Текст книги "Я не ангел"

Ну вот как он угадывает такие вещи? Про подобные канделябры бабушка прожужжала мне уши еще полгода назад – вдруг захотела видеть на белом «Стейнвее» именно такие. Не помню, говорила ли я Светику об этом, да если и сказала, то, скорее всего, мимоходом, а он запомнил и вот купил. Бабуля будет счастлива.

– Ты молодец, Светик, – искренне сказала я, дотянувшись до его руки и погладив ее, – она так обрадуется…

Рука мужа перехватила мою, чуть сжала:

– Варенька… что происходит? У тебя неприятности?

– Да ну что ты… какие неприятности? Все хорошо, устала просто, работы много. Лучше расскажи, что у тебя с гастролями.

Светик скривился, выпил коньяк и, отставив рюмку, проговорил:

– Там темная история какая-то. Приехали, отыграли один концерт – и вдруг стоп. Зал нужен для каких-то правительственных мероприятий. Контракт аннулирован, неустойка выплачена – пожалуйте за пределы, так сказать. Начал Иришку трясти – молчит, отнекивается, разговор переводит. Другого ничего.

– А раньше такого не было?

– Что ты! Впервые… у Ирины всегда все четко, как часы.

– Ну, может, просто совпало… – Но почему-то я не была уверена в своих словах.

Неприятности Светика начались почти одновременно с моими.

– Мне нужно тебя увидеть.

– А я не горю желанием видеть тебя. И не звони сюда больше, сделай одолжение.

Я бросила трубку и вцепилась в подлокотники кресла. Мельников. Звонит как ни в чем не бывало, словно старый приятель. Узнал где-то номер мобильного, который я никому не даю. Мне стоило огромных усилий сказать ему то, что сказала: один только звук его голоса заставлял меня терять голову. Надо же, как сильно я его любила, что даже через столько лет помню и подчиняюсь!

Наступила пятница, я надеялась сегодня уйти домой раньше – дел не было, судов тоже, я перебирала материалы по одному из дел, рассмотрение которых было отложено, и тут позвонил Мельников, выбив меня своим звонком из колеи. Что ему нужно? После того визита он никак не проявлялся, не звонил, не приезжал, и вдруг здравстуйте! Вечером я должна была позвонить Анастасии и узнать, не нужно ли чего-нибудь ей и Алене. Сейчас же я даже не могу вспомнить, где именно у меня лежит телефон с номером Потемкиной. Нет, пора домой, домой…

– Нина, я уезжаю, – на ходу стараясь попасть в рукава шубы, заявила я изумленной секретарше, – водителя отпусти, я такси поймаю. До понедельника.

Нина не успела ничего сказать, а я уже бежала вниз, к выходу из здания, сама не понимая, почему и от кого бегу. Морозный воздух немного отрезвил меня, и я, успокаиваясь, решила пройтись пешком. Шла, шла – и очнулась на Третьяковке, не совсем понимая, как именно добралась сюда так быстро. Очень хотелось есть, до дома оставалось всего ничего, но из открытой двери ресторанчика вдруг запахло чем-то необыкновенно вкусным, печеным – кажется, пиццей, – и я не смогла пройти мимо.

Это оказалось обычное сетевое заведение со множеством столиков и шумным контингентом, но сейчас я не очень искала уединения – на людях нет возможности предаваться панике, а она уже была близка. Заказав бокал красного вина, пиццу с грибами и чашку кофе, я начала рыться в сумке в поисках уведенного со стола у Нины портсигара с сигариллами. Когда нашла, то немедленно сунула одну в рот, и тут же у моего лица возникла мужская рука с зажигалкой:

– Прошу.

Я вздрогнула и уронила сигариллу на стол – передо мной стоял Мельников.

– Ну, чего ты испугалась? – присаживаясь за столик, ласково спросил он. – Можно подумать, я монстр!

– Ты начал меня преследовать? – стараясь держать себя в руках, спросила я и снова взяла сигариллу.

– А как еще я могу с тобой пообщаться? Трубки ты бросаешь, в кабинет к тебе только по записи, в гости, как я понимаю, тоже не позовешь.

– Кирилл, зачем тебе это? Ты исчез, я пережила – все. Нет причин начинать все снова.

Он склонился над столом и проговорил, глядя мне в глаза:

– А наша встреча уже стерлась у тебя из памяти? Ты забыла?

Я дернула плечом – вот как раз от этих воспоминаний мне хотелось избавиться. А Кирилл уже взял меня за руку, водил пальцем по запястью, чуть сдвинув вверх рукав блузки:

– Варька, не упрямься… я понимаю, что адски виноват перед тобой, но дай мне возможность все исправить. Я за тем и вернулся – исправить…

– Как можно исправить то, что когда-то убил? – тихо спросила я. – Ведь ты меня тогда растоптал, предал.

– Варенька… не хочу снова об этом, но… ведь ты не долго горевала – замуж выскочила за своего музыканта. Не зря он вокруг тебя так увивался, добился своего.

– Да он, может, от психушки меня спас! Если бы не Светик… да что ты знаешь-то вообще?! – чуть не во весь голос выкрикнула я, и на нас стали оборачиваться посетители.

– Тсс, тише… не надо так, Варюша… – Он успокаивающе погладил меня по руке. – Я все понимаю, ты сердишься… имеешь право. Но ведь ты не знаешь всех обстоятельств.

– А ты? Ты – знаешь их?! – Я прямо с подноса подошедшего официанта схватила бокал с вином и залпом выпила. – Повторите, – попросила у немного обалдевшего парня, и тот, переведя взгляд на Кирилла, кивнул. – Обстоятельства!

– Варя, успокойся. Давай перестанем жить прошлым. Есть ты, есть я, есть сегодняшний вечер. Мы можем начать все сначала.

Боже мой, да он идиот… «сначала»! С какого еще начала – когда уже была поставлена точка? Им же самим поставлена! Он убил во мне все человеческое, а теперь пытается поливать умершее растение в надежде, что оно зацветет.

Официант принес не бокал, а бутылку – я и не поняла, когда Кирилл успел сделать заказ. Вино лилось в бокал как кровавая струя, и это всколыхнуло неприятные воспоминания, от которых я с таким трудом избавлялась много лет. Неожиданно я расплакалась, чем совершенно ошарашила Мельникова – за все время нашего знакомства он не видел, наверное, ни единой слезинки, упавшей из моих глаз.

– Варя… – Он передвинул стул так, чтобы оказаться рядом со мной, обнял за плечи.

Но я вырвалась:

– Да не трогай ты меня!

– Все! – Он поднял руки вверх, демонстрируя согласие, однако стул на прежнее место не вернул, так и остался сидеть рядом, прикрывая меня от посторонних взглядов, пока я, всхлипывая, вытирала глаза бумажными салфетками. – Варь… ты бы объяснила нормально, без истерик. Вот уж не думал, что когда-то увижу тебя в таком состоянии. Прежде ты не позволяла себе так эмоционировать!

– Прежде я вообще была другая. Но ты вряд ли об этом помнишь.

Я взяла бокал и осушила почти до дна, вытерла губы ладонью – вот бы бабушка увидела, была бы в шоке… Присутствие Мельникова раздражало, но одновременно мне было страшно, что он встанет и уйдет, уйдет точно так же, как ушел тогда, много лет назад, из недорогой пиццерии, где мы сидели после занятий. Ирония судьбы – спустя годы мы снова сидим в итальянском заведении, только оно в разы дороже, без пластиковых тарелок и стаканов, зато с хорошей посудой, белыми салфетками и неплохим вином. И мы уже другие – не наивные второкурсники, которым кажется, что скоро весь мир будет принадлежать им, а взрослые, давно состоявшиеся в жизни и профессии люди с богатым багажом за плечами. Тогда почему я чувствую себя такой маленькой и беззащитной, совсем как тогда? И снова, снова декабрь. Почему все так?

Принесли мой заказ, но я уже не хотела есть, вцепилась в бокал и никак не могла оторвать взгляда от вина. Кровь. Много крови, озеро…

– Варя… – Кирилл легко коснулся кончиками пальцев моей щеки, и я вздрогнула.

– Что, Кира? – совсем как раньше… Никому он не позволял называть себя так, только мне.

– Поела бы. Ну-ка, давай… – Он отрезал кусочек пиццы и поднес вилку к моим губам. Я послушно съела и поняла, что чудовищно голодна на самом деле.

Пицца исчезла за считаные минуты, я почувствовала себя немного лучше и закурила. Мельников все это время молча смотрел на меня, словно боялся пропустить какую-то мелочь, любую деталь, как будто без этого мой портрет будет неполным.

– Может, прогуляемся? – неожиданно предложил он. – Здесь ведь до набережной рукой подать – напрямик через Озерковский. Пойдем?

– Пойдем.

Я не знаю, почему согласилась – наверное, не хотела отпускать его. Но как, когда, в какой момент ненависть к нему, которую я столько лет лелеяла в себе, начала уступать место прежним чувствам? Как вышло, что вместо того, чтобы дать ему пощечину и уйти, я послушно сую руки в рукава шубы, позволяю ему расплатиться за ужин и вывести меня под руку на улицу? Что это? Как вообще подобное возможно? Не знаю. Видимо, старые сильные чувства, как их ни прячь и ни утрамбовывай в душе, все равно вырываются наружу. И даже я не в состоянии совладать с ними.

– Ты только глянь… Наша плывет. С фраером каким-то.

– Не муж?

– Нет, ты что! Муж у нее крупный такой, солидный, а этот сухой, поджарый. Не муж, точно.

– А говорили, что она мужиков в упор не видит.

– Да ну брось ты! Кто говорил? Я, когда ее разрабатывать начал, со счету сбился. Постоянно кто-то есть, дома, наверное, все потолки в бороздах.

– Почему потолки?

– Ну, ты тупой… Муженек рогами бороздит, не гляди, что у них в хате потолки три с лишним в высоту.

– А-а…

– Я бы, кстати, тоже не отказался – она баба видная, интересная. Глаза зеленые.

– Ладно, размечтался… трогай потихоньку, потеряем же.

– Не потеряем, тут негде. Сейчас с набережной в переулок свернут – не пойдут же через Садовое.

– Ты не замерзла? – Кирилл наклонился ко мне, тронул губами щеку. – Может, зайдем в одно местечко?

– В какое?

– Сейчас покажу, только молчи, ладно?

Он увлек меня за собой, и я пошла, не сопротивляясь. Нырнули в подземный переход, вышли на противоположной стороне Садового кольца, прошли немного и оказались около «Красных холмов».

– Ты что же – в гостиницу меня притащил? Дешево, Кира.

– Ну, не так уж дешево, если ты о номерах, – ухмыльнулся он, – но речь не о них. Ты можешь помолчать еще пару минут? Пока в лифте поднимаемся?

Я молчала. Молчала, пока бесконечно долго поднимались куда-то в лифте, молчала, пока Кирилл шептал что-то на ухо мужику в сером костюме, молчала, когда мы вошли в зал со стеклянными стенами. Молчала, когда мэтр провел нас к столику, молчала, когда, сев, увидела под ногами Москву. Это оказалось поистине кошмарное зрелище – я всю жизнь боюсь высоты, а тут, когда под тобой движутся машины, больше похожие на детские игрушки, когда почти рядом летит самолет, я почувствовала себя парализованной. Но, как ни странно, это было не от ужаса. Я вдруг ощутила невероятную свободу – такую, которой у меня никогда прежде не было.

– Ну как? Нравится? – спросил Мельников, усаживаясь напротив.

– Да.

– Что – никогда здесь не была?

– Нет.

– А я люблю сюда приходить. Народу, правда, сегодня многовато, но вид все искупает.

Кирилл небрежным жестом подозвал официантку, взял из ее рук карту-меню:

– Выпьешь что-нибудь?

– Да.

Мне вдруг захотелось напиться до бесчувствия, потому что я прекрасно понимала, что произойдет потом. И я не откажу ему – не смогу отказать. Никого лучше у меня не было. Никогда. И я не хотела лишать себя удовольствия. Но оправдание все равно должно быть. Для себя – потому что больше оправдываться мне не перед кем.

Мы потягивали коктейли и молчали. Я смотрела вниз, где за стеклом по ночной Москве по-прежнему двигались автомобили, а Мельников смотрел на меня. Этот взгляд держал меня в напряжении, я чувствовала себя подопытной мышью в клетке. Я не волновалась по поводу изъянов внешности – их не было, а мелкие морщинки вокруг глаз при таком освещении вообще незаметны, да и не заботило меня это никогда. Все мужчины говорили, что я привлекаю их не внешностью – зачастую некоторые признавались, что наутро не могут вспомнить, как именно я выгляжу. Так что все это ерунда – про внешность. Хотя, возможно, будь я менее ухоженна и миловидна, все-таки было бы иначе. Но Мельников видел меня и без макияжа, так что волноваться не о чем.

Меня в его взгляде тревожило другое… Казалось, что он пытается понять что-то обо мне, увидеть то, что я скрываю. Я все время ждала от него подвоха…

И дождалась. Бросив беглый взгляд на часы, Мельников смущенно улыбнулся:

– Варенька… нам пора. Через час мне нужно быть на другом конце города.

Среди ночи? Ведь уже половина первого. Здорово! А я размечталась… Ну, что ж – так мне и надо. Я молча встала и пошла к выходу.

Кирилл проводил меня через подземку, и я вдруг заявила:

– Дальше не нужно. Я пойду сама.

– Варя, ночь…

– И что? Я никого не боюсь в своем районе, а идти тут минут десять. Всего хорошего тебе. Удачи.

Я повернулась и быстро пошла по освещенной улице к своему дому, оставив Мельникова на перекрестке. Было пустынно, никаких прохожих, хотя практически во всех окнах горел свет. Пятница, ночь. Москва никогда не спит. Зато мой муж ни разу за все время не побеспокоил меня звонком – нормальная семейная жизнь. И только теперь я вдруг вспомнила, что отключила мобильный еще на выходе из офиса.

Найдя трубку в сумке, я включила ее, и через несколько секунд посыпались уведомления о пропущенных звонках. Прекрасно – двадцать шесть. Светик сейчас в панике, лишь бы не напился опять, а то что-то не нравится мне тенденция. Я-то найду, что сказать, а вот его с утра опять будет корежить в похмельных судорогах, разбавленных чувством вины передо мной.

Едва я щелкнула замком, как из гостиной вылетел Светик, больше напоминавший разъяренного быка:

– Где ты была?!

– Полегче, – спокойно сказала я, снимая сапоги, – что ты ведешь себя как ревнивый дворник?

– Потому что ты шляешься… шляешься… как…

– Ну, договаривай, не стесняйся. В последнее время ты вообще перестал это делать.

Мой тон сбил его с толку, Светик, оторопев, затих, замер с безвольно открытым ртом и опущенными руками. Ему не было свойственно подобное поведение – мягкий, интеллигентный Светик не позволял себе повышать голос, ему это было физически неприятно.

– Варя… прости меня, но ты… – забормотал он, опустив глаза.

– Светик, дорогой, не выдумывай, хорошо? – Я убрала шубу в шкаф, задвинула зеркальную дверь и, подхватив сумку, пошла в спальню.

Муж двинулся следом:

– А как прикажешь понимать твое поведение? Ты не отвечаешь на звонки, телефон выключен, потом являешься ночью с запахом алкоголя – что я должен думать?

– Разумеется, только то, что я тебе изменяю, – расстегивая пуговицы на блузке, сказала я, стараясь не смотреть на Светика, присевшего на край кровати. – Ведь не существует деловых партнеров, у которых бывают дни рождения, крестины и прочие торжества, на которых они желают видеть своего адвоката, правда? – Определенно на чемпионате по вранью я могла бы претендовать на место председателя жюри, с такой легкостью в последнее время выдавала версии одна реалистичнее другой.

– Ты хочешь сказать…

– Я не хочу – я уже сказала. Была на дне рождения у Воротникова.

– Кто это?

– Это что – допрос? Хочешь увидеть всю мою клиентскую базу? – Я стояла в белье и колготках и старалась не опускать глаза – так легче убедить Светика в правдивости моих слов.

– Нет, конечно, но…

– Договаривай. Ты мне не веришь?!

– Варя, я не могу тебе не верить, но твое поведение…

– Да что ты заладил, как заведенный? Я не воспитанница детского сада, а ты не воспитатель! И не надо мне говорить о поведении, ясно?

– Успокойся, пожалуйста, – попросил Светик виновато, и я поняла, что снова его одолела – он уже сомневается в своих подозрениях и стыдится их. – Возможно, я не прав, мне просто показалось. Ты голодна?

– Нет.

– Ах, ну да… ты же с банкета… Может, чаю?

– А вина нет у нас?

Светик молча встал и, ссутулив плечи, побрел в кухню, загремел там посудой, вынимая бокал. Раздался сухой звук вынутой из горлышка пробки. Когда я вошла, Светик наливал в два бокала красное вино:

– Оказывается, еще осталось бордо, которое я из Франции привозил.

– Отлично.

Я села, подтянула второй стул и вытянула ноги, случайно задев локтем бокал, стоявший возле меня. Он опрокинулся, и вино вылилось на белый банный халат. Замерев от ужаса, я смотрела на красное пятно, расплывавшееся по ткани, и чувствовала, как похолодело все внутри. Светик, обернувшись от раковины, кинулся ко мне, схватил за руки и затормошил:

– Варя, Варенька… успокойся, все в порядке, это просто вино… сейчас, погоди… – Он начал развязывать пояс халата. – Мы сейчас снимем, и все будет в порядке… Это просто вино…

Но я знала, что в этот момент мы оба думаем об одном и том же.

Утром, обнаружив себя в постели совершенно голой, я не могла вспомнить, как именно оказалась здесь и почему без рубашки. Светика рядом не было – он уже возился в кухне, готовя завтрак. Судя по всему, ночью между нами что-то было – муж напевал «Турецкий марш», и это свидетельствовало о его отличном настроении. Надо же, я совсем ничего не помню… Видимо, шоковая реакция. А Светик молодец, не растерялся…

– Ты проснулась? – Он заглянул в открытую дверь, широко улыбаясь. – Доброе утро. Сегодня день чудесный будет – снежок, тепло, нет ветра. Может, в Загорянку поедем?

– Не хочется. Я лучше полежу, не обижайся, ладно? – Мне совершенно не хотелось выбираться из постели, из квартиры.

– Ну, как скажешь. Тогда я, пожалуй, прогуляюсь один до рынка. Что-то рыбы захотелось пожарить, пойду поищу, пожалуй, ледяную.

Светик был фанатом кулинарии, прекрасно готовил, умел выбирать продукты. Единственным недостатком был, пожалуй, тот бардак, который оставался в кухне после его кулинарных экспериментов. Хорошо, что сейчас мы могли позволить себе домработницу, приходившую три раза в неделю, а вот раньше утро понедельника мы встречали в унавоженной кухне, и эта же кухня ждала меня вечером – я вооружалась моющими средствами, рулоном бумажных полотенец, надевала резиновые перчатки и битых два часа отмывала результат вчерашней Светиковой готовки.

– Ты не пойдешь сегодня в театр?

– Я отменил репетицию.

– Светик, у тебя точно все в порядке?

Он улыбнулся, но улыбка вышла какая-то жалкая, вымученная:

– Конечно, Варенька, все хорошо. Мне просто нужно отдохнуть. Я пройдусь, подышу, подумаю… Потом ужин приготовлю и вечером просмотрю новую партитуру. Может, ты хочешь что-то еще, кроме рыбы? Я мог бы купить.

– Нет, не нужно, я с удовольствием рыбки поем. Я сейчас встану, Светик еще полчасика поваляюсь – неделя была не из легких.

– Отдыхай.

Он закрыл дверь, и я снова нырнула под одеяло. Очередной скучный выходной… Но, наверное, время развлечений для нас ушло безвозвратно? Если бы были дети, то нам бы волей-неволей приходилось организовывать их досуг, который стал бы и нашим, но их нет. Я не страдаю по этому поводу, а Светик, если даже и думает на эту тему, то деликатно молчит, уважая мой выбор.

Повалявшись еще немного, я решила позвонить Анастасии – совсем вылетело из головы, что должна была это сделать. Пришлось вылезать из постели, искать трубку, надежно спрятанную в таком тайнике, о котором даже муж не подозревал, и снова забираться под одеяло. Анастасия ответила не сразу, видимо, не носила телефон с собой.

– Варя? Здравствуй. А я жду звонка.

– Ты могла бы сама позвонить, если что-то срочно нужно.

– Я постеснялась в субботу утром…

– Глупости. В следующий раз обязательно звони. Что-то случилось?

– Да. У Алены заканчивается ингалятор, нужен новый.

– У нее что – астма?

– Да, я совсем забыла сказать. Хорошо, что у нас как раз был новый флакон, хватило…

Я разозлилась: ну как можно быть такой безголовой и забыть, что твоему ребенку постоянно нужен препарат? А если бы баллон был не новым? А ведь Анастасия еще и курит постоянно в присутствии дочери. Вот бестолочь…

– Скажи мне название, я постараюсь срочно купить и передать с Арамом.

Записав название на бумажке, я спросила, не нужно ли Потемкиной еще что-то, но та заверила, что у них с Аленой все есть, они ни в чем не нуждаются, вот только лекарство. Пообещав отправить его как можно быстрее, я попрощалась и набрала номер Арама.

– Я могу купить сам, – выслушав мою просьбу, ответил он, – это не проблема. Хорошо, что вы сказали, теперь сам буду следить. Анастасия – очень глупая женщина, она заботится только о себе.

– Это не мое дело, Арам.

– Понимаю. Это все? Больше ничего не нужно?

– Нет, это все, спасибо.

Мы попрощались.

От разговора остался неприятный осадок – неделю назад Анастасия уверяла меня, что никого, кроме дочери, у нее нет, и при этом даже Арам заметил равнодушие женщины по отношению к больному ребенку. Наверное, есть тетки без материнского инстинкта – такие же, как я, например. Но я, зная за собой это, и не стремилась рожать. Для Потемкиной же, видимо, Алена была способом обеспечить себе безбедную жизнь. Как все перевернулось в мире… Женщины стараются продать себя подороже, то же самое, кстати, пытаются сделать и мужчины… Дети лишь средство для выколачивания денег из супруга, а крепость отношений измеряется каратами подаренных бриллиантов и крутизной марок машин. Все на продажу, все на сбыт – страна торговых представителей. Девчонки не умеют сварить кашу, зато знают, сколько силикона нужно вогнать в организм, чтобы привлечь внимание богатого «папика». Мне, конечно, не пришлось пробивать себе путь, получая кровавые мозоли, однако зарабатывала я на жизнь самостоятельно, а потому могла пользоваться и наемным трудом, и какими-то еще благами – считала себя вправе делать это. Тех же, кто думал, что априори имеет право на что-то по факту наличия молодости и – пардон муа – сисек, всегда презирала. Наверное, дело в моей природной независимости ни от кого, и от мужчин – в частности. И это при том, что идеи феминизма никогда не были мне близки и понятны.

Закончив с делами, я все-таки уговорила себя выбраться из постели и позавтракать, что было весьма условно – время приближалось к обеду. Светика все не было, но отсутствие мужа меня мало беспокоило: я привыкла к его частым отлучкам, поездкам, гастролям и длительным репетициям. Так было даже лучше: мы не нарушали личное пространство друг друга, не мозолили глаза и не очень привязывались. Для меня это было самым ценным в отношениях – муж-друг, ни к чему особенно не принуждавший, зато готовый пойти за меня в огонь и в воду.

От нечего делать я пощелкала кнопками телевизионного пульта, не нашла ничего интересного и уже собиралась выключить, когда мое внимание привлек выпуск новостей – показывали здание театра, где репетировал оркестр Светика. Я прибавила громкость и услышала:

– …Тело концертного директора Ирины Косолаповой было обнаружено рано утром охранником, делавшим обход здания. По предварительной версии, в финансовых делах оркестра Лемешинского существовали нарушения, в которых обвиняют Косолапову. Именно она заключала последние договоры о гастролях оркестра в Австрии и Болгарии, однако гонораров оркестранты так и не получили. Основной версией следствия является самоубийство.

Новость была убойной… Ирка покончила с собой в здании театра. Интересно, Светик уже знает? Должен знать – раз назвали его фамилию, значит, гарантированно уже оповестили и вызвали. Нужно срочно ехать и тащить с собой Кукушкина – Димочка будет, если что, представлять интересы Светика.

Я кинулась одеваться, на ходу набирая номер Димочки. К счастью, он не уехал на выходные, как планировал, а был еще в постели – сказывалось недельное напряжение. Выслушав мой сбивчивый рассказ, он мгновенно отреагировал:

– Выезжаю, встретимся у театра.

Следующим был звонок мужу. Голос Светика звучал растерянно и глуховато:

– Я у театра, Варенька, здесь оперативники… думаю, надолго.

– Ни с кем ничего не обсуждай, пока мы с Димкой не подъедем! – велела я. – Мы скоро.

– Варя, может, не нужно… вдруг…

– Так, молчи! Я скоро приеду.

К счастью, машин на дорогах было немного, и я на своем «Смарте» довольно быстро добралась до здания театра. Несколько полицейских автомобилей, какие-то люди… а вон и Димочка бежит с другой стороны здания. Я вышла из машины и направилась наперерез ему:

– Извини, что выдернула в субботу.

– Да ну что вы, – отмахнулся он. – Вы Святослава Георгиевича еще не видели?

– Нет. Сейчас поищем. – Я решительно пошла ко входу в театр.

Димочка двинулся за мной, но уже на крыльце нам преградили дорогу:

– Вы куда, гражданка? – спросил молодой полицейский, и я сунула ему «корочки». – Понятно. Сейчас я старшего позову.

Но звать никого не пришлось: Светик вышел сам, неся в руке пакет с рыбой и какими-то продуктами. Выглядел он точно так же, как в старых фильмах изображали рассеянных гениев: с авоськой, растерянный, разве что без очков в круглой проволочной оправе.

– Варенька, я же говорил, что не нужно ехать, – мягко сказал он, приближаясь к нам. – Ты ничем не поможешь.

Он пожал руку Димочке, рассеянно пробормотал приветствие. Я видела, что он совершенно деморализован и напуган, но мне точно нужно было знать, что случилось с Ириной.

– Светик, соберись. Что с Иришкой? – жестко спросила я, сжав холодную кисть мужа.

– Что? А, с Иришкой… да-да, с Иришкой… – повторил он, глядя поверх моей головы.

– Светик!

– Да, Варенька, сейчас… никак в себя не приду… очень неожиданно. Такая ужасная, нелепая смерть… Ведь ее никто не обвинял, все понимали, что возникла проблема… А она – в петлю…

Ого… значит, Иришка повесилась. Серьезное решение, волевое. Но почему мне кажется, что здесь что-то не то? Веселая, позитивная Иришка никак не вязалась у меня с образом самоубийцы-висельницы. Что должно было произойти, чтобы такая девушка вдруг полезла в петлю? И сколько денег должно было пропасть?

– Светик, а какая сумма фигурирует? – осторожно поинтересовалась я, не очень рассчитывая на ответ – муж в этих вопросах был полный профан.

– Точно не знаю… кажется, около полутора миллионов рублей…

Н-да… в принципе не такие большие деньги, если разделить их на весь коллектив, но если долг повесили на Ирку – могу понять. Совершенно одинокая девка, съемная однушка в Бутово, ни ребенка, ни котенка – только музыка. Такую сумму ей никогда не собрать, если действительно она ее растратила.

– Ты уверен, что Ира ни при чем? – спросила я, отчаянно жалея, что не захватила с собой портсигар.

Светик ошарашенно посмотрел на меня:

– Даже думать так не смей! Ира – кристально чистый человек, она копейки чужой не взяла бы!

– Тогда почему именно эта версия пришла в голову следователям? Кто еще был в курсе проблем с гонорарами?

– Глупый вопрос… все…

Да, это я упустила. Разумеется, все оркестранты в курсе. Но кто из них мог подбросить эту версию? И почему именно Ирку обвиняют, а не бухгалтера, к примеру? Логичнее заподозрить как раз его.

– А Людмила Валерьевна? Ты с ней не говорил?

– С ней сейчас оперативники разговаривают, вытащили из дома, она чуть не в бигуди приехала.

Димочка тем временем что-то быстро записывал в блокнот, и лицо его было сосредоточенным и хмурым.

– Святослав Георгиевич, а вы сами гонорар получили за последние гастроли? – вдруг спросил он, и лицо Светика мгновенно побагровело:

– Вы что хотите этим сказать? Что я обираю своих музыкантов?!

– Нет, что вы, конечно нет…

– Тогда как вы смели задать мне подобный вопрос?

Я взяла мужа под руку, успокаивающе погладила по груди:

– Успокойся, дорогой, тебя никто ни в чем не обвиняет. Я ведь лучше остальных знаю, что ты никаких гонораров не получал.

Это на самом деле было не в правилах Светика – он всегда получал причитавшуюся ему сумму последним, потому что считал это правильным. Более того, он, насколько я знала, легко давал в долг, если у кого-то из оркестрантов возникали затруднения, и однажды оплатил из своего кармана операцию больной дочери одной из скрипачек, отказавшись потом взять деньги, хотя женщина приезжала к нам домой и очень просила его сделать это. Нет, мой муж определенно не годился на роль финансового авантюриста.

– Но на счета вашей конторы суммы поступали? – не отставал Димочка.

– Я этого не знаю! – раздраженно ответил Светик. – Не хватало еще подобными вещами самому заниматься! Мое дело – музыка, я не финансист, я даже не знаю, в каком банке у нас счет открыт!

– Зря… я бы поинтересовался хотя бы для того, чтобы просто быть в курсе.

– Мне нет дела до таких мелочей! – почти фальцетом выкрикнул Светик, а Димочка только хмыкнул:

– Ну, не такие уж мелочи…

– Полтора миллиона рублей?! И вы считаете, что я способен…

Но я перебила, стараясь быть как можно более спокойной:

– Я тебя прошу, не нервничай. Конечно, ты не должен знать этого! И не знаешь. Успокойся! Мы дождемся Людмилу Валерьевну и с ней все обсудим. Может, тебе лучше домой поехать?

– Да-да… – пробормотал он, сжимая переносицу пальцами. – Конечно… лучше я поеду домой… ты останешься здесь, Варенька?

– Останусь. Вот ключи, поезжай. Я вернусь, когда выясню все, что мне нужно.

Мне показалось, что Светик облегченно вздохнул, когда совал в карман связку ключей от «Смарта». Он удалился быстрым шагом, как будто торопился сбежать с места преступления, к которому был непричастен. Но так даже лучше – он совершенно не приспособлен к решению проблем, тем более такого масштаба. Ничего не попишешь – в нашей семье не сразу было понятно, кто мужик. Наверное, у каждого свое предназначение. У Светика – это музыка, а у меня – такие вот проблемы.

– Ну что, будем ждать бухгалтера? – спросил Димочка, тоже провожая моего мужа взглядом.

– Нет выбора. Может, нам она расскажет больше, чем полиции?!

Я поежилась – было прохладно, и я совершенно зря надела осенние сапоги без каблука, потому что в них проще вести машину. Но ведь я не рассчитывала, что придется остаться на улице! Если Людмила пробудет в здании долго, мне обеспечена ангина – это точно. Но ничего, справлюсь бабушкиным методом. Тмин и коньяк – это наше все.

Мы прождали больше часа, то и дело бегая по очереди греться в Димочкину машину, однако бухгалтер так и не появилась.

– Убили они ее там, что ли? – зло спросил помощник, когда я в очередной раз пришла сменить его на «посту».

– Не знаю. Что-то долго. Может, выемку документов производят?

– Это что же – без санкции?

– Да уж получили, поди…

– Долго мы еще тут мерзнуть будем?

Хороший вопрос… Еще бы знать, что ответить!

– Ты можешь ехать, – разрешила я, но Кукушкин замотал головой:

– Ну вот еще! Как я вас брошу?

– Ночевать будем?

– Если надо… А нельзя ее завтра, например, побеспокоить?

– Да можно… Просто сейчас, пока она напугана, наверное, будет легче.

– Не думаю. Если ее опера хорошо потрясли, то она мало на что годится. Сколько ей лет?

– Ну, она не юная дева, ей лет пятьдесят с чем-то. А что?

– А то! – передразнил помощник. – Люди старой закалки, пообщавшись с нашими правоохранителями, редко выходят от них в благодушном настроении. Скорее наоборот – ей валидолу бы.

– Это ты зря. Людмила – тетка тертая, она вряд ли раскиснет.

Тут мы оба увидели, что к зданию театра подъезжает карета «Скорой» со включенными проблесковыми маячками. У меня неприятно заныло внутри.