Текст книги "Сердце красавицы склонно к измене"

Тыртышной было лет под шестьдесят – полная, круглолицая, с крашенными в светло-русый цвет завитыми волосами и большим ртом с яркой помадой. Старательно выщипанные брови смотрелись ниточками, поднимающимися кверху в виде стрелок. На щеках у нее виднелись мокрые дорожки, а белки голубых навыкате глаз покраснели.

– Да, да, заходите, – выговорила она, как мне показалось, с облегчением, – проходите, присаживайтесь в кресло. Вы по поводу Ивана Евстигнеевича. Того… того, что с ним случилось. Вы хоть что-нибудь выяснили?

– В интересах расследования я не могу раскрывать вам всей информации, – сказала я деловым тоном. – Мне надо уточнить некоторые детали.

– Спрашивайте, что вас интересует. – Тыртышная достала из стола зеркальце и посмотрелась в него – ох, не размазалась ли у нее тушь.

– Первый вопрос, Вера Давыдовна, почему у вас окна закрыты? Темно же – давайте я открою. – Я сделала вид, что собираюсь встать. Тыртышная вскрикнула от ужаса: – Нет, не открывайте! – Рука, унизанная золотом, взлетела к жемчужному ожерелью на шее, словно оно душило ее. – Не надо, в меня могут стрельнуть через окно.

– Вы боитесь покушения, но почему? – изобразила я непонимание. – Вам-то чего бояться?

– Как чего?! – поджала губы Тыртышная. – Вы разве не понимаете, что все убийства и покушения связаны с тем, что людей назначали на должность председателя правления. Проклятие какое-то.

– Если вы так боитесь, то зачем согласились? – спросила я удивленно. – Сказали бы Портняжному, что не желаете занимать пост, и он нашел бы другую замену.

– Нет, ничего не вышло бы, – сказала Тыртышная со страдальческой гримасой. – Банк в отчаянном положении. Думаете, так просто найти хорошего специалиста? Если бы я стала отказываться от поста, то Генрих Августович пришел бы в ярость. У него даже есть такая присказка – у подчиненных в лексиконе не должно присутствовать «не хочу» и «не могу». Иначе очутишься на улице. А в моем возрасте где я найду работу? Только уборщицей. Потом Портняжный обещал, что договорится с милицией, чтобы меня охраняли. Но теперь я уже думаю, что зря согласилась.

Страх на ее лице был неподдельным. Я задумалась: может, и правда она ни при чем. Однако тогда вылетал подозреваемый с убедительным и понятным мотивом – месть. Рушилась моя стройная теория. Чтобы расставить все точки над «i», я спросила:

– Вера Давыдовна, а почему Портняжный не назначил Конюкова председателем, ведь он же хотел, а потом вдруг передумал?

– Не знаю, – пожала плечами Тыртышная. – Значит, счел его недостаточно профессиональным для этой должности, – добавила она с оттенком торжества.

– Вера Давыдовна, вы хотите остаться в живых или нет? – спросила я строго.

– На что это вы намекаете? – обеспокоенно спросила она.

– На то, – буркнула я, – у нас имеется предположение, что убийство Мясницкого связано с его профессиональной деятельностью. Он узнал что-то о ком-то из работников, и эта информация стала для него смертельной. Подумайте, не случалось ли в вашем банке чего-либо, что не стало достоянием широкой общественности и органов правопорядка. Подумайте, от этого зависит ваша жизнь.

Тыртышная молчала. Я достала сигарету и, получив согласие кивком от хозяйки кабинета, закурила. Затянувшись, выпустила дым в потолок, посмотрела вокруг на обстановку кабинета. Наконец Тыртышная нарушила молчание.

– Если я буду выбалтывать коммерческую тайну, то долго не просижу на своем месте.

– Давайте без протокола, – предложила я, – никто об этом не узнает. Мне важно получить зацепку до новой трагедии.

От моей «новой трагедии» Тыртышную заметно покоробило.

– Хорошо, я скажу, но потом там, на суде или где-то еще, откажусь от своих слов, – сказала она, глубоко вздохнула и продолжала: – Это было еще до того, как в Конюкова стреляли. Пропала одна информация. Генрих Августович приказал Мясницкому найти источник утечки, но он не справился – бездарность. Мясницкий вообще много из себя строил, любил показуху. – Опомнившись, Тыртышная торопливо добавила: – Конечно, о покойниках нельзя плохо. Я только хочу быть объективной. По моему мнению, первый зам председателя и человек, отвечающий за коммерческую безопасность, должен иметь больше способностей, интеллекта, лучше разбираться в людях.

– Так что же за информация пропала? – не выдержала я. – Выражайтесь, пожалуйста, яснее.

– Ой, извините, я заговариваюсь, – попросила прощения Тыртышная и ответила, понизив голос: – А украли у нас ни много ни мало – базу данных с кредитными историями населения. Диски с ней кто-то из наших обнаружил на толкучке. Торговали как пирожками. Воображаете, если бы эта информация попала в газеты! Объем кредитных операций мгновенно упадет. Кому охота сообщать о себе конфиденциальную информацию всему свету – сколько зарабатываешь, сколько тратишь. Клиенты лучше пошли бы в другой банк, где безопасность не допускает утечек.

– Ну и, – подстегнула я Веру Давыдовну, – какие результаты расследования Мясницкого?

– Главным подозреваемым был Конюков, любимчик шефа, – с довольной улыбкой продолжала Тыртышная. – Естественно, после утечки любовь к нему быстро испарилась. Потом покушение. – Она опасливо покосилась на окно, и улыбка ее погасла.

– Намекаете, что Портняжный так обиделся на Конюкова, что организовал на него покушение? – спросила я.

– Нет, я такого не говорила, вы не так поняли, я просто излагаю факты, – стала бурно возражать Тыртышная.

– А кто же тогда организовал покушение на самого Портняжного? – продолжала я гнуть свою линию.

– Я не знаю, – проворчала она, задумавшись, – наверное, люди, похитившие базу. Они не хотели, чтобы их нашли, или вообще никакого покушения не было. Портняжный наврал, чтобы запутать следы. Сидит сейчас дома, изображает инвалида. Ведь его никто не видел с момента самого отравления. Он общается только по телефону.

– Мне, Вера Давыдовна, кажется, что похищение базы данных слишком слабый мотив для одного убийства и двух покушений. Нет, даже трех покушений, если считать отравившуюся вместе с Портняжным секретаршу, – проговорила я с сомнением. Сигарета в моих пальцах лениво дымила, приближаясь к фильтру. Затянувшись в последний раз, я отправила ее в хрустальную пепельницу на столе Тыртышной.

– Считаете, значит, что мотив слабоват, – протянула она, комкая в руках носовой платок, которым она поправляла расплывшуюся тушь.

– Да, Портняжный даже не уволил Конюкова, – напомнила я. – Ведь не было твердых доказательств. Базу умыкнуть – раз плюнуть. Положил диск в карман да вышел. Любой из банка мог сделать это. Нужно что-то более серьезное.

Помявшись, Тыртышная призналась, что была еще одна история. Она слышала краем уха и за достоверность не ручалась. Время действия то же, что у истории с базой. Портняжному привезли откуда-то чемодан рублей, вроде как это были его личные деньги. Он их обменял на доллары, дал каким-то людям, приехавшим в банк на следующий день.

Потом говорили, что тех людей в этот же день грабанули. Портняжный-то им дал в долг под проценты, и парни решили, что он их кинул. Чтобы избежать серьезных разборок, Портняжному пришлось аннулировать долг. Он потерял около двухсот тысяч долларов. Утечку информации искали потом так, что только шорох стоял. Но так и никого и не нашли.

– А кто конкретно вам рассказал про историю с рублями? – спросила я, понимая, что двести штук зеленых – шикарная причина для убийства.

– Ну и кассирша на валютных операциях говорила, и другие девчонки, – пробормотала Тыртышная в раздумье. – Секретарша Портняжного видела, как приходили эти типы. Сказала, что похожи на бандитов. Но она дура набитая, и ей нельзя верить. Умеет только краситься. Как ни зайдешь в приемную, она с зеркальцем или болтает со своей подружкой Лерой. Лера у нас начальница департамента по связям с общественностью. Но у нее на уме только собственные связи, причем беспорядочные.

– Значит, о деньгах знали почти все, – подытожила я.

– Выходит, что так, – пожала плечами Тыртышная, – сумка была здоровенная, купюры мелкого достоинства.

– Раньше такое бывало, чтобы вот так, с сумкой? – спросила я, подозревая, что она чего-то недоговаривает.

Нервничая, Тыртышная бросила мне:

– Вы спросите о деньгах лучше Портняжного, только не говорите обо мне. Иначе меня, как Мясницкого, прирежут где-нибудь в подворотне. Сам натворил дел, спрятался, а меня под пули. Убьют – не велика потеря.

– А с деньгами на кого грешили-то? – уточнила я.

– Если б на кого грешили, то, наверное, сразу бы пришили, – мрачно отшутилась Тыртышная. Вообще мне кажется, что Портняжный думал на Конюкова. Отношения у них испортились как раз после этого. Что я вам могу сказать, если сама не знаю. Допрашивайте Портняжного и его любимчика.

– Еще один вопрос, Вера Давыдовна. – В последние полгода из банка увольняли кого-нибудь со скандалом? Или, может, кто-то сам уходил, но в результате травли либо темной истории.

– Нет, такого не припомню, – уверенно ответила Тыртышная.

Я поблагодарила ее за информацию и покинула банк. Перед банком дежурила красная «семерка». В ней двое ментов в гражданке. Я их сразу вычислила, когда входила, теперь получила подтверждение своей догадке. Это защита, которую Портняжный организовал для Тыртышной. Не густо. Я обошла здание и направилась к подъезду в жилую часть дома. У подъезда парень в цветастой рубашке с банкой пива в руке усердно изображал дворового шалопая. Отвернувшись, он сделал вид, что закуривает, а сам по замаскированному на одежде микрофону передал о моем визите. Охрана банкира действовала профессионально и слаженно. На домофоне я набрала номер квартиры Портняжного. Ответил усталый женский голос.

– Я к Генриху Августовичу. Мы договаривались о встрече, – сказала я в микрофон. Не успела я закончить, как замок на двери открылся с металлическим щелчком. Оглянувшись по сторонам, я вошла. По звукам, доносившимся сверху, было ясно, что там бдят еще два охранника. Но увидеть их я не смогла.

Получив отбой, они не обнаружили себя. Наверное, Портняжный не верил, что я явлюсь с дурными намерениями. Пятый этаж. Дверь с нужным номером открылась при моем приближении. Высокая, с вытянутым лошадиным лицом брюнетка лет сорока с дымящейся сигаретой в зубах молча отошла от дверного проема, пропуская меня внутрь. По кольцу с крупным рубином и дорогому халату я поняла, что это супруга банкира. Разулась. Мне указали на тапки.

– Генрих в гостиной, – хрипло сообщила немногословная женщина, развернулась и пошла на кухню, откуда пахло не едой, а какими-то лекарствами или травами.

Я, вздохнув, самостоятельно прошла в гостиную и обнаружила Портняжного сидящим в кресле-каталке перед телевизором. Он смотрел новости и обернулся на звук моих шагов. Вид у него был просто кошмарный. Идею Тыртышной, что шеф симулирует, я сразу отмела. Он разительно отличался от того Портняжного, с которым я встречалась в кафе. Тот напоминал школьного учителя, подтянутого, в очках с тонкой металлической оправой, из-за которых на собеседника смотрели мудрые зеленовато-коричневые глаза. Новый Портняжный напоминал гротескную пародию на себя самого. Болезненно худой, под глазами до скул расплылись черные круги, кожа приобрела нездоровый желтоватый оттенок и потемнела. В своем толстом фланелевом халате он напоминал узника концлагеря. Налицо серьезное поражение печени, поджелудочной железы, возможно, и почек.

– Это вы, Евгения Максимовна, – просипел он, приглядываясь ко мне, – простите, зрение в последнее время село, да вы проходите, садитесь. Может, хотите чего-то выпить?

– Нет, спасибо. – Я присела в свободное кресло рядом с ним, собираясь с мыслями. Атмосфера склепа, витавшая в роскошной квартире, сбивала с толку. Портняжный заговорил первым:

– Так что, Евгения Максимовна, вы хотели у меня узнать? Причины, по которым я не назначил Конюкова председателем правления своего банка, прозаичны. Он недостаточно хорошо исполнял свои обязанности.

– Вы о похищенной базе данных? – подала я голос.

– Все-то вы знаете, – ухмыльнулся он.

От обилия зубов в его нынешней улыбке скелета бросало в дрожь. От одной только мысли, что и с тобой такое может случиться, становилось не по себе. Я не была банкиром, однако врагов имела достаточно.

– Да, база данных – его серьезное упущение, – продолжал Портняжный. – Он прошляпил ее, и мы могли потерять миллионы, если бы я не принял мер. Сами посудите – способен ли он управлять банком, коль не может справиться с вверенным ему сектором?

– А Мясницкий, у него что, не было упущений? – спросила я. – Он ведь отвечал у вас за безопасность. Кроме базы данных, ведь есть и иные причины.

– Верно, – кивнул Портняжный, и у него заиграли желваки. – Есть и посерьезней, чем вы себе можете представить.

– Кравцов не организовывал на вас покушения, – сказала я, поняв, к чему он клонит. – Он посоветовал Конюкову нанять меня для защиты. Поверьте, он знает, на что я способна, и не стал бы рисковать, будь действительно виновен. У меня нет привычки щадить противника, который в прошлом являлся моим клиентом. Скидок не делаю ни для кого.

– Тут все не так просто, – упрямо пробубнил банкир, не отступаясь от своего. – В активе у меня не беспочвенные обвинения сломленного недугом человека. Прослеживается цепочка событий, прямо указывающая на Кравцова. Я много потерял.

– Двести тысяч для вас много? – спросила я.

Он воспринял мои слова как весть о конце света через десять минут. Глаза вытаращены, на лице крайняя степень изумления. Однако шок прошел быстро. Совладав с собой, Портняжный сказал спокойно и с тихой печалью:

– Стоило мне только оставить банк, все рушится на глазах. Люди распустились вконец. Готовы все выболтать и не понимают, что из-за своей расхлябанности легко могут лишиться работы. Конкуренты сольют информацию кому надо. Дальше дело техники. Надзорным органам только дай повод, и останешься без штанов, банк наводнят проверки, средства заморозят. Служащих сократят.

– Вы не могли бы сами рассказать мне историю про ограбление, – попросила я, – может статься, что причины всех ваших проблем пошли оттуда.

– Уф! Думаю, хуже, чем есть, не будет, если и расскажу, – выдохнул Портняжный. – Вы знаете, что мне принадлежат доли в нескольких предприятиях и часть прибыли на них идет черным налом. – Поймав взглядом мой кивок, он продолжал: – Черный нал я или сразу пускаю в дело, или провожу через банк. В тот день, второго июля, мне привезли деньги молочного комбината, их собрали налом с магазинов за неделю. Аркаша до этого проигрался в казино, растратив общие деньги, поэтому вся сумма принадлежала мне. Мой сын разыскал в этот момент кое-какое оборудование, которое можно было купить по бросовой цене, а перепродать в десять раз дороже. Те, у кого оно было, по своей тупости не могли найти покупателя. Ну, чего с них взять – бригада «металлистов» с Севера, – одним словом, саранча. Резали химкомбинат. Главный там у них – сынок одного с нефтянки, чурбан неотесанный. Торговал котлами по десять миллионов, как кедровыми шишками у себя в тайге. Мой же сын нашел, кому сбыть и котлы, и насосы, и компрессоры. Ему срочно нужны были деньги. Я, естественно, сам перепроверил информацию и согласился дать ему нужную сумму за скромное пятипроцентное вознаграждение от прибыли – это где-то под сто тысяч условных единиц. Да вот незадача. Сын с деньгами заехал домой перекусить перед поездкой, а какие-то урки обчистили его прямо у подъезда, угрожая оружием. Сыну и его водителю с охранником накостыляли по первое число. Они знали, что в машине везут крупную сумму, так как не стали отбирать ни бумажники, ни украшения. У сына перстень с бриллиантами и золотые часы. Все было четко сработано. Вырвали сумку, оглушили рукояткой пистолета, и ходу.

Про деньги знал Кравцов – его я предупредил, что нужна вся сумма. Еще один нюанс – наличность привозили в разные дни, как соберут. Не по сто же тысяч возить, светиться. Знал Конюков – он присутствовал при обмене денег, знал я и мой сын. Остальным в банке было известно о приходящих суммах, но люди понятия не имели, кто и куда повезет конкретную сумму. Своим спутникам сын сказал, что заедет ко мне просто переговорить. Что в сумке, они узнали только тогда, когда ее отняли. Продавцу сказали, что к нему заедут с деньгами в этот день, но он не был предупрежден относительно точного времени, а также о том, кто их привезет и на какой машине.

Я когда узнал о похищении – всех на уши поставил. Проверили весь персонал, связи, родственников, звонки. Ноль! Чисто сработали, гады. Я потерял не только свои деньги, но и прибыль. Сделка-то ушла. Тот чурек, партнер, порезал все на металл. Видите ли, ему не хотелось возиться с мелочью. А это почти два миллиона, и сын в больнице валялся месяц с проломленной головой.

– За машиной вашего сына могли банально проследить от банка, есть тысяча вариантов, – сказала я, обдумывая его слова. – Зря вы думаете, что другие не догадывались, что в сумке. А что, если кто-то давно планировал провернуть нечто похожее и только ждал момента? Звонили с ворованного телефона.

– Мы с Иваном Евстигнеевичем организовали проверку всех работников при выходе, – сообщил мне Портняжный сухо, – копались в личных вещах, проверяли сотовые, записывали номера и владельцев. Никаких ворованных, как вы говорите, не нашли. Я был в таком состоянии из-за сына, что мне было на все плевать. Если бы кто-то не подчинился, я бы его разорвал в клочки. Обыскали даже начальников департаментов. Проверили здание сверху донизу. Отдельные комнаты просмотрели на «жучки» – я вызвал специалиста. Записи с камер – все до единой. Пробили номера телефонов. Ни одного следа!

– У него или у нее было время, чтобы избавиться от сотового, – сказала я в ответ. – Где расположены камеры наблюдения, старые работники знают, можно не сомневаться. У вас нет повода подозревать моего клиента. Остальные с ним на равных правах.

– У меня интуиция, – упрямо буркнул Портняжный.

– У меня тоже интуиция, притом женская, – сказала я не менее упрямо.

– Мне как-то на вашу женскую интуицию… – с раздражением махнул рукой он.

– А если я найду тех, кто ограбил вашего сына? – спросила я, решив пойти другим путем. – Что я получу? Можно рассчитывать, скажем, на десять процентов.

– Эка, куда хватили! – воскликнул Портняжный. В нем проснулся азарт торговца. Сузив глаза, он предложил: – Плачу один процент. Две тысячи долларов – серьезные деньги. Сколько вы получаете за месяц?

– Нехорошо считать чужие деньги, – погрозила я ему пальцем. – Семь процентов, и точка.

– Пять, – просипел Портняжный. Усовестить его не было никакой возможности. Не человек, а стальной сейф со сломанным замком.

– Ладно, пять так пять, – вздохнула я. – Теперь скажите, почему происходят убийства и покушения? Ваше мнение.

Портняжный покачал головой:

– Не знаю. У милиции куча всяких версий, но все с изъянами. Если хотели сместить меня и занять кресло председателя правления, то кандидатов уже не осталось. У Тыртышной для этого мало возможностей, да и после селекторного заседания, где я ее назначил на свое место, она не кричала от радости, а сразу справилась об охране. Леру Довлат, моего зама по связям, я никогда не поставлю на это место. У нее нет опыта. Если виноват тот, кто похитил деньги, тут тоже не сходится. Ведь мы ничего не нашли. К чему же устраивать настоящую бойню?

– А вдруг он не знает, что вы ничего не нашли, – предположила я. – Решил подстраховаться. Только странно, что он вас не добил и Конюкова. По-вашему, Конюков замешан в покушении на вас и похищении денег, тогда, следуя логике, организатор обязательно постарался бы, чтобы Андрей Кондратьевич не очнулся в больнице. Ведь он мог назвать имя заказчика, сообразив, кто его подстрелил.

– Верно, – неожиданно согласился Портняжный, и глаза его загорелись. – После отравления у меня, похоже, мозги усохли. Подозреваю всех подряд. Прямо паранойя какая-то. Какие еще версии есть? – он потер нос. – Конкуренты. Версия мне кажется несостоятельной, как и версия с недовольным клиентом, которому отказали в кредите. Меня все знают, знают о моих связях. Только полный псих посмел бы на меня наехать. Если мне посчастливиться найти этого подонка, то обещаю – умрет он страшной смертью. Я ведь по его милости, считай, не человек.

– Вы не боитесь мне такое рассказывать? – спросила я.

– Я уже ничего не боюсь, Евгения Максимовна, – ответил Портняжный с тусклой улыбкой, – посмотрите на меня. Краше в гроб кладут. Найдите, найдите его, Евгения Максимовна.

– Найду, – пообещала я, но не сказала, что отдам преступника ему на растерзание. Не хватало мне еще соучастия в убийстве. Сдам заказчика в милицию, и пусть Портняжный сам потом разбирается. – До свидания, Генрих Августович.

– До свидания, до свидания, буду ждать с нетерпением от вас новостей, – осклабился Портняжный, показав зубы. Передернув от отвращения плечами, я пошла к выходу. Воздух на улице показался необычайно сладким после запахов болезни и лекарств в квартире банкира.