Текст книги "Цена случайной ночи"

– Но мы-то это доказать не можем! – воскликнула я. – Вы, Никита Владимирович, не можете, как юрист, этого не понимать!

– Доказать не можем, а, например, начать наблюдение за Антиповым можем. Поэтому я и пришел к вам. Мне кажется, частному детективу сделать это сподручнее, чем, скажем, мне.

Я задумалась, и мои размышления скорее были проникнуты скепсисом, нежели энтузиазмом по поводу предложения Костина. Хотя, чем черт не шутит, может быть, и стоит рискнуть.

– Завтра, между прочим, первое заседание с Антиповым в роли главного судьи. Слушается дело Гаршина, – заметил Никита Владимирович.

– Что ж, я, безусловно, приду, – сказала я. – А пока подумаю, что можно сделать с этим.

Я кивнула на заявление Шуваловой. Собственно, юридических зацепок там не было никаких. Были просто подозрения в адрес коллеги Антипова, которые, как известно, к делу не пришьешь. Никита Владимирович это, по всей видимости, тоже понимал. И все равно примчался ко мне поздно вечером.

Почему? Потому что он такой импульсивный? Потому что очень хочет, чтобы я занялась версией Антипова? Только ли потому, что желает отомстить за убитую подругу-коллегу? Или я просто понравилась ему как женщина и он использовал это заявление как предлог? Взгляд, брошенный Костиным на меня в прихожей перед уходом, можно трактовать и таким образом. Но почему тогда не сделал попытку переломить в этом плане ситуацию? Не почувствовал ответных флюидов?

Словом, вопросов насчет Костина было достаточно. Я не могла исключать того, что и он мог быть причастен к убийству своей коллеги. Мало ли что там между ними произошло, о чем не знаю я, о чем не знают ни Ксения, ни другие окружавшие Тамару Шувалову люди!

А с другой стороны, если Костин в чем-то там замешан, то зачем он стал советовать Ксении обратиться к частному детективу? Чтобы окончательно отвести от себя подозрения?

Но если продолжить задавать себе эти вопросы, на которые ответы все равно получить сейчас нельзя, можно сойти с ума. А по идее, мне нужно сейчас просто дождаться завтрашнего утра, чтобы отправиться в суд и познакомиться с другими персонажами дела.

Глава

Придя утром к зданию суда, я заметила на улице необыкновенное оживление. Везде сновали энергичные молодые люди неформальной наружности, в каких-то странных, непонятных простому обывателю одеждах – причудливого фасона кожаных куртках с понавешенными на них фенечками. Головы молодых людей и подруг украшали самые причудливые прически – от полного отсутствия растительности до косичек, а также просто нечесаных и немытых лохм. В толпе мелькали журналисты, знакомые мне по различного рода городским тусовкам. Прибыло даже телевидение.

Неужели дело Гаршина настолько интересно народу, что его прискакали освещать СМИ? Через минуту по разговорам среди собравшейся публики я поняла – конечно же, нет. Народ явился присутствовать при историческом моменте суда над знаменитым писателем, который на старости лет решил поэкспериментировать со своим показным экстремизмом с российской Фемидой. Когда он находился в эмиграции на Западе, его выходки там никого не пугали. Нашу же правоохранительную систему провести не удалось. На всякий случай от греха подальше – в кутузку! И вот – надо же, почему-то в нашем заштатном городе проводится над ним суд. Отсюда и внимание прессы, и присутствие неформалов – это были поклонники неоднозначного таланта писателя.

Что же касается дела Гаршина, то к нему имели отношение, как выяснилось, трое строго одетых людей, явно контрастирующих с пестротой неформалитета. Мордастый мужик, которому более пристал трактор и плуг, облаченный в дорогой костюм, был окружен телохранителями, невозмутимо поигрывающими мускулами. Атмосфера театра абсурда привлекала и отталкивала одновременно.

Тем более что один из телохранителей был мне знаком. Не помню его имени, прошло, наверное, года два, как мы встречались с ним во время одного моего расследования. Но что я точно помню – так это удар моей ноги прямиком ему в пах. Выражение злобы и боли на его лице было последним, что я тогда запомнила. И если бы не друзья из милиции… Но это уже другая история. И вот теперь – он в пиджаке, «шестерка» при мордастом мужике.

Интересно, узнал? Я, впрочем, на всякий случай спряталась за спиной одного из журналюг. А вскоре меня сзади осторожно тронули за локоть. Я обернулась и увидела Костина.

– На массовку внимания не обращайте, – сразу же сказал он. – У нас писателей судят, а это сенсация. Отморозок Гаршин никого не интересует. А вот всяческого рода нестандартные личности с экстремальными наклонностями – это да!

– Меня больше заинтересовали люди, вышедшие из той машины. – Я указала на противоположную сторону улицы. – Они только что проследовали туда.

И я показала уже на двери здания суда.

– Это наши с вами клиенты, – усмехнулся Костин. – Вернее, извиняюсь, ваши… Отец того самого отморозка и его братки.

– Ах, вот как? – подняла я вверх брови. – Ну что ж, тем будет интереснее, наверное, дальше…

И я поведала судье историю, случившуюся со мной два года назад. Никита Владимирович, как мне показалось, посмотрел на меня с уважением и не преминул заметить:

– Вот видите, а вы не верили, что они бандиты.

Я не стала ничего говорить в ответ, а решила поделиться с Костиным планом, который возник у меня ночью во время тихих размышлений. Выслушав мою идею, Никита Владимирович думал недолго. Он почти тут же одобрил мой план. И мне ничего не оставалось делать, как, радуясь ходу событий, устремиться ко входу в суд.

– Подождите, – дернул меня за рукав Костин. – Вот там – ваш следующий подопечный.

Я посмотрела в указанном Никитой Владимировичем направлении и увидела холеного полноватого мужчину, тщательно выбритого, одетого сообразно официальному ритуалу – костюм, галстук, дорогие полуботинки. Слегка переваливающейся, но все же не карикатурной, как ходят толстяки, походкой, держа в руках папку, он направился в здание суда. Игнорируя неформалов, которые что-то выкрикивали в его адрес.

– Это Антипов? – уточнила я.

– Да.

– А он что, ведет дело писателя?

– Нет, но эти молодцы считают нужным обозначить свою поддержку подсудимому перед каждым работником нашей системы, – объяснил Никита Владимирович.

Я это почувствовала на себе очень скоро, поскольку, когда мы с Костиным входили в здание, в наш адрес полетело сакраментальное: «Сатрапы!» А некоторые очень смелые девушки вызывающе смотрели на Никиту Владимировича и показывали ему неприличный жест поднятым вверх средним пальцем. Костин, естественно, оставил все эти демарши без ответа.

Мы прошли на второй этаж и встали возле двери. Перед ней толпилась небольшая кучка женщин, о чем-то озабоченно переговариваясь вполголоса. Отец подсудимого разговаривал с кем-то по мобильнику в дальнем конце коридора под неусыпным наблюдением братков-телохранителей.

– Всех прошу зайти, – бесстрастным голосом сказала какая-то вяловатая женщина среднего возраста с унылым лицом и белыми крашеными, свисающими сосульками волосами.

Народ потянулся в зал. Я заняла место с краю. Костин вообще в зал не пошел – у него были другие дела, он в это время должен был сам рассматривать некое рутинное, как он выразился, дело.

Вскоре откуда-то сбоку появился конвой, и в его сопровождении в зал был введен молодой человек, обритый почти наголо, с угрюмым и злобным взглядом, обращенным к людям, собравшимся на заседание. А потом появился самодовольно лоснящийся Лев Романович Лисицкий в сопровождении невзрачного молодого человека, скорее всего помощника. Зашла еще мужеподобная женщина-прокурор, не очень удачный имидж.

«Господи, почему они все такие неженственные, эти дамы из судебной системы!» – тихонько вздохнула я, подумав, что пойди я после окончания института в прокуратуру или суд, то и меня, возможно, ждала бы такая же участь.

– Встать, суд идет!

В исполнении вяловатой тети эта фраза прозвучала как-то неестественно. Словно команду отдавала музейный экскурсовод, которой по штату положено быть такой неземной и воздушной, согласно Ильфу и Петрову, зовущей отнюдь не к правосудию, а к поцелуям.

Антипов и еще двое, тощий мужичонка лет пятидесяти и мадам добротной комплекции, хотя совсем еще не старая, возможно, даже чуть постарше меня, вошли в зал. Антипов деловито отодвинул стул и сел. Наступила пауза. Судьи раскрывали папки, зрители шептались между собой, конвой переминался с ноги на ногу, прокурор и адвокат готовились к словесной битве, а подсудимый смотрел в зал каким-то невидящим взглядом.

«До-зы! До-зы!» – мне почудилось, что он закричал бы именно это, если бы ему сказали, что наступает момент исполнения последнего желания.

– Итак, мы продолжаем рассмотрение дела подсудимого Гаршина Олега Павловича, – объявил Антипов. – И должны будем сегодня в ходе заседания заслушать выступление представителя защиты. Пожалуйста, Лев Романович.

– Спасибо. – В интонациях Лисицкого мне послышалась та проникновенность, которая является признаком профессионализма. – Итак, перед вами, уважаемые граждане, подсудимый Гаршин. Прямых доказательств вины моего подзащитного следствие, увы, не представило. Собственно, увы – это не то слово, которым мне бы хотелось оперировать. Потому что не может следствие представить доказательства вины. Почему? – спросите вы. Да потому что нет самой вины. Судите сами, есть показания сокурсников Гаршина и убитого Романова. Якобы все вместе они собирались вечером куда-то отправиться. Об этом знали двое свидетелей, которые нам это подтвердили. Но это совершенно не означает, что Гаршин и Романов собирались идти и совершать налет на квартиру уважаемого господина Артамонова. Вполне возможно, Романов пошел туда с кем-то другим. Может быть, он намеренно ввел в заблуждение всех. Почему? К сожалению, узнать об этом мы не можем – Романов мертв. Но одних только предположений, как вы понимаете, недостаточно. Гаршин мог отправиться куда угодно, мог отказаться идти вместе с Романовым совершать преступление. А потерпевший, увы, не может указать, Гаршин ли вместе с Романовым напал тогда на него. Он не помнит лица второго налетчика. Поэтому вина моего подзащитного ни в коем случае не доказана. Кроме того, защита имеет в своем распоряжении свидетеля Машнова, который утверждает, что этот вечер Гаршин провел вместе с ним в поездке по городу на автомобиле, принадлежащем Машнову.

«Это что же, они катались, что ли?» – усмехнулась я внутренне и неожиданно вспомнила. Да, конечно. Машнов – это тот самый бандит, которому я тогда врезала между ног. Помню, эту фамилию я встречала впоследствии в официальных протоколах.

– Свидетель, пройдите, пожалуйста, для дачи показаний сюда, – вступил Антипов, приглашая жестом моего старого знакомого подойти.

Тот занял свидетельское место и после соблюдения необходимых формальностей начал говорить:

– Значит, короче, Гаршин… Мы с ним встретились, короче, в шесть-семь часов, точно я сейчас не помню… Ну, и поехали, короче…

– На чем вы поехали, свидетель? – тут же строго спросила мужи́чка-прокурорша.

– На моей машине, – ответил Машнов.

– Марка машины, номер?

– Ну, это… «Бэха»… Извините, «БМВ»-«семерка», – и он продиктовал номер.

– И долго вы катались на «БМВ»?

– Протестую, – вступил Лисицкий. – Свидетель утверждает, что они не катались, а ездили…

– Протест принимается, – вступил Антипов. – Так как долго вы ездили, свидетель, вместе с подсудимым Гаршиным в тот вечер?

– Ну, до одиннадцати, наверное…

– До одиннадцати? – удивилась прокурорша. – Что же вы делали такое долгое время на машине?

Машнов пожал плечами и как бы смутился.

– Отвечайте, свидетель, – нахмурился судья Антипов.

– Ну, это… Короче, с девушками… Знакомиться ездили…

– Телок снимать! – неожиданно раздалось этаким хулиганским мальчишеским голосом у меня за спиной.

Женщины, которые, видимо, тоже составляли команду поддержки подсудимого в виде сердобольных тетушек и матушек, зашикали, оборачиваясь назад.

– Где вы ездили? – строго продолжил Антипов.

– Ну как – по городу, – опять растерялся свидетель.

– А конкретнее? – вступила прокурорша. – Кто это может подтвердить?

– Нас в машине двое было. Вот он может подтвердить. – Машнов обернулся к зарешеченному помещению, где сидел Гаршин.

– Это для суда не основание, – продолжил игру в строгость главный судья Антипов.

– Почему вы сразу не дали этих показаний, свидетель? – сдвинула брови прокурорша.

– Так это… Я же не знал, что Олежку замели, – простодушно развел руками Машнов. – Извините, арестовали. А потом я встретил случайно пацанов… Извините, студентов экономической академии… Этих, как их…

– Гусева и Морозова, – услужливо подсказал адвокат Лисицкий.

– Ну да. Они мне и говорят, мол, Толян, так и так. Олега, короче, обвиняют – убийство. Я – да вы что?!

– Итак, свидетель, вы встретились со студентами, – решительно прервал невразумительные междометия Машнова судья Антипов. – И они вам рассказали о том, что Гаршин находится под судом. Потом что вы делали?

– Ну это… Нашел Льва Романыча… Ну а потом он меня записал свидетелем…

– Записал свидетелем, – иронично передразнила прокурорша, которой, видимо, все происходящее все меньше и меньше нравилось, да и сама персона свидетеля скорее всего раздражала. – Что же вы молчали почти полгода?

– А чего – я с Олегом знаком так – здрасьте, до свиданья. Тогда просто случайно встретились, взяли, поехали… – Машнов был олицетворением малоразвитого лоха, простодушного, ничего не знающего и не ведающего.

– Кстати, свидетель, с девушками вы в тот день познакомились? – спросила прокурор.

– Ну да, – ухмыльнулся Машнов.

– И они могут подтвердить это?

– Наверное… Если вспомнят, – добавил свидетель.

– Да они, наверное, на Астраханку ездили за телками, – послышался все тот же хулиганский голос за моей спиной. – Подтвердят они тебе, как же! Они, может, сами уже за городом в овраге лежат… Профессия-то вредная, опасная.

– То есть, как я поняла, вы познакомились, а потом… Потом что было?

– Ну как… Что… – совсем растерялся Машнов. – Ну это…

Он лихорадочно призывал себе на помощь руки, пытаясь объяснить, что было потом. И, чтобы не допускать неприличных жестов, вступил Лев Романович:

– Скажите, свидетель, где вы проводили время с девушками?

– Как где? В машине! Там и проводили.

– То есть девушки эти были все время в машине… И что же вы делали? Вы знаете их имена, фамилии?

– Да ну, – снова замялся Машнов. – Не помню. Это когда дело-то было!

– В любом случае это показания, – решительно заговорил Лисицкий. – Это основание для того, чтобы, по крайней мере, провести дополнительное расследование по вновь открывшимся фактам. Следствие не располагало этими данными, поэтому и ограничилось другими версиями. А сейчас…

– Подождите, защитник, – остановил его Антипов. – Вам еще будет предоставлено слово. Давайте закончим допрос свидетеля.

Слушая всю эту тягомотину, я поймала себя на мысли, что наблюдаю спектакль, разыгранный дирижерами Антиповым и Лисицким. Безусловно, этот косноязычный Машнов просто-напросто врет, что он катался тогда вместе с обвиняемым на машине. Врет, зная, что свидетельниц их «катания» вовек не сыскать. А может, и наоборот, очень даже сыскать. Если выйти на Астраханку, на что намекнул мой сосед сзади, то за двойной тариф тамошних девок за раз можно и сторговать. Придет такая вот разукрашенная выдра – а других там нет, я как-то от нечего делать оценивала внешние данные наших городских проституток – и станет утверждать, стесняясь и краснея, что она действительно в тот день познакомилась с молодыми людьми… Ну, и все такое прочее.

Видать, не зря предупреждал Костин о том, что здесь, на этом процессе, без Тамары Шуваловой на главном судейском месте, все схвачено и за все заплачено.

– Спасибо, свидетель, вы можете занять свое место, – послышался голос Антипова, прервавший мои размышления.

Машнов послушно пошел по проходу, отделявшему одну половину зала от другой. И тут наши глаза встретились. И я поняла, что он меня узнал. И как-то даже забеспокоился. А потом вдруг, наоборот, просиял. Он вспомнил, вспомнил меня, мой залихватский удар ему прямиком в причинное место. И возможно, даже воспылал желанием отомстить.

И может быть, мне это его желание очень кстати. Надо будет подумать, каким образом это можно использовать. А пока ничего не остается, как продолжать слушать гладкую, хорошо отрепетированную речь адвоката Лисицкого.

– Итак, выступление свидетеля защиты практически доказывает алиби моего подзащитного.

– Потерпевший опознал Гаршина, – напомнила прокурор.

– А потом изменил показания, – радостно парировал Лисицкий. – Рискну предположить, что он таким образом проявил высокую гражданскую сознательность, потому что не хотел, чтобы пострадал невинный.

«Невинный» в это время находился на скамье подсудимых и по-прежнему имел все то же выражение лица. Возможно, конечно, я излишне взыскательна к нему. Но мне все равно казалось, что, кроме дозы, у этого человека не было ничего святого. Возможно, он и пистолет выхватить не успел, потому что перед тем, как идти на дело, слишком хорошо ширнулся героином – а он, как известно, расслабляет.

После Машнова был заслушан еще один свидетель. Он утверждал, будто вспомнил, как Гаршин в тот самый злополучный день говорил: Романов предлагает ему одно дело, но он не хочет с ним связываться. Выступление было радостно встречено адвокатом Лисицким, который расценил это как еще одно косвенное свидетельство невиновности Гаршина. Женщина-прокурор, скептически щурясь, выслушивала все это. Судья Антипов, изображая беспристрастность, после выступления свидетеля объявил перерыв.

Люди в зале зашевелились и, кто медленнее, кто быстрее, двинулись к выходу. Я последовала их примеру. Смело прошла мимо Машнова, даже не взглянув на него. И кожей ощутила злобный его взгляд. «Ну и хорошо, – подумала я. – Если он замешан во всей этой истории, будет проще вывести его на чистую воду с его-то злобой».

У меня же, согласно плану, одобренному Костиным, была другая задача – встретиться с судьей Антиповым и обозначить свое присутствие в деле еще раз. Я, впрочем, не сомневалась, что Антипов уже осведомлен обо мне, хотя бы через адвоката Лисицкого.

Увидев судью в коридоре, я, изобразив на лице доброжелательность, подошла к нему и представилась:

– Здравствуйте. Меня зовут Татьяна Иванова, я частный детектив. Расследую обстоятельства гибели Тамары Шуваловой. Не могли бы мы поговорить?

Сергей Владимирович, как я и предполагала, не очень был рад нашей встрече. Он вежливо, но холодно отказался:

– Понимаете, у меня сейчас много дел. Процесс идет… Давайте в другой раз.

– А когда вас можно застать и где?

– Звоните, – коротко ответил он, пожал плечами и уже собрался двинуться дальше по коридору.

Но я осмелилась проявить настойчивость, безусловно, свойственную всем начинающим частным детективам. Так это, по крайней мере, должно было выглядеть в глазах Антипова. Я схватила его за рукав и умоляюще заглянула в лицо.

Холодность и недоумение были мне ответом. Но я не смущалась.

– Понимаете, вы сейчас занимаетесь тем же делом, что и она в свое время… Я думала, что скорее всего причина где-то здесь, и поэтому мне необходимо с вами поговорить.

Антипов, видимо, оценивал: что это – наивная простота, наглость или нечто худшее. Я же, заправским движением профессиональной воровки мгновение назад запрятав «жучок» в карман пиджака судьи, теперь стояла как паинька. Сергей Владимирович решил наконец проявить ко мне видимость сочувствия, тронув за рукав:

– Девушка, знаете, давайте-ка завтра подойдите ко мне где-нибудь часиков в пять. К сожалению, сегодня никак не смогу. Завтра… В пять…

Я кивнула в знак согласия. А Антипов, казалось, был рад, что отделался от меня. Он быстро отвернулся и пошел по коридору. Кстати, вместе с «жучком», который я сунула ему в карман, – это было главным результатом нашей непродолжительной беседы. Маленькая штучка, чуть больше спичечной головки, которую довольно трудно оторвать от ткани. Идеальное средство для прослушивания. Правда, для таких специфических мест, как постель и баня, оно не подходит – кто же спит или купается в одежде? А вот для деловых переговоров – самое то! И еще одно условие – для качественного приема сигнала необходимо находиться не далее пятисот метров от объекта. А лучше – ближе.

Но близость уж я как-нибудь попробую обеспечить. Тем более что в здании суда непосредственное, или, как любят выражаться профессионалы, наружное, наблюдение за Антиповым должен был взять на себя Костин.

И еще от него зависел один очень важный момент – он должен был распустить в суде слух о том, что на руках у частного детектива, то есть у меня, есть документы, компрометирующие Антипова. То, что информация дойдет до ушей Антипова, сомневаться не приходилось – обычно такие вещи распространяются достаточно быстро. А дальше оставалось ждать реакции Сергея Владимировича.

Поэтому после разговора с Антиповым я с чистой совестью направилась домой. Заседание, по большому счету, меня не интересовало – я убедилась, что там разыгрывается спектакль, что Антипов скорее всего в курсе всего сценария – до конца. И, безусловно, он уже знает, какой приговор будет вынесен – в полном соответствии с суммой, которая ему за этот приговор заплачена.

Я как-то потеряла из виду Машнова, который, естественно, терся возле своего босса, то есть Гаршина-старшего. Тем более что, видимо, и в заседании по делу знаменитого писателя-экстремиста тоже был объявлен перерыв, и в силу этого тусовка высыпала на крыльцо здания суда курить и обсуждать последние события. В этой толпе я и затерялась, а потом быстренько свернула за угол, после чего беспрепятственно преодолела несколько кварталов до своего дома. Вскоре я уже пила кофе и готовила себе обед, как и привыкла в последнее время, из полуфабрикатов.

Воспользовавшись тем, что образовалось свободное время, я вспомнила про брата убитой и набрала его домашний номер.

– Алло, Георгия Аркадьевича будьте добры!

– Его нет, что передать? – ответил мне женский голос.

– Это детектив Татьяна Иванова, по делу об убийстве его сестры. Я хотела бы с ним встретиться.

– К сожалению, его нет дома, но я обязательно передам, что вы звонили, – тут же отреагировала женщина и повесила трубку.

Похоже, женщина не очень рада тому, что ее мужу надоедают в связи с убитой сестрой. Это, в общем-то, понятно, потому что наверняка жена острее супруга восприняла решение Тамары не делиться наследством. Но ничего, встретиться все равно придется. Всему свое время. Я еще подумала, стоит ли мне перезвонить еще раз и оставить свой телефон, но все же решила этого не делать.

* * *

Динамика расследования в принципе меня удовлетворяла. Основная, первоначальная версия не всегда оказывается правильной – в этом я не раз убеждалась на собственном опыте, но есть и обратные примеры.

Я сидела дома уже четыре часа, размышляя над тем, правильно ли я поступила сегодня с Антиповым и чего мне ожидать в дальнейшем. Неизвестно, сколько бы я еще предавалась размышлениям, но в дверь неожиданно позвонили.

Я решила заглянуть в «глазок». На площадке стоял незнакомый мне мужчина средних лет, с кудрявой шевелюрой и аккуратной бородкой. Я спросила через дверь, кто пожаловал.

– Это Георгий Аркадьевич Шувалов. Вы мне звонили, – сразу же ответил мужчина.

– Да, сейчас, – отозвалась я.

«Дядя среагировал, – внутренне прокомментировала я. – Скорее всего позвонил Ксении, и та сообщила мой домашний адрес. Надо ее предупредить, чтобы больше так не делала, а то мало ли кому по молодости лет предложит мой адресок. Греха потом не оберешься».

Я открыла дверь и пригласила гостя войти.

– Итак, вы хотели, видимо, спросить у меня относительно наших с Тамарой разборок по поводу квартиры? – с места в карьер начал Георгий Аркадьевич.

– Вы угадали, – ответила я, располагаясь в кресле напротив Шувалова.

– Я сразу хочу вам сказать, чтобы вы не тратили времени на разработку так называемой «версии брата», – заявил он. – Конечно, получилось все таким образом, что сейчас мы с Ксенией скорее всего разделим наследство пополам в связи со смертью Тамары, но весь фокус в том, что я к смерти сестры непричастен, и мне самому очень интересно, кто ее убил. У меня нет денег, и я не заказчик, хотя могу считаться лицом заинтересованным. Поэтому, собственно, я и пришел к вам.

Я пожала плечами:

– Очень хорошо. А у вас у самого есть версии?

Шувалов выдержал небольшую паузу.

– В общем-то, четких и выстроенных нет. Но вы спрашивайте, не вспомню ли я чего-либо, что покажется важным…

– Ну, прежде всего скажите: когда вы последний раз видели сестру?

– С Тамарой я встречался три месяца назад, – ответил Георгий Аркадьевич. – Может быть, даже раньше. Да, точно раньше, это было в апреле, сразу после того, как мы узнали о наследстве моего батюшки…

– То есть вы поговорили, поругались и расстались, – высказала я предположение.

– Совершенно верно, – ответил Шувалов. – Вы, наверное, уже в курсе дела, так что скорее всего можете понять меня, почему я так поступил.

– Почему поругались? – уточнила я.

– Да. Видите ли, наш с Тамарой батюшка был человеком резким, пьющим и, в общем, скандальным. Общаться с ним как мне, так и Тамаре не очень-то хотелось. Умер он внезапно, не болел. Следовательно, никто за ним не ухаживал. Я бы еще понял, если бы, скажем, Тамара в больнице ему судно подносила или еще как отметилась в уходе за ним. А тут получилось, что мы с ней, абсолютно одинаково к нему относящиеся, оказались в разных категориях. Может быть, он сделал так нарочно, чтобы мы поссорились.

– Что, и такое было возможно?

Шувалов покачал головой:

– Я же говорю, что мой батюшка был самодуром. Очень прямолинейный человек, нередко упорствовавший в очевидных вещах. И это завещание из числа его абсурдов. Скорее всего составил он его в пьяном угаре, на каких-то непонятных эмоциях. Об этом мы никогда не узнаем. Я еще спрашивал Тамару – может быть, она ходила, говорила с ним на эту тему? Она категорически это отрицала. Сама, мол, удивилась, когда завещание прочитала. Я и говорю: ну давай тогда по-честному все разделим! Бате что угодно могло прийти в голову, мы же с тобой все-таки более разумные люди! Нет, она говорит – с какой стати? Ну, я и… – Шувалов вздохнул и махнул рукой. – У вас можно курить?

– Да, конечно, вот пепельница, – указала я на журнальный столик.

Шувалов вытащил сигарету, прикурил и продолжил.

– Я тогда взбрыкнул, наорал на нее, обозвал эгоисткой, сучкой даже… – с сожалением произнес он. – Ну, и ушел, конечно, сказал, что никогда больше не приду и чтобы шла она… Ну, сами понимаете куда. Потом я еще раз по телефону ей позвонил, попробовал поговорить по-нормальному, но тут она уже характер начала показывать. Мол, раз я сучка и гадина, чего звонишь. Трубку бросила…

– В общем, вы хотите сказать, что хороши оба?

Шувалов медленно покачал своей кудрявой головой.

– Я все-таки считаю, что она зарвалась, – убежденно сказал он. – На деньгах помешалась.

– А вот, судя по тому, что она не захотела пойти против совести в своем последнем судебном процессе, этого сказать нельзя, – заметила я.

Шувалов как-то виновато на меня посмотрел.

– Об этом я ничего не знаю. Я же не работаю вместе с ней. Вполне допускаю, что она не берет взятки. Тамара вообще была человеком настроения. Может, это у нее от отца – некая такая самодуринка… – Георгий Аркадьевич улыбнулся. – Если что втемяшится, то хоть стой, хоть падай. Вот хоть взять случай с дачными участками десять лет назад. Она набрала их целых три. Я говорю – зачем тебе, ты что? А она – ребенку нужны нормальные ягоды и фрукты без пестицидов. Так ведь не обработаешь же! Но ей хоть кол на голове теши, ездила, загибалась, сажала там эти дурацкие помидоры. Потом, конечно, поняла, что глупость сделала, но не признала, что была не права. Просто по-тихому все продала, и делу конец. А сколько я на эти дачи ездил, сколько времени потратил?!

Шувалов сокрушенно качал головой. Безусловно, в нем говорила обида на сестру. Но, наблюдая за ним и внутренне определяя, мог бы он решиться на то, чтобы убить ее из-за… пошло, конечно, но из-за жилплощади, я была склонна скорее ответить «нет». Ничто на это вроде бы не указывало, но я ведь шла от интуиции. Надо будет, кстати, насчет этого посоветоваться с костями. Но, разумеется, после ухода господина Шувалова.

– Все это, конечно, ерунда, – сказал тем временем Георгий Аркадьевич. – И я бы, наверное, может быть, когда-нибудь… – он на минуту задумался, – простил бы ее. Но все же она решила неправильно. И я считаю, что поступил тогда нормально, разругавшись с ней. Другое дело – убийство. Вы, я еще раз повторяю, не тратьте время на меня. Лучше спросите о чем-нибудь…

Я не заставила себя долго ждать:

– Ну, дело все в том, что вы видели сестру довольно давно. А вполне возможно, что проблемы, которые привели ее к трагическому финалу, возникли совсем недавно. И все же – у нее были какие-то враги, о которых вам известно?

Шувалов задумался.

– Нет, врагов скорее нет. Были люди, которые относились к ней недружелюбно.

– Кто же это?

– Ну, например, родственники покойного мужа, Димы.

– А почему?

– Они считали, что Тамара угнетает Диму, не уделяет ему должного внимания как женщина, как хозяйка. Не варит суп, не стирает носки, не следит, в чем он ходит… Ну, в общем, вы понимаете… Но ведь все это не повод же для убийства. Да и они практически не общались после того, как Дима умер.

– Георгий Аркадьевич, а может быть, вы знаете – Тамара вела какую-нибудь личную жизнь, помимо семейной?

Шувалов отрицательно покачал головой.

– Пока был жив Дима – нет. Не потому, что она была такой верной женой. Скорее потому, что ее не тянуло на сторону. Не было интереса. А после смерти… – Георгий Аркадьевич поднял глаза к потолку, – …был вроде бы один… Видел я. Зовут его, по-моему, Валентин. Да, точно. Имя довольно редкое. Он уже в годах, не знаю даже, женат или нет. Но, судя по виду, скорее всего – да. Так вот, пару раз я видел его с Тамарой. У него иномарка, по-моему, «Ауди». Но сейчас уже, может быть, и какая-нибудь другая – время ведь идет, машины меняются, как и жены…

– Кто этот Валентин? Когда вы его видели рядом с Тамарой? И что заставило вас думать, что они любовники?

– Я не знаю точно, любовники они или нет. Но, скорее всего, да. Зачем тогда ему тратить на нее время, ездить по ее делам?

– Может быть, он – клиент. Простите, я не так выразилась: человек, заинтересованный в ней как в судье.

– Возможно, потому что Валентин, насколько я понял, бизнесмен, – сказал Шувалов. – Но взгляды, положение рук… Словом, некоторые нюансы. Наверняка они были близки. Может быть, связь эта не очень прочная, не очень стабильная и не слишком романтичная… Да и неясно, продолжалась ли она до сих пор. Видел-то я их вместе в прошлом году.