Текст книги "Алмазная лихорадка"

– Мне было тогда девять лет, – успокоила я его. – Я не читала газет.

Он замолчал и разочарованно отвернулся. Я не стала продолжать беседу. Некоторое время мы просто сидели, вслушиваясь в усыпляющий стук колес. Потом я спросила:

– Кто следующий на очереди? – и, заметив недоумевающий взгляд Чижова, уточнила: – Я имею в виду – на кухню. У вас, наверное, не принято пропускать баб вперед? Тогда я за вами.

– Да нет, – пробормотал он, – почему? Обедайте. Я не возражаю.

Однако с обедом пришлось повременить. В коридоре раздались торопливые шаги, и в следующую секунду Капустин, откатив тяжелую дверь, вошел в купе. На лице его были написаны сомнение и тревога. Ничего не сказав, он сел на нижнюю полку и в раздражении принялся выбивать пальцами дробь на пластиковой поверхности откидного стола.

– Что-нибудь случилось? – спросила я.

Капустин быстро взглянул на меня.

– Еще нет, – серьезно ответил он. – Но что-то мне не нравится… Опишите-ка еще разок тех двоих, что садились на поезд!

Я бесстрастно и подробно перечисляла все, что успела запомнить. Капустин слушал с напряженным вниманием, вся спесь с него уже слетела. Чижов наблюдал за нами с тревогой и пытался вникнуть в происходящее.

– Сейчас в ресторане, – отрывисто сказал Капустин, – я его видел. Бритого, с поросячьими глазами… Я видел его первый раз в жизни, но он смотрел на меня, как на любимую тещу! И ушел из ресторана следом за мной.

– Он пошел в четвертый вагон? – спросила я.

– Нет. Я не видел, куда он пошел. Но это неспроста. На незнакомых людей так не пялятся. Правда, он вел себя вообще вызывающе – хамил персоналу, сидел за столиком один, никого не пускал… С виду – типичный уркаган. Неужели они нас засекли?

– Я вас предупреждала, – сказала я. – Но не стоит впадать в панику. Это может быть случайным совпадением. Нужно подождать. Если он от вашего конкурента – он будет вас искать. Тут мы его и прищучим.

– Никакого шума! – испугался Капустин.

– А шума и не будет, – возразила я. – Во всяком случае, превышающего допустимые санитарные нормы. Но мы должны выяснить, каковы их планы. Впрочем, повторяю, это может оказаться совершенно посторонний человек…

Капустин скептически покачал головой. Удивительный человек – его интересуют исключительно собственные мысли. Чужих он не воспринимает принципиально. Для бизнесмена это, по-моему, жидковато.

Я не стала больше его разубеждать и, попросив мужчин тщательно запереть за мной дверь и обговорив условный стук, пошла обедать. Знакомых лиц в ресторане я не приметила и, спокойно возвратившись в купе, отпустила в ресторан Чижова.

Он вернулся минут через двадцать и сказал, что ничего подозрительного в ресторане не заметил, но от здешней курятины у него наверняка будет изжога. Капустин в утешение пообещал по окончании операции сводить его в лучший московский ресторан.

– Плевал я на рестораны, – хмуро ответил Чижов. – У меня гастрит. Я на диете сижу.

– Что же ты не захватил с собой сумку с продуктами? – укорил его Капустин.

– Вторых наручников не было, – мрачно сказал Чижов. Он, оказывается, был не совсем лишен юмора.

Из купе мы не выходили до вечера. Смеркаться начало рано, и серый пейзаж за окном быстро залило непроницаемой чернотой, в которой тоскливо мерцали одинокие огоньки. В поезде включили электричество, а проводники без конца слонялись по коридору, разнося в гремящих подстаканниках свежезаваренный чай.

События начали разворачиваться около восьми часов вечера. Мои попутчики, преодолев первую неприязнь ко мне, все-таки разговорились. Мы побеседовали о погоде, о преимуществах летней поры и уже перешли на темы спорта, когда в коридоре внезапно раздался шум.

Мы подняли головы и прислушались. Кто-то в конце коридора громогласно и бесцеремонно препирался с проводницей нашего вагона.

– Я, может, желаю в купе ехать! – надрывался противный и развязный мужской голос. – Могу себе позволить!

На мгновение он умолк, видимо, слушая объяснения проводницы, а потом завопил с новой силой:

– Не надо ля-ля! Знаю, как вы с местами химичите! – он шумно затопал по коридору и азартно, с угрозой предложил: – Хочешь – найду? Хочешь?

Я быстро встала и, приоткрыв дверь, чуть-чуть выглянула в коридор. Ошибки быть не могло – давешний отморозок с поросячьими глазками добрался до нашего вагона. Вероятнее всего, искал он Капустина и теперь методически обследовал одно купе за другим под предлогом внезапно возникшей тяги к комфорту.

Сейчас он ломился в первое купе, отталкивая плечом расстроенную проводницу, и отчаянно ругался.

– Я начальника поезда позову! – со слезами в голосе пообещала проводница.

– Ага, зови! – просипел мордоворот. – И скажи: если мне купе не найдет – я ему сразу в пятак!

Проводница беспомощно оглядывалась.

Я прикрыла дверь и с невинным видом обратилась к Капустину:

– Анатолий Витальич, там – Поросячьи Глазки. По-моему, вас ищет. Может, выйдете?

Капустин слегка побледнел и переглянулся с Чижовым. Тот изобразил на лице неопределенную гримасу.

– Что будем делать? – встревоженно спросил Капустин. – Запремся?

– Наоборот. Нужно его впустить, – убежденно сказала я, доставая из своего чемодана кусок прочного нейлонового шнура с петлей на конце. – Он все равно будет нас пасти. А так мы сможем из него что-нибудь вытянуть, – я взлетела на верхнюю полку и распорядилась: – Чижов, готовьте наручники! Анатолий Витальич, вы сядьте подальше от входа и ни во что не вмешивайтесь… Вы, Чижов, предложите сейчас этому уроду свободное место и, едва он войдет, постарайтесь его вырубить – вспомните семьдесят девятый год!

Мне было немного странно, что они не стали мне прекословить, но, может быть, в минуту опасности мозги у них работали лучше. Чижов, достав из-под сиденья наручники, положил их в карман пиджака и, откашлявшись, точно докладчик перед выступлением, выглянул в коридор.

– Это… Молодой человек! – сказал он неестественным голосом. – Иди к нам, тут есть место…

– А я чего говорил! – заорал молодой человек и загрохотал в сторону нашего купе.

Чижов слегка отступил назад и, сделав замкнутое лицо, недвусмысленно принял боксерскую стойку. Я спокойно залегла на верхней полке, держа наготове удавку.

Парень влетел в купе и с одного взгляда оценил ситуацию. Это было животное, идеально созданное природой для смертельных схваток, – мы не учли этого. Едва за его спиной хрястнула дверь, бритый неуловимым скользящим движением опустил в карман кулак и тут же его вынул, уже окольцованным никелированным кастетом.

Чижов не стал раздумывать и немедленно провел прямой левой в челюсть. Он почти достиг цели, но противник, демонстрируя отменную реакцию, отклонился назад и погасил удар.

Чижов добавил правой по корпусу, и парень отлетел, врезавшись спиной в дверь. Но он тут же оттолкнулся от нее и, заревев как бык, очертя голову бросился на Чижова. Боксер без труда закрылся от удара, но на его руках не было перчаток, и он остановил сталь кастета голой кистью. Я услышала короткий хруст ломающихся костей и увидела, как застыло лицо Чижова. Он невольно отступил на шаг и уперся в столик. Туша белобрысого метнулась вперед, сверкнул кастет.

И в этот миг, с хладнокровием ковбоя, заарканивающего на ферме годовалого бычка, я с высоты своего положения накинула на шею громилы нейлоновую петлю и стремительным движением затянула ее.

Он, впопыхах меня не заметивший вовсе, испытал мгновенное и жуткое потрясение. Неведомая беспощадная сила внезапно и непонятно сдавила смертельной хваткой его гортань. Он инстинктивно остановился и судорожно вцепился руками в отказавшее вдруг горло. По-моему, он хотел проверить, не испортилось ли что-нибудь в его организме.

Этого мгновения мне как раз хватило, чтобы перекинуть шнур через стальной крючок, вделанный в панель, и, используя его как блок, еще туже затянуть петлю. Белобрысый захрипел и безвольно ткнулся вперед.

Чижову это было на руку. Не на ту, левую, что плетью висела вдоль его тела, а на правую, которая была в порядке, – в удар он вложил всю свою ненависть и досаду.

Бил он ниже пояса, что выглядело не совсем спортивно, но удивительно эффективно. Наш противник дернулся всей своей тушей, словно в агонии, и мешком повис на веревке, подогнув слабеющие колени. Он уже был без сознания. Я отпустила веревку, и громоздкое тело повалилось на пол, попутно шарахнувшись дважды головой – о столик и нижнюю полку.

Я соскользнула вниз и помогла Чижову застегнуть на запястьях бандита наручники. Потом я ослабила петлю и убедилась, что белобрысый еще дышит.

Тем временем Капустин лихорадочно и бестолково пытался опустить раму вагонного окна. Он был катастрофически бледен. Руки его тряслись. Наконец ему удалось справиться с окном, и в купе ворвался ледяной, пронизанный ночной сыростью ветер. Капустин по пояс вывалился из вагона, и его вырвало.

У меня есть хорошая привычка брать в дорогу аптечку, и мне удалось наложить на поврежденную руку Чижова довольно приличную шину. У него, по всей видимости, были перебиты пястные кости, но держался он стойко и только изредка шепотом матерился.

Пока я возилась с боксером, Капустин пришел в себя, утерся носовым платком, закрыл окно и, подняв сиденье, достал из своего багажника бутылку коньяка. Он отхлебнул прямо из горлышка, порозовел и обрел способность говорить.

– Какой кошмар! – сказал он, с непонятным выражением на лице меня разглядывая. – Вы что – в спецназе служили, что ли?

– Вроде того, – сказала я.

– Ну, дела! – покачал он головой. – От вас лучше держаться подальше… А что теперь с этим делать? – он показал на белобрысого, который все еще не пришел в себя.

– Во-первых, связать ноги, – ответила я. – Чижов, заприте-ка дверь!

Тем же нейлоновым шнуром я надежно связала громиле ноги и, поднявшись, продолжила:

– Во-вторых, нам всем нужно выпить, а в-третьих, снять с этого типа допрос. Остальное – по обстоятельствам.

Капустин не стал больше ничего спрашивать. На столе появились стаканы, и мы в полном молчании выпили, точно бойцы перед атакой. В это время зашевелился и застонал пришедший в сознание белобрысый. Он дергался, словно рыба, выброшенная на песок, и никак не мог понять, какая сила мешает ему подняться и отмолотить дешевых фраеров, лакающих в двух шагах от него дорогой коньяк.

Втроем мы подняли его тушу с пола и кое-как усадили на нижнюю полку, а сами, устроившись напротив, хорошенько осмотрели его. Выглядел он отвратительно – с лица его еще не сошла багрово-синюшная краска, и вдобавок при падении он рассек себе кожу на лбу и на правой скуле. Теперь из ран текла кровь, заливая почти все лицо.

– Ну, падлы… – с трудом выговорил парень и с тоской посмотрел на стальные браслеты, стягивающие его руки.

– Ты на Лукьяна работаешь? – вдруг спросил Капустин.

Парень ответил ему быстрым злобным взглядом.

Я пошевелила мозгами и вспомнила – «Лукьян», охранное агентство! По слухам, эти ребята занимались тем, что охраняли мелких предпринимателей. В основном от самих себя. Вот, значит, кто был главным конкурентом братьев Капустиных! Умеренный криминал против криминала убежденного. Обычный для нашего времени, но весьма неприятный конфликт.

Я достала из своего чемодана карту и принялась ее изучать. Все остальные с недоумением наблюдали за мной. Наконец я нашла что искала и, отложив карту, обратилась к отморозку:

– Что ты парень крутой, видно за версту. Поэтому не буду тебя стращать и уговаривать. Ты нам ничего, конечно, не скажешь.

Как бы подтверждая мои слова, белобрысый горделиво усмехнулся, и его поросячьи глазки вызывающе засверкали.

– Я предлагаю тебе другой вариант, – как ни в чем не бывало продолжила я. – Минут через десять мы будем проезжать мост. Длина его шестьдесят-семьдесят метров. Внизу холодная река. Мы опустим тебя головой вниз из нашего окна и будем придерживать за ноги, чтобы ты мог полюбоваться речным пейзажем. А пока ты будешь отдыхать, мы возьмем у тебя интервью. Если захочешь – ответишь на наши вопросы. Но учти, времени у тебя будет немного – ровно на длину моста. Все понял? А теперь я продиктую вопросы, чтобы ты мог хорошенько подготовиться. Вот они: кто тебя послал? Кто твой спутник? Что планирует твой хозяин дальше? Вот, пожалуй, и все. Как видишь, вопросы несложные. Сложнее будет остаться в живых, упав с железнодорожного моста в реку, да еще в наручниках. Если, конечно, тебя зовут не Гарри Гудини…

Белобрысому имя Гудини ничего не говорило, но он задумался. Потом он сдержанно произнес:

– А ты баба центровая… – В его устах это прозвучало как изысканный комплимент. – Но ты прикинь, если я тебе все нарисую, мне, один хрен, не жить. У нас такого не прощают.

– Значит, выбираешь реку? – спокойно кивнула я. – Каждому – свое, как говорится. Анатолий Витальич, откройте, пожалуйста, окошко – у вас это хорошо получается. А то как бы нам мост не проехать. Кстати, – обернулась я к пленнику, – хочу предупредить – если, вися за окном, начнешь кричать, звать на помощь – выкинем сразу и интервью брать не будем!

Он молча мрачно взглянул на меня. Капустин послушно поднялся и принялся возиться с рамой. На этот раз она поддалась ему значительно скорее. В купе снова завыл ночной ветер.

Белобрысый поежился, с тоской посмотрел в черный проем окна и вдруг сказал:

– Хрен с тобой! Записывай, начальник! Значит, так было дело. Вызывает меня Лукьян и дает фотку вот этого, – он кивнул на Капустина и тут же уточнил: – Ему один из «Тандема» стукнул, мол, наши на днях должны за камушками ехать… Ну, мы на вокзале и дежурили, пока этот, с фотки, не появился. Ну и еще нам сказали – большие бабки повезут. Я насчет этого лопухнулся, не видал, как он садился, – может, отлить как раз выходил… А этого чудака, – он кивнул на Чижова, – я сразу просек. На цепи шел, как кот ученый… Я шефу позвонил. Он мне в ответ – срочно в поезд и паси этого, с цепью, до самого Коряжска. Он ребят обещал в Коряжск прислать. Они на машинах туда сейчас гонят, человек десять. Только предупреждаю по-честному, – он обвел нас значительным взглядом. – У нас на такие дела только заводных ребят посылают… Смотрите, как бы вам не пожалеть потом! Да, и вот еще что! – продолжил он. – Шеф мне говорит: в «Тандеме» только что стукачка нашего накрыли. Ему срочно отвалить нужно – возьми, говорит, и на него билет. Я послушался и чуть на поезд не опоздал из-за этого барбоса… Он теперь и нос высунуть боится… А я все искал, в какой норе вы зарылись, а вы сами меня нашли, – он еще немного подумал и сказал: – Вот и все, начальник. Сказке конец. Я только для вас ее рассказал, другим ее знать не обязательно, как ты думаешь?

– Думаю, не обязательно, – согласилась я. – А сейчас за хорошее поведение ты получишь конфетку и пойдешь гулять.

Отморозок посмотрел на меня недоверчиво, а я налила ему полный стакан коньяку и сама влила в глотку, точно сиделка у постели тяжелобольного. Когда глаза парня осоловели, я распутала шнур на его ногах и показала две вещи – ключ от наручников и шокер.

– Знаешь, что это такое? – спросила я.

Он кивнул.

– Сейчас я сниму с тебя браслеты и отведу в тамбур, – сообщила я. – Открою тебе дверь, и ты, как говорят поэты, сойдешь во мрак ночи. Если будешь рыпаться, то не сойдешь, а слетишь. Но, если будешь вести себя прилично, обещаю, что наша беседа останется между нами. Договорились?

Я сняла с него наручники. Но предварительно стащила с пальцев кастет. Отморозок проводил его печальным взглядом. С помощью полотенца он кое-как привел в порядок свое лицо и вопросительно уставился на меня.

– Анатолий Витальич, – попросила я. – Выгляните-ка в коридор – нам там никто не помешает?

Капустин открыл дверь и осторожно высунул голову наружу.

– Пусто, – сказал он удовлетворенно.

Я кивнула отморозку.

– Пошли, Рэмбо! И будь паинькой. А вы, Чижов, нас подстрахуйте.

Чижов поспешно встал, нежно погладил предмет, оттопыривающий его пиджак, и мстительно сказал:

– Ты мне клешню изуродовал, но правая-то у меня на месте. Будешь дергаться – я в тебе такую дыру просверлю – что тебе туннель под Ла-Маншем!

Парень посмотрел на него с вызовом. В другое время он непременно вступил бы в горячую дискуссию, но теперь обстоятельства были не на его стороне.

– Ступай вперед! – скомандовала я.

Отморозок, ссутулившись и опустив голову, вышел из купе. С шокером в руке я последовала за ним. Колонну замыкал Чижов. Мы вышли в тамбур. Грохот колес и лязг переходных площадок слышался здесь особенно резко.

– Откройте, пожалуйста, дверь, Чижов! – сказала я, протягивая ему железнодорожный ключ. Отправляясь в дорогу, я всегда захватываю его с собой – мало ли в какой момент может понадобиться сойти.

Чижов отпер дверь и рывком распахнул ее. Нас обдуло холодом и мелкими брызгами. В тусклом свете, падавшем из окна поезда, просматривалась крутая насыпь и голые верхушки деревьев, проносящиеся мимо. Отморозок поежился.

– Сначала чуть не задушили, – с обидой сказал он, – а теперь хотят, чтобы я вообще разбился на фиг!

– Если правильно спрыгнешь, – успокоила я, – ничего с тобой не случится. Хуже будет, если мы выкинем твое бесчувственное тело сами. Оно не сумеет сгруппироваться…

Парень шмыгнул носом и подступил к краю площадки. Держась за поручни, он напряженно вгляделся в летящую под ногами землю. Ветер рвал на нем куртку и вышибал слезы из глаз. Наконец отморозок решился.

– Э-э-эх! – дико заорал он и, прибавив матерное словцо, которое звучало как крик о помощи, оттолкнулся от вагона.

Тело его понеслось в темноту, с глухим стуком ударилось о насыпь и, шурша гравием, покатилось вниз, к лесу.

– Все, – подытожил Чижов, всматриваясь в ночной мрак. – Остановка по требованию. Желающие слезли.

Мы вернулись в купе.

– Порядок, – сообщил Чижов, – мы снова одни.

– Не знаю, имеет ли это значение, – сказала я, – но на всякий случай хочу напомнить, что в поезде едет еще одно заинтересованное лицо…

Капустин вскинул голову.

– Ах ты, черт! Точно! – сказал он. – А я ведь чуть не забыл. Стукач! Нужно его найти!

– Дело к ночи, – урезонила я его. – Зачем тревожить людей? Завтра и найдем.

– Найдем, Витальич, – заверил Чижов.

Глава 3

Утром мы стали свидетелями необычного зрелища. Улеглись спать мы довольно поздно, потому что приводили в порядок купе, ликвидируя последствия кровавой схватки. Покончив с делами и отправив в окно мусор – кастет и грязные полотенца, мы еще долго не могли уснуть. У Чижова болела рука. Капустин тоже чувствовал себя неважно – привыкший властвовать и распоряжаться, он испытал психическое потрясение, попав в ситуацию, когда властвуют обстоятельства. Видимо, он все-таки преувеличивал, когда заверял меня, что подобные проблемы для него не новость.

Мне тоже не спалось – я прокручивала в голове возможные сценарии дальнейших событий. Под влиянием информации, полученной от белобрысого, ситуации складывались как на подбор, зловещие и напряженные. Поутру все казались хмурыми и неприветливыми. В купе царило молчание. Мы пили чай, принесенный проводницей, и старались не смотреть друг на друга. Наверное, нашему настроению способствовал и пейзаж за окном – туманный и холодный.

Мы проезжали Уральский хребет – величественные сосны, отвесные скалы, первый снег, набившийся в расщелины, серое небо над головой – все это выглядело грандиозно, но, на мой вкус, чересчур мрачно.

Какое-то время наш путь пролегал параллельно с автомобильной дорогой – ее гладкая лента в облаке полупрозрачного тумана тянулась меж горных отрогов в полусотне метров под нами.

Тут-то я и увидела нечто, меня поразившее, – из тумана на шоссе вдруг нарисовались два ярко-красных джипа, мчащиеся друг за другом на весьма приличной скорости.

– Эй, посмотрите! – сказала я. – Не наши ли заводные ребята так спешат?

Чижов и Капустин выглянули в окно. Они молча проводили глазами машины, которые, без труда обогнав наш поезд, скрылись за склоном горного хребта. Капустин откашлялся.

– У «Лукьяна» есть такие тачки, – мрачно сказал он.

Чижов вполголоса выругался.

– Все нормально, – заявила я. – Значит, наш поросенок не врал. По крайней мере, мы теперь знаем, что нас будут встречать.

– И что это нам дает? – скептически произнес Капустин. – Коряжск – город небольшой. Нас вычислят еще на вокзале. А уже утром в гостиницу должен прибыть курьер с товаром.

– Вы бронировали гостиницу? – поинтересовалась я.

– Да, два номера, – упавшим голосом сказал Капустин. – Одно – и двухместный.

– Многие из вашей фирмы в курсе этого заказа?

– Вряд ли. Но в Коряжске практически одна гостиница. Ошибиться трудно.

– Ничего, – сказала я. – Еще не все потеряно. Нас с Чижовым никто не знает. Мы уедем с вокзала по отдельности. Вы возьмете с собой пресловутый чемоданчик. Можете даже пристегнуть его к себе наручниками. Он все равно будет пустой. Деньги мы переложим в мой чемодан и поедем с Чижовым в гостиницу, как семейная пара. Вы зарегистрируетесь в одноместном номере, а мы вселимся в двухместный. Таким образом, мы сохраним с Чижовым инкогнито и всегда сможем вмешаться в события. Схема, конечно, не ахти, но другой у меня пока нет.

– Значит, отдаете меня на растерзание этим отморозкам? – неприязненно произнес Капустин. – А, между прочим, по договору вы должны меня охранять!

Я не стала напоминать, что одно время он намеревался самостоятельно решать любые проблемы, и постаралась по мере сил его успокоить:

– Разумеется, я буду вас охранять! Но, как распорядился ваш брат, основным объектом охраны является груз. Кстати, у нас нет возможности как-то предупредить курьера?

– В том-то и дело, что нет! – с отчаяньем сказал Капустин. – Я даже не знаю, как он выглядит. Практически у нас односторонняя связь – поставщики только сообщают нам день и место, куда прибудет товар. Все остальное обговаривается при личной встрече.

– Откуда же они знают, к кому обращаться? – удивилась я.

– Фамилия и координаты, – коротко объяснил Капустин. – На эти встречи всегда ездили только брат и я.

– Понимаю, – сказала я.

Алмазный блеск, видимо, здорово ослепил их, если они так завязли в этой истории. Меня, впрочем, мало заботило их правовое падение – пусть этим занимаются представители нашей славной юстиции. Мне нужно было выполнить свою работу и получить премию, желательно повышенную.

Для успешной работы мне требовался максимум информации, и я предложила Капустину отправиться на поиски стукача. Он охотно согласился. Чижова мы оставили охранять купе.

Я предполагала, что интересующее нас лицо следует искать в плацкартном вагоне, и не ошиблась. Мы обследовали три из них и наконец в четвертом обнаружили беглеца.

Капустин, шедший впереди по узкому проходу между свисающих с верхних полок простыней, одеял и пяток в грязных носках, вдруг остановился и показал на человека, который, лежа на верхней полке, читал газету. Лица человека не было видно, но я сразу узнала висящий на крючке голубой плащ.

– А ведь я знаю, кто это, – негромко сказал Капустин. – Это Пряжкин из нашей бухгалтерии… Одно время он пользовался у брата большим доверием. Но потом они здорово поцапались – у Пряжкина много денег прилипало к рукам. Порвать с ним он так и не решился, и вот результат.

– Что будем делать? – спросила я.

Мы отошли немного в сторону, чтобы Пряжкин не мог нас заметить.

– Мне нужно с ним поговорить, – решительно заявил Капустин.

– Может быть, сделаем так… – и я изложила Капустину план, который пришел мне в голову. – Иначе он просто поднимет сейчас крик и наотрез откажется с вами разговаривать.

– Ну что ж, пожалуй, – согласился Капустин и отправился назад в купе.

Я же опять заглянула туда, где лежал коварный Пряжкин, и, изобразив на лице очаровательную улыбку, кокетливо обратилась к скучающим пассажирам:

– Товарищи мужчины! – жеманясь, сказала я. – Кто из вас поможет слабой девушке? Я вас очень прошу!

Пряжкин мгновенно убрал газету и с интересом уставился на меня. Выглядел он, надо сказать, скверно – бледноватый и с синяками под глазами.

– Я хочу поменяться, – стреляя глазками, объявила я. – У меня, представляете, купе, а там – одни мужчины! Мне так с ними неловко. Может быть, кто-то хочет поменяться на купе?

Пряжкин рывком поднялся, свесил с полки ноги.

– Да я бы, пожалуй, поменялся, – неуверенно сказал он. – Посмотреть только надо – может, у вас там одни алкаши едут – тогда извините!

Я так и знала, что он клюнет. Ему сейчас больше всего хотелось куда-нибудь спрятаться, скрыться с глаз.

– Ой, что вы! – улыбаясь, возразила я. – Там очень приличные люди. Но сами понимаете…

– Ну пойдемте, пойдемте, – сказал Пряжкин.

Он спрыгнул вниз и, сопя, надел штиблеты. С терпеливо-скучающим видом он отправился следом за мной и спокойно дошел до четвертого вагона. Когда же в ответ на мой стук дверь открылась и за спиной Чижова Пряжкин увидел знакомую фигуру, он инстинктивно бросился бежать. Я перехватила его и, заломив ему руку за спину, втолкнула в купе.

Пряжкин затравленно огляделся и без предисловий заявил:

– Я буду кричать!

Капустин поморщился.

– Бросьте, Пряжкин! Что вы себе вообразили? Мне просто нужно с вами поговорить. Присаживайтесь.

Пряжкин враждебно взглянул на него, но все-таки сел.

– Что вам от меня надо? – вызывающе спросил он.

Капустин некоторое время с отвращением рассматривал его лицо, а потом спросил с издевкой:

– А куда это вы едете, Пряжкин?

– А какое вам до этого дело?! – возмутился изменник. – Я еду по личным делам, между прочим… к этой… к тетке своей еду!

– Вас так сильно потянуло к тетке, что вы даже зубной щетки не успели захватить? Бросьте валять дурака! Вашего бритого приятеля мы уже обезвредили, но перед смертью он нам все рассказал…

Блеф Капустина произвел на бухгалтера потрясающее впечатление. Он окончательно побледнел и едва не упал на пол. Я слегка поддержала его.

– Вы хотите нас утопить, Пряжкин, – с угрозой сказал Капустин, с удовольствием наблюдая за муками жалкого предателя. – Но учтите, если это случится, мы обязательно потянем вас за собой! Глубоко потянем – до самого дна! Захлебнетесь!

Пряжкин судорожно вздохнул и отер носовым платком пот с лица.

– Мне плохо, – умирающим голосом сказал он.

– Вы не знаете, как вам будет плохо, если вы сейчас же не посвятите нас в свои планы, любезный! Куда вы направляетесь, в Коряжск?

– К тете я! – чуть не плача, повторил Пряжкин.

– Ну и что будем делать с этим… племянником? – брезгливо поинтересовался Капустин. – Может, сбросим его с поезда? – Похоже, он уже вошел во вкус.

На лице Пряжкина отразился неописуемый ужас. Его никогда раньше не сбрасывали с поезда, и он не был уверен, что сумеет выдержать процедуру до конца.

– Я обращусь в милицию! – пригрозил он жалобным шепотом. – Вы пожалеете!

– Какая милиция! – презрительно сказал Капустин с такими убедительными интонациями, что даже у меня появились сомнения в существовании подобной организации! – Чижов! Ну-ка, покажите ему свой «парабеллум»!

Чижов просиял – он долго ждал этой возможности и теперь не хотел ее упускать. Он быстро сунул руку за пазуху и, выхватив пистолет, молниеносным движением приставил дуло ко лбу Пряжкина.

Я подняла брови – он и в самом деле таскал с собой «парабеллум»! Думаю, вряд ли у него имелось разрешение на ношение подобного агрегата – мы тут здорово рисковали.

Но Пряжкину казалось, что рискует он один. Едва взглянув в темное пистолетное дуло, он сдался и согласился говорить. Я не виню его за слабодушие. Странное дело, но один вид этого черного, идеально круглого отверстия, какое представляет собой срез ствольного канала, производит на неподготовленных людей впечатление просто ошеломляющее. Да и на подготовленных, кстати, тоже.

Ничего особенного Пряжкин нам не рассказал. Все его откровения касались в основном дел минувших, интересовавших нас теперь менее всего.

Оказывается, поймав Пряжкина на довольно крупном хищении, старший Капустин отказал ему в доверии и даже пригрозил отдать под суд. У него имелись документальные подтверждения бухгалтерских махинаций, и он запросто мог отправить Пряжкина за колючую проволоку. Однако тот вовремя напомнил хозяину, что посвящен в такие делишки, благодаря которым они могут сесть на нары оба. Капустин-старший поостыл, но тем не менее перевел Пряжкина на менее выгодную должность, а компромат спрятал в сейф. Постоянное ощущение короткого поводка на шее и оскорбленное самолюбие привели Пряжкина в стан врага. Не найдя ничего более подходящего, он выложил Лукьяну все, что знал об алмазном бизнесе. Но он не учел, что ребята из службы безопасности «Тандема» не зря едят свой хлеб. Его довольно быстро вычислили, и он был вынужден спешно бежать – буквально без гроша в кармане. Поэтому со вчерашнего дня он абсолютно ничего не ел, действительно не чистил зубов и вообще был в отчаянии. Все свои надежды он возлагал на лукьяновскую группировку, часть которой выехала в Коряжск. Он полагал, что эти отморозки будут теперь о нем заботиться.

– Наверняка будут! – подтвердил Капустин, делая на лице серьезную мину. – Эти парни обожают заботиться о таких убогих, как вы, Пряжкин!

Бухгалтер совсем сник и безнадежно уставился в запотевшее окно. Глаза его были полны слез.

– Что же с ним делать? – задумчиво протянул Капустин. – Лукьяну он уже, конечно, не нужен, но из одного холуйства он может еще здорово нам навредить! А если и правда сбросить его с поезда?

Я чуть усмехнулась, заметив остановившийся взгляд Пряжкина.

– Можно сделать проще, – сказала я. – Анатолий Витальич, у вас найдется еще коньяк?

Капустин посмотрел на меня с удивлением, но тут же в его глазах сверкнула догадка, и он оживился.

– А ведь верно! – радостно подхватил он. – Это идея! Есть! Есть у нас и коньячок, и водочка… – забормотал он и полез в свой багаж. – Всегда вожу с собой запас, чтобы не пить черт знает что…

Он поднялся с двумя бутылками в руках и с торжественным видом посмотрел на нас, потом на бутылки и облизал сухие губы. Капустин поставил перед Пряжкиным стакан и свинтил пробку с водочной бутылки.

– Думаю, по русскому обычаю, вы предпочтете начать с беленькой? – серьезно осведомился он и налил стакан до краев. – Ну, Пряжкин, со свиданьицем!

– Вы что?! – возмутился Пряжкин. – Я голоден… Я вообще не пью. Я не буду.

– Чижов! – повелительно произнес Капустин.

Боксер выхватил «парабеллум» – у него это получалось ловко, как у ковбоя в кино, – и с угрожающим щелчком поставил на взвод. Пряжкин вздрогнул и вцепился в стакан. Капустин внимательно проследил, чтобы стакан был выпит до конца, и тут же налил второй. Пряжкин оборотил к нам умоляющее лицо, но тут же увидел перед самым носом «парабеллум». Он затаил дыхание и выпил второй стакан.

На третьем стакане – смеси водки с коньяком – он спекся. Облизав с губ последние капли и глядя на нас мутными глазами, он, еле шевеля языком, успел произнести: