Электронная библиотека » Марина Шпарковская » » онлайн чтение - страница 2

Текст книги "Камешек на память"


  • Текст добавлен: 27 марта 2024, 15:42


Автор книги: Марина Шпарковская


Жанр: Современная русская литература, Современная проза


Возрастные ограничения: +18

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

Шрифт:
- 100% +

СЕРГЕЙ

Дорога шла вдоль небольшой речки, повторяя все её повороты и изгибы. Сергея укачивало, на душе было муторно и почему то беспокоила сидящая рядом женщина. Почему беспокоила, было не понятно, обыкновенная тетка, лет за сорок с лишним, простое лицо, каких тысячи, не высокая, кругленькая – ни чего общего с тем стандартом, который он определил для себя много лет назад. Тогда, много лет назад от него ушла жена, яркий, ветреный мотылек, который при первом же возможном случае улетел туда, где вкуснее кормили и ярче одевали, улетел к его компаньону из Швейцарии. Ладно бы она улетела одна, но она увезла туда и их единственную дочь, сначала просто в гости, а потом когда девочке исполнилось десять лет и она смогла решать сама с кем ей жить, увезла насовсем. И так получилась в его жизни, что есть где то уже взрослая девушка по имени Снежанна, его родная дочь, которая практически не говорит по русски и присылает ему сообщения на почту два раза в год – на Рождество и на день его рождения. И все! Вот такая получилась не веселая история – сначала он пытался вернуть дочку, потом пытался хотя бы общаться с ней, а потом вдруг понял, что это бесполезно! Он ей не нужен! Ей нужна та комфортная, размеренная жизнь, которой она живет, а он со своей Москвой, со своими мыслями и делами ей не нужен! Совсем! И тогда он успокоился и определил для себя идеальный стандарт любовницы – блондинка, не старше двадцати пяти лет, идеальная фигура, ноги от ушей, симпатичное личико и ни какой любви, семьи и детей, только взаимно выгодное сотрудничество – секс – деньги, деньги– секс. Всё! Так почему же его так тревожит это соседство? Почему? Переваривая в голове эти не веселые мысли, он не заметил как задремал. Сон приснился яркий и цветной – мама, как в детстве, гладила его по голове и шептала на ухо: «Всё будет хорошо, Серёжечка! Вот теперь точно все будет хорошо! Только смотри на все душой, послушай меня, смотри душой!» он и проснулся, чувствуя мамино дыхание у себя не щеке. Его голова мирно покоилась на плече у соседки, от нее исходил не яркий запах сладких духов и еще чего то, что он определить не мог, рядом перед глазами был спокойный изгиб губ, чуть тронутых помадой, и так ему было хорошо лежать на этом плече, что он испугался самого себя! Простите, ради Бога! Да ничего, бывает – улыбка была спокойной и мягкой, просто улыбнулась, потому что так хотела сама, а не для того, чтобы понравится ему, зато дорога у Вас пролетела в один миг, сейчас уже и приедем, Вот только я хочу у Вас спросить, Сергей Васильевич, это девушка, Даша, она понимает, куда едет? Это же монастырь, мужской монастырь, ее в таком виде даже за ворота не пустят.

АННА

Господи, ну зачем мне это? Сидят все надутые, как индюки! И эта малолетка на заднем сидении, практически голышом! Как она собирается идти на экскурсию, её никто туда не пустит, а девочка видно стервозная, значит будет скандалить – мне это надо? И этот рядом, Сергей Васильевич который, сидит, кивает головой, сейчас уснет, одно спасибо, пахнет приятно, вода туалетная классическая, короче пахнет дяденька вкусно и это радует, а то нюхала бы сейчас, что нибудь резкое и агрессивное – головная боль была бы обеспечена. Плохо я к запахам отношусь, плохо, не все они для меня удобоваримые. Ну вот уснул, и, молодец, вон как удобно голову мне на плечо пристроил, сопит себе! Видела бы Зинка, обрадовалась! Разбудить что ли? Пусть голову уберет. Да ладно, пусть спит, то же наверное жизнь медом не кажется, раз в нашей дыре остается жить, да и семейка у него не очень, хотя может это первое впечатление – пусть спит, мне особо не мешает. Вот ведь она жизнь, еду не понятно с кем, чужой мужик спит у меня на плече, что ждет дальше не знаю, сейчас все на работе переиграют, и пойду я ветром гонимая, как та кошка Машка, с узелком через плечо. Ведь этот вот сопящий, главного бухгалтера точно своего приведет, зачем ему я, вторым бы хоть оставил. Может и правда ему по улыбаться? Нет, к черту! Если что, уеду к дочери в областной город, будем вместе квартиру снимать, найду работу, выкрутимся как нибудь, только вот дом жалко, зарастет весь. Ладно, чего за ранее расстраиваться, поживем, увидим! Скоро уже приедем, а вот, проснулся. Простите, ради Бога! Да ничего, бывает. Вот только я хочу у Вас спросить, Сергей Васильевич, это девушка, Даша, она понимает, куда едет? Это же монастырь, мужской монастырь, ее в таком виде даже за ворота не пустят. Алексей, ты как себе представляешь Дашин поход на экскурсию? Да говорил я ей, а она, в платье не удобно! Ну, значит будет сидеть в машине, и даже носа пусть не высовывает! Я из за нее с местными скандалить не собираюсь. Даша сморщила хорошенький носик и заканючила: Папик, почему это я должна сидеть в машине, здесь жарко и воняет! Ты вообще бы мог взять машину поприличнее и ехать отдельно, а не таким скопищем! И тетка эта тоже не в платье, почему она пойдет на экскурсию, а я нет?» Сергей Васильевич резко повернулся на сидении: Дарья, она для тебя не тетка, а Анна Яковлевна и не твое дело… Анна положила Сергею руку на плечо – вы не волнуйтесь, я вполне могу себя защитить. Вы, Даша конечно очень приятная девушка, но это не дает вам право обижать людей, да и называть своего друга « папиком» при всех, тоже не дает, вы наедине можете называть его хоть

«сусликом», а здесь он Алексей Васильевич, или хотя бы Алексей, потому что здесь, кроме вашей семьи, есть еще и посторонние люди, которым совершенно не обязательно знать все интимные подробности ваших отношений. Да ты мне просто завидуешь, старая вешалка! Сергей опять ринулся в атаку, и опять Анна удержала его. Ну что вы, милая девушка, чему я могу завидовать? Вашей оболочке? Да уже лет через десять она сдуется, грудь обвиснет, щечки потеряют свой румянец, кожа перестанет быть шелковистой. И что останется? А ничего не останется, потому что больше ничего нет! « Папики» будут становится все старше, все противнее, пока однажды вы не поймете, что подросло новое поколение наглых девочек, и вы уже не кому не нужны и это будет финиш! А пока решаем так, или ты, красота неземная, сидишь в машине и тебя не видно и не слышно, или в машине сижу я и экскурсии не будет у всех, потому что мой друг, который обещал нам тут все организовать, человек глубоко верующий и оскорблять его чувства я не собираюсь. Дашка заревела в голос, пыталась что то шептать на ухо Алексею, но он оттолкнул ее и отвернулся к окну.

НИНА

Записка принесенная Зинкой была действительно странной, вернее это была половина записки, кто то разорвал лист бумаги пополам, одна половина была у меня в руках, на ней четким каллиграфическим почерком было написано следующее:

«Потомок мой сюда придет, коль будет ум

лесом спят и в доме том хранится клад, та

когда то танцевал, где счастлив был, семь

Шагами вальса от всех стен отмерь три та

Но помни злато – это ложь! Наследст

найди!»

И что это за хрень! Абракадабра какая то! Я здесь ничего не понимаю, и где вторая половина? Зина, ты говорила, эта Ева хочет камешек с родных мест, а теперь говори мне честно и не смей врать, ведь она просила найти клад? Нет, Ниночка, нет, она сразу сказала, что прапрадед ее увлекался стихами, сам пописывал для себя, но все это иносказательно. Иносказательно говоришь, может быть, может, только знаешь, Зина, здесь конечно про клад написано, но клада этого никто никогда не найдет. Почему это? Ведь про него написано! Зина, на заборе тоже написано… Ну ты же сможешь разобраться? В чем? Здесь нет ни одной зацепки, ни одной! Кроме слово клад, которое так тебе нравится! Хорошее ведь слово! Слово то может быть и хорошее, только пустое! Пустое то, пустое, но только тот, кто за мной следом приперся, так не думает. Да пусть он думает, что хочет, а я об этом думать не буду! Нина! Я сказала не буду думать, ты хочешь думай, если от всяких дурацких записок у тебя свербит в одном месте, вперед, и с песней, но без меня. Зинка надулась, а я пошла варить борщ – война, войной, а обед по расписанию! Руки механически делали свое дело, мыли и чистили овощи, резали мясо, а в голове крутились совсем иные мысли, и хотя я пыталась остановить полет фантазии, но увы, мысли к сожалению отключить невозможно, не существует такого тумблера, которым можно щелкнуть и стереть с экрана слова прочитанной записки. А вдруг и правда? Вдруг действительно где то лежит клад? Иногда в жизни случаются такие вещи, что даже после того как все разъяснилось и улеглось по полочкам, все равно вызывают глубочайшее изумление – вот это да! В общем, чертик сидящей где то в глубине моей авантюрной натуры, забил хвостиком и подтолкнул меня рожками в бок. Я высказала ему все, что думаю и пошла в комнату к Зинке, та сидела за столом и вертела в руках злополучную записку. Давай ее сюда, подумаю, а ты иди борщ доваривай, и чаю мне принеси. С бутербродом или с печеньками? С ядом! От дури в башке! Ой, ну зачем же так радикально, повторила стервозина мои утренние слова и умелась на кухню. Через пять минут передо мной стояла любимая кружка с чаем, тарелка с бутербродами и большая шоколадка. Думай, Ниночка, думай, а я все сделаю, борщ доварю, посуду помою. Конечно сделаешь, еще бы тебе не сделать, ты же ведь, зараза, своего добилась! Фу, Нина, я не зараза.. я еще только учусь! Иди отсюда, ученица, а то я сейчас передумаю, так двоечницей и останешься! Я ушла, ушла, ушла и хитрая Зинкина физиономия скрылась в дверном проеме.

«Потомок мой сюда придет, коль будет ум

лесом спят и в доме том хранится клад, та

когда то танцевал, где счастлив был, семь

Шагами вальса от всех стен отмерь три та

Но помни злато – это ложь! Наследст

найди!»

Господи, ну что же он хотел сказать? Почему он? Может она? Нет, Зинка сказала, вернее Ева сказала, что прадед или прапрадед баловался стихами – значит он, но где же вторая часть записки, без нее тут черт ногу сломает и вообще почему решили, что это должно быть где то в наших местах? Зина! Что Ниночка, ты уже что нибудь поняла? Я тебе что, ясновидящая что ли? Рассказывай все, что тебе Ева рассказала. Зина села на стул, сложила руки на коленях, ну и впрямь примерная ученица – Ева сказала, что у неё мама болеет, что просит камешек с родной земли. Так это пропускаем, что еще говорила? Да не знаю я. Как не знаешь? Ты что просто взяла записку и поперлась с ней ко мне? Да нет, я с ней разговаривала, она просила у меня.. Зина, про больную маму я уже слышала, что еще? А что еще? Зина, я тебя убью! Ну маму Евы зовут Эльза, она родилась в Германии в конце сороковых, а её маму Елену, мать вывезла из России, предположительно из наших мест. Ева очень смутно помнит прабабушку, но говорит, что та была очень красивой женщиной, даже в старости, они жили одни, одни женщины, у них был свой дом и небольшая рента, на которую они и существовали. Они и сейчас живут в этом доме – Эльза и Ева, знаешь я видела их дом, он словно игрушечный, весь бело-розовый с небольшим садиком с розами. Ева говорит, что откуда у них дом и деньги, в семье никогда не обсуждалось и только уже в семидесятых Эльза открыла не большой парфюмерный магазинчик, который сейчас принадлежит Еве, миленький скажу я тебе магазинчик, но не думаю, чтобы он приносил необходимое количество денег, для содержания дома в таком образцовом порядке. Есть в прошлом этой семьи какая то тайна, но она не связана с этой запиской, ведь клад то если он есть, то он здесь, а денежки то, уже там и причем давно. Да Бог с ними с их деньгами, хоть какую нибудь зацепку Ева тебе дала? Да никакой, Елена была совсем малышкой и все, что она помнит это высокий бело-розовый дом и подъездную аллею, все, больше в ее памяти нет ничего, да еще слова матери, о том, что ее отец был отменным шутником и баловался стишками. Так с этого места поподробнее – значит дед Елены и есть тот человек, который оставил это, так сказать произведение искусства, а что стало с родителями Елены, может они вывезли из России ценности и поэтому у них до сих пор есть и дом и вклад в банке? Нет, Нина, насколько я поняла в Германию приехала только женщина с ребенком на руках, причем совсем молодая женщина, ее звали Мария и Ева говорит, что все разговоры о ней бабушка всегда быстро сворачивала, поэтому о Марии Ева ничего не знает. Да ладно, это их семейные тайны, пусть они сами в них разбираются, в каждой семье есть свои скелеты в шкафу, но теперь мы знаем, что дом был красивым, стоял где то за лесом и к нему вела подъездная аллея. А почему за лесом? Ты читать то умеешь: « лесом спят», скорее всего «за лесом спят». Читать то я умею, насупилась Зинка, соображаю я только не так быстро как некоторые и поэтому место мое на кухне – пошли обедать, борщ готов.

СЕРГЕЙ

Черт, черт, черт! Он их всех поубивает! Всех! Семья! Какая это семья, с которой тошно находится рядом, смотреть на это все, слушать весь этот бред и понимать, что ничего не изменится, что не будет Даши, будет какая нибудь Маша, которая прилетит к Лешке на запах денег, и так же будет называть его «папиком» и куражится над теми, кто находится рядом, потому что младший брат больше всего на свете любит себя дорогого и на остальных ему наплевать! Хотя сейчас, как ни странно, ему похоже стыдно, стыдно за свою бестолковую пассию, она вон ревет, а он к окну отвернулся и даже не смотрит в ее сторону, наверное все таки эта мамзель достала и его! А Анна Яковлевна то, просто молоток! Спокойно, размеренно, без крика, и все точки расставила. Даже я так не могу, не получается у меня воевать в кругу своей драгоценной семьи, а надо бы, причем надо давно! Надо заставить младшенького угомониться и не тащить в семью своих девок, есть жена, вот с ней и будь вместе, а на стороне можешь делать, что угодно, и с кем угодно, только чтобы у остальных от этого не болели головы. Сколько раз уже давал я себе слово, встряхнуть братьев, придать им ускорение, но все эти намерения убивают воспоминания, воспоминания о маме, о том как мы жили в маленькой полуподвальной квартирке в Москве, куда нас перевез отец с севера, когда родился Алешка. Родители выбиваясь из сил, тянули всю нашу троицу, мал мала меньше, отец работал дворником на трех участках, за нашу малюсенькую квартирку, с окном из которого были видны только ноги, проходящих мимо людей, а мама мыла подъезды и стирала чужое белье. А потом отец погиб, погиб совсем глупо, попал в чужую ночную разборку и получил нож в спину, умер сразу, на месте, виновного не нашли и остались они вчетвером. И мама взвалила на себя и отцовскую работу, а как же, иначе квартиру отберут и жить станет негде. Они помогали ей как могли, но по вечерам, когда мама устало садилась в старенькое, шаткое кресло, он прижимался к ее натруженным рукам и давал себе слово, что когда вырастет, не даст ей работать ни одной минутки, купит ей красивый дом с садом и будет кормить только вкусным, а не набившими оскомину, серыми макаронами. Он мечтал, а мама гладила его по голове говорила: «Все будет хорошо, Сережечка!» Хорошо не вышло, он не успел выполнить обещания, мама умерла, когда ему было всего семнадцать, сердце не выдержало, надорвалась, и они остались одни. Это просто чудо, что от него не забрали братьев, ведь он был несовершеннолетним, Игорю было двенадцать, а Алешке всего семь, но как то пронесло. Сергей перешел в вечернюю школу, днем мел свои участки, а вечером учился, учился до дурноты, до мушек в глазах. Он отлично понимал, что им никто не поможет, нет в этом мире ни кого, кто дал бы им хотя бы копейку. Иногда по ночам, слушая сопения младших братьев, Сергей думал о своих родителях, о их тяжелой доле, в их семье не было принято говорить о прошлом, но из обрывков фраз, полунамеков, он вынес для себя уверенность, что его прабабка, по материнской линии была сослана в Сибирь после революции, но почему одна, с маленьким ребенком на руках, что случилось с прадедом, откуда они, ни кто не знал, потому что бабушка Оля воспитывалась в детском доме, она смутно помнила, свою маму Таню, которая умерла от тифа. Даже в подлинности собственной фамилии бабушка не была уверена, единственное что у нее каким то чудом сохранилась, это маленькая деревянная шкатулка, расписанная яркими рябиновыми кистями. Шкатулка имела второе дно, причем обнаружил это именно он, Сергей. Когда ему было лет восемь, он играл шкатулкой, представляя, что она волшебная, скорее всего так ему казалась потому, что это была самая яркая вещь в их доме. Так вот разглядывая и поглаживая свою игрушку, он обнаружил, что одна веточка рисунка заканчивается сбоку крышки каким то маленьким выступом, перочинным ножичком Сережка надавил на этот выступ и снизу выехал плоский ящичек, в нем лежал листок бумаги, вернее половинка листа, на которой четким каллиграфическим почерком было написано:


«он клад найдет. Здесь дом и сад за

м где был пир, там где был бал, где я

ю любил и ей наследство сохранил.

кта и взамен себе награду ты найдешь.

во ты не прогляди, я спрятал, ну а ты»


Сергей показал свою находку родителям, они посмотрели, почитали, повздыхали и приказали положить все на место и забыть. Он положил и даже братьям не рассказал, но не забыл. Она так и храниться у него на дне старой шкатулки, которая за столько лет, так и не потеряла свои яркие краски, иногда под настроение, он достает записку и читает странный текст, пытаясь понять, кто и что хотел до него донести. А может и не до него, может это совсем не их шкатулка, хотя мама была уверена, что это ее единственное наследство. Да это и не важно, все равно ему ни когда не разгадать этот странный ребус, не понять писавшего, и не узнать кем он был, как жил и что хотел сказать.


1917 год

Евграф Семенович стоял на крыльце своего дома и вздыхал, тоска, тянувшая душу, была такой тяжелой, что, казалась, ее можно взять в руки, пощупать, потрогать, только вот выбросить, к сожалению, нельзя! А как бы было здорово, скатать её как снежный ком и выкинуть в лес, перекинув через высокие макушки лип подъездной аллеи! Увы.. ничего не изменится и принимать решение придется ему, потому что больше не кому – зятья далеко, воюют где то и нет от них ни слуху, ни духу, а дочери с маленькими внучками надеются только на него. Тоска, ох и тоска! Слава Богу, Полюшка не дожила до этих страшных дней, не видит того, что происходит сейчас в этом мире, не беспокоится и не тревожится за своих кровиночек! Лежит себе на горе высокой, у церкви с позолоченным куполом и нет у нее ни каких забот. А что ему, старому дурню, делать? Не знает он, ох не знает! Всегда все знал – как жить, как хозяйство и дом вести крепкой рукой, а сейчас растерялся – смотрит на своих мал, мала, меньше и не знает, как поступить. Бедная его седая головушка, и что так поздно женился! Женился бы во время, не только дети, но и внуки были бы уже взрослыми, да видно ждал пока Полинка его родится, да пока подрастет, вот и женился почти в пятьдесят, а до этого и мысли такой не было, сначала в полку служил, а как батюшка умер, домой вернулся, хозяйство запущенное поднимать, и поднял ведь, и сыроварню наладил и пивоварню, и побогаче многих помещиков их уезда стал, а все один, да один, приятели уже и пошучивать стали, что прямой путь ему в монастырь, в Лавру. Ан, нет – душа его просто ждала, спала свернувшись пушистым клубочком и проснулась теплым осенним днем. День был совершенно обычным и не предвещал ни каких перемен в его жизни, он ехал верхом к другу на именины, не яркое солнце золотило листву, растущих вдоль дороги деревьев, приятно грело ему спину, мысли текли не спешные, простые и теплые. Каурый вынес его за поворот, впереди с корзинкой в руках шла девушка, тяжелая русая коса при каждом шаге била по упругой попе, стройная фигурка склонялось в сторону корзинки полной краснобоких яблок, девушка в задумчивости тихонько напевала. И он решил пошутить, подъехав совсем близко, гаркнул – зашибу! Девушка рванулась в строну, упала на колени и рассыпала яблоки, Евграф соскочил с коня и кинулся на помощь девушке, из под челки на него смотрели испуганные голубые глаза – девчонка, совсем девчонка – лет шестнадцать, семнадцать – так в его жизнь вошла Полина, его любовь, его жена, мать его девочек. Они потом часто вспоминали эту первую встречу, и Полюшка радовалась, что не описалась тогда от страха и не намочила сарафан, а то ты бы меню описанную не полюбил – смеялась она. Я бы тебя любую полюбил, даже голую – я тебя сорок шесть лет ждал! Ну голую то, это понятно – хихикала жена, и он закрывал ее смеющейся рот своими губами. Как же ему сейчас ее не хватает, ее совета, ее жизнерадостности! А тогда, не посмотрев ни на какие приличия, ни на то, что она дочь простого поселенца, ни на то, что младше его почти на тридцать лет, Евграф уже через месяц заслал к отцу Полины сватов – он не мог без нее жить, не мог дышать, и только когда на утро после свадьбы, он увидел рядом на подушке милое, родное лицо, душа его успокоилась. На свадьбу, продав соседу часть земли, он подарил любимой перстень с сапфиром, и она никогда не снимала его со своего тоненького пальчика, а пять лет назад Полину унесла «испанка», и его жизнь остановилась, но потом он вспомнил, что есть еще две девочки – Таня и Маша, их дочери, их продолжение, и стал пытаться жить ради них. Перстень хотел оставить на руке Полюшки, но подумав, снял и повесив на шнурок, вот уже пять лет носит его на своей груди и разговаривает с ним, как будто разговаривает со своей любимой женой.

Внимание! Это не конец книги.

Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!
Купить легальную копию

Страницы книги >> Предыдущая | 1 2
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации