ему ни слова – это просто не принято. Арик живет, как хочет, а Гаяне воспитывает трех дочерей, и уже этим будет всю жизнь виновата перед ним.

Больше Арик не подъезжал ко мне ни с коксом, ни с намеками на интим. Он держался подчеркнуто-холодно, был вежлив, однако в глазах скользило желание при случае посчитаться. Я не обращала внимания, так как знала – он никогда не пойдет против Кости. Костя в семье за старшего, за главного – кормилец, человек, к чьему слову прислушивались. А Арик считался неудачником, годным только быть у Кости на побегушках. Как ни странно, Арика это устраивало. Он тихонько мутил что-то с местным винно-водочным заводом, скупал его акции через подставных лиц и, очевидно, собирался со временем стать единовластным хозяином. Я узнала об этом случайно, из обрывков разговоров. У мужчин есть опасная привычка считать женщин глупее себя и не скрывать от них некоторые вещи, а зря...

Я уже довольно хорошо разбиралась к иерархии карточных игроков и знала, что Арик намного ниже Кости даже там. Он не брезговал играть на вокзалах, в поездах, тогда как Костя, будучи «катранщиком», не опускался до подобных вещей. «Катранщиками» называли тех, кто достиг вершин мастерства и играл только в специальных местах, скрытых от милицейских глаз, – «катранах». Это могли быть квартиры, отдельные кабинеты ресторанов, загородные дачи. Знала я также, что у Кости имелась специальная квартира, оборудованная новейшей электроникой. Там был установлен начиненный аппаратурой стол, который высвечивал карты противника. Во время игры на балконе располагался специальный человек, управлявший игрой Кости в микронаушник. Я не знаю, почему он не считал нужным скрывать это от меня, а даже наоборот – всячески демонстрировал, учил простейшим приемам. Однажды я обратила внимание на то, что кожа на концевых фалангах трех пальцев у него совсем тонкая, и Костя объяснил, что снимал ее лезвием – чтобы повысить чувствительность пальцев. Я ужаснулась, а он рассмеялся:

– Девочка моя, большие деньги всегда даются большой кровью.

Кроме того, Костя постоянно крутил что-то в руках – то небольшие четки, то два шарика, то монетку, перекатывая ее между пальцев, а то и просто вязал узелки на капроновой нитке. Подобное я видела у Макса – но тот делал это для того, чтобы пальцы не грубели и не теряли способности вязать узлы в любой ситуации. Для хирурга руки – это все. Собственно, как и для каталы, как выяснилось...

Я постигала премудрости Костиного искусства с интересом. Оказалось, что это целая наука. Например, карты-картинки в колоде натирались сухим мылом, а карты-знаки – канифолью. Скольжение у них получалось разное. Этим как раз и занимались купленные киоскеры в ларьках около ресторанов или гостиниц. Снова восстановить упаковку на колоде тоже было делом ерундовым, а Костя щедро платил за услуги.

Арик настойчиво предлагал моему мужу взять меня «на гастроли», мотивируя это тем, что с моей помощью они смогут привлекать лохов для игры, однако Костя сразу и решительно отверг это предложение:

– Если мне нужна будет «птичка», я ее там на пляже и сниму. А жена моя не будет этим заниматься.

Не скажу, что сообщение «сниму на пляже» меня порадовало, однако подставлять собственную голову тоже не хотелось. Я здраво рассудила: что происходит не при мне, меня не касается. Я уже не смогу перевоспитать его, да и к чему? И, если честно, мне было наплевать, изменяет мне муж или нет. Я прекрасно отдавала себе отчет в том, что я не люблю его и потому не вправе требовать верности. Однако ни разу за все время мне не удалось уловить даже намека на то, что у Кости есть другая женщина. Складывалось впечатление, что я – единственная, и мне порой бывало стыдно за то, что я не могу ответить ему искренними чувствами.

Костя сквозь пальцы смотрел на мои периодические отлучки в Москву, пока я танцевала. Однако со временем все изменилось. Когда я заговорила, что хочу поехать к Марго на недельку, он вдруг воспротивился.

– С какой стати? Что тебе там делать – одной, без меня?

Мы сидели в гостиной, пили чай и пытались смотреть какой-то новомодный фильм. Однако после моих слов о поездке Костя выключил телевизор, встал и заходил по комнате.