Текст книги "Фокус с поличным"

Ладно, ладно, шутки в сторону. Сдаюсь. Домашнее хозяйство не самая моя сильная сторона. И вряд ли ею станет.

– …Колено, Женечка, прекрасно. Я уже сама выхожу в коридор, и в туалет могу сама. Во двор, правда, пока трудновато, лестница… – Мила с сожалением глянула в окно: погода к прогулке более чем располагала. Но врач пока не рекомендовал ей самостоятельно спускаться по лестнице. А против варианта с инвалидной коляской решительно выступила сама Мила.

– Все же не перенапрягайся, – напомнила я. И вновь пожалела, что яблоки закончились. Отчаянно хотелось занять руки хоть чем-нибудь.

– Меня же послезавтра выписывают, помнишь? Значит, все уже вполне хорошо. Или ты, Женечка, думаешь, что я старая?

– Да ну, какая ты старая. Ты еще – самый сок. Порох в пороховницах и прочее.

Что недалеко от правды: для своих лет Мила вполне бодра и деятельна. Ну, учителя по этой части редко подводят: преподавательская деятельность держит мозг в тонусе даже после выхода на пенсию, а мозг держит в тонусе все остальное. Вроде бы актеры этим тоже славятся.

А вот насчет телохранителей никогда не угадаешь: не все из моих коллег доживают хотя бы до стандартного пенсионного возраста. Да и официального выхода на пенсию как такового у нас нет, тут каждый сам за себя решает. Нередки и случаи, когда мирной жизнью мешают наслаждаться старые знакомые, решившие вдруг вернуть должок или потрясти на предмет еще одного задания.

Что касается меня, я о своей старости пока не задумываюсь. Тут бы молодостью успеть как следует насладиться.

Пока что получалось не очень.

– Видишь, еще чуть-чуть – и будешь дома, – подбодрила я тетю.

– Кстати, как там квартира? Следишь за порядком?

– Да, сэр! – Я шутливо козырнула.

Конкретно вчера вечером по возвращении из бара я как попало скинула туфли в прихожей; положила куртку на комод, поверх нераспечатанных счетов от коммунальных служб, и так и оставила. С оружием или инструментами я так, конечно, не обращаюсь, но опустим частности.

Тему домашнего хозяйства дальше Мила развивать не стала. Вместо этого прислушалась и, приподнявшись, выглянула в окно. Я тоже полюбопытствовала и увидела знакомую картину.

Этого – нет, не старика, но уже крепко пожилого мужчину – я нередко встречала по дороге из больницы, возвращаясь от Милы. Постоялец дома престарелых, размещенного как раз бок о бок с больницей. На мой взгляд, для больницы не самое позитивное соседство; да и «престареловцам» наверняка не очень приятно на прогулке наблюдать бытовые сцены из жизни больницы или регулярный проезд машин «Скорой помощи». Но практическая польза перевешивала: случись что, медпомощь подоспеет быстро.

Да и недвижимость в Тарасове, как и везде, дорожала, так что владельцы не могли особенно перебирать. Этот пансионат по крайней мере мог предоставить своим обитателям небольшой сад для оздоровительных прогулок, скамейки и обильную зелень кустов сирени, черемухи и старых высоких деревьев.

Что касалось мужчины, то мы с ним нередко перебрасывались парой-тройкой фраз. Необязательно, но и не дежурно интересовались делами, желали приятного дня – этакий старосветский обмен любезностями.

А началось все с теплого, но ветреного дня, когда Милу только-только положили в больницу. Я шла мимо ограды, когда мне прямо в лицо прилетел газетный лист – по курьезному совпадению это был фрагмент «Вестей Тарасова». Пожилой рыжий (вернее, рыже-седой) мужчина передо мной извинился и, через ограду забрав лист, принялся поспешно собирать остальные. Газету разметало ветром по всей лужайке. И ветер этот то и дело норовил утащить отдельные листы подальше, едва мужчина (к слову, довольно энергичный для своего возраста) к ним приближался.

Я отметила прислоненную к скамейке трость и, недолго думая, перемахнула через полутораметровую ограду. И без лишних слов собрала все оставшиеся газетные листы. Да, бывает. Изредка во мне просыпается тот неугомонный тинейджер, каким я была до ворошиловского института.

…сейчас, однако, рыжий постоялец не был энергичен. Полная противоположность всех наших предыдущих встреч: медленно шел до скамейки, тяжело опираясь больше на трость, чем на крепкую руку санитара. И дошел лишь до ближайшей от здания скамейки, а не до своей любимой, в кустах черемухи недалеко от ограды. На лице санитара читалось явное неудовольствие. А выражение лица моего знакомца было… никакое.

– Я его часто вижу, – вздохнула тетушка. – Бредет, бедный, даже трость не помогает толком. Я вот как представлю, что у меня такое будет – тоска берет! Я вот поэтому и отказалась от прогулок на инвалидной коляске. Стоит один раз сдаться, и все!

Санитар что-то спросил у него и, не дождавшись ответа, чуть не рывком сам посадил пенсионера на скамейку. Практически толкнул. Постоялец едва не выронил трость от такого деликатного обращения.

– Даже уже и говорить не может, видимо. Не иначе как Альцгеймер. – Миле хватило увиденного.

Погрустневшая, она опустилась обратно на кровать.

– Странно, – возразила я. – Мы с ним довольно часто пересекаемся, когда я возвращаюсь от тебя. Перебрасываемся парой словечек. И уверяю тебя – с речью у него полный порядок. Вполне разумный ста… э-э-э, человек пожилого возраста. И передвигается хорошо. Я удивлена, что сегодня ему понадобилась поддержка.

Мила глянула на меня укоризненно и удивленно, так, будто я ее разыгрывала.

– Я всегда, когда вижу – он с санитаром, – настаивала она. – И особо не разговаривает. Санитар его еще так некрасиво обзывает, дебилом, например.

Да, проход между оградами больницы и дома престарелых неширокий, метра три-четыре. Неудивительно, что тетушка это слышала, притом что ее палата – на третьем этаже.

Я глянула в окно еще раз. Рыжий постоялец, сгорбившись, сидел на скамейке, грузно опираясь на трость обеими руками.

Этой же тростью он вычерчивал в воздухе затейливые фигуры, когда шел по свою сторону ограды рядом со мной, вполне подстроившись под мой энергичный шаг. Он сбавлял темп ходьбы, только если я сбавляла его. А тут… ни дать ни взять – и впрямь дряхлеющий мужик. А ведь по моим прикидкам было ему лет шестьдесят пять или чуть меньше. В наше время это ни мужчине, ни женщине не приговор, многие довольно активны в эти годы.

– …и так еще гоняет его, грубит: «Русый, шевели копытами!» Фу. А с виду вроде приличное заведение. – Милу все не отпускала эта ситуация, она, очевидно, расстроилась. – Не понимаю, почему «русый», когда он рыжий.

– Руслан Осипович, – рассеянно пояснила я, отворачиваясь от окна. – Его зовут Руслан Осипович. Видимо, поэтому и «русый».

– Откуда ты знаешь? – Мила так и впилась в меня взглядом.

Да, моя осведомленность тоже была весьма обширной, это необходимо мне для работы. Но Людмила Сергеевна Охотникова, тарасовская старожилка, могла бы и не удивляться. Это мне надо удивляться – всякий раз, когда очередное важное лицо Тарасова оказывается в числе ее знакомых или бывших учеников.

– Он сам мне сказал. – Меня откровенно озадачила такая разница в наших наблюдениях.

Интересно, если я застану Руслана Осиповича при этом медбрате, санитаре или кто он там по должности, он притворится немощным? И зачем ему это вообще, особенно при таком невыдержанном сопровождающем?

Развить эту тему в разговоре с Милой уже не получилось: заканчивалось время посещения. Что ж, хотя бы под конец наша пресноватая беседа обогатилась этой маленькой загадкой. Я знаю мою тетю: необычный постоялец пансионата будет теперь занимать ее мысли как минимум весь остаток дня. Да, это вам не Уильям Шекспир.

Хотя, подумала я, спускаясь по лестнице, напротив – очень даже Шекспир! Вот же – «Гамлет, принц Датский»! Есть над чем подумать, пока меня не утянет с головой в очередной заказ.

Я полагала, что на сей раз разговора не получится. Слишком уж далеко рыжий человек-загадка сидел относительно ограды. А я была не в том настроении, чтобы снова перелезать через нее. Я же не цирковая обезья… тьфу ты, опять эти ассоциации!

Но меня ждал сюрприз: Руслан Осипович успел перебраться на свою любимую скамейку у черемухи и явно меня ждал. Кажется, недобросовестный санитар не считал нужным держать своего якобы слабого подопечного под неусыпным надзором. Либо купился на его спектакль, либо не слишком-то и вдумывался.

– Евгения! – радостно поздоровался Руслан Осипович. – Здравствуйте! Давно вас что-то было не видно…

– И вам доброго дня, Руслан Осипович. – Я всмотрелась в его лицо: живое, подвижное, с цепким и ясным взглядом. Оно не было лицом человека, подверженного старческой немощи тела и духа. Тем не менее и с высоты третьего этажа увиденная сцена была вполне убедительной. – Вы, должно быть, выходили гулять в другое время. Я-то прихожу в одно и то же, график для посещений в больнице неизменный. Как вы себя чувствуете?

– Неплохо, Евгения, сказал бы даже – хорошо! Только вот суставы… – Он похлопал по локтю, по обеим коленям со снисходительной, но и довольной улыбкой. Мол, а все-таки бегает еще коняга, бегает!

Да, мысленно хмыкнула я, не только бегает, но и дохлым достоверно притворяется. Пожалуй, воздержусь от расспросов. В моей жизни этот приветливый, охочий до новостей и разговора пенсионер – только участник массовки. Даже не персонаж второго плана.

Вот что занятно, кстати: я ни разу не видела, чтобы его кто-либо навещал. Или чтобы он общался с другими постояльцами. Хотя я не пасу его круглые сутки. Может, и навещают.

– А вы, Евгения? Как жизнь молодая?

– Да вот цирк сплошной, Руслан Осипович, и никак иначе.

– Та-а-ак, а вот с этого места поподробнее, пожалуйста…

– Да какие подробности – так, в цирк сходила, вспомнила юность.

Вранье. В юности – в отряде спецназа «Сигма» – я не на цирковые кунштюки пялилась, а обезвреживала террористов.

– Да ну что вы, не такая уж вы и… то есть вы же еще молоды.

Ну, спасибо! Буквально на прошлой неделе я обнаружила у себя седой волос. Нет, это, конечно, признак не старости, а свойств пигмента… но все же.

Видимо, что-то такое отобразилось на моем лице, потому что мой собеседник на пару секунд отвел взгляд. В его собственной шевелюре и густой – нет, не бороде, скорее запущенной щетине – серебряных волос было намного больше, чем ярко-рыжих.

– Так в Тарасов приехал цирк, верно? – Руслан Осипович поторопился зацепиться за безопасную тему. – И что там было занятного?

– О, ну, во-первых…

Наш разговор, как обычно, был недолог, не более пяти минут. Я привыкла ценить свое время. («Ой, да неужели? – ехидно произнес мой внутренний голос, неожиданно тоном тети Милы. – А кто вчера полтора часа присматривал в цирке за сорокалетним пацаном?»). Обычно эти беседы были совершенно неинформативными, праздными, так сказать; но в этот раз я узнала кое-что новое о своем знакомом.

Руслан Осипович сообщил это под самый конец, словно спохватившись перед тем, как вернуться к своей скамейке.

– А я ведь, Евгения, как раз в цирке-то в свое время и работал! До того, как переехал в Тарасов. И переехал-то сюда, потому что побывал здесь в молодости на гастролях. Побывал и… совершенно влюбился!

– В город влюбились? – До этого я поддерживала беседу из вежливости и желания отвлечься, а тут стало любопытство.

– И в город, и… в одну женщину.

Ага, амурная история. Банально, но завлекательно. Ну, по тому, что я вижу, могу предположить: в молодые годы Руслан Осипович был довольно эффектным мужчиной.

– И кем же вы работали в цирке?

– О, я был довольно лихим акробатом. И наездником, это у меня получалось даже лучше. Я мог объездить любого коня, не хуже Александра Македонского! Главное ведь что? Подход и уважение к животному…

– Руслан Осипович, извините, что прерываю, но мне уже пора. – Я выразительно постучала по сверхпрочному стеклу циферблата моих часов.

– Конечно, конечно, и как это я не подумал!.. Нет, это вы меня извините, Евгения! Всего хорошего, надеюсь, мы с вами еще увидимся.

Это вряд ли, подумала я. Разве что еще один или два раза по те же пять минут.

Вид отвернувшегося, в одиночестве идущего к скамейке пожилого, как выяснилось, циркача неожиданно испортил мне настроение. Уж больно легко мне на его месте представилась я сама: старенькая, седая, слегка артритная, но все еще ничего, все еще на подхвате. Вязаная кофта поверх бронежилета, таблетки от давления рядом с запасными пулями и наручниками. Твердая рука, зоркий глаз, вставная челюсть.

Образ этот перед мысленным взором явился ярко, до отвращения ярко и подробно.

Бррр. Хорошо, что Милу выписывают уже послезавтра.

Глава 2

Оставшееся до выписки Милы время пролетело незаметно: я, умозрительно взяв себя за филешечки (то бишь за…опу), навела лоск-блеск на квартиру. Моя тетя куда спокойнее относится к моему роду занятий и необходимости быть начеку, чем к беспорядку на родных квадратных метрах. Так что пришлось попотеть. Мила-то и перед отправкой в больницу повздыхала, порассуждала в сомнениях: не нанять ли, мол, клинера на время ее отсутствия. А то квартира без хозяйкиной руки и вообще, а знакомые посоветовали проверенную фирму…

Я чуть не клятвенно Милу заверила, что уж с пылесосом и тряпкой как-нибудь управлюсь и фамильной чести Охотниковых не посрамлю. Если уж мой батя, генеральского чину, решительно отодвигал маму от уборочного инвентаря и сам полировал квартиру («Мужик должен уметь по хозяйству и прочее!» – говаривал он), то чем я хуже?

Закончила я поздним вечером накануне «дня икс». И, уже стоя в душе, думала: может, все же стоило согласиться на услуги клинера (а по-нашенски уборщицы)? И не доказывать непонятно кому (да себе, себе, кому же еще?!), что я тряпкой орудую не хуже, чем метательными ножами. Заодно не чувствовала бы себя упахавшейся старой клячей. Черт, когда поясница вот этак ноет, нужен ли ортопедический корсет или достаточно специальной мази?

Ладно, зато уборщица хотя бы не обнаружит того, что не предназначено для ее глаз. О том же сейфе в моей комнате посторонним людям знать совсем не обязательно. Ха, да о какой уборщице здесь вообще можно говорить при моей профессиональной подозрительности? Эта моя битва была проиграна с самого начала: уж лучше я серьезно напрягусь в плане ненавистного домашнего хозяйства, чем пущу незнакомого человека на свою территорию. Ладно, уточняя – нашу с Милой.

Во всяком случае, без веских оснований. Бывали исключения, но они у меня по пальцам считаны и лишь подтверждают правило.

Конечно, нарушь этот гимн чистоте и хозяйственности звонок потенциального клиента, и я с чистой совестью (и, не будем лукавить, с радостной готовностью) притормозила бы свое «священнодействие».

У меня давно уже есть свой личный сайт, на котором люди, желающие меня нанять, могут узнать обо мне все необходимое. И, приняв решение, связаться со мной по электронной почте. Я выбираю среди писем интересные мне предложения и сама выхожу на связь. Но процентов двадцать от общего числа моих клиентов не заморачиваются с электронными цидульками и звонят сразу. Обычно это либо с рекомендациями от моих бывших клиентов, которые помогают составить обо мне впечатление; либо, пардоньте за мой французский, – люди с горящей…опой. Выражаясь приличнее – с безотлагательной потребностью в услугах телохранителя, набравшие номер чуть ли не первого более-менее подходящего человека. Короче, разные случаи бывают.

Арцах, кстати, тоже не звонил. Ни вчера, ни сегодня. Но это я отметила только под конец дня, когда рухнула в кровать и, уже одной «мозгой» во сне, включила будильник на мобильном.

«Надо бы вывести мужика на разговор», – подумала я, засыпая. Поставить в известность, да и закрыть тему. Он же мысли не читает, откуда ему знать, что я безнадежно разочарована? А играть в угадайку – помилуйте, это ни одним отношениям на пользу не пойдет. Я предпочитаю вываливать все как есть. А уж погрубее или подипломатичнее, – это от ситуации зависит.

С Арцахом нужно, конечно, подипломатичнее. Глядишь на него с высоты своих метра восьмидесяти (а с каблуками, бывало, и все метр восемьдесят пять), такого обходительного, и даже сама облагораживаешься. В том самом старомодном смысле, когда чувствуешь себя не матерой бабой из спецназа, а какой-нибудь девицей в кринолине. Куда уж тут грубить.

…я проспала. Сама от себя не ожидала, тем более перед таким ответственным делом. Милу определили на выписку утром.

Я подскочила, схватила мобильник, охнула и понеслась собираться. Выскочила из дома пулей, на голодный желудок, но при этом не забыв поставить квартиру на сигнализацию и врубить кое-какие свои штучки для дополнительной безопасности. Опыт не пропьешь, да. Как и память о последствиях для пренебрегших осторожностью товарищей по команде. В Тарасове у меня не только друзей хватает. В нашем, телохранительском деле без недоброжелателей, увы, не обходится.

«Фольксваген», верный мой многолетний железный коняга, не так давно прошел техосмотр, а вчера был предусмотрительно заправлен под завязку. Так что я стартовала без задержек и удачно попала во временный просвет в дорожном трафике: утренний поток транспорта схлынул, до обеденного пока далеко.

Тетушку я застала уже собравшейся, одетой, но неожиданно хмурой. Что меня насторожило. Мила очень ждала выписки, что не так?

– Что-то ты не в настроении. Случилось что? – Я закинула ее сумку – нелегонький матерчатый баул – на одно плечо; подождала, пока Мила опробует и приноровится к заказанной специально для нее прочной телескопической трости.

Нет, замена коленной чашечки прошла отлично, но сразу давать на это колено полноценную нагрузку врач опять-таки не рекомендовал. Трость смягчала.

Однако мою тетю едва ли настолько могла угнетать необходимость какое-то время ходить с палочкой. Нет, тут явно что-то другое.

– Мил, ну правда, что случилось-то? – Я аккуратно положила баул на заднее сиденье автомобиля.

Мне разрешили в порядке исключения припарковаться совсем близко к главному входу, пока свободно. И мешкать, злоупотребляя разрешением, я не собиралась. Но вот Мила немного медлила.

Потом кивнула в сторону дома престарелых – от главного входа тоже неплохо было видно и выход в сад, и скамейки.

– Да видела сегодня опять… этого. Нет, все-таки пожалуюсь! Начальство должно что-то предпринимать, как же они там вообще к подопечным относятся! К пожилым людям! Так же нельзя, Женя!

Благодаря своим и, не буду скромничать, моим связям, пресловутое тетушкино «пожалуюсь» давало свои плоды. Чаще, чем это получается в наше время у простых граждан. Впрочем, судя по рассказам Милы, в советское время дела обстояли примерно так же.

– Нельзя, – просто согласилась я, стараясь не бурчать пустым животом слишком громко.

«Пожалуй, если Мила не будет возражать, отвезу ее куда-нибудь позавтр…»

– Я все видела! – Мила, едва собравшись сесть в «Фольксваген», вцепилась одной рукой в дверцу. Второй же угрожающе вскинула вверх крепко сжатую трость. – Вы! Да, вы! Я к вам обращаюсь!

Да тут и Чак Норрис дрогнет, без шуток. Командный учительский тон моей тети – он такой.

«Вы» был тем самым «спустя-рукава-санитаром». И сейчас Мила застала его с поличным: парень, грубо ухватив под локоть Руслана Осиповича, не то «помогал» ему подняться, не то пихнул на лавку. Трость моего знакомца валялась у ног санитара. Выражения лиц – растерянное и беспомощное у Руслана Осиповича, хмурое и недовольное у его безымянного пока мучителя.

Мила опустила трость, громко захлопнула дверцу «Фольксвагена» и неожиданно шустро двинулась прямо к ограде, позабыв о замененном колене. Не стала тратить время, чтобы зайти на территорию «престареловцев», и начала поносить парня на чем свет стоит.

Я моментально поняла, что сейчас оттаскивать Милу бесполезно. Напротив, куда эффективнее посодействовать ей в ее благородном порыве. Так что я – нет, не угадали, не перепрыгнула ограду и не начала лупить санитара. Просто достала телефон и начала приближаться к Миле, параллельно снимая происходящее на камеру.

«С вами Евгения Охотникова, мы ведем репортаж с места событий, прямой эфир. Обратите внимание…»

– Я все видела. – Мила прищурилась сквозь очки и продолжила: – Дмитрий! Я каждый день наблюдала за вами, и я скажу вашему начальству – кого они еще на работу-то взяли! Шпана! Уголовник! Садист! Нельзя так с пожилыми людьми, ты посмотри, он же едва ходит, он ин-ва-лид!

Выявленный Дмитрий от неожиданности так и замер, стискивая руку на локте Руслана Осиповича. Санитар странно непонимающе глянул на своего подопечного, будто безмолвно вопрошал, что делать. Или попросту не догонял – а что такого он сделал, отчего так раскричалась эта незнакомая пожилая тетка.

Да, парень, похоже, не семи пядей во лбу. Хоть бы пальцы уже расцепил с локтя: и сам сгорбился, и Руслан Осипович так неудобно сидит, не может переменить позу. И до сих пор так смотрит, будто заплакать готов, и тоже не понимает, что происходит и за что с ним так. Хоть «Оскара» давай. По моему впечатлению, Руслан Осипович мог бы постоять за себя. Заставить с собой считаться. Было у него что-то эдакое в осанке, во взгляде – даже сейчас, когда он сжимался и морщился от криков Милы. Не военное, но властное, как у человека, привычного быть авторитетом.

Я, не опуская руки с телефоном, тем не менее, поглядывала на стоянку, где мне разрешили на минуту пристроить мой транспорт. Время-то шло; а ну как сейчас место понадобится, а тут мы – скандал разводим. Вон, уже и персонал из главного входа подтянулся, кто-то с сигаретами. Нет, ребят, вот прямо сейчас спокойного перекура не ждите…

– Вы че тут ваще? – наконец отреагировал санитар, нервно оглянувшись на перешептывающихся медсестер. Вполне вероятно, у него могли быть и знакомые коллеги в больнице. А тут такое!

Затем он заметил телефон в моей руке. В одну минуту произошли две вещи: Дмитрий выпустил руку Руслана Осиповича, как-то брезгливо отпихивая его поглубже на скамейку. А в начале улицы, на которой располагались больница и дом престарелых, раздался сигнал машины «Скорой помощи».

Я сохранила видео на телефоне и потянула Милу к машине:

– Пойдем скорее, нам надо отъезжать. Видишь, «Скорая» едет!

Мила, к ее чести, упираться не стала; но от машины еще крикнула, чуть хрипло, но все равно громко и грозно:

– У нас все заснято! Я выложу в соцсетях!

Вранье, тетя Мила не любит пользоваться интернетом и не интересуется соцсетями. Но вышло убедительно, аж я поверила.

Я, к счастью, успела освободить стоянку, и казенный больничный транспорт без помех въехал во двор. Я еще кинула прощальный взгляд на двух мужчин в саду. Лиц не увидела: Руслан Осипович нагнулся за тростью, а Дмитрий стремительно удалялся прочь, в дом.

– Я думаю, Мила, ты его испугала, – поделилась я, когда тетя перестала сердито пыхтеть. – Сама-то как? Смотри, как бы давление не того.

– Я в порядке! – решительно отрезала Мила.

Откровенно говоря, тетя меня удивила – раньше я не замечала в ней такую вот амазонку. Не иначе как жажда справедливости обуяла. Взяла, так сказать, обеими руками за горло – так что филейная часть вспыхнула праведным пламенем. Так, уже от Варданяна-младшего нахваталась. Между нами, девочками: питает он слабость к метафорам. Такое порой завернет, хоть записывай.

– Хорошо, как насчет покушать? – кротко осведомилась я. – Лично я помираю, жрать хочу. Ой, прости, кушать…

– А дома что же, и не приготовлено ничего? – подозрительно сощурилась еще не остывшая после выволочки Мила.

Ну, упс! Штирлиц, это провал.

– Мил, извини, некогда было, – виновато сообщила я, не испытывая при этом ни малейшего раскаяния. – Продукты дома есть, но готовить еще… давай-ка зарулим тут в одно местечко хорошее, ты не против?…

В «Блинчиковой» мы задержались ненадолго; только подкрепились и поехали домой. Тетя ужасно соскучилась по родной обстановке. Я ее вполне понимала: кто угодно взвоет от больничного житья, будь хоть в этой больнице самые распрекрасные условия. Дом – он дом и есть.

– …Женя! Женя, ты представляешь, вот ведь растяпа! – донеслось из Милиной комнаты. – Проглядела ведь!

– Что проглядела, Мил? – Я всунула нос в ее комнату, где тетя занималась разбором своих вещей.

– Да вот – очки!

– Очки на тебе.

– Нет, вторые, которые посильнее. У меня же две пары, по разным футлярам, а тут смотрю – вторых очков нет.

– А ты все проверила?…

– Говорю же – нет! То есть, да, посмотрела, а очков-то и нет. – Мила грузно опустилась на кровать.

Вид у нее (у тети, не у кровати) был такой, словно эта фигня расстроила ее куда сильнее нелицеприятных сцен в саду дома престарелых.

– Такие прямоугольные, в желтеньком футляре… Не иначе как в тумбочке оставила.

Я уже поняла, куда ветер дует.

– Съездить проверить? – поинтересовалась я. – Или ну их к черту, новые купим?

– Эти же новые совсем. – Мила вздохнула, поджала нижнюю губу.

Этот жест вышел у нее совсем уж старушечьим, таким безнадежно пенсионерским. А поднятый на меня взгляд был непривычно печален.

– Мил, ну о чем разговор, сегодня же съезжу. У меня там знакомые, в больнице-то, не пропадут никуда твои окуляры. Они ж сей секунд тебе не понадобятся? Нет? Так давай спокойно распакуемся, и я съезжу. Не нервничай, а то опять несварение случится.

Тем не менее это происшествие не отпускало Милу еще минут десять: закидывая вещи в стиралку, я из ванной слышала ее приглушенные причитания в комнате. Толком ничего не разобрала, кроме похожего на афоризм: «Вот и старость подкралась…»

Н-да.

Я врубила режим деликатной стирки на машинке и задумалась: чем бы поднять Миле настроение?

Непростой вопрос. Живем мы с ней бок о бок давно, а каких-то нюансов характера – спросите прямо сейчас – нет, не назову.

Стыдоба? Есть маленько.

Из-за этих же уколов совести я выехала за тетушкиными очками буквально через сорок минут после нашего возвращения. И, крутя баранку, по пути до больницы все прикидывала, чем бы Милу отвлечь да развеселить.

Так уж сложилось, что, хоть я и живу у Милы, родной сестры моего отца, мы не так уж часто контактируем. В родственном смысле. То есть наши родственные отношения не назовешь особо тесными. До ворошиловского института, или Ворошиловки, мы крайне редко, выражаясь сленгом, пересекались. Сами прикиньте: Владивосток и Тарасов, это вам не через дорогу в магазин сбегать. Потом Ворошиловка и служба в спецотряде «Сигма»: ну, тут понятно. Сначала Москва, потом – мотаешься куда сошлют. Вершить добро и справедливость, угадали.

А потом – Тарасов, но при этом моя работа. Разъездная-разбежная, бессонная, нервотрепная. До того собачья временами, что хоть волком вой. Где уж тут в пылу выполнения телохранительского долга примечать, в каком моральном состоянии находится моя тетушка. Тут за телесным бы уследить.

Таким образом, мы с Милой друг для друга были скорее этакими удобными в быту соседками. Словно подружки, снимающие в складчину квартиру и не мешающие друг другу жить. Судите сами, печально ли это или просто жизненно. Лично меня отсутствие какой-либо особенной родственной близости не трогало. Черт его знает, что по этому поводу считает Мила. Никогда не интересовалась. Может, зря.

…за такими философскими размышлизмами неблизкий путь до больницы показался короче некуда.

В больнице свезло: дежурила знакомый администратор Леля. Немногословная особа, она только отрицательно покачала головой на мой первый вопрос: «Занята ли уже восьмая палата на третьем этаже?» И коротко утвердительно кивнула на второй вопрос: «Можно я на минутку заскочу, тетя кое-что забыла?»

Желтый футляр нашелся там, где Мила и говорила – в тумбочке, и очки на месте. Пихнув футляр в карман куртки, я на секунду задержалась: закрыть окно. Может, кто из персонала открыл проветрить, да и забыл; а между тем небо уже заволокло темнющими грозовыми тучами. Так что закрою, а то еще набрызгает на пол, при таком-то небесном недержании.

Потянув раму на себя, я машинально глянула в до оскомины знакомый сад. Сейчас, в неурочное для меня время, народу там хватало: почти все скамейки были заняты. В основном женщины и двое-трое мужчин. Рыже-седой шевелюры Руслана Осиповича я не углядела. Возможно, уже ушел. Да и остальные постояльцы оказались «на ноге»: неторопливо собирались, переговариваясь между собой, и возвращались в дом, не дожидаясь залпа с небес.

Я чуть задержалась, всматриваясь в толпу пожилых людей. Занятно: они-то, похоже, не притворялись. Неторопливые, почти половина с тростями, кто-то прихрамывает… Но сопровождающих, санитаров или сиделок я при них не узрела. Воистину странно, но – не мои проблемы. А Руслан-то Осипович, как говаривал один мой знакомый из криминальных кругов, дедок с сюрпризом.

В своей деятельности я с такими сюрпризными субъектами сталкивалась не раз и не два. И такие вот хитровывернутые всегда нанимали меня для охраны не собственной персоны, а кого-то из близких. Причем охотно предоставляли информацию о самом охраняемом объекте и подробно обрисовывали обстановку. Но о себе по большей части помалкивали, и порой это выходило боком и мне, и им. Один раз из-за такой недомолвки серьезно пострадал сам наниматель, по поводу чего я глубоко в душе испытала злорадное удовлетворение. Вот прямо сразу как вытащила из пекла (буквально!) и самого нанимателя, и своего подопечного. Главное, ко мне-то ноль претензий! Оба они тогда поняли, что, не вмешайся я, и был бы у меня на руках серьезно покалеченный подопечный и запеченный до хрустящей корочки клиент.

Крупные капли забарабанили по стеклу, едва я закрыла окно. Не переждать ли? Но еще неизвестно, надолго ли этот дождина влупил. А Мила, того гляди, в одиночку да с такой погодой, совсем уж в грустях сидеть будет. Нет, двину потихоньку, вожу-то я аккуратно.

До места, где я оставила машину, удобнее было срезать тем же, знакомейшим путем, по проходу между оградами двух учреждений. С неба заливало нещадно, в продавленном асфальте пузырились новорожденные лужи. Так что кроссовки мои захлебнулись на первом же десятке шагов, а собранные в хвост волосы прилипли к шее и затылку.

– Женя! Евгения, погодите!

Руслан Осипович окликнул меня, застав врасплох, когда я поворачивала за угол. Черт, выбрал же момент. Ну, чего там ему понадобилось…

Он стоял у ограды, прячась за кустом так, чтобы его не было видно со стороны дома престарелых. И успел вымокнуть. Остатки рыжины в вымокшей седой шевелюре от воды сделались ярче, будто пламя среди пепла занялось. Но в целом Руслан Осипович сейчас выглядел не лучше бездомной псины, угодившей в непогоду.

– Извините, я тороплюсь, так что давайте по-быстрому, – выпалила я, подойдя к ограде.

– Евгения, я заметил, вы сегодня снимали на телефон это, э… недоразумение…

– Применение грубой силы, ага, дальше?

– Пожалуйста, не показывайте никому. И ваша, эм… подруга, ну, попросите ее, пожалуйста, нигде об этом не рассказывать. Дмитрия с работы выгонят, если начальство узнает. Обещаете?