Текст книги "Аттракцион невиданной щедрости"

Марина Серова
Аттракцион невиданной щедрости

Редактор серии А. Антонова

Дизайн обложки Е. Анисиной

Серия «Русский бестселлер»

© Серова М.С., 2020

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2020

* * *

Глава 1

– Так и хочешь выпихнуть меня из гнезда, – возмутилась я.

– Конечно, – невозмутимо ответила тетя Мила. – Знаешь, как надоело сталкиваться лбами и вечно торчать под дверью ванной комнаты, ожидая своей очереди.

– А как же насчет того, что молодым везде у нас дорога? – вспомнила я.

– Да, но старикам – почет, – парировала она и с гордым видом направилась к холодильнику.

– Старики? – я удивленно осмотрелась по сторонам. – Ау, куда спрятались? Нет тут стариков, теть Мил. Ты про себя, что ли? Вот когда тебе нужно, то сразу вспоминаешь про возраст. Это низко, тетушка, и некрасиво.

Тетя Мила вернулась к столу с пачкой майонеза в руках. Открыла упаковку. Вздохнула и пожала плечами. Такой жест мог означать что угодно.

– Понимаешь, Жень, – просто сказала она, – тут дело даже не в том, что я поскорее хочу пристроить твое незамужнее личико, а в том, что парень действительно хороший. Дай банку с горошком. Пообщаться-то с ним можно?

– Где он? – спросила я.

– Скоро придет, сама увидишь, что нормальный.

– Я про горошек.

– Так вот же, перед глазами.

Тетя делала салат, смешивала в миске аккуратно нарезанные ингредиенты, а я, стоя рядом, пыталась разузнать какую-то еще информацию. И, видит бог, я не слишком усердствовала. Пока что.

– Этот салат называется «Свобода», – сделала объявление тетя Мила, выжав остатки майонеза из скрученной упаковки.

– Этот салат называется оливье, – поправила я.

– Нет, «Свобода».

– Нет. Это оливье.

Тетушка раздраженно бросила ложку в миску.

– Отойди, – попросила она. – У меня и без тебя день сломался. Я нервничаю, а ты давишь. Уйди отсюда.

Я знала, какой бывает тетя в те моменты, когда выходит из себя, и тогда из нее летели искры. Но сейчас – не этот случай. В нынешней ситуации она разозлилась по-настоящему, но без искр. Мне бы прислушаться к ее совету и отойти от греха подальше, но я принципиально стояла на своем и хотела выяснить у тети как можно больше.

– «Свобода» – дурацкое название, – не отставала я. – К тому же, кажется, уже есть салат с таким названием. Назови этот иначе.

– Евгения, – попросила тетя Мила.

– Как скажешь, – согласилась я, устав от собственных придирок. – Есть же торт, который называется «Графские развалины». Никто еще зубы не сломал. Пусть салат будет назван «Евгения».

Тетя Мила почувствовала мое состояние. В какие-то моменты она превращалась в настоящего эмпата, этого было у нее не отнять.

– В нашем доме не так уж часто слышны мужские голоса, – проговорила она и сделала попытку снова начать смешивать содержимое миски с майонезом. – Поэтому предлагаю просто ловить момент. Это мой давний друг, Женя. Старый друг. Не порть нам вечер. И про себя не забудь.

– А откуда он взялся, не напомнишь? – поинтересовалась я. – Почему я о нем не знала раньше?

Тетя Мила улыбнулась:

– Костя из тех знакомых, с которыми можно не видеться сто лет и не замечать этого, а потом при встрече испытать чувство, будто и не было расставания, – объяснила она.

– Это называется равнодушие, теть Мил.

Я достала из банки соленый огурец и откусила хрустящий хвостик.

– Это не равнодушие, Женя. Таких людей называют «своими».

От огурца быстро ничего не осталось. Я полезла в банку за вторым.

– Ну, хорошо, хорошо. Пусть он «свой», – кивнула я. – Но почему вдруг он в гости-то придет? Есть причина?

Тетя Мила в очередной раз яростно вонзила ложку в салат и вдруг остановилась.

– Да ты знаешь, – задумчиво произнесла она, – мы давно планировали.

– Чего?

Удивлению моему не было предела. Тетушка состояла в длительных романтических отношениях? Вот это поворот. Разумеется, она имела право закрутить роман, а если повезет, то и несколько, но меня смущало другое – все время, пока она крутила со своим Костей, она молчала, как партизан.

– Ты посолить забыла, – вспомнила я.

– Не забыла.

И она снова принялась за салат.

Я смотрела не тетю Милу и чувствовала, как меня начинает накрывать чувство вины. Оно зародилось где-то в районе солнечного сплетения и поползло вверх, поближе к горлу, а там ведь уже и до мозга недалеко. Такими темпами и до слез докатиться можно.

Тетя Мила всегда была очень симпатичной, даже сейчас, будучи уже, увы, немолодой. Я наблюдала за тем, как тетя талантливо делает вид, что ей наплевать на мои подколы, и вдруг поняла, что переборщила. Сначала опозорила ее идею с названием салата. Потом с сарказмом отреагировала на сообщение о каком-то мужике, который, оказывается, является для нее близким другом.

Решив, что вела себя неправильно и уже достаточно потрепала нервы родной душе, я пошла в комнату и упала на диван. Наряжаться не было желания. Пусть видят меня такой, какая есть: в футболке, с прической лондонской проститутки времен Джека-потрошителя, с потухшим взглядом, не выспавшуюся, злую и готовую убивать. И все-таки почему тетя ничего мне не рассказала?

– Женя! – донеслось из кухни. – Помоги, пожалуйста.

Я закрыла глаза. Нет уж, теть Мил, давай сама. А меня дома нет.

С кухни донесся громкий звук, словно на пол упало что-то металлическое и, кажется, пустое, и я тут же сменила гнев на милость, потому что тетя никак не прокомментировала случившееся. Ни охов, ни вскриков, ни причитаний. Опасно такое молчание.

То, что я увидела на кухне, меня огорчило. Миска, в которой только что находилась «Евгения», лежала на полу, а ее содержимое покрывало огромную часть пола. Тетя Мила стояла над этой трагедией и молча разглядывала последствия катастрофы.

– Не понимаю, как же так случилось, – растерянно пробормотала она. – Не удержала, что ли…

– Я уберу.

Через пять минут на полу не осталось ни следа от безобразия. Тетушка тихонько сидела в уголке и наблюдала за тем, как я орудую шваброй.

– Это ужасно, – наконец произнесла она. – Наверное, рука соскользнула. Ты знаешь, у этой миски очень хилая основа. Донышко совсем крохотное. Вот и не удержала, а она, возьми, да и грохнись.

– Наверняка так и было, – согласилась я, завершив уборку. – А теперь вот что. Я тебе сделаю чашку чая, а потом себе тоже сделаю. Мы отдохнем, а потом что-нибудь придумаем, хорошо?

– Гости будут совсем скоро, – не согласилась тетя Мила. – Времени в обрез. Салат, Женя! Я не успею приготовить новый до прихода гостей.

– Из миски не все вывалилось, – успокоила я ее. – Осталось достаточно, чтобы накормить пришедших. Аккуратно соберем с пола верхушку, кинем эти остатки в салатницу, украсим помидоркой и поставим в центр стола. Никто и не заметит, что там на всех не хватит. Так что, все-таки чай? Или вина? Ты же купила две бутылки вина. Может, накатим?

– Не успеем, – деловито сказала тетя Мила.

Мне вдруг стало ее очень жалко. Зачем мне, спрашивается, надо было доводить родного человека до состояния нервного истощения? Конечно, тетя волновалась, ведь на то были причины. Друг, которого она так ожидала в гости, решил притащить с собой взрослого сына. Вопрос только – зачем? Хотел познакомить сына с подругой? Но что за резон небритому детине торчать за столом рядом с немолодыми людьми? Я бы поняла, если тетя Мила хотя бы предупредила меня об этом заранее, но она решила устроить мне «сюрприз». В виде молодого человека. Этакий плохо прикрытый намек на то, что мне все-таки пора под венец. Эх, тетя Мила.

Досада, вспыхнув напоследок, пропала, но осадок в душе остался. Ставя перед тетей чай, я все еще боролась с желанием поднять темы сватовства, эмоционального насилия, психологического давления и напомнить дражайшей родственнице, что ее желание отделаться от меня, отдав первому встречному, сильно утомило за эти годы. Насильно мил не будешь, даже если с кем-то рай и в шалаше. Встречу своего единственного – и поговорим. Все буду решать сама. Надоело.

– Его сын в Тарасове пробудет всего неделю, – извиняющимся тоном произнесла тетя Мила. – Дел у него здесь нет, поэтому решил вместе с папой отправиться в гости. Костина жена давно умерла, он сына воспитывал один. А я и не знала.

– Да пусть приходят, – махнула я рукой. – Мне-то что за дело до него?

Тетя Мила поднесла чашку к губам и, прищурившись, сделала глоток горячего чая. И я могу поклясться, что увидела на ее лице едва заметную торжествующую улыбку.

* * *

Называть тетиного друга Костей, разумеется, я не могла. Да и внешне он не располагал к фамильярности.

– Как к вам обращаться? – поинтересовалась я после того, как он попросил называть его Константином, и честно добавила: – По имени не смогу.

– Константин Глебович, – решил гость. – Как вам такой вариант? Не слишком длинно?

– Не слишком.

Его сына звали Глеб, и выглядел он моим ровесником. Если честно, я не очень понимаю тенденцию, когда родители дают сыну имена их деда по отцовской линии. Это, конечно, оригинально, ведь таким образом имя и отчество повторяются через поколение, но если проворачивать такую фишку постоянно, то скоро можно запутаться в родственных статусах и кровных узах. Дед и внук оказываются полными тезками. Говоришь об одном, а все думают, что ты про другого. Со стороны это всегда выглядит забавно. Я спорить не буду. Да и в конце концов, имя – дело десятое. Важен сам человек, а с путаницей можно легко справиться.

Так вот, сын Константина Глебовича выглядел моим ровесником и носил имя Глеб. А еще он оказался довольно-таки симпатичным мужчиной с прекрасными, как позже выяснилось, манерами и заразительным смехом. Но прежде чем потерять голову, я все же задала себе вопрос: какого лешего такой мужик тусуется со своим отцом, а не проводит время в компании себе подобных? Тетя Мила сказала, что все свои дела в Тарасове он закончил, поэтому решил сопроводить отца в гости к подруге. Но что за интерес присутствовать при их встрече лично – этот момент для меня остался загадкой.

Константин Глебович протянул тете Миле великолепный огромный букет лилий с множеством зеленых веток аспарагуса. Внешне букет выглядел дорого и тянул тысяч на десять.

Тетя Мила приняла цветы из рук Константина и картинно согнулась под его тяжестью.

– Там кирпичи внутри, да? – кокетливо поинтересовалась она у старого друга.

Ее шутку Константин подхватил сразу же.

– Пачки денег, моя дорогая, – прогудел он низким голосом и полез к ней обниматься. – Или золотые слитки.

– А мне уже не тяжело, – успокоила его тетя. – Женя, поставишь цветы?

Да уж, он действительно старый друг. Старее не бывает. Непонятно только, почему тетя Мила о нем никогда не упоминала. Хотя о чем это я? Возможно, ей просто хотелось побольше с ним пообщаться, когда выдавалась возможность. А время, проведенное вместе, уже никогда не забудется.

Глеб выступил из-за спины отца уже после сцены с букетом. Увидев меня, тут же представился и попросил проводить его на кухню.

– Тут у нас кое-что есть, – показал он мне тяжелую дорожную сумку, когда мы остались в коридоре одни.

– Самогон принесли? – деловито осведомилась я, пытаясь заглянуть в сумку.

– Не совсем, – уклончиво ответил Глеб, – хотя могли бы. Но нет, не та компания.

– Отчего же не та?

Глеб улыбнулся.

– Где тут у вас кухня?

Он заглянул за мое плечо.

– А, все, вижу.

Через несколько секунд из сумки было извлечено самое настоящее богатство. Именно так бы охарактеризовала тетя Мила то, что оказалось на столе. Несколько трехлитровых банок с солеными огурцами, лечо и сливовым компотом. Еще были тара поменьше с багровой, как морской закат, аджикой, кулек с антоновскими яблоками, пакет с картошкой, канистра с молоком, тюрик с чесноком. И грибы. Много грибов с липкими шляпками, на которых темнели сосновые иглы и уснувшие по осени травинки.

– Мать моя, – не выдержала я. – Это, если я правильно понимаю, плоды тяжелого фермерского труда?

– Именно так.

– Папиных рук дело?

Глеб аккуратно сложил опустевшую сумку.

– Отец живет на даче с весны до первого снега, – пояснил он. – Из всего этого, – он кивнул на кучу банок и пакетов, – только молоко он купил у знакомой, которая держит корову. Остальное делает сам: сажает, выращивает, снимает урожай, а потом закатывает в банки. Грибы тоже сам собирал. У нас еще сливы с собой были, но они во время поездки потеряли товарный вид, поэтому, простите, без них.

– Ваш папа просто молодец, – искренне сказала я. – Спасибо. Нам на всю зиму хватит.

– Меня не за что благодарить, – ответил Глеб. – Я не имею ко всему этому никакого отношения. Разве что как грузчик и водитель, но всю основную работу отец делает сам. Слушайте, а где тут можно покурить?

– На лестничной площадке.

– Я быстро.

* * *

Салат, получивший новое название «Подножный корм», зашел на ура. Бутылка вина стремительно опустела. Я принесла вторую. Глеб предпочел коньяк, но пил его неспешно, и я, подумав, решила составить ему компанию. Застолье проходило легко, неловких пауз практически не возникало. Константин так и сыпал воспоминаниями из босоногого детства. Оказывается, они с тетей Милой много где побывали!

– Крым тем летом погибал от нашествия комаров, помнишь? – спрашивала она.

– Помню. Из меня высосали столько крови, сколько во мне не было, – отвечал Константин. – С нами парень один был, рыжий такой. Так вот у него даже температура поднялась после того, как его искусали.

– Гена. Его звали Гена, – кивала тетя Мила. – Аллергик. Есть фрукты, пить коктейли он не мог, а вот домашнее вино, которое мы купили в кафе, все же рискнул попробовать. После этого он весь покрылся красными пятнами, бедняга. Интересно, как он там? Костя, вы больше не общались?

– Нет. Но слышал от знакомых, что он в порядке.

– Рада за него.

Обмен новостями продолжался долго, мы обсуждали все подробности и вспомнили множество занимательных историй. Несколько раз я ловила на себе взгляд нового знакомого. Глеб, казалось, присматривался ко мне. Расценить такой интерес можно было с разных точек зрения. Возможно, он был в курсе того, чем я зарабатываю на жизнь, и просто представлял, смогу ли я, например, уложить его на лопатки. Иными словами, он мог оценивать мою физическую форму. С другой стороны, он мог прикидывать в уме степень моей полезности обществу. Конечно, с профессиональной точки зрения. Но был и третий вариант в этом списке: я была ему симпатична, и с каждым брошенным на меня взглядом он убеждался в этом все больше и больше.

Константин Глебович не курил, а его сын в этом плане был полной противоположностью отцу: Глеб выходил из-за стола после каждого тоста, но отсутствовал недолго. Он возвращался, садился за стол, и все присутствующие несколько минут были вынуждены ловить носом табачный запах. Впрочем, его сигареты мне не казались вонючими, я знала и хуже. Один мой клиент предпочитал странного сорта сигары и утверждал, что сделаны они из отличнейшего табака, но «аромат» после них стоял невообразимый. Даже охранники чихали.

В беседе речь постепенно зашла о современных реалиях. Константин коротко рассказал о дачной жизни, пожаловался на отсутствие устойчивой мобильной загородной связи, тетя Мила в ответ затронула тему мобильных операторов. Слово за слово – и в диалог вступил Глеб.

– В мире не всегда все гладко в этом плане, даже в цивилизованных странах, – сказал он. – Помнится, в Австралии были. Ужас! Сидим у черта на куличках, вокруг какие-то дикие леса. Один городок небольшой, в котором проездом останавливаются водители, и трасса рядом. Но связь там настолько паршивая, что даже попади ты в беду, то нет смысла и пытаться связаться с миром – не приедут. Крутись, как хочешь.

– Австралия? – не поверила своим ушам тетя Мила. – Неужели? А кем ты работаешь?

– Да там, всякими делами занимаюсь, – уклонился от ответа Глеб. – Но закончил педагогический.

– Учитель? – спросила я.

– Детский психолог.

Трудно было не заметить гордость, с какой Константин посмотрел на сына. Сам он уже успел доложить, что всю жизнь оттрубил инженером в одном скучном тарасовском НИИ.

– Детский психолог, которого мотает по миру? – не отставала я. – С какой целью тебя занесло в Австралию, да еще в такие дикие места?

– Были проездом, – ответил Глеб. – Мы с ребятами проводили там отпуск. Просто колесили по стране.

– И давно?

– Пять лет назад.

– А Женя у нас тоже успела попутешествовать, – сообщила тетя Мила, молча протягивая пустой бокал Константину. Тот тут же его наполнил. – Но у нее работа такая.

– Какая это «такая»? – повернулся ко мне Костя.

– Следовать за тем, кто платит, – спокойно ответила я.

– И кто же ты по профессии?

Нет, кажется, тетя не сообщила ему о том, в какой сфере я тружусь.

– Охранником, – серьезным тоном произнесла я.

– Она телохранитель, – поправила тетя Мила. – И неплохой. Желающих видеть ее рядом довольно много.

– Сейчас я в отпуске, – вставила я. – Осталась дома, потому что здесь хорошая связь.

– Ничего себе, – проронил Глеб. – Человечество перевернулось с ног на голову: мужики нянчатся с детьми, а женщины взялись за оружие. Мир, вероятно, где-то сломался, починить бы.

– Ой, да перестаньте, – попробовала я прервать бессмысленную, на свой взгляд, беседу. – Работа как работа. Ничего страшного, ничего… такого.

Константин поднялся из-за стола и салютовал мне бокалом.

– За тех, кто в море! – провозгласил он.

– Это ты к чему, бать? – спокойно осведомился у отца Глеб.

Тетя Мила с тревогой посмотрела на Константина. И я в этот момент поняла, чего она сейчас боится. Тетушка была не слишком опытна в общении с нетрезвыми людьми. За этот вечер Костя выпил все-таки немало и теперь, достигнув нужной кондиции, мог постепенно превращаться в несущего чушь умника. Впрочем, стоял на ногах Константин твердо, лицом в тетушкино угощение не падал, говорил внятно, мысли выражал ясно. И взгляд его был совершенно трезвым.

Но все смутились, конечно. Ясность внес Глеб.

– Ты бы объяснил, что во флоте служил, – посоветовал он отцу, – и твой тост про море скрывает множество смыслов. Женя, я переведу: «За вас, девушка! Респект и уважуха!» Так?

– Я думал, меня поняли, – смутился Константин Глебович.

– Фу ты, слава богу, – огорчилась тетя Мила. – Я уж подумала, что один из нас уже не понимает, где находится. Да ну вас.

Глеб весело посмотрел на меня. Константин Глебович приобнял тетю за плечи.

– Вином меня с берега не смыть, – заметил он. – Я пить умею, хоть и делаю это редко. С сына пример беру. Он уехал от меня, и теперь все, степенным стал человеком. Приезжает, а как будто и нет его.

– Да перестань, пап. Я тут.

– Сейчас ты тут, а завтра уже и нет тебя, – возразил Константин Глебович.

За столом повисло тягостное молчание. Глеб опустил взгляд в тарелку.

– Как там Москва? – поинтересовалась тетя Мила. – Давно я туда не выбиралась.

Глеб встряхнулся. Я с благодарностью посмотрела на тетушку. Вовремя сменить тему разговора не каждый умеет, а она просекла момент.

– Москва гудит, шумит и строится, – ответил Глеб. – Работаю много, если вы об этом спрашивали. Порой голова болит по нескольку дней, вот такая вот напряженка.

– А где именно трудитесь?

– Детским психологом. Консультирую.

Он достал из кармана пачку сигарет.

– Женя, – вдруг обратился он ко мне, – не хотите прогуляться? Скучно одному.

И я вдруг согласилась. Не знаю почему. Я не курю, предпочитаю находиться подальше от всей этой дымовухи. Но сейчас согласилась.

* * *

Застолье продолжалось долго, за приятной беседой я абсолютно потеряла счет времени. На улице окончательно стемнело, и я удивленно посмотрела на часы.

– Ничего себе! – вырвалось у меня. – Почти одиннадцать часов. Это сколько же мы уже сидим?

– Недолго, – подсчитал в уме Глеб. – Мы пришли примерно в шесть вечера. Пока то, пока се.

Мы спустились к окну на лестничной площадке. Оно было открыто, и, несмотря на то что здесь уже несколько раз курили, воздух в подъезде все же был довольно свежим. Глеб присел на подоконник.

– Значит, телохранитель, – задумчиво произнес Глеб. – И как же тебя туда занесло?

– А тебя как занесло в детские психологи? – вопросом на вопрос ответила я.

Глеб почесал мочку уха.

– Случайно, знаешь, – ответил он. – Хотел сначала пойти на историка, а потом вдруг понял, что это не мое. Захотелось чего-то более современного. Теплого и человеческого. Вот психология подошла по всем параметрам.

– И как оно?

– Отец мной гордится, – признался Глеб, – но я ведь в профессии не остался. Консультирую иногда, но это для души. Так-то я в редакции одной славной московской газетки сижу. Правлю тексты, которые наспех сочиняют амбициозные сотрудники. Порой случаются настоящие авралы. Это когда материал нужно выпустить в самое ближайшее время, а должным образом подготовить его некому. Тогда я начинаю выискивать «горячие» материалы и отправляю их в редакторский отдел. Сортировка, иным словом. Выживаю, как могу.

– Кого же ты консультируешь как психолог в свободное от работы время?

Я перегнулась через подоконник, выглянула на улицу.

– У детей весьма занятная жизнь, в которой полно своих тайн, демонов и сомнений, – сказал Глеб. – Это борьба, из которой не каждый выходит победителем. У меня есть знакомые, которые не могут найти общий язык с собственным ребенком. Я им в этом помогаю. Результат, правда, от многих факторов зависит, не только от моих усилий. Приведу в пример традиционный случай: девочка двенадцати лет, несколько попыток суицида. Долго я с ней работал… Не шла на контакт, разговаривать со мной не хотела. А потом оттаяла. Оказалось, что ее прессовали везде, где только можно. В школе, дома. Представь, что у тебя нет места, где ты могла бы остаться одна, – везде кто-то тобой недоволен, учит жизни, тычет носом в ошибки. Сплошные «нельзя», «плохо» и «не можешь». Это же ад. А родители не понимали, что с ней. Вроде бы у дочки есть все, почему же она тогда хочет уйти из жизни. Но на деле весь мир ополчился против ребенка. В один момент она решила, что с нее хватит. За пару сеансов с ней я понял, что к чему. А с ее родителями я разговаривал намного дольше. Взрослые искренне не понимали, в чем проблема. Сейчас там все в порядке, насколько я знаю. Я успел, скажем так, предотвратить самое ужасное и необратимое.

– Расскажи про самый сложный случай, – попросила я.

– В двух словах? Один пацан не верил, что я хочу ему помочь, и дал мне в зубы.

– И чем закончилось? – я напряглась.

– Двумя зубными коронками. Но я тоже успел ему ответить – заломил руку за спину, сделал больно. Если бы не его мама, которую он безмерно уважает и боится, он бы меня убил. Кстати, мама во всем разобралась без моей помощи. Очень смышленая оказалась и сильная. А я так… пару пинков дал, и все.

Вокруг стояла уютная тишина, двор тоже пустовал. Это были последние теплые выходные сезона, и люди предпочитали проводить их за городом.

– Тетя сказала, что вы скоро уезжаете, – вспомнила я. – Ты давно в Москве?

– Сразу после школы уехал.

– А папа остался здесь? Один?

– Папа тогда не был один, – нехотя признался Глеб. – Я тогда решил, что ему будет легче без меня. Мама умерла, когда мне было шесть. Всю жизнь отец посвятил мне. Никаких женщин в доме никогда не было. Разве что соседка зайдет на минуту. Может, он сам не хотел ни с кем заводить отношения, может, не получалось… Я у него не спрашивал и не буду. И когда он однажды познакомился с кем-то, я свалил в Москву, дав ему возможность пожить для себя.

– Но у них не срослось… – поняла я.

– Это было и так понятно, не правда ли? – усмехнулся Глеб. – Хотя, наверное, такое очевидно.

– Твой папа отчаянно строил тете Миле глазки, – объяснила я. – Да и вместе с тобой в гости к давней подруге не пришел бы. Отсюда вывод: не срослось.

– И такое бывает, – произнес Глеб, – а жаль. Я успел пообщаться с той женщиной перед своим отъездом из Тарасова. Она показалась мне приятной, а еще сильной, серьезной. Подумал, что отцу подойдет такая опека. Пусть расслабится, пусть даст себе возможность отдохнуть от вечного контроля за сыном. Но вышло иначе – стали контролировать его, и Константин Глебович не выдержал.

– Черт, жаль-то как…

Глеб замер, быстро приложив палец к губам.

– Что такое? – удивилась я.

– Стой на месте, – приказал он и бесшумно соскользнул с подоконника.

Я прислушалась. Глеб медленно спустился по лестнице. Что происходило дальше, я не слышала, поэтому решила аккуратно последовать за ним.

– У тебя все в порядке? – вдруг услышала я голос Глеба. Судя по всему, он разговаривал с кем-то, находящимся этажом ниже. Ответа на вопрос не последовало.

– Не бойся, – попросил Глеб. – И не молчи, ладно?

Я спустилась по лестнице и увидела Глеба, сидящего на корточках. Того, с кем он вел диалог, почти не было видно.

– Это Женя, – спокойно произнес Глеб и посмотрел на меня через плечо. – Живет в этом доме. Ее тоже можешь не бояться.

И я увидела того, к кому обращался Глеб. В углу, в темноте, прямо на полу сидел подросток. Рядом с ним лежал полупустой рюкзак.

Лицо мальчишки я сначала не разглядела, а потом глаза привыкли к темноте.

– Артем! – ахнула я.

– Твой знакомый? – спросил Глеб, поднявшись на ноги.

– Конечно, знакомый, – улыбнулась я и подошла к мальчику. – Ты чего в подъезде сидишь? Жить теперь тут будешь?

Артем посмотрел на меня снизу вверх. Его лицо было совершенно спокойным. Потом он перевел взгляд на Глеба. Потом снова на меня.

Я решительно протянула ему руку.

– Вставай, – потребовала я. – Простудишь наследство, по врачам затаскают.

Он ухватился за мои пальцы, встал, отряхнул джинсы, набросил на плечо рюкзак и торопливо направился к лестнице.

Артем Кормухин был сыном моих хороших друзей. Его мама Юлька и папа Антон – это молодые и бесшабашные люди. Они умеют справляться с трудностями, не впадая в панику, поэтому даже с родительскими обязанностями они справлялись с радостью и легко. Кормухины жили в соседнем доме. Антон занимался какими-то мелкими поставками, а Юлька была программистом, и весьма неплохим. Имея кучу знакомых за пределами Тарасова, она иногда помогала им разобраться с компьютерными проблемами, не покидая собственную квартиру, но иногда что-то шло не так, и ей приходилось разбираться с ними на месте. В таких случаях Юлька отваливала в командировку. Командировки у Юльки могли быть в любую точку мира, и 2–3 раза в год она на неделю или больше покидала родной дом и отбывала в очередную светлую даль. Муж Юлю к работе не ревновал, она очень хорошо зарабатывала. Никто ни о чем не жалел, всех все устраивало, за исключением, пожалуй, того, что Юлька нечасто бывала дома.

Артем – единственный ребенок в семье Кормухиных. Кажется, Юлька и Антон больше и не планировали. А на данный момент отсутствие еще одного ребенка не было им на руку: сын, пока мама уезжала по работе, оставался один на один с отцом, а два мужика, живущие в одном помещении, не всегда могут найти общий язык. Юлька несколько раз рассказывала мне о том, что они с Антоном не могут найти общий язык с сыном. Подступал переходный возраст, и Артем часто вел себя не очень адекватно: спорил с родителями на ровном месте, мог нахамить кому-то в школе. Дважды был застукан с сигаретой и банкой пива. Вот-вот – и начнутся разговоры о том, что школа – отстой, люди – быдло, жизненные ценности поросли плесенью, а понимания тонкой душевной организации как не было, так и нет.

Увидев Артема на лестничной площадке, я сразу поняла, что дело пахнет керосином. Во-первых, он заныкался в темный угол. Во-вторых, сидел прямо на полу – значит, не до выбора места почище. В-третьих, пацан выбрал внеурочное время для одинокой поздней прогулки по чужому подъезду. Что-то тут было не так. Когда мы нашли Артема и я ему дала руку, чтобы подняться, он убежал от нас, да еще и с видом человека, который не желает общаться с окружающим его миром.

Мы с Глебом переглянулись. Он вопросительно вскинул бровь. Мол, что? Так и отпустишь?

– Торопишься куда-то? – бросила я в спину уходящего Кормухина-младшего. – А поговорить?

Он молча продолжил спускаться.

– Артем! – позвала я.

Глеб тронул меня за руку.

– Не надо, – тихо попросил он, – пусть идет.

В другой раз я бы, наверное, не стала вмешиваться. Согласилась бы. Ну а что? Пусть идет. Действительно, чего я привязалась? За час по полуночи случайно обнаруженный на лестничной клетке ребенок, с которым мы знакомы, уходит в ночь, не сказав мне ни слова. Что же тут такого? Пусть идет. Пускай.

– Я не знаю, что ты за психолог, – сказала я Глебу, – но лучше я сама разберусь. Возвращайся за стол, а я скоро буду.

Тут я поймала себя на мысли, что дверь подъезда так и не открылась. Ну не услышала я этот звук, хотя должна была. А ведь Артем, по сути, уже должен был дойти до первого этажа и непременно ею воспользоваться.

Я взглянула на Глеба. Он отстранился от меня и стал подниматься на мой этаж. Неужели действительно решил вернуться в квартиру и сесть за стол?

Я услышала, как открылась и закрылась дверь в квартиру: Глеб все-таки сделал свой выбор, решил оставить меня одну.

– Артем, ты еще тут? – громко спросила я, перегнувшись через перила. – Ты помнишь, где я живу? Просто позвони, я открою. Просто позвони!

В ответ я не услышала ни звука. Только тишину. И негромкую музыку откуда-то с улицы.

* * *

Глеб положил себе на тарелку остатки картофельного пюре. Сдобрил его ломтиком соленой семги. Подумав, потянулся за укропом и помидорами.

Тетя Мила и Константин, казалось, сдвинули стулья, чтобы быть ближе друг к другу. Оба были совершенно трезвы.

– Ну что же, – произнес Глеб, – надо бы на дорожку, пап. Как думаешь?

– Время детское, сын, – прогудел Константин Глебович.

– Не сказал бы, – не согласился Глеб. – Как ты себя чувствуешь? День-то был суматошным. Да и девушки, наверное, утомились: видишь какую поляну развернули, а еще убираться.

– Все нормально, – утвердительно качнул головой старый друг тети Милы, даже не покосившись на нее.

Константин Глебович действительно не выглядел усталым. Тетя тоже вела себя бодро.

– Жаль, – вдруг задумчиво произнесла она. – Жаль, что быстро прошло время. Уже стемнело, гляньте-ка. Вы устали, наверное?

– Я? Нет! – горячо заверил ее Константин. – Я вообще огурец. А вот насчет других ничего сказать не могу.

– Я в порядке, – заверил его сын. – Мне кажется, что Женя тоже в силах продолжить.

И он посмотрел на меня с самым заговорщицким видом.

– Так о чем я?.. Я хочу произнести тост за неравнодушных людей.

Он на полном серьезе собирался продолжать выпивать. Отвинтил крышечку с бутылки, наполнил коньяком мою рюмку. Не забыл и про себя. Вышел из-за стола, задумался.

Я смотрела на этот спектакль. Ну, давай, Глеб Константиныч. Жги. Неравнодушие – это прямо твоя тема.

– В прошлом году я был в Лондоне, – начал он, – и там случайно познакомился с девушкой. Дело было в пабе, вечер пятницы. Город отрывается, народу кругом полно, но я заметил только ее и подсел к ней.