Текст книги "Семейный кодекс Санта Барбары"

– Так почему же они не зашили пищевод? Ведь если у больного есть хоть малейший шанс, надо его дать!

– Вы совершенно правы, Татьяна. У этой больной был шанс, но врачи, сделавшие ей прободение, его не дали. Любая хирургическая операция в той ситуации была бы признанием врачебной ошибки. Если бы больная умерла после официально поставленного диагноза разрыв пищевода, врачам Восьмой больницы пришлось бы отвечать. Поэтому родственники больной, видя, что после вскрытия гнойника ей не стало лучше, решили, что в Восьмой больнице просто неквалифицированные врачи, и привезли ее к нам. Врачи, проводившие обследование пищевода, от своей вины всячески открещивались и пытались все свалить на нас.

– Конкретно на Сосновского?

– Нет, не на него. Как бы это объяснить… Когда стараются свои ошибки переложить на других, в ход идет все. Стали говорить, что больная умерла исключительно по причине тяжелого течения послеоперационного периода. Но, простите, он и не мог быть иным при гнойном процессе в пищеводе.

– А гнойник вы вскрывали где? Ведь не в пищеводе же?

– Конечно, не в пищеводе. О проблемах с пищеводом мы не знали вплоть до смерти больной. Об этом было известно только эндоскописту и врачам, которые вели ее в Восьмой больнице. Кстати, поступила она туда по причине застрявшей в горле рыбьей кости. Почему-то в горле ее не нашли и решили поискать в пищеводе.

– В конце концов ненайденная кость нагноилась. Но врачи из Восьмой боялись ответственности за свой непрофессионализм и ничего не предпринимали.

– Совершенно верно.

– А если бы родственники не настояли на ее переводе к вам, она бы умерла в Восьмой больнице?

– Разумеется. Чудес не бывает. Я же вам говорила, что при инфекции грудной клетки практически нет надежды.

– Но ведь это… – От возмущения я не сразу нашлась, что сказать. – Они, эти врачи в кавычках, спасая свою шкуру, обвиняли другую бригаду, то есть вас. Скажите, а как повел себя Сосновский в этой ситуации?

– Он очень корректно и доказательно отмел все обвинения в адрес своей бригады. Хотя эти нарекания были настолько несостоятельными, что и говорить не стоит. Но родственники больной после ее смерти подали в суд на врачей, допустивших повреждение пищевода.

– И был суд?

– Да, состоялся суд. Судебное разбирательство длилось долго. Приговор был вынесен, но от уголовной ответственности виновных освободили.

– А Николай Петрович был задействован в судебном разбирательстве?

– Только как свидетель. Вы знаете, родственники этой женщины очень благодарили Николая. Сестра ее сказала, что после того, как мы больную прооперировали, у них появилась надежда на благополучный исход. Но…

– Понятно. Мария Петровна, а вы помните фамилию этой больной? И в каком году это произошло?

– Как не помнить после всего – Скорова Натэлла Всеволодовна. Это было в 1997-м.

– Спасибо вам большое, Мария Петровна, вы мне очень помогли.

– Татьяна, вы найдите того, кто убил Колю. Это не должно остаться безнаказанным.

– Конечно, не сомневайтесь.

Лифт был занят, и я пошла пешком. На втором этаже дверь тамбура была приоткрыта. Я успела заметить большой конференц-зал с возвышающимися полукруглыми рядами кресел. У доски стоял мужчина в белом халате. Я замедлила шаг и прислушалась:

– …показаний к аппендэктомии. Молодые хирурги заинтересованы в освоении техники, заведующие отделениями – в увеличении хирургической активности. Оперирующие хирурги, что греха таить, надеются на благодарность больных.

На этих словах в зале послышался ропот. Лектор повысил голос:

– Напрасная аппендэктомия не безобидная операция. Истинная причина болей в животе остается невыявленной, а необоснованное чревосечение часто оставляет спаечную болезнь. И того и другого можно избежать с помощью лапароскопии. Однако диагностическая и лечебная лапароскопия в хирургии аппендицита не заняла места, какое ей принадлежит в хирургии желчнокаменной болезни. Распространению лапароскопии препятствуют хирурги, применяющие традиционный открытый доступ к червеобразному отростку…

Я непроизвольно поднесла руку к правому боку. Вот он, мой драгоценный аппендикс. Буду беречь теперь тебя как зеницу ока. А то найдется еще какой-нибудь молодой хирург, заинтересованный в освоении техники.

Итак, пора покинуть территорию клинического городка. Надо было решать, что делать дальше. А дальше я вдруг ощутила сильный голод. Пора подкрепиться. Недалеко от больницы я заметила кафе с интересным названием «Виражи времени». Насколько я помню, так называется сборник стихов Андрея Дементьева. Наверное, хозяин кафе – поклонник поэта. Внутри, впрочем, кафе выглядело самым обычным образом, никаких виражей.

Я заказала борщ с говядиной, блинчики с творогом и пирожное с абрикосовым компотом. Замечательно, теперь есть силы продолжать расследование. Сейчас надо бы наведаться к родственникам той погибшей по причине преступной халатности врачей, но я не знала адрес. «А Киря на что?» – подсказал внутренний голос. Действительно, Киря. Я набрала его.

– Здравствуй, Киря, – поприветствовала я своего друга.

– Привет. – Ответ звучал суховато.

Он что, не в духе, что ли?

– Слушай, будь другом, адрес один очень надо узнать.

– Чей адрес?

– Адрес семьи пациентки, которая умерла в результате преступной халатности врачей. Зовут, вернее звали, ее Скорова Натэлла Всеволодовна, – на одном дыхании выпалила я.

– Слушай, мать, ну ты и загнула трехэтажный.

– Киря, трехэтажный бывает мат. Или он и семиэтажный тоже бывает?

– Тань, ты хоть представляешь, какую задачку мне задала? Где я возьму столько времени?

Теперь понятно, почему у полковника такой неласковый тон. Наверное, хронический цейтнот замучил.

– Киречка, – заныла я, – я ведь потрачу в десять раз, нет, в сто раз больше времени. Слушай, а тебе и не надо самому. Ты загрузи Митрофанушку.

– Какого еще Митрофанушку?

– Который Недорослев, Аристарх, нет, Венедикт Аристархович. Вот уж имечко родители дали, да еще в сочетании с фамилией.

– Мы в отделе зовем его Бэн.

– Бэн? А что? Тогда уж Большой Бэн, как у англичан. Ты дай ему это поручение, напомни, что глухарь по делу Сосновского вовсю токует.

– Да нет его на месте, на следственный эксперимент уехал. Ладно, Танюха, сделаем, пробьем тебе адрес. Жди, позвоню.

– Мне бы сегодня.

– Слушай, Иванова, не наглей.

– Хорошо, все поняла. До связи.

Значит, сейчас нужно заняться другим делом. Поеду-ка я в Первую частную клинику, где, по словам Марии Петровны, подрабатывал Сосновский. Может быть, узнаю еще что-нибудь интересное.

Первая частная клиника располагалась на улице Должанского в пятиэтажном здании. Я вошла в просторный холл. Вдоль длинной стойки регистратуры вытянулась такая же длинная очередь, в основном из людей молодого и среднего возраста. Меня это очень удивило. Откуда такой наплыв? Картина больше подходит для муниципальных поликлиник, где в регистратуре одна, от силы две регистраторши. Рядом с гардеробом я приметила небольшой столик, за которым сидела девушка в униформе клиники: белоснежный халат и ярко-зеленый шейный платок. Я подошла к ней.

– Здравствуйте.

– Здравствуйте. – Она приветливо улыбнулась.

– У вас здесь просто аншлаг. – Я кивнула на толпу у регистратуры.

– Это плановый медосмотр, – пояснила она.

– Скажите, Яна, – я взглянула на ее бейдж, – могу я сейчас поговорить с главврачом?

– Главврача нет на месте. Может быть, вас устроит его заместитель?

– Хорошо.

Она набрала внутренний номер и сказала:

– Софья Александровна, к вам посетитель… – Она вопросительно посмотрела на меня.

– Иванова Татьяна.

– Иванова Татьяна. Да-да, хорошо. Сейчас.

– Пойдемте, я вас провожу, – пригласила она.

Мы пошли по длинному узкому коридору с мини-аквариумами, где плавали экзотические рыбки. На другой стене я заметила картины в стильных рамах – вот что значит частная медицина. Мы дошли почти до конца. Яна остановилась у одной из дверей и открыла ее.

– Проходите, – сказала она. – Софья Александровна примет вас.

Я вошла в кабинет. У окна за столом сидела женщина лет пятидесяти и что-то читала в компьютере. Увидев меня, она указала на стул.

– Присаживайтесь.

Потом щелкнула мышкой и повернулась ко мне.

– Слушаю вас.

– Софья Александровна, я частный детектив Татьяна Иванова.

Ее брови удивленно поднялись.

– Что же, – произнесла она с легкой полуулыбкой, – частные детективы, надо полагать, тоже время от времени болеют?

– Да, мы такие же люди, как все. Но сейчас я, слава богу, здорова и пришла к вам в связи с расследованием, которым занимаюсь. У меня есть сведения, что в вашей клинике в середине 1990-х годов работал хирург Сосновский Николай Петрович. Мне необходимо поговорить с теми из врачей, кто работал исключительно с ним.

– Дайте подумать, так сразу и не вспомнишь. Знаете что, – после минутного раздумья сказала она, – попробуйте обратиться к Полине Васильевне Селиверстовой. Она хирург и работает, если не ошибаюсь, с самого основания клиники.

Где бы теперь узнать расписание врачей? Я вспомнила, что кабинеты и фамилии врачей-специалистов значатся на стенде за стойкой регистратуры.

Увы, Селиверстову в этом перечне я не нашла.

– Скажите, пожалуйста, – обратилась я к освободившейся девушке за стойкой регистратуры, – хирург Селиверстова сейчас принимает?

Она открыла журнал, перелистала и ответила:

– Да, принимает.

– В каком кабинете?

Она взглянула на меня:

– Сначала идите в кассу, оплатите 650 рублей за прием, если вы первичная больная, потом подойдете сюда.

– Девушка, я не на прием, мне надо просто поговорить с доктором.

– Личные дела решаются не здесь. И потом, врач не станет разговаривать с вами, если вы не принесете ей оплаченный талон, – отрезала она.

– Послушайте, я только что была на приеме у заместителя главврача. Именно Софья Александровна направила меня к Селиверстовой.

– Тогда поднимайтесь на второй этаж, кабинет № 207.

Вот они, суровые реалии платной медицины! Первым делом оплаченный талон, а сам больной и его болячки потом.

У кабинета хирурга было пусто. Я постучала в дверь и приоткрыла ее, но оказалось, что на приеме пациент. Вскоре он вышел. Я снова постучала:

– Можно?

– Пять минут подождите.

Через некоторое время из кабинета раздался голос:

– Проходите.

Полина Васильевна Селиверстова, женщина по виду пенсионного возраста, жестом пригласила меня садиться.

– Полина Васильевна, – начала я, – меня к вам направила Софья Александровна. Дело в том, что я частный детектив и веду расследование по делу об убийстве Сосновского Николая Петровича, который работал по совместительству в вашей клинике.

– Николая убили? Но как? Кто?

– Это я сейчас и выясняю. Поэтому для меня важны любые сведения, которые помогут найти убийцу. Что вы можете рассказать о Сосновском? Каким специалистом он был? Были ли у него какие-нибудь, скажем так, трения с коллегами, с пациентами?

Ответила она не сразу.

– Нет, он ни с кем не конфликтовал, если вы об этом. Ни с врачами, ни с больными. Очень хороший специалист, поэтому ему доверяли.

– То есть за все время работы у Сосновского ни разу не было того, что называют врачебной ошибкой?

– Смотря что подразумевать под этим.

– Прежде всего неверную диагностику.

– Давайте я расскажу вам один случай, а вы уж сами решите, что это, врачебная ошибка или другое. Однажды меня часа в три утра разбудила знакомая и попросила срочно осмотреть ее дочь. Говорит, что у дочери приступ аппендицита, и такой сильный, что она просто теряет сознание. Я приехала к ним. Смотрю, она лежит белая как мел, вся в холодным поту. Я говорю, что это не аппендицит, во всяком случае, на первый взгляд. Самое опасное в том, что у девушки открылось внутреннее кровотечение. Я предположила, что возникло оно по причине внематочной беременности. Дочка еле-еле прошептала, что беременности у нее ни в коем случае быть не может. Знакомая тоже мне не верит: «Да у нее муж пять месяцев в командировке! Какая еще беременность!» Я тогда говорю: «Ладно, не будем спорить, сейчас время дорого». Я позвонила Николаю, он приехал, согласился с моим предварительным диагнозом и сказал, что спасти ее может только экстренная операция. Сосновский провел операцию, а я ему ассистировала. Из брюшной полости удалили около литра крови, потом фаллопиеву трубу, а затем и сам аппендикс. Дочь моей знакомой была спасена. Кстати, была спасена и ее личная жизнь. Надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду. А что касается врачебной ошибки, то… В выписке был указан вымышленный диагноз – острый аппендицит, хотя на самом деле, как я уже сказала, приступ был вызван совсем другими причинами. Формально можно сказать, что Николай ошибся. Налицо были все признаки преступления: фальсификация диагноза при поступлении, выполнение нетрадиционного доступа, не обоснованное медицинскими показаниями расширение объема операции, наконец, вымышленный диагноз при выписке.

– Спасибо, Полина Васильевна, за эти сведения. До свидания.

Я вышла на улицу, и в это время зазвонил сотовый. Киря!

– Тань, записывай адрес.

– Давай.

– Ростовский переулок, 10, квартира 54. Там сейчас проживает сестра Скоровой Валентина Всеволодовна Карпова.

– Спасибочки тебе, Киря.

– Чего это ты как маленькая?

– Это, Киря, от избытка переполняющей меня благодарности, – с чувством произнесла я.

Дом, в котором жила Валентина Всеволодовна, представлял собой типовую пятиэтажку. Я поднялась на четвертый этаж, нашла 54-ю квартиру и позвонила в дверь.

– Кто там?

– Валентина Всеволодовна Карпова здесь живет?

– Да, здесь.

– Откройте, пожалуйста, мне надо с ней поговорить.

– А кто вы?

– Я частный детектив, хочу поговорить о Скоровой Натэлле Всеволодовне.

Послышался звук отпираемых замков. Дверь открылась, и на пороге показалась пожилая женщина в халате в мелкий цветочек. Она внимательно разглядывала меня сквозь очки.

– Вы из суда, да? – И, не дождавшись ответа, пригласила. – Проходите, пожалуйста.

По длинному полутемному коридору я прошла в небольшую, скромно обставленную комнату. Около окна стоял разложенный стол-книжка, рядом с ним стул с изрядно потертым сиденьем, у одной из стен расположился сервант. В углу на полированной тумбочке стоял телевизор.

– Садитесь, – пригласила хозяйка и пододвинула мне стул. Сама она села на старенький диван.

– Так вы из суда? – повторила она вопрос.

– Нет, Валентина Всеволодовна. Меня зовут Татьяна Иванова, я расследую убийство врача. У меня есть сведения, что он делал операцию Натэлле Всеволодовне – вскрывал ей гнойник в Третьей клинической больнице.

Пока я все это говорила, ее глаза наполнились слезами.

– Простите меня, – она отвернулась и смахнула слезы. – Столько лет уже прошло.

– Валентина Всеволодовна, я, собственно, хотела бы узнать, были ли у вас какие-нибудь претензии к Сосновскому Николаю Петровичу?

– Какие претензии, господь с вами! Николай Петрович все хорошо сделал и после операции очень внимательным был. Если бы не эти изверги, врачи эти… Все тянули, все тянули. Ой, – встрепенулась она, – а я вам ведь даже чаю не предложила. Я сейчас чайник поставлю.

– Да не беспокойтесь так, Валентина Всеволодовна, – пыталась остановить я ее.

– Нет-нет, я сейчас все приготовлю, мне нетрудно. И варенье мое попробуете, королевский крыжовник, сама варила.

Она скрылась на кухне. Я начала более детально рассматривать комнату и на одной из стен увидела большую фотографию двух женщин. Одной из них, несомненно, была Валентина Всеволодовна, а другой – удивительно на нее похожая ее покойная сестра.

Хозяйка вернулась из кухни с подносом и начала расставлять на столе вазочку с вареньем, заварочный чайник, чашки, тарелку с печеньем.

– Вот, пожалуйста, наливайте чай, пробуйте варенье.

– Валентина Всеволодовна, это вы с сестрой?

Я кивнула на фотографию.

– Да, это Наташенька и я. Теперь вот осталась я одна.

– Расскажите, как все это произошло. Почему ваша сестра попала в Восьмую больницу?

– Она ела рыбу и подавилась костью. Даже и не костью, а маленькой косточкой. На другой день пошла в поликлинику к врачу ухо-горло-нос. Он косточку не нашел и направил ее в ЛОР-отделение, как раз в Восьмую больницу. Наташу осмотрели уже те врачи, но косточку тоже не нашли. Сказали, что надо остаться в больнице, чтобы понаблюдать. На другой день я звоню в отделение, а мне говорят, что состояние сестры ухудшилось. Я прошу, чтобы ее позвали к телефону, а мне отвечают, что нельзя, потому что ей сделали какое-то там обследование и теперь она отдыхает. Таня, вы пейте чай, а то остынет, берите варенье.

– Да-да, я сейчас.

Я сделала глоток из чашки и положила в рот ложку варенья.

– Как вкусно! Никогда такое не пробовала. А дальше-то что, Валентина Всеволодовна?

– А дальше, – она тяжело вздохнула, – не выдержала я и сама поехала в эту больницу. Наташенька сидела, вся согнувшись в три погибели. У нее было какое-то серое лицо, а справа под челюстью, в месте укола рыбной косточкой, был отек. Она постоянно сплевывала в банку мокроту бурого цвета. Я спрашиваю: «Сестричка, дорогая, что они с тобой сделали?» Она отвечает: «Валя, они засунули мне в рот, а потом в желудок какую-то длинную твердую трубку, и теперь у меня внутри все горит». Я бросилась к лечащему врачу. «Что вы хотите, – говорит, – это была диагностическая процедура, после нее всегда такое состояние. Через пару дней все придет в норму». Я, дура, и поверила. А на другой день Наташе стало совсем плохо. Она вся горела, глаза были мутные, дыхание тяжелое, хриплое. Она увидела меня и еле-еле прошептала: «Валечка, я умираю». Я ей: «Да господь с тобой, что ты такое говоришь?» Но я видела, что ей на самом деле очень плохо. Я тогда подняла на ноги врачей. Уже и не помню, к кому обращалась и что говорила. Они как-то странно смотрели на меня и ничего не делали. И я решилась. «Я ее забираю», – объявила я заведующему отделением. Он посмотрел на меня как на ненормальную. «Да вы, – говорит, – не довезете ее. Больная нетранспортабельна. Лучше оставьте ее здесь». «Оставить ее здесь подыхать? – спрашиваю. – Она уже задыхается!» Он пожал плечами. В общем, отвезла я ее в Третью клиническую, по-старому в Третью советскую. Врач-мужчина, позже я узнала, что это и был Николай Петрович, сказал: «Немедленно оперировать!» Гнойник вскрыли, все прошло благополучно. Николай Петрович сам наблюдал Наташу после операции, не отходил от нее. «Не понимаю, – говорил, – почему такое течение?»

– Но что все-таки было написано в заключении после вскрытия?

– Там написали, вот слово в слово запомнила, что «дефекты пищевода были причинены диагностическими манипуляциями». То есть когда Наташе вводили эту трубку, они порвали ей пищевод. И знали ведь это! Но никто и пальцем о палец не ударил, чтобы исправить, пока еще не поздно было. Если бы я раньше вырвала сестру из рук этих живодеров!

– Валентина Всеволодовна, я знаю, что был суд.

– Да, мне посоветовали подать в суд. Адвокат сказал, что я могу требовать компенсацию за потерю сестры. Но на суде те, кто подписывал результаты вскрытия, от своего первоначального заключения отказались. Конечно, на них надавили. И вот нет больше моей дорогой сестрички. – Она снова смахнула слезы.

Я вышла от Карповой в подавленном состоянии. Очень тяжело было слушать эту историю. И если в устах Марии Петровны она звучала достаточно схематично, почти как в учебнике о человеческом безразличии и непрофессионализме, то рассказ Валентины Всеволодовны был просто криком души.

Дома я приняла душ, поужинала йогуртом с мюслями и легла спать.

Глава 3

Утром я проснулась с таким чувством, будто кто-то гладит мои щеки горячим утюгом. Не открывая глаз, я повернулась на левый бок. Утюг, кажется, выключила. Я приоткрыла веки и сквозь ресницы увидела, как потоки солнечного света заливают комнату. Лениво потянувшись, я решила еще немного полежать в полудреме. Но нет, хватит, хорошенького понемногу. Я решительно встала с постели, подошла к окну и открыла шторы. Солнце светило вовсю, слышалось бодрое чириканье воробьев.

Я приняла контрастный душ, энергично растерлась. Теперь надо немного покачаться, чтобы не терять форму. Потом я пошла на кухню и стала думать, что бы такое состряпать на завтрак. Остановила выбор на яичнице с ветчиной. Пока готовилась яичница, я сделала салатик с помидорами, огурцами и зеленью. Салат я заправила оливковым маслом с лимонным соком. Но еще моя душа кофеманки требовала своего. Наконец трапеза была окончена. Я подошла к окну, села на подоконник, закурила и принялась анализировать факты по делу Сосновского.

Итак, что же мы имеем. Николая Петровича Сосновского находят мертвым рано утром в городском парке с травмой черепа и изуродованным лицом. По словам Витька, точнее, по словам бомжа по кличке Профессор, который стал свидетелем убийства, преступник был моложе Сосновского. Профессор видел, как Сосновский передал убийце пачку денег. На следующий день с жизнью расстался сам Профессор. Это означает, что убийца заметил свидетеля и убрал его.

Идем дальше. Я выяснила, что Сосновский поддерживал вполне ровные отношения с коллегами и больными. По словам хирурга Перфиловой, которая работала с убитым в одной бригаде, Николай Петрович пользовался уважением больных и врачей. У руководства клиники он был на хорошем счету. Он умел высказать и отстоять свое мнение, порой был, как она выразилась, ершистым. Но в его действиях не было и тени формализма, не случайно о нем так тепло отзывалась Карпова Валентина Всеволодовна, сестра больной, которую прооперировал Сосновский. То, что он после операции лично наблюдал эту пациентку, хотя это и не было его прямой обязанностью, говорит о многом.

Еще я узнала, что Николай Сосновский был человеком деятельным. Подрабатывал, где только мог, возможно, и помимо Первой частной клиники. Правда, выяснилась одна деталь. Для благого дела, как бы это поделикатнее выразиться, он мог пойти и на подлог. Так произошло в Первой частной клинике с пациенткой, у которой никак не могло быть беременности, потому что длительное время отсутствовал муж. Совершенно понятно, что Сосновский получил за эту операцию приличное вознаграждение. Возможно, были и другие подобные случаи, и все с лучшими намерениями. Но ими известно куда вымощена дорога. Ладно, возьмем это на заметку. Может быть, по ходу расследования это пригодится.

За что же убили Николая? Да еще избили после смерти? Кому он отдал деньги? Скорее всего, это был долг. А может быть, и нет. Возможно, что убийца шантажировал Сосновского. Тогда деньги – плата за молчание. Он принес мало денег? Вероятно, поэтому преступник стал избивать Николая. В бумажнике Сосновского осталось около тысячи рублей, их убийца не взял. Не взял он и паспорт. А вот ключей от квартиры в карманах не оказалось. Тот, с кем он встречался в парке, взял их из куртки Сосновского, чтобы позже проникнуть в квартиру. В день преступления в квартире находилась Люба, ее присутствие нарушило планы убийцы. А вот потом ничто уже не мешало открыть родным ключом квартиру и перевернуть ее вверх дном. Нашел ли он то, что искал? И что он мог искать? Деньги? Какие-то важные документы? Надо наведаться в дом, где жил Сосновский, еще раз, поговорить с соседями. Может быть, кто-то из них слышал шум.

Я уже собиралась выходить, как вдруг раздался телефонный звонок.

– Таня, это я, Люба. Вы можете приехать ко мне как можно быстрее? Я у себя в салоне, на Петербургской, 196.

– Люба, что-нибудь случилось? Вы так возбуждены.

– Таня, у меня здесь лейка. Это она убила Колю! Таня, я нашла убийцу! Приезжайте скорее!

Час от часу не легче. Вчера Недорослев развлекал меня своим образцово-показательным допросом, сегодня Люба. При всей ее экзальтированности она все же производит впечатление здравомыслящей женщины. Надо же, лейка, которая убила Сосновского. Полный бред. Ладно, поедем, разберемся.

Салон Любы на Петербургской находился на первом этаже десятиэтажного дома в глубине двора. Я поднялась по ступенькам, открыла кованую дверь, вошла внутрь и оказалась в просторном холле. Сразу у входа, справа сидел охранник – высокий парень в униформе. Немного дальше за стойкой ресепшен посетителей встречала русоволосая девушка по имени Олеся, так было написано у нее на бейдже. Посередине холла стоял низенький столик, около него два удобных мягких диванчика бежевого цвета.

– Вы Татьяна? – спросила меня Олеся.

Я кивнула.

– Проходите. Любовь Алексеевна ждет вас.

Она проводила меня до кабинета. Еще по дороге были слышны крики, доносившиеся, судя по всему, именно из кабинета. Я открыла дверь. За большим столом в офисном кресле сидела Люба, а сбоку от нее в обычном кресле – немолодая женщина восточного типа.

– Вот, Таня, – закричала Люба, – полюбуйтесь. Это она убила Колю.

– Любаша, ты хоть представь нас, – спокойным тоном произнесла женщина. – Вы, очевидно, частный детектив, которого наняла Люба?

– Да, – ответила я. – Татьяна Иванова.

Поскольку Люба в пылу страстей забыла предложить мне сесть, пришлось самой позаботиться о себе. Я села на диван, как раз напротив женщины.

– А я Лейла Петровна Сосновская-Панкратова, сестра Николая, – представилась она. – У нас с ним общий отец, а матери разные. Некоторые особы, – она сделала ударение на последнем слове и выразительно посмотрела на Любу, которая сидела, обхватив голову руками, – бесцеремонно называют меня Лейкой. Но я не в обиде. Пусть себе, раз воспитания нет.

– Не тебе говорить о воспитании, – вдруг взвилась Люба. – Ты убийца, и твое место за решеткой!

– Люба, подождите, – вмешалась я. – Объясните, почему вы решили, что Лейла убила вашего и своего, кстати, брата?

– Вот-вот, изложи свою бредовую идею, – поддержала меня Лейла.

– И объясню! И вообще, не ори. У меня уже голова раскалывается от твоего крика.

– Она у тебя раскалывается от твоего же собственного крика, – возразила Лейла. – Представляете, Татьяна, пришла я к ней, решила поговорить, как с интеллигентным человеком, а тут такое о себе услышала… Что я и мразь, и тварь, и дрянь, и убийца, и еще кто-то, уже всего и не упомню, что она здесь выдавала!

Люба откинулась на спинку кресла и оперлась руками о стол.

– Да будет вам известно, – начала она торжественно, – что Лейла Петровна, – теперь она подчеркнуто вежливо обратилась к Лейле, – примерно год назад требовала, чтобы Коля отдал ей часть денег от продажи квартиры их отца в Тольятти.

– Было такое дело, – согласилась Лейла. – А что, разве я не имею права на свою долю?

– А что тебе Коля ответил? Он тебе сказал: о’кей, дорогая сестренка. Но только если ты переедешь в Тарасов и будешь ухаживать за отцом. Вот тебе, говорит, ключи от квартиры. Он, Таня, продал квартиру отца в Тольятти, когда тот уже был не в состоянии жить один, перевез его к себе и купил здесь однушку. Он даже был готов отдать тебе его пенсию, только ухаживай за немощным стариком. А ты что?

– А я в это время работала в Италии. Тоже, между прочим, не прохлаждалась!

– Так чего же тебе еще надо? Вот и уматывай обратно в свою Италию! Таня, я вот как рассуждаю: Лейка решила добиться своего, получить долю от продажи квартиры. Раз Коля отказал ей, она его убила, чтобы хоть так получить наследство! А известно ли тебе, уважаемая Лейла Петровна, – тут Люба снова перешла на торжественный тон, – известно ли тебе, что убийца не может наследовать имущество убитого?

Лейла всплеснула руками.

– Что ты такое несешь? Как я могла убить Колю, если я в это время была в Риме? Ты же сама вызвала меня на похороны!

– А что, ты не могла нанять киллера? – не сдавалась Люба. – Вполне могла.

– Да у тебя просто маниакальный бред! Ты давно была у психиатра?

– Ах, ты, – вскочила со своего места Люба и двинулась на Лейлу. Та тоже начала подниматься.

– Дамы, дамы, брейк, – вмешалась я и встала между ними. – Пауза. Разойдитесь каждая в свой угол.

Лейла махнула рукой и, развернувшись, вышла из кабинета. Дверью она хлопнула с такой силой, что где-то рядом зазвенела рама в окне.

– Куда? – закричала ей вслед Люба. – Вадим, держи ее!

– Звали, Любовь Алексеевна? – показался в дверях охранник.

– Вадим, идите, – отпустила его я. – Мы уже все выяснили.

– Люба, – начала я, когда Вадим закрыл за собой дверь, – Лейла не может быть причастна к этому преступлению.

– Но как же?

– Послушайте. Мне удалось выяснить, что смертельный удар по голове Николаю нанес мужчина моложе его. Перед этим ваш брат отдал ему пачку банкнот. Согласитесь, что если Лейла наняла киллера, чтобы убить брата, зачем тогда он отдал ему деньги? Логичнее предположить, что преступник и жертва были знакомы. Вы лучше вспомните: кто-нибудь из окружения Николая мог его шантажировать, угрожать ему? Например, намекать, мол, не заплатишь такую-то сумму, будет худо, все узнают то-то и то-то.

– Да что ему было скрывать? Я же вам говорила: Коля был добрейший человек, отзывчивый, душевный. Всегда готов прийти на помощь. Вы спросите его соседей, тете Вале он не раз чинил бачок унитаза, поправлял дверной замок. Да мало ли еще что.

– Я как раз собиралась поговорить с соседями вашего брата. Вдруг кто-нибудь из них слышал шум? Такой погром в квартире не мог остаться незамеченным. Кстати, вот вам еще доказательство непричастности Лейлы. Если бы дело было только в деньгах, не было бы нужды переворачивать все вверх дном. Нет, здесь что-то другое.

– Искали завещание. Нет, я просто уверена, что это Лейка перевернула все в квартире вверх дном, – стояла на своем Люба.

– Кстати, а оно было? Я имею в виду завещание.

– Насколько мне известно, нет. Сберкнижки были, но там лежали небольшие суммы.

– А деньги, вырученные от продажи квартиры в Тольятти?

– На них Коля купил квартиру в Тарасове. Он же предлагал этой новоиспеченной итальянке: живи в отдельной квартире, ухаживай за отцом. Так нет, отдай ей деньги, и все тут.

– Отец живет с Николаем?

– Да. Только в последнее время пришлось отдать его в специализированное учреждение. Когда он совсем плохой стал, ничего уже не соображал. За ним нужен был глаз да глаз. То воду откроет, то газ включит. А Коля на работе, Полина тоже еще работала. У Коли еще тесть есть, отец Полины. Его тоже надо было навещать.

– А где живет тесть Николая, в Тарасове?

– Нет, в поселке Красный Ткач.

– Люба, а может быть, Николай Петрович был кому-то должен определенную сумму? Брал ли он у кого-нибудь взаймы?

– Нет, это вряд ли. Коля всегда был аккуратным в денежных вопросах. Я имею в виду, что рассчитывал только на свои. Он всегда говорил: «Берешь чужие деньги, а отдаешь потом свои».

– Ладно, Люба, если вспомните о каких-то угрозах в адрес Николая, о любых разговорах на финансовые темы, сразу ставьте меня в известность. Или если кто-то нанесет вам визит.

– Как, например, Лейка? – усмехнулась Люба.