Текст книги "Под крылом Валькирии"

Глава 3

– Женечка, ты так быстро! – всплеснула руками Мила, стоило мне зайти в квартиру. – Что случилось?

– Да ничего страшного, – обняла я тетушку. – Вещи захвачу и на несколько дней тебя покину.

– Работа есть работа, – согласно кивнула Мила. И метнулась на кухню ставить чайник, крикнув: – Ты только звони, не забывай.

Я побросала в сумку необходимое снаряжение, выпила кофе, попрощалась и поехала дальше.

Я села в салон своей машины и снова набрала номер Александра. Но телефон Бурлакова по-прежнему был выключен, и я предположила, что мужчина сменил сим-карту. В социальную сеть он тоже не заходил и мою заявку в друзья не прочел.

Что ж, не буду терять времени, проще приехать к нему домой и самой во всем разобраться.

Дорога до Коломенской улицы Кировского района города заняла у меня от силы минут пятнадцать, не больше. Час пик еще не начался, и машин на улицах Тарасова было немного, поэтому скоро я уже припарковала свой автомобиль возле дома Александра и подошла к нужному мне подъезду.

Я надеялась, что мужчина не ушел на работу, если трудится в вечернюю смену. В крайнем случае я могу поговорить с его матерью – уж она-то дома – и узнать у нее, когда Александр вернется домой и где можно будет его найти.

Я набрала номер квартиры Бурлаковых и позвонила в домофон. Прошло несколько секунд, и мне ответили – надломленный женский голос спросил, кто пришел.

– Меня зовут Евгения Охотникова, я редактор журнала «Современная поэзия», – бойко начала я. – Мне бы хотелось поговорить с Александром Бурлаковым по поводу его стихов.

– Его нет дома, – сухо ответили мне.

– Вы – его родственница, верно? – быстро проговорила я. – Мне очень нужно побеседовать с Александром, он присылал в нашу редакцию свои стихи, и мы хотим их напечатать. Я должна взять интервью у самого поэта!

– Его нет, – снова повторила женщина.

– А когда он будет? – не унималась я. – Это очень важно, наш журнал заинтересован в талантливых поэтах, и мы хотим предложить Александру издать свой собственный сборник и получить за это неплохой гонорар! Я писала ему на электронную почту, но он так и не ответил, поэтому я и приехала по указанному адресу в его письме со стихами!

– Ладно, проходите, – наконец произнесла моя собеседница. – Но вряд ли я вам смогу хоть чем-то помочь… Хотя Саша всегда мечтал издаваться, может, его мечта и осуществится… Правда, не знаю, принесет ли это ему теперь радость…

Что-то в голосе матери Александра – а судя по всему, это была именно она, – мне не понравилось.

Я вошла в подъезд дома с твердым намерением разобраться, что произошло с Бурлаковым и где он сейчас находится.

Я поднялась на пятый этаж и подошла к двери четырнадцатой квартиры. На пороге стояла худая, усталая женщина лет семидесяти – семидесяти пяти, с морщинистым лицом и седыми волосами, собранными в неряшливый пучок на затылке. Одета она была в поношенный домашний темно-синий халат с короткими рукавами и тапочки. Под глазами у незнакомки залегли глубокие черные круги, словно она уже неделю не спала, а взгляд ее казался тусклым и безжизненным.

– Проходите, – тихо проговорила женщина. – Забыла, как вас зовут?

– Я Евгения Охотникова, а к вам как я могу обращаться?

– Меня зовут Елена Петровна, Александр Бурлаков – мой сын, – представилась незнакомка.

Я не ошиблась – моя собеседница и в самом деле была матерью Бурлакова, только с возрастом женщины я не угадала. Елена Петровна выглядела гораздо старше своих лет, и дело было не только в ее заношенной одежде и растрепанной прическе. У меня создалось впечатление, что состарилась женщина резко за короткий промежуток времени. Вид у нее был такой, словно она устала жить.

– Очень приятно, – улыбнулась я ей. – Скажите, а когда Александр вернется домой? В какое время можно его застать? Я звонила ему на мобильный, который он указал, когда прислал свои стихотворения, но телефон выключен – наверное, ваш сын сменил сим-карту?

– Нет, номера он не менял, – вздохнула Елена Петровна. – Саша… Он не знаю, когда вернется. Быть может, никогда…

Она вдруг всхлипнула и закрыла глаза руками. Плечи женщины сотрясли глухие рыдания. Однако через несколько секунд она успокоилась и, точно стыдясь за минутную слабость, быстро проговорила:

– Пройдемте в комнату, вы расскажете, что нужно для сборника. Я хочу, чтоб его стихи опубликовали – быть может, это ему поможет… Хотя я ни в чем не уверена…

Мать Александра медленно направилась по коридору в глубь квартиры. Жилище Бурлаковых оказалось небольшим – две маленькие комнаты и кухня с ванной и туалетом. Как я поняла, в одной комнате жил сам Александр, а в другой – его мать, гостиной или зала в квартире не имелось. Елена Петровна провела меня на кухню – по мнению большинства людей, эта часть квартиры считалась наиболее подходящей для приема гостей.

Мы зашли в небольшую кухню, оборудованную только самым необходимым – плитой, умывальником, обеденным столом да пожелтевшим от времени холодильником. Из техники имелся лишь электрический чайник, неизвестно какого года выпуска. Все вещи в кухне оказались старыми, видно было, что семья Бурлаковых не из богатых. Даже мультиварки или микроволновки я не заметила, несмотря на то что эти вещи в наши дни считаются едва ли не обязательными на любой кухне.

– Присаживайтесь, – Елена Петровна кивнула мне на табурет с самодельной вязаной подушкой для сиденья – по всей видимости, работа самой хозяйки квартиры. – Вы уж простите, гостей я не ждала, и угостить мне вас нечем. Да и не до этого мне, если честно…

– Не беспокойтесь, я к вам пришла только для того, чтоб побеседовать с вашим сыном, – проговорила я. – И все же, расскажите, где находится в настоящее время Александр? Как я поняла, с ним что-то случилось?

– В больнице он, – со вздохом пояснила женщина. – В тяжелом состоянии. Надеяться можно разве что на чудо…

– Соболезную… – растерялась я. – Несчастный случай?

– Можно сказать и так, – произнесла Елена Петровна. – Несчастная любовь всему виной. Я ведь говорила сыну, чтоб не связывался с этой женщиной – так нет, влюбился в нее по уши. А Саша с детства был подвержен депрессиям, то у него все получается и удается, то все плохо… Видимо, все творческие люди такие – слишком чувствительные, слишком ранимые, слишком неприспособленные к жизни. Так-то Сашка был умным ребенком, в школе хорошо учился, но не по всем предметам. Учителя по русскому языку и литературе хвалили его, сочинения и стихи сына отправляли на конкурсы. По математике и другим точным наукам носил тройки, но я его не ругала. Не всякому дано быть гением абсолютно во всех областях – кто-то гуманитарий, кто-то математик. Я понимала, что у сына способности к поэзии, и всячески поощряла его увлечение, не настаивала на том, чтоб он дополнительно занимался нелюбимыми предметами. Саша окончил школу с одной тройкой – по математике, а после поступил в педагогический колледж. Но отношения с другими людьми у него не ладились – друзей у сына не было, что уж и говорить о девушках. Все из-за того, что сын часто уходил в себя, замыкался, мог ни с кем не разговаривать, даже со мной. Я и не думала, что у Саши – самая настоящая депрессия, мне все время казалось, что у него просто плохое настроение. Колледж он так и не окончил, все из-за особенностей своей психики. Но при этом он сочинял невероятно красивые стихи – он и мне посвящал их, и когда я читала, слезы на глаза наворачивались. Но сыну никогда не везло, он постоянно пытался как-то опубликовать свои произведения, но во всех издательствах ему почему-то отказывали. Так ему и пришлось устраиваться дворником – его только туда и взяли. Он пытался ведь мне деньгами помогать, хотя у самого иногда и гроша не было. И я работала, и Саша – воспитывала я сына без мужа, помогать нам некому. Но мы справлялись, нам было хорошо вдвоем, несмотря на вечное отсутствие денег. Зарплата у меня тоже низкая, я же учитель географии в школе, а преподавателям платят немного. Но мы не жаловались, пока не появилась она.

– Возлюбленная вашего сына? – догадалась я.

Елена Петровна кивнула.

– Если это можно так назвать. Несколько лет назад Саша выиграл в лотерею довольно большую сумму денег – такая у него страсть, покупать лотерейные билеты в надежде на выигрыш. Я никогда не одобряла этого, но и не запрещала сыну. Как же я тогда удивилась и обрадовалась, когда узнала о том, что Саше наконец-то повезло! Он купил себе ноутбук, который мы не могли себе позволить – еле сводили концы с концами, и сын стал искать возможность заработать в интернете. Он зарегистрировался в какой-то социальной сети, как мне объяснил, для общения с другими людьми, ведь в реальной жизни завести дружеские отношения у него ни с кем не получалось. А Саша всегда мечтал о путешествиях и о настоящей любви… Он каким-то образом общался через интернет с людьми из других стран, даже в одиночку освоил испанский язык и постоянно мне рассказывал о своих приятелях и приятельницах. Порой мне казалось, что он все это придумал – слишком необычными были его истории. Но я не говорила сыну, что не верю ему – ведь он мог и обидеться. Несколько раз он порывался уехать путешествовать автостопом, но я его останавливала – это очень опасно, тем более для такого человека, как мой сын. Тогда он вступил в группу в социальной сети, посвященную автостопу, и рассказывал мне, как путешествуют другие люди. Иногда он сам верил в то, что и сам объездил весь земной шар. Я слышала от него такие правдоподобные истории, что сама удивлялась, откуда сын знает все эти подробности. Я видела интерес в его глазах и радовалась, что у Саши появилось такое увлечение – общение по интернету. Мне даже казалось, что его депрессии отступили и что мой сын вскоре сможет жить, как все обычные люди, в реальной, а не виртуальной жизни…

И вот недавно Саша заявил, что он встретил свою настоящую любовь. Познакомился с ней все в той же социальной сети, называл ее «эльфийской принцессой» и «Леди». Такие вот возвышенные чувства… Он считал ее прекрасной амазонкой из своих любимых книг, говорил, что женится на ней и они будут вместе путешествовать по всему миру. Саша посвящал ей свои стихи, в которых она была «Великолепной Катрин». Я не знала, как реагировать на эту внезапную «любовь» сына. Понимала, что если девушка реальная, то вряд ли она ответит Саше взаимностью – сами подумайте, ведь они ни разу не встречались! Я попросила сына показать мне хотя бы фотографию этой его «Катрин». Девчонка оказалась «ни рыба, ни мясо», уж что он в ней нашел – неизвестно. Темноволосая, темноглазая, но не особо красивая, какая-то она… не такая была. Я в шутку сказала, что скорее она напоминает Кармен, а не Катрин, но сын на полном серьезе заявил, что его девушка – особенная, прекрасная, необычная. Я с тревогой наблюдала за развитием их «отношений», но повлиять на сына не могла. Скажи я ему, что его зазноба мне не по душе, – так Сашка, чего доброго, обиделся бы на меня и перестал бы поддерживать со мной отношения. Как-то он сказал, что собирается встретиться с этой Катрин – вроде как пора уже. Я не знаю, что там между ними произошло, но вечером сын был сам не свой. Он снова замкнулся в себе, не выходил из своей комнаты и сидел за ноутбуком. Не выходил даже поесть. Я несколько раз заходила к нему, но он даже не слышал меня – только смотрел в экран своего ноутбука.

Той ночью я долго не могла заснуть – переживала за Сашу. Где-то в двенадцать часов я вышла на кухню выпить снотворное, так как сон так и не шел, я проваливалась ненадолго в дрему, но сразу просыпалась. И на кухне увидела сына – он сидел на том табурете, на котором сейчас сидите вы, а перед ним лежала пустая упаковка снотворного. Он выпил все таблетки…

Я вызвала «Скорую помощь», Сашу спасли от смерти. От физической, я имею в виду. Но он так и не пришел в себя. Сейчас он находится в психиатрической больнице, но состояние у него очень тяжелое. Он ни с кем не разговаривает, ничего не ест, врачи с силой заставляют его пить таблетки и хоть что-то есть… Он целыми днями лежит на кровати и смотрит в одну точку. Я каждый день приезжаю к нему, но он ничего не видит и не слышит и, как мне кажется, меня не узнает… Врачи разводят руками, говорят – тяжелая форма депрессии, но Саше ничего уже не помогает… Я все на свете бы отдала, только бы сын поправился, только бы стал таким, как раньше…

– Неужели на Александра так сильно повлияла размолвка с девушкой? – удивилась я. – Как я поняла, они поссорились?

– Не знаю, что там между ними произошло, – проговорила Елена Петровна. – Вполне вероятно, эта девица вообще отказалась с ним разговаривать. Понимаете, в чем дело… Как бы так объяснить… Саша – он часто идеализирует людей. Он живет в каком-то своем, неведомом мире, где все не так, как в реальности. Несмотря на то что он взрослый человек, а не подросток, во многом мой сын остался ребенком. Он по-детски верит в сказки про эльфов, драконов и рыцарей, мечтает встретить прекрасную принцессу… Понимаете, каково ему жить в таком жестоком мире, как наш? Он потому, наверное, и придумал себе свою собственную вселенную, где ему хорошо и комфортно, куда он уходит от всех проблем и невзгод. Саша абсолютно не приспособлен к жизни – его очень легко обмануть и обидеть. Он – мечтатель, а Екатерина, видимо, разбила его придуманный мир, в результате чего его психика не выдержала. Сейчас он словно в коме, с той лишь разницей, что в состоянии самостоятельно передвигаться. Но в остальном Саша – точно пустая телесная оболочка, а вот где бродит его разум и душа – неизвестно…

– Кошмарная история, – заметила я. – Александра возможно навестить в больнице? Быть может, новость о том, что его стихи опубликуют, обрадует его и вернет к жизни?

– Боюсь, у вас ничего не получится, – покачала головой Елена Петровна. – В клинику никого, кроме родственников больных, не пускают, это ведь закрытая лечебница. Но я передам Саше, что вы приходили, может, он меня и услышит… Тем более он мечтал зарабатывать своим творчеством деньги…

– У Александра есть банковская карта? – спросила я несчастную женщину. – Он зарплату наличными получает или переводом?

– Наличными, – проговорила женщина. – Карта только у меня.

– Скажите тогда номер, возможно, это потребуется для того, чтобы перечислить Александру гонорар, – попросила я.

Елена Петровна достала записную книжку, лежащую на подоконнике, открыла страницу с записями.

– Вот, я записала номер, чтоб не забыть, – протянула она мне листок.

Я сфотографировала данные на телефон, после чего проговорила:

– Еще раз простите за визит без предупреждения, но мне необходимо ехать на работу. Я вам обязательно сообщу, когда станет известно о публикации стихотворений Александра Бурлакова.

– Вам спасибо, что сказали столь радостную новость, – совсем не радостно отозвалась Елена Петровна. – Я завтра съезжу в больницу к сыну. Может, пустят. А то мало того добираться туда долго – на двух маршрутках, а восемьдесят третья ходит очень плохо. Клиника Святой Елены находится очень далеко отсюда… Пока доедешь туда, пока с врачом поговоришь, а уже вечер, надо на работу бежать…

Я насторожилась:

– А что, вас к нему не пускают?

– Первое время пускали, но он все равно ни на что не реагирует. А потом перестали – говорят, только по телефону у врача или медсестер узнавать о его состоянии. Там карантин сейчас. Да и у Сашеньки состояние нестабильное. Ему пока могут повредить даже самые положительные эмоции.

– А где вы работаете по вечерам? В школе? – удивилась я. – Вы ведь учитель географии, верно?

– Какая же школа летом, – горько усмехнулась Елена Петровна. – Сейчас у меня отпуск, я устроилась в вечернюю смену работать. Уборщицей в кафе. Сейчас нам с Сашей очень деньги нужны, поэтому я каждый день с восьми вечера до трех ночи мою полы. Прихожу домой, посплю часа три-четыре – и в больницу. Так и живу…

– Тяжело вам приходится, – сочувственно произнесла я. – В кафе хотя бы хорошая зарплата?

– Да где же уборщицам много платят! – воскликнула женщина. – Я устроилась в это заведение, потому что оно недалеко от дома, ехать не нужно. В три часа ночи разве уедешь на общественном транспорте? А на такси у меня денег нет, поэтому выбирать особо не приходилось. У нас здесь только одно кафе поблизости – называется «Татьяна», вот туда я и устроилась… Работаю каждый день, лечение в больнице платное, мне пришлось в долги залезть, чтобы Сашу вылечили. Не знаю теперь, откуда брать деньги, зарплата у меня копеечная…

– Я очень вам сочувствую и желаю, чтобы у вас поскорее все наладилось, – проговорила я. – Не падайте духом – черная полоса обязательно закончится, главное – в это верить…

Выйдя из квартиры, я пробежалась по соседям, по тем, кто был дома. Также представилась редактором, сослалась на необходимость опубликовать интервью с теми, кто знаком с молодым дарованием.

И разжилась какой-никакой информацией, подтверждавшей слова Елены Петровны. Парень тихий, вежливый и «странненький», работал дворником, писал стихи и читал их бабулькам на лавочке. Стихи «душевные, слезу выжимали». Ни с кем не дружил, с барышнями его не видели – только работа и дом. По поводу больницы – никто ничего не видел. Вроде бы «Скорая» приезжала, но дом большой, мало ли к кому…

Выйдя из дома Елены Петровны, я первым делом принялась проверять полученную информацию. Несмотря на печальный рассказ, я все же не спешила вычеркивать Бурлаковых из списка подозреваемых. Вполне могло статься, что Александр ни в какой не в больнице, а Елена Петровна всячески его покрывает. А может, сам Александр сейчас в клинике, а его мать пытается наказать женщину, по вине которой сын оказался в психиатрической лечебнице?

Обе версии имеют право на существование, поэтому, прежде чем делать выводы, надо получить доказательства того, что женщина говорила мне правду или, наоборот, лгала.

По этой причине я отправилась в кафе «Татьяна», которое и в самом деле находилось недалеко от дома Бурлаковых.

Заведение оказалось маленьким, ассортимент блюд небольшим, а официантка только одна. Но я успела проголодаться, поэтому решила совместить приятное с полезным – заказала себе омлет с беконом и кофе с творожной запеканкой.

Пока я ждала заказ, подошла к барной стойке, где сидела продавщица и с сонным видом смотрела что-то в телефоне.

– Простите, что отвлекаю, – проговорила я, обращаясь к женщине. – Не подскажете, в этом ли кафе работает Елена Петровна Бурлакова? Я ее знакомая, не могу до нее дозвониться, но знаю, что она уборщица в каком-то кафе.

Продавщица подняла на меня глаза и пожала плечами.

– Да, Бурлакова тут действительно работает по вечерам, – произнесла она. – А дозвониться ей не можете, наверное, потому, что она отсыпается – смена в три ночи заканчивается. Можете подождать, она уже часика через два подойдет.

– А, вот оно что, – протянула я. – Неужели она у вас каждый день работает? Без выходных?

– Ну да, – спокойно заметила продавщица. – Я тоже без выходных тут с восьми утра до девяти вечера. Персонала не хватает, поэтому мы без отпуска и без выходных вкалываем. А Бурлакова молодец – откуда силы берутся! Ни разу за свой счет не брала, не говоря уж об отгулах или отпуске. Если уйдет, как школьный год начнется – что делать будем, и не представляю.

– Спасибо, – поблагодарила я ее и вернулась к своему столику.

Выходит, Елена Петровна мне не соврала – она и в самом деле работает в кафе «Татьяна» по вечерам. То есть она не могла преследовать Екатерину в сквере – Волконская говорила, что следили за ней примерно с девяти до десяти вечера, а в это время Бурлакова на другом конце города мыла полы в кафе. Если бы Катя жила поблизости от заведения, где работала Елена Петровна, мать Александра спокойно могла бы отлучиться ненадолго с рабочего места и караулить Волконскую в сквере. Но, учитывая расположение кафе относительно дома Екатерины, сделать это было невозможно. Значит, остается только проверить, находится ли Александр Бурлаков в психиатрической клинике «Елена», как сообщила мне его мать.

Сделать это я могла, не приезжая в больницу, – все равно психиатрическая лечебница – закрытое заведение, и туда мне не так легко будет пробраться. Мой давний знакомый-хакер помог установить на мой телефон и компьютер несколько баз данных, где я могла получить нужные мне сведения. Это здорово экономило мое время и избавляло от необходимости лишний раз колесить по городу и проверять ту или иную версию.

С другой стороны, в базах данных хранится не самая актуальная информация – с погрешностью до недели. Да и больницы не будут на каждом углу рассказывать, если вдруг их пациенты сбегут…

Принесли мой заказ; за едой я открыла приложение и выяснила, что десятого апреля нынешнего года Александр Бурлаков действительно поступил в психиатрическую клинику Святой Елены с диагнозом монополярное расстройство, известное под названием «большая депрессия».

Симптомы заболевания соответствовали тем, что упоминала Елена Петровна, – больные выглядят уставшими, у них отсутствует мимика, жестикуляция, зрительный контакт. В случае, когда депрессия очень глубокая, пациенты не в состоянии испытывать обычные эмоции, пренебрегают личной гигиеной и не обращают внимания на окружающих.

Хм… а если притворяется? Знаете, люди бывают, ну, очень талантливы в таких вещах. Мог с кем-то сговориться и сбежать? Надо бы в больничку наведаться…

Села за руль и погнала в «Святую Елену», благо пробок практически не было – странно для вечера субботы, – и минут через сорок я была на месте.

Мрачное здание окружал высокий забор, через такой нелегко перемахнуть. Ворота заперты, калитка оснащена домофоном. Нажала на кнопку, спросила, могу ли встретиться с Бурлаковым.

Мне даже открывать не стали: клиника на карантине, пациент в тяжелом состоянии, визиты к нему запрещены. К тому же приемные часы только после обеда – если вдруг кому-то захочется встретиться с лечащим врачом.

– Он не выходил из здания? – спросила я.

– Девушка. – Ага, домофон у них оснащен видеокамерой. Я старательно заулыбалась. – Вы понимаете, что Бурлаков – овощ, и так уже больше трех месяцев. Придет он в себя или нет – одному Богу известно, – нервозно буркнули мне и отключились.

Я поблагодарила собеседницу, отошла от калитки. Обошла здание по периметру.

Ну, что я могу сказать навскидку: отсюда не так-то просто выбраться без помощи работников больницы. Камеры стоят каждые пару метров – наверное, после того случая…

Года полтора назад компания шизофреников сбежала из больницы, ребята успели напугать окрестных мамочек с детьми и бабулек агрессивными воззваниями покаяться, ибо космические голоса предрекают конец света. С тех пор охранку могли и усилить.

Притворяться в течение трех месяцев никому не под силу. Здесь все-таки постоянный присмотр, кто-то да заметил бы неладное.

С другой стороны… если взглянуть повнимательнее… подмигивают огоньки далеко не всех камер. И тут экономия. А в голосе моей собеседницы слышалось что-то такое… нервозное… не вызывающее доверия.

А значит… Евгения Охотникова идет на разведку.

Сумерки потихоньку сгущались. Народу в окрестностях практически не было – не самое популярное это место для прогулок. А значит…

Обойдя забор по периметру, я отметила для себя чудесный участок – скрытый высокими тополями и густым кустарником, с нерабочей камерой и довольно-таки выщербленным камнем забором. Замотала волосы банданой, чтобы не мешались, и ловко забросила «кошку» – особый крючок с тросом, который применяют альпинисты, штурмуя очередную высоту. Ловко взбежала на ограду и, отцепив приспособление, скользнула вниз, на чахлый желтый газон. Передо мной высилась стена больнички, практически глухая – окна забраны решетками и замазаны белой краской, форточек нет, дверей тоже.

Крадучись обошла здание. Охранники тусовались в своей будке у калитки, и я их понимаю: кого здесь ловить? Прогулки, если они и дозволялись, уже завершились, и двор был пуст. Вот только что делать с дверью? Там обязательно будут сидеть «церберы» в так называемой регистратуре. А значит… мы пойдем другим путем.

Я пробежалась вдоль стены, заглядывая в окна первого этажа. И замерла, услышав приглушенные голоса.

– Ты только подумай, кому-то Бурлаков понадобился! Мало нам его мамашки взбаламученной, – возмущался женский голос.

Да это регистраторша, которая со мной по домофону общалась! Интонации какие характерные!

Заглянула краем глаза сквозь щелку на окне – стоят две… медсестрички, наверное. В белых халатиках, с наколками на головах. Одна – та, что говорит, – высокая, корпулентная дама предпенсионного возраста, в изящных очочках. Вторая – худенькая девушка, миловидная, с длинной темной косой, спускавшейся до лопаток.

– Мам, ты-то что нервничаешь? – Молодая коснулась рукава халата своей собеседницы. – Ну, Бурлаков, ну, понадобился.

– А ты почему такая спокойная? В твою смену сбежал! И если его не найдут, уволят тебя, как пить дать уволят. И что, опять на шее у меня сидеть будешь?

– Да успокойся ты! У нас пока карантин, родственников не впускают.

– И долго этот карантин может продолжаться?! – всплеснула руками женщина. – Вон в Минздраве говорят уже, что еще недельку – и все, вирус на убыль пошел. Хорошо еще, мамаша-Бурлакова пока не рвется «хоть в окошечко над дверью посмотреть» на сыночка своего ненаглядного.

– Ну, и будет рваться, подумаешь? – легкомысленно повела плечами девица. – Вот, отведем к палате, где Бодриков. Он все равно овощ овощем лежит, в простынку закутавшись и к стенке отвернувшись.

– А если повернется?! Да и вообще, псих по улицам расхаживает. А менты ни ухом ни рылом.

– Мам, не переживай, все обойдется. Найдут его, обязательно найдут, – вздохнула девчонка. И добавила: – Ладно, я – собираться и домой.

– Ужин только разогрей обязательно. – Но я уже не слушала.

Метнулась сквозь пустынный двор к забору. Девицу надо встретить и разговорить. Если я правильно поняла, господин Бурлаков соизволил сбежать… А значит – выясняем, когда именно. Ну, и пытаемся его обнаружить.

Кстати, интересно, где может обитать не вполне адекватный человек? У мамы? Очень маловероятно. Я вообще-то неплохо определяю, лжет человек или нет. Так вот, она со своими терзаниями была совершенно искренна…

Перелезла через забор я легко. Успела стянуть с волос бандану, подкраситься и даже легенду продумать.

Медсестричка выскочила из калитки и побрела в сторону остановки.

Я догнала ее и окликнула:

– Девушка! Вы отсюда?

– А вы кто? – насторожилась девушка.

– Из полиции. Приглашенный консультант. Евгения Охотникова, – сухо отрапортовалась я. – Меня привлекли к делу об исчезновении Александра Бурлакова. Мне необходимо с вами переговорить.

– Чем могу вам помочь? – встрепенулась девушка.

Повезло мне, доверчивая. Впрочем, дело не только в везении. Есть такая штука интересная – нейролингвистическое программирование. И я ею умею пользоваться. Одна из базовых методик заключается в следующем. Ошарашить человека напористым голосом и несколькими не слишком друг с другом связанными фактами, и он теряется, а тогда логическое мышление отключается.

– Расскажите все, что знаете о его исчезновении. Мне важна любая мелочь. Учтите, я – и пока только я – уже в курсе, что была ваша смена. – Да-да, припугнуть человека тоже порой не помешает.

Девчонка побледнела. Судя по выражению лица, в ее мозгу крутился вопрос: «Кто меня сдал?»

– Итак? Для начала представьтесь.

– Алена. Алена Игоревна Валяева, – покорно сказала девушка. – А было… Он… Александр Бурлаков… у нас с начала апреля лежит. Попал с попыткой суицида, глубокая депрессия. Сначала ни на что вообще не реагировал, даже… извините… ходил под себя. Недели три назад, в конце июня, начались какие-то подвижки… По крайней мере, глаза открывать стал, в туалет ходить. На мать, правда, так и не реагировал. Ей врач ничего и не стал говорить – вдруг это временное явление, а она обрадуется, надеяться начнет на выздоровление… Я пару раз замечала: когда в палате никого нет, он стоит у окна и что-то декламирует. Как будто стихи читает, – продолжала Алена. – Но работы много, каждому внимание уделять – это никакого времени не хватит. Ну, и не рассказывала никому.

– Бурлаков был в одиночной палате?

– Сначала да. А потом доктор решил попробовать групповую терапию. Его положили с другим больным, тихим. И стали выпускать на прогулку. В парк он выходил с удовольствием, садился под дерево и сидел, на ветки смотрел. Разговаривать – ни с кем не разговаривал. А тут… Третье июля было, моя смена как раз, ночная. Я вечером их всех обошла, двери закрыла и прикорнула в процедурном кабинете. Так можно, – расценив мой внимательный взгляд как неодобрение, всплеснула руками девушка. – Пациенты на моем этаже спокойные, мы их даже не запираем. На ночь успокоительные даем. Ну и…

– То есть дверь была открыта?

– Да, мы у всех, у кого можно, и двери и окна нараспашку держим. Кондиционер опять полетел, а жарища стоит страшная. Ну, и на улицу дверь периодически открываем – в холле ночью охранники сидят, да и дежурная медсестра на первом этаже за стойкой. Вдруг кого привезут с неотложки? И такое бывает…

«Да, чудные дела твои, Святая Елена».

Я кивнула, молча требуя продолжения.

– Ну, и все… Утром в палату, таблетки раздавать – а его нет. Его сосед по палате спит. Проснулся – рассказал, что «добрый Саша ему вкусных таблеточек дал», – это он, наверное, свое снотворное скормил. А больше ничего не знает.

– И что, никто ничего не видел? – Прикрыв глаза, я восстановила в памяти картинку больничного двора.

Вход в здание, от него – дорожка к будке охраны, ворота, калитка. Ворота и калитка заперты, охранники бдят в меру своей испорченности. Высоких деревьев… а есть высокие деревья, далековато от забора, правда, с метр где-то. Рядом камеры подмигивают. Но если не брать их в расчет, даже не слишком спортивный человек, обуреваемый желанием выйти на свободу, мог бы выбраться. Забор… с двухметровой высоты да в кустарник не так уж сложно сигануть.

– Никто и ничего. Потом, правда, охранники записи с камер подняли и увидели: утром, около четырех, крадется худой парень в больничной пижаме, оглядывается вокруг и идет к забору, там, где яблони растут, слева от входа. Забирается на дерево, сигает на забор, что та белка, и скрывается снаружи.

– Алена, откуда вы так хорошо все знаете? Вы же не охранник, – поинтересовалась я, стараясь, чтобы голос звучал как можно более недоверчиво.

– Ой, да у нас тут большая деревня, как и везде, – отмахнулась девица. – Охранники после нагоняя от главврача всем желающим рассказывали, что стряслось, и показывали видео с камер. А потом полицейские приходили и тоже всех допрашивали.