Текст книги "Шик, блеск, красота"

Глава 3

Лишившись так славно найденного мотива для убийства и первого подозреваемого в убийстве Прокопчук, а также проведя больше часа в кабинете следователя, мучимая дотошными вопросами, я покинула управление в отвратительнейшем настроении. Рябкин оказался на редкость назойливым типом и умудрился-таки вытянуть из меня всю информацию, какой я только владела. Впрочем, я и не особенно старалась что-либо скрыть, ведь мне пока еще толком ничего не было известно – расследование едва начато, и рассчитывать на столь скорый результат глупо. И все же настроение он мне порядком испортил.

Прекрасно понимая, что в таком состоянии лучше сначала постараться успокоиться, вернулась к своей «девяточке», села в салон и закурила. Начавший тут же проникать в кровь никотин сделал свое дело, и через несколько минут я действительно сумела расслабиться. Солнце напоследок, перед уходом за горизонт, ярко слепило глаза. Вокруг суетились люди, отъезжали и подъезжали машины, а я равнодушно наблюдала за всем со стороны. Голова окончательно опустела, совсем не хотелось ее хоть сколько-то напрягать и вновь думать над тем, кто, за что и почему убил Прокопчук.

«Может, сегодня и в самом деле ничего больше не предпринимать? – спустя некоторое время спросило мое второе „я“. – А начать заново завтра. Не зря же в народе говорится: „Утро вечера мудренее“.»

Не став спорить с самой собой, тем более что это было просто бесполезно, спокойно завела машину и направила ее прямиком к дому. Я ведь, наивная, верила, что мне все же удастся расслабиться и забыть о работе. Да не тут-то было. Не успела я войти к себе в квартиру, как мне позвонили. Взволнованная Алена Алексеевна, позабыв даже представиться, торопливо произнесла:

– Татьяна Александровна, я, кажется, знаю, кто пропитал платье ядом. Я почти уверена в том, что это сделала она. Больше некому было. Она входила вечером в костюмерную. И как мы сразу про нее не вспомнили!

– Про кого? – наконец сумела вставить пару слов я.

– Да уборщица. Ну, та, что во Дворце культуры работает. До меня только сейчас дошло, что она костюмерную мыла еще с вечера, когда репетиция закончилась. А последние-то расходились едва не за полночь. Она еще тогда меня попросила дверь не запирать и ключ ей оставить, чтобы можно было полы протереть. Я и оставила. Кто ж знал…

– А откуда эта самая уборщица могла узнать, какое именно платье будет на Прокопчук? – вопрос сам слетел у меня с губ.

– Откуда? – повторила Мельник, а затем продолжила: – Так она почти на всех репетициях присутствовала. Все платьями любовалась. Персонал ведь в курсе был, кто и в чем из вас будет. На генеральном прогоне все как положено происходило. Ну она это, точно она.

– Хорошо, я проверю эту женщину, – понимая, что возразить мне пока нечего, пообещала я в ответ.

Мельник заметно успокоилась, уже более ровным голосом поинтересовалась, не стало ли известно что-то еще – скорее из вежливости, чем действительно из любопытства, – а затем спешно простилась и повесила трубку. Я устало плюхнулась на диван.

«Что ж, видно, с отдыхом придется повременить, – мелькнула в голове мысль. – А ведь забавно: едва ты решаешь отложить все на завтра, как новые подозреваемые бегут тебе в руки сами. Бери – не хочу. Впрочем, я согласна поблагодарить провидение за помощь, но не более. Проверять-то женщину все равно придется мне самой».

Не став засиживаться, тем более что потом будет гораздо сложнее вновь сосредоточиться на работе, я заглянула в кухню, приготовила кофе и выпила чашечку. Затем перезвонила во Дворец культуры и, поинтересовавшись у секретарши, на месте ли уборщица, предупредила, что сейчас приеду. Девушка пообещала, что передаст той, чтобы не уходила.

Не стану описывать все трудности пути, подстерегающие любого, кто рискнул выехать на трассу в вечерний час пик. Скажу лишь, что когда я прибыла во Дворец культуры, то нашла новую подозреваемую прямо в холле, где она в тот момент устало намывала полы. Возбужденной или нервничающей она мне не показалась, отчего я даже решила, что ее не оповестили о моем приезде. Но нет, едва я подошла ближе и окликнула ее, женщина сразу повернулась, окинула меня внимательным взглядом и полуутвердительно спросила:

– Вы детектив?

– Да, – кивнула я в ответ. – Вижу, вас предупредили, что я хочу поговорить.

– Да, мне сказали, – кивнула уборщица, а затем добавила: – А я вас помню. Вы во время показа первой к убитой подбежали. На вас еще костюмчик такой замечательный был, мне очень понравился.

– Это все так, но сейчас речь не об этом, – заметила я, попутно рассматривая довольно молодую женщину и припоминая, что действительно не раз замечала ее стоящей у входной двери во время репетиций.

Женщина оказалась вполне обычной: не красавицей, но и не страшненькой. Темные волосы имели каштановый оттенок, тонкие брови над темно-зелеными глазами были аккуратно выщипаны, губы очерчены нежно-розовым карандашом и немного подкрашены естественного цвета блеском. На вид ей не более тридцати лет, может, даже меньше. А вот в денежном плане у нее, очевидно, не все в порядке: и одета скромненько, и работой грязной не гнушается. Такая вполне могла повестись на огромную сумму денег и согласиться оказать кровавую услугу – жить-то ведь как-то нужно. Правда, пока это лишь догадки, которые я решила проверить прямо сейчас.

Я попросила женщину представиться.

– Да, конечно, – кивнула она. – Римма меня зовут.

– Очень приятно, а я – Татьяна, – напомнила на всякий случая я. – Как вы уже поняли, меня интересует недавнее происшествие.

– Оно сейчас всех интересует, – перебив меня, продолжила женщина. – Весь день после него насмарку пошел, все охают, ахают, вздыхают. Директор на всех наорал, мол, недосмотрели, а куда надо было смотреть? Разве мы знали, что кого-то убьют?

Я дождалась, когда Римма будет готова выслушать меня.

– Мне сообщили, что вы были последней, кто заходил в костюмерную перед показом. Вы должны были там мыть полы, ключ оставляли именно вам. Это действительно так?

– Ой! – зажала рот рукой женщина и испуганно уставилась на меня. – Это что же получается? Меня подозревают?

– Почему вы так испугались?

– Да я не испугалась, просто и не думала даже, что меня могут заподозрить. Я ту девушку и не знала.

– Ну, для того чтобы пропитать платье ядом, необязательно кого-то знать, – осторожно заметила я, внимательно следя за изменением выражения лица женщины. – Ведь так? Признайтесь честно, вас кто-то подкупил, чтобы вы это сделали. Кроме вас, к вещам никто не приближался. Вы были последней, кто входил в костюмерную, – стояла я на своем.

– Совсем нет, – активно замотала головой Римма. – Я, когда полы мыла, не одна там присутствовала.

– А с кем же?

– С Надеждой Антоновной.

– Это еще кто? – удивленно переспросила я.

– А это наш завхоз. Она в тот день задержалась, а так как мы рядом живем, решили домой вместе пойти. Вот она меня и ждала, прямо в дверях стояла. Так что увидела бы, если б я что-то сделала. Вы спросите, Надежда Антоновна подтвердит, что я правду говорю, – боязливо предложила Римма.

– Хорошо, я спрошу у нее об этом. Возможно, вы действительно никакого отношения ко всему происшедшему не имеете, но я просто обязана вас проверить. Так что уж не обижайтесь.

– Да ладно, чего уж там, – смущенно отвела взгляд в сторону женщина. – Я все понимаю.

Узнав у уборщицы, где можно найти завхоза, я незамедлительно прошествовала к его кабинету и, застав женщину на своем рабочем месте, приступила к расспросу. Вся беседа заняла у меня десять минут. Надежда Антоновна действительно подтвердила, что стояла в коридоре перед костюмерной и ждала Римму, чтобы пойти с ней домой. При этом они все время общались, обсуждали новоиспеченных моделей и сам показ, и, если бы уборщица и рискнула что-то там сделать, Надежда наверняка бы это заметила. Одним словом, завхоз была абсолютно уверена, что Римма непричастна к убийству.

Я недолго сомневалась в словах обеих работниц, так как понимала, что втягивать в это дело двоих заказчик убийства – а он, несомненно, был – ни за что не стал бы. Если бы он нанял уборщицу, то та постаралась бы пропитать наряд ядом в тот момент, пока рядом никого не было. Но рядом находилась Надежда Антоновна. С другой стороны, если убийца – она, тогда ей необходимо было уйти последней и, дав Римме время на переодевание, самой запирать гардероб. Сейчас же обе женщины утверждают, что закрывала дверь на ключ именно Римма.

Нет, можно, конечно, допустить, что Надежда Антоновна или сама Римма все же нашли время для осуществления задуманного, и оно не совпало со временем уборки кабинета, но мне-то в этом точно никто не сознается. Как бы там ни было, женщины не глупы и сами наговаривать на себя не станут. Зато есть надежда, что, если кто-то из них виновен, своими расспросами я спугну его, и он постарается в ближайшее время уволиться с работы или же попробует как-то обезопасить себя. Нужно лишь повнимательнее наблюдать за происходящим.

Вернувшись в машину, я подытожила результаты разговора и пришла к выводу, что необходимо заново пообщаться с мужем убитой. Сразу поговорить с ним мне не удалось, а ведь он мог знать, кто из участниц показа не ладил с его женой. Заодно стоит спросить у него, не подозревает ли он кого-то из общих друзей, знакомых, родственников. Ведь исполнителем мог быть любой человек, а значит, следует прежде всего попытаться выйти на заказчика – то есть на того, у кого был серьезный мотив для совершения этого преступления. А уж определиться с исполнителем куда проще.

Придя к такому выводу, я достала из сумочки сотовый телефон и отыскала в блокноте номер телефона мужа Прокопчук. Прокопчук взял трубку сам и глухим усталым голосом произнес короткое:

– Слушаю.

– Тимофей Владимирович, это Татьяна, – первым делом представилась я. – Извините за беспокойство, но у меня к вам дело.

– Внимательно слушаю, – серьезным тоном ответил Прокопчук.

– Я бы хотела еще раз поговорить с вами о возможных недругах вашей жены. Я понимаю, что сейчас не самое лучшее время, но и вы должны отдавать себе отчет, что чем раньше я это узнаю, тем быстрее найду виновного в ее смерти. Когда мы могли бы встретиться?

– Только завтра, сейчас не могу, – откликнулся Тимофей Владимирович. Я слышала, что рядом с ним что-то, а скорее кто-то воет и причитает.

Предположив, что, возможно, это родители жены или другие родственники, я поняла, что время для беседы и в самом деле не особенно подходящее, а потому согласилась на отсрочку разговора, сказав:

– Тогда давайте завтра. С утра.

– С утра… Пожалуй, можно. Но я свободен только до половины девятого, потом займусь приготовлением к похоронам. В восемь часов вас устроит?

– Вполне, – не став даже торговаться, сразу согласилась я. – Так, значит, до завтра. В восемь обещаю быть.

* * *

Новый день, как и всегда, начался для меня с будильника. Я намеренно завела его на шесть часов, боясь не успеть заехать к Прокопчуку перед тем, как тот уедет в столовую обговаривать меню.

Дотянувшись рукой до дребезжащего устройства, я отключила звонок и сладко потянулась. Вставать не хотелось, но я заставила себя спустить ноги с кровати и, приведя тело в отчасти вертикальное положение, принялась тереть все еще слипающиеся глаза. Потом встала и начала сонно стягивать с себя ночную рубашку, понимая, что нужно облачиться в нечто более подходящее для прогулок вне дома.

Оторвавшись от постели, я решительно приблизилась к бельевому шкафу и, распахнув его, стала прикидывать, что бы лучше сегодня надеть. Учитывая то, что на данный момент у меня никаких планов заняться физической работой – погонями или слежками – нет, но между тем они не исключены после беседы с Тимофеем Владимировичем, мне требовалось что-то солидное и строгое, дающее понять, что я – человек серьезный, и в то же время не стесняющее движений. Терпеть не могу, когда одежда жмет и ты думаешь только о том, как бы не распоролся шов. Потому, занимаясь расследованием, я никогда не одеваюсь в первое, что попадается под руку.

Внимательно осмотрев все то, что висело в шкафу, я остановила свой выбор на красивом классическом весеннем костюмчике: блузке с коротким рукавчиком и юбке с двумя высокими разрезами по бокам. Мне повезло, что все оказалось выглажено, так что оставалось привести себя в порядок и облачиться в костюм. Не мешкая, я сняла вещи с вешалки и вместе с ними пошла в ванную комнату.

Я переоделась, дополнила костюм изящной тоненькой цепочкой, волосы собрала в узел и, закрепив его шпильками, с одного бока даже украсила прическу маленьким цветком со стразами вместо настоящих камней. Затем нанесла на лицо тональный крем, за ним – румяна и, растушевав их по скулам, взялась за тушь. Несколько умелых движений – и от моих глаз уже нельзя было отвести взор. А уж когда я нанесла на губы помаду и блеск, в зеркале отразилась самая настоящая красавица.

В очередной раз укрепившись во мнении, что красивее меня еще поискать надо и неспроста меня пригласили на тот показ, я кокетливо улыбнулась своему отражению и поспешила в кухню, чтобы немного перекусить.

Расправившись с кофе и булочками, я перекочевала в машину и, заведя ее, тут же тронулась в путь. Пока еще можно было не спешить, ведь Тимофей Владимирович назначил встречу на восемь. Однако не стала рисковать, поскольку знала, что скоро на дорогах возникнут пробки. Я ехала быстро и уже через полчаса оказалась у нужного дома. Припарковав машину возле подъезда, поднялась на третий этаж и, сверив номер квартиры с записанным, с силой надавила на дверной звонок.

– Вам кого? – бегло окинув меня каким-то потухшим взглядом, без всякого интереса спросила открывшая мне женщина.

– Тимофей Владимирович дома? – поинтересовалась я.

– Дома, – кивнула женщина. Затем подождала, не скажу ли я чего еще, и добавила: – Проходите, не стойте в дверях. Он в дальней комнате сидит.

Я проследовала за женщиной в квартиру, быстро разулась в коридорчике и, всунув ноги в предложенные тапочки, отправилась на поиски хозяина. Добравшись до дальней комнаты, осторожно постучала в дверь, но, так как мне никто не ответил, тихонько толкнула дверь от себя и прошла внутрь.

Тимофей Владимирович сидел за столом и, нацепив на нос какие-то немыслимые очки, внимательно изучал фотографию в деревянной рамочке. Казалось, он даже не присутствует на грешной земле, а давно уже отбыл в мир иной, настолько отрешенным и задумчивым был его взгляд. Мужчина не спеша поднял на меня глаза и равнодушно выдохнул:

– А, это вы.

Я не знала, как себя вести: уйти и не мешать овдовевшему супругу или все же рискнуть с ним поговорить? Решение принял сам Прокопчук. Он отставил фоторамку в сторону, указал мне на диван напротив себя и предложил:

– Да вы присаживайтесь, что в дверях-то стоять. Садитесь, спрашивайте, что хотели. А на мое состояние внимания не обращайте. Не люблю, когда меня жалеют.

Я согласно кивнула и, усевшись на диван, не спеша скользила глазами по комнате. Ранее веселенькая, с игривыми розовыми обоями, сейчас она выглядела на редкость неуютно и угрюмо. Все зеркала и даже экран телевизора закрыты кусками темной ткани. Большинство украшающих интерьер вещей убрано. Да к тому же в самом углу, возле кровати, вплотную друг к другу уже стояли погребальные венки. От них веяло холодом и обреченностью. Торопливо отведя от них взгляд, я повернулась к молчаливо ждущему моего вопроса Тимофею Владимировичу и заговорила:

– Как я уже и сказала, приходится вернуться к горестному событию. Узнав результаты экспертизы и переговорив с некоторыми специалистами, я пришла к выводу, что нанести отравляющее вещество на платье мог только тот, кто постоянно находился рядом с ним, да к тому же знал, что данную модель станет демонстрировать ваша жена. Подозрение сразу падает на участниц показа. Мне стало известно, что ваша жена конфликтовала с Зинаидой Ляминой, но ее я уже проверила и выяснила, что она непричастна к убийству. Возможно, кто-то еще из женщин также имел зуб на Инну Геннадьевну. Я хотела бы показать вам список участниц, вдруг вы что-то вспомните.

– Не стоит, – остановив меня и не дав достать из сумочки список, который я составила еще вчера вечером, произнес Прокопчук. – Вы, видно, забыли, что я сам присутствовал на показе и воочию видел каждую девушку.

– Но одно дело – видеть, а другое – знать, кто они такие, – возразила я. – Вдруг какая-то фамилия у вас на слуху, но вы просто не знакомы с этим человеком?

– Это вряд ли, – замотал головой Прокопчук. – У нас с женой друг от друга не было секретов, и она рассказывала мне обо всех участницах этого шоу. Однажды заезжал за ней после репетиции, и она объяснила мне, кто есть кто. Лямину прекрасно помню, хотя и не думаю, что эта женщина способна на убийство. Насколько мне известно, она – игрок. Предпочитает решать проблемы обманом, брать хитростью, в крайнем случае – с помощью денег. Марать руки – не ее стиль.

– Что ж, в таком случае любопытно знать, кого еще вы можете подозревать в убийстве вашей жены, – я сформулировала вопрос немного иначе. – Может, она с кем-то не ладила на работе? Или у нее были какие-то давние враги?

– Давних врагов не было, но рискну предположить, что Инну убили те уроды, что в последнее время нас шантажировали.

– О? – взметнула я брови вверх. – Вас кто-то шантажировал?

Подобное казалось мне полнейшей глупостью: чтобы кто-то рискнул шантажировать работника милиции? И все же, судя по нахмуренному лицу Тимофея Владимировича, это действительно происходило. Я не осмелилась пошутить на данную тему и просто переспросила:

– И кто же рискнул на такое пойти?

– Настоящие родители нашего сына, – признался мне Прокопчук.

– Вы усыновили ребенка? – продолжала все больше удивляться я.

– Да. Мы усыновили мальчика, когда ему было два годика. Инна не могла иметь собственных детей. Я слишком ее любил, чтобы гулять на стороне, а потому мы решили взять брошенного малыша. Мы поехали в детский дом, понаблюдали за живущими там детьми, а когда увидели Сашеньку, сразу поняли, что хотим усыновить именно его. Мальчик был просто чудным. Единственное, что у него оказалось не в порядке, так это здоровье. Он от рождения инвалид – родился с пороком сердца. Но это нас не остановило. Мы взяли ребенка, и я нисколько об этом не жалею.

– А как же получилось, что на вас вышли его законные родители и даже стали шантажировать? – спросила я. – Почему Инна не поставила их на место, она же запросто могла упечь их за решетку?

– И чего бы добилась? Годика через три, если бы им вообще столько дали, они бы вышли, выбрали момент и сказали бедному мальчику, что мы – не настоящие его родители. А ему волноваться нельзя, вдруг что с сердцем. Врачи предупредили, чтобы мы старались избегать шоковых ситуаций. Вот мы и дали им денег, чтобы больше нас не тревожили. Они на время отстали, а когда все спустили, опять начали донимать.

– И вы снова дали?

– Естественно, – кивнул мужчина. – Разумеется, мы понимали, что так долго продолжаться не может, поэтому припугнули эту парочку. Сказали, что если все еще раз повторится, то им не поздоровится. Они пообещали, что мы за это заплатим. Вот, видимо, и настало время расплаты.

Прокопчук устало вздохнул и отвел взгляд в сторону.

– А где вы встречались с этими горе-родителями? – снова отвлекла его от дум я.

– Да когда где. Как правило, они сами к нам с женой приходили, возле подъезда поджидали.

– А как им вообще стало известно, где вы живете и что именно вы усыновили их ребенка? – спросила я про одно из упущенных Тимофеем Владимировичем обстоятельств.

– Вот уж не знаю, – даже растерялся Прокопчук. – Но они и в самом деле его настоящие родители, я уверен. Да и в детском доме это подтвердили.

Я ненадолго задумалась.

– Скажите, а зачем им вообще понадобилось сообщать своему, замечу, брошенному сыну, что они его настоящие родители? Что им-то это даст?

– Вы не поняли, они шантажировали нас не только тем, что могут сообщить мальчику о себе. Они хотели его вообще забрать, вернуть. Они требовали, чтобы мы от него отказались, в противном случае грозили испортить нам жизнь.

– Все равно не понимаю, зачем им это понадобилось. Ладно бы ребенок был полностью здоров, и мать отказалась от него после родов по молодости, испугавшись гнева собственных родителей. Позже, став самостоятельной и независимой, вдруг снова все вспомнила, и ее начали мучить угрызения совести. Но у ваших-то шантажистов наверняка есть другая причина.

– Представления не имею, какая у них причина, и есть ли она вообще. Полагаю, они хотят только одного: побольше вытянуть из нас денег. И об этом не раз говорил Инне. А она считала, что в них проснулись родительские чувства. На мой взгляд, чушь полнейшая.

– А что вы вообще знаете про эту парочку? – Я прикинула, что если ребятки и в самом деле угрожали расправой, то могли организовать убийство одного из родителей, понимая, что отец, скорее всего, откажется от малыша, а значит, они смогут затем усыновить его сами.

– Что? – Прокопчук задумался. – Ах, это… Знаю только, как примерно выглядят.

– И это все? – удивилась я, ожидая услышать значительно больше. – А как же фамилия, имя? Вы же только что сказали, что проверяли, они ли настоящие родители вашего сына, и данные подтвердились. Как такое возможно?

– Очень просто. Законный, точнее, родной папаша описал большое родимое пятно на спине мальчика, поведал о его заболевании и сказал, когда ребенок поступил в детский дом.

Я тогда подумал, что эта парочка просто работает в самом учреждении по усыновлению, вот и выведал все там. Даже съездил туда, с директором переговорил, так она сказала, что вся информация о детях хранится в ее личном сейфе, ключ от которого есть только у нее. Остальные сотрудники свободного доступа к нему не имеют.

– Тогда тем более подозрительно, что они так быстро вас вычислили, – заметила я.

– Да! – видимо, вспомнив о чем-то еще, воскликнул Прокопчук. – Забыл сказать, что за несколько дней до появления данной парочки директор детского дома сама звонила мне и просила к ней приехать. Я заехал с работы, и она сообщила, что к ним поступил запрос настоящих родителей мальчика. Они хотели увидеться с ним. Согласно закону, подобное разрешается лишь с нашего с женой позволения. Тогда я отказался от встречи с ними, но, может быть, они все же уговорили директора сказать им, где мы живем. Мне директриса в этом просто не созналась, вероятно, побоявшись привлечения к суду за нарушение закона.

«А ведь действительно, в детском доме имеются какие-то данные о настоящих родителях, – подумала я. – Особенно если мать отказалась от малыша в роддоме. Наверняка о ней сохранились какие-то записи. Значит, можно отыскать эту парочку и выяснить, чего она хочет и действительно ли приложила руку к смерти Прокопчук».

– Что же, если я все правильно поняла, вы подозреваете именно этих людей? – подвела я итог нашему разговору.

– Да, – кивнул Прокопчук. – Больше подумать ни на кого не могу. И потом, эти люди мне сразу не понравились. Мне показалось, что от них будут одни неприятности. Так вот и получилось.

– Хорошо, что вы мне об этом рассказали, – поднимаясь, произнесла я. – Прямо сейчас займусь их проверкой и постараюсь выяснить, могли ли они пойти на подобный шаг. Если что-то понадобится, позвоню.

– Хорошо. Очень надеюсь, что вам удастся вывести их на чистую воду, – вздохнул Прокопчук.

Потом мы попрощались, и я с облегчением покинула мрачную квартиру, в которой уже начались приготовления к похоронам и то и дело слышались всхлипывания и плач.

Оказавшись в машине, я проанализировала полученные сведения. Рассказанное Прокопчуком настораживало, давая понять, что настоящие родители его сына – люди отнюдь не глупые, коль сумели так легко отыскать приемных родителей. Я предположила, что они намеренно попросили у директора приюта разрешения на встречу с мальчиком, прекрасно понимая, что им, скорее всего, откажут. Но ведь эти умники преследовали совсем другие цели. Рассчитывая на то, что новый папаша заявится в приют, пообщается с директором, а когда станет возвращаться домой, они за ним попросту проследят и вычислят место его жительства. Лично мне бы в голову пришла именно такая идея, и я почти уверена, что точно так поступили и шантажисты. Оставалось только проверить мое предположение, а для этого требовалось самой наведаться в приют и пообщаться с его руководством.

Приняв решение и совершенно не сомневаясь в его правильности, я завела любимую «девяточку» и поехала к детскому дому. Добираться до него было не слишком уж далеко, но я все же торопилась, понимая, что чем больше успею сделать за день, тем ближе подойду к виновнику смерти Прокопчук.

Припарковавшись под окнами приюта, я покинула свое авто и зашагала к воротам.

Отыскав звонок, я несколько раз решительно надавила на него и стала ждать. Минут через пять из-за ворот послышались какие-то шумы, затем приоткрылось маленькое окошечко в самой калитке, из него высунулась голова охранника и коротко спросила:

– Кто и к кому?

Во избежание лишних вопросов я достала из сумочки ментовское удостоверение и, показав парню, добавила:

– Хотела бы пообщаться с директором. Он у себя?

Охранник кивнул, затем все так же молча снова скрылся за оградой, что-то там подвигал, погремел и распахнул калитку.

Я прошла за ворота и попала в небольшой, но очень ухоженный сад, расположившийся между воротами и самим зданием детского дома. Помимо фруктовых деревьев я заметила кое-где тонкие белые стволы берез и низкие кустарники. Свободное пространство вокруг асфальтированной дорожки заполняли какие-то ярко-розовые цветы, немного похожие своими очертаниями на колокольчики, только гораздо более крупного размера.

Что касается самого здания приюта, то оно было трехэтажным, с полукруглыми окнами, резными балконами и покрытой черепицей крышей. Можно было предположить, что городские власти иногда вспоминали про его существование и выделяли средства на ремонт и поддержание порядка.

– Скажите, как мне найти кабинет директора? – спросила я у охранника, успевшего уже закрыть за мной калитку.

– Ее кабинет на втором этаже. Там увидите табличку, – коротко пояснил мужчина.

Я поблагодарила его и не спеша зашагала по дорожке к центральному входу, попутно рассматривая территорию детского дома и стараясь получить представление о жизни его обитателей. Под одним из окон первого этажа несколько взрослых ребят перекапывали землю, видимо, планируя разбить клумбу или посадить кустарник. Ребята помладше весело переговаривались на балконе третьего этажа и то и дело тыкали пальцами в разных направлениях. На одной из лавочек в отдалении сидела в обнимку какая-то парочка. Одним словом, жизнь шла своим чередом, и, несмотря на то что все эти дети были брошены своими родителями, они шумели и озорничали так же, как обычные семейные отпрыски.

Подойдя к дверям приюта, открыла их и прошла внутрь.

Первой комнатой, куда я попала, оказалась обычная большая раздевалка с массой шкафчиков самого различного размера, аккуратно пронумерованных и украшенных по усмотрению самого владельца. На одном пестрели наклейки от жевательных резинок, на другом ручкой нацарапаны какие-то слова, на третьем разноцветными лаками выведены цветочки. В общем, каждый творил, насколько позволяла фантазия.

Миновав это помещение, я вышла в длинный узкий коридор с массой дверей. Прикинув, что лестница наверх должна находиться в самом его конце, я направилась в ту сторону и действительно очень скоро обнаружила то, что искала. В отличие от самого коридора, где было на удивление тихо, за исключением доносящихся из-за дверей младенческих голосов, с лестницы скатывалась лавина шума. Сверху доносился громкий гул, указывающий на то, что этажом выше резвятся дети более старшего возраста и им нет совершенно никакого дела до спящих малышей.

Я поднялась на второй этаж. Он также продолжился коридором, плавно переходящим в лестницу, но казался значительно живописнее предыдущего. Все его стены были увешаны детскими поделками. Двери, ведущие в комнаты, то и дело открывались питомцами, с любопытством выглядывающими в коридор, где, как им казалось, гораздо интереснее. Впрочем, от двери их неизменно отгоняли нянечки. Грозно прикрикнув, они возвращали их к остальным. И все же гомон, смех, а то и плач ни на минуту не прекращались. Дети всегда остаются детьми.

Постаравшись не думать о том, что у всех этих малышей нет родителей, я торопливо прошла через весь коридор и, отыскав дверь с табличкой «директор», негромко постучала.

– Да, войдите, – мгновенно последовал ответ.

Я бросила изучающий взгляд на табличку, содержащую информацию об имени и фамилии директора, затем толкнула дверь и прошла внутрь.

Директор детского дома Нина Алексеевна Ванина сидела за столом и пролистывала папки с документами. Это была женщина предпенсионного возраста, но очень хорошо сохранившаяся. Волосы у женщины оставались все так же густы и такого же иссиня-черного цвета. Не погас огонек в темных, будто цыганских, глазах.

– Вы ко мне? – тоже окинув меня оценивающим взглядом, спросила женщина.

– К вам, если вы, конечно, Нина Алексеевна.

– Ах, так вы тот самый работник милиции, о котором мне только что сообщил наш охранник, – заметила дама и приветливо кивнула.

– Она самая.

– Что ж, проходите, присаживайтесь, – указала на диван хозяйка. – У нас как раз скоро должен тихий час начаться, так что я вполне могу уделить вам несколько минут. – Она сделала паузу, а затем продолжила: – Позволю себе предположить, что вас интересует какой-то ребенок. Хотите его усыновить?

– Нет-нет, пока нет, – заулыбавшись, отрицательно замотала головой я. – Я как-нибудь своими силами. Я к вам совсем по другому вопросу. Меня интересуют настоящие родители одного ребенка.

– Информация о настоящих родителях, если она, конечно, вообще у нас есть, является секретной, – сразу перебила меня Ванина. – Боюсь, что предоставить ее я вам не смогу. Тем более если малыша уже усыновили.

– Понимаю, но ничего незаконного я вас и не прошу сделать. Просто ответьте на мои вопросы, на те, что сможете.

– Хорошо, я попробую, – согласилась Нина Алексеевна. – Только скажите, с чем все это связано?

– Думаю, вы сами обо всем догадаетесь, если я скажу, что меня интересуют родители мальчика по имени Александр, усыновленного семьей Прокопчуков, – внимательно глядя на женщину, произнесла я.

– Прокопчуков? – словно бы припоминая, о ком идет речь, повторила Ванина. – Ах да, Тимофей Владимирович – так, кажется, зовут мужчину – не так давно был у меня и очень интересовался тем, как настоящим родителям мальчика стало известно, кто усыновил их ребенка. Честно скажу, не знаю. Мне и самой до сих пор непонятно, как такая информация к ним просочилась. Я ее не давала, а наши сотрудники доступа к ней не имеют.