Текст книги "Право на любой ход"

1917 г., Зинаида Райх. Петроград – Соловки – Орёл

Пока Есенин гостил на родине, увлекшись Кашиной, роман Зинаиды Райх и Алексея Ганина продолжался. Чья была идея съездить перед помолвкой на родину жениха? Достоверно неизвестно. Поездка намечалась давно, чтобы познакомить будущую жену с родителями Ганина. Алексей и Зина позвали с собой в вологодскую деревню Сергея Есенина и Мину Свирскую, с которыми были дружны. Те с радостью согласились.

И радость та относилась вовсе не к внезапно возникшим чувствам между Зинаидой и Сергеем Есениным, который только что был серьёзно увлечён Кашиной. Если соотнести эти события с биографией Есенина, ему нельзя было оставаться в столице, ведь он дезертировал из армии Керенского. Есенин скрывался от властей сначала в деревне Константиново, и, ненадолго задержавшись в Питере, он предпринимает путешествие на север. С Ганиным или без него, но необходимо было срочно покинуть Петроград. Тут и подворачивается повод.

Наметили ехать не только на родину Ганина, но и дальше, на Белое море, на Соловки. Только денег на поездку ни у Ганина, ни у Есенина не оказалось, и тогда Зинаида Райх отдала свою «заветную сумму», скопленную за время работы в редакции «на чёрный день». И эта жертва стала совершенно понятной после упоминания и о дезертирстве Есенина, и о необходимости срочно уехать из Петрограда, ведь Зинаида продолжала плотно контактировать с людьми, которым власти угрожали и тюрьмой, и ссылкой. И помогала им.

Но Мина Свирская в последний момент ехать отказалась либо опоздала. Зинаида Райх стала единственной женщиной в этой компании путешественников. Несмотря на дружбу с Ганиным и намеченную помолвку между молодыми людьми, Сергей Есенин, поддавшись внезапному порыву, решил, что Зинаида должна принадлежать только ему одному. На чувство приятеля Есенину наплевать из-за врождённого нахальства. А гордиться перед красавицей есть чем: его стихи уже восторженно приняты публикой, вышла первая книга, а свои произведения он читал и перед царской семьёй, работая в госпитале санитаром.

Из воспоминаний Татьяны Есениной: «В июле 1917 года Есенин совершил поездку к Белому морю. Он был не один… двое приятелей… и Зинаида Николаевна… Уже на обратном пути, в поезде, Сергей Александрович сделал матери предложение, сказав громким шепотом:

– Я хочу на вас жениться.

Ответ «Дайте мне подумать» его немного рассердил. Решено было венчаться немедленно. Все четверо сошли в Вологде. Денег ни у кого не было. В ответ на телеграмму «Вышли сто, венчаюсь», – их выслал из Орла, не требуя объяснений, отец Зинаиды Николаевны. Купили обручальные кольца, нарядили невесту. На букет, который жениху надлежало преподнести невесте, денег уже не было. Есенин нарвал полевых цветов по пути в церковь…»

По другой версии, перед самой посадкой на пароход по дороге к Белому морю выяснилось, что Мина Свирская с ними не едет. Зинаиде с Алексеем Ганиным Сергей сказал, что его подруга не смогла к ним присоединиться по семейным обстоятельствам, а на самом деле Есенин с ней специально рассорился, чтобы девушка не мешала. Поэтому на пароход они взошли без Мины. Когда Есенин решил, что он без ума от невесты Ганина, от Зинаиды? История умалчивает. Светлые кудри и ласковые речи Сергея, перемежаемые декламацией стихов, вскружили девушке голову.

Э. Гетманский пишет: «В жизни Есенина было много женщин, имён которых он и назвать бы не смог. Где-то там, в далёкой Москве, остались его гражданская жена Анюта Изряднова и сын Юрий. Вспоминать о них Сергей не любил… Перед ним была женщина, чьи глаза пронзили его сердце навеки… Сыграли небольшую свадьбу, она была неожиданной даже для близких друзей Есенина, но все сошлись во мнении, что другого выхода нет, раз открылась такая неземная любовь».

Очередная версия предложения руки и сердца настолько романтична, что все девушки разом готовы поверить в её достоверность: «Зинаида хотела подольше оставаться на палубе, чтобы смотреть на проплывающие мимо берега, а не сидеть в душной каюте. Её чёрные кудри будоражили воображение мужчин. Она была так хороша, что на неё оглядывались и женщины, чтобы полюбоваться утончённостью черт.

Есенину не терпелось вызвать Зинаиду на решающий разговор. Впрочем, для неё это было неудивительно, ведь подобные разговоры Сергей заводил и в редакции. Как только Ганин отошёл в сторону на достаточное расстояние, чтобы не слышать разговора, Сергей решился:

– Зина, это очень серьёзно. Поймите же, я полюбил вас с первого взгляда. Давайте обвенчаемся! Немедленно! Если откажете, покончу с собой! Скоро берег… Церковь… Решайтесь! Да или нет?!

Как же страшно услышать «нет». Как невыносимо услышать «нет», но Есенин слышит упоительное:

– Да…»

А пароход-то оказался не только в воображении современного автора, а подтвердился в воспоминаниях близкой подруги Зинаиды Райх – Мины Свирской: «Для неё было до некоторой степени неожиданностью, когда на пароходе Сергей сказал, что жить без неё не может, что они должны обвенчаться».

По воспоминаниям В. Чернявского, сам поэт Есенин любил повторять о своём сватовстве на лоне северного пейзажа во время поездки на пароходе. А «самому поэту» надо верить, в отличие от воспоминаний дочери Татьяны Есениной, написанных со слов матери – Зинаиды Райх.

«Но почему в разговор Есенина и Райх не вмешался отвергнутый жених?» – можно задать вопрос. Почему Ганин согласился стать свидетелем со стороны невесты? То есть шафером на свадьбе? Видел ли он в Сергее Есенине известного поэта, заявившего о себе свысока, или оставил выбор за Зинаидой, не любя её вовсе? Но красавицей хотят обладать все без исключения мужчины. В том главная трагедия красавиц, и их тяжкий крест, который они несут по жизни… Ни на один вопрос не получить вразумительного ответа, поскольку этот момент биографии Зинаиды и Сергея множество раз толкован-перетолкован людьми, решившими, что могут на себя взять миссию быть толкователями чьих-то поступков.

Можно обращаться к разным версиям, но один факт неоспорим: 30 июля 1917 года Зинаида Райх и Сергей Есенин обвенчались в древней каменной церкви Кирика и Иулитты под Вологдой, что подтверждает запись в соответствующей книге. На Зинаиде свадебного платья не было, она одета в белую блестящую кофточку и чёрную шуршащую юбку. Не помня себя и забыв про несостоявшегося жениха Ганина, Зинаида и Сергей, казалось, искренне верили, что будут жить долго и счастливо.

Один из современников Есенина, явно близкий друг, которому поэт поведал не только сердечную боль, но и интимные подробности, пишет, что перед венчанием Сергей спросил Зинаиду, была ли она близка с Ганиным. Девушка не решилась сказать правду, возможно, потому что видела: в будущем муже слишком развит крестьянский дух.

Хотя вполне возможно, что Зинаида сказала, что не любила никого прежде так сильно, как Сергея Есенина, вовсе не собираясь обманывать жениха, ведь в городе царили более раскованные нравы, чем в деревне. Особенно в пору русских революций начала прошлого века, когда возродились и вовсе дикие фантазии отдельных идеологов о «свободных» женщинах. А фразу Зинаиды о том, что она никого не любила прежде, Есенин перетолковал на свой лад. Позже Сергей нередко попрекал Зинаиду, а иногда и вовсе доходил до исступления от мысли, что был не первым мужчиной в её жизни.

О поездке на север Есенин написал в 1917 году:

 
Небо ли такое белое
Или солью выцвела вода?
Ты поёшь, и песня оголтелая
Бреговые вяжут повода.
 
 
Синим жерновом развеяны и смолоты
Водяные зерна на муку.
Голубой простор и золото
Опоясали твою тоску.
 
 
Не встревожен ласкою угрюмою
Загорелый взмах твоей руки.
Всё равно – Архангельском иль Умбою
Проплывать тебе на Соловки.
 
 
Всё равно под стоптанною палубой
Видишь ты погордившийся скит.
Подпевает тебе жалоба
Об изгибах тамошних ракит…
 

Скорый союз не дал возможности привыкнуть к супружеской жизни, и снять квартиру сразу по приезде в Петроград не удалось.

Татьяна Есенина пишет: «Вернувшись в Петроград, молодожёны первое время жили врозь, и это не получилось само собой, а было чем-то вроде дани благоразумию. Всё-таки они стали мужем и женой, не успев опомниться и представить себе хотя бы на минуту, как сложится их совместная жизнь. Договорились поэтому друг другу «не мешать». Но это длилось недолго».

Возможно, Есенин вновь опасался оставаться в столице из-за дезертирства, поэтому в конце августа 1917 года супруги Есенины с приятелем Алексеем Ганиным оказываются в Орле, чтобы отметить скромную свадьбу, познакомиться с родителями и родственниками Зинаиды. Так полагалось по крестьянским обычаям, которых придерживался Есенин. Возможно, именно потому, что не было родительского благословения на венчание, они и не жили пока что вместе.

И опять с Ганиным!

Из воспоминаний отца Зинаиды, Николая Райха: «В конце лета приехали трое в Орёл. Зинаида с мужем и какой-то белобрысый паренёк. Муж – высокий, темноволосый, солидный, серьёзный. Ну, конечно, устроили небольшой пир. Время трудное было. Посидели, попили, поговорили. Ночь подошла. Молодым я комнату отвёл. Гляжу, а Зинаида не к мужу, а к белобрысенькому подходит. Я ничего не понимаю. Она с ним вдвоём идёт в отдельную комнату. Только тогда и сообразил, что муж-то – белобрысенький».

Так мальчишеский вид Сергея Есенина обескуражил тестя.

В сентябре 1917 года супруги вернулись в Петроград и поселились на Литейном проспекте, 33, где и зажили счастливой семейной жизнью. Неустроенному до тех пор Есенину все заботы жены вначале очень нравились. Он то и дело повторял с гордостью «У меня жена есть!» На правах требовательного супруга Сергун, как называла мужа Зинаида, пожелал, чтобы жена оставила работу в редакции и занималась только домашним очагом и семейным уютом.

Через сорок дней (нарочно или случайно именно сорок дней?) после венчания Зинаида поместила в эсеровской газете «Правда» извещение о своём выходе из партии эсеров.

Дочь Татьяна пишет в мемуарах: «Они вскоре поселились вместе. Больше того, отец пожелал, чтобы Зинаида Николаевна оставила работу, пришёл вместе с ней в редакцию и заявил:

– Больше она у вас работать не будет.

Мать всему подчинялась. Ей хотелось иметь семью, мужа, детей. Она была хозяйственна и энергична».

Из воспоминаний актера В. Чернявского, в годы дружбы с Есениным – начинающего поэта: «Жили они без особого комфорта, но со своего рода домашним укладом и не очень бедно. Сергей много печатался, и ему платили, как поэту большого масштаба. И он, и Зинаида Николаевна умели быть, несмотря на начинающуюся голодовку, приветливыми хлебосолами. У небольшого обеденного стола близ печки мы трое за разговорами… пекли революционную картошку…»

Друзьям Есенин благожелательно отзывался о жене, выделял её умение вести хозяйство, кулинарные способности, талант при скромном наборе продуктов готовить вкусные вещи: «Если бы она пошла по поварской линии, из неё бы получился мастер своего дела. Я не раз наблюдал, как она священнодействовала…»

Из дневника Блока: «Есенин теперь женат. Привыкает к собственности».

Однако времена были трудные, голодные, о собственности и не мечталось. По воспоминаниям современников, Зинаида в то время была человеком открытым, легко сходилась с людьми, любила общение. Она старалась ненавязчиво и бескорыстно помочь человеку, приободрить шуткой тех, кто переживал безрадостные времена, вселить надежду. Райх отличалась превосходным качеством, подмеченным не одним мемуаристом, – способностью притягивать к себе людей. Однако, в отца, была вспыльчива, резка в суждениях.

Зинаида фанатично любила Есенина, стремясь наладить семейный быт, создавая мужу условия для творчества. Сергею нравилось, что у него, как у всякого добропорядочного крестьянина, есть жена-красавица. А Зинаида была не только женой, но и другом Есенину, хорошо знала и читала стихи не только своего любимого Сергуньки, но и Блока, и Маяковского.

2012 г., Подмосковье

Крестовский проявился на следующий день после обеда в кавказском ресторане.

– Ириша, привет!

– Привет, коль не шутишь!

– Не обижайся! Я нашёл время и место, где мы можем пересечься. Ты говорила, что состоишь в Союзе писателей России?

– Да. И что? Тебе моё удостоверение нужно с подтверждением авторского псевдонима – Ирина Соломатина? Оно в Москве. Ведь сейчас у меня другая фамилия.

– А кстати, какая у тебя теперь фамилия?

– Голдберг.

– Да уж, нашла же ты себе фамилию… А за русского выйти замуж было не судьба?

– Я не фамилию искала, а любящего мужа. Так уж получилось забавно, что моя прабабушка носила фамилию Золотая, а в моей теперешней тоже золото присутствует – «голд». Правда, круто?

– Да уж! Круче некуда. Собственно, как всегда. Тут место одно для тебя престижное образовалось… Его для замглавы управы готовили, но она только что отзвонилась, что не сможет присутствовать. Слёзно просила найти достойную замену. Я сразу о тебе вспомнил. Не хочешь посидеть в жюри КВН?

– Странное предложение… Хотя должно быть интересно. Мы с дочкой часто смотрим КВН по Первому каналу.

– А я вообще его не смотрю. Так что хорошо – хотя бы ты в курсе…

– А ты сам там будешь?

– Да. Я же тебе обещал, что мы пересечёмся.

– А может, ты планировал пересечься после КВН? Уточни.

– Буду сидеть с тобой в жюри. А потом я занят.

– И где намечено проведение этого мероприятия? И во сколько оно состоится?

– В парке на открытой веранде в шесть часов вечера.

– Так там же комары зажуют! И холодно уже вечером будет…

– Оденешься потеплее…

– Это как у байдарочников: нет плохой погоды, есть плохая экипировка? Так, что ли? А вдруг дождь пойдёт?

– Я не понял: ты согласна или нет? – начинал выказывать недовольство Олег Крестовский, что явственно слышалось по раздраженному голосу. – Или ты отговорки ищешь?

– Я тяну время, чтобы решить, соглашаться на эту авантюру или нет. Мне же с дачи придётся возвращаться. А ты разве не знаешь, что от женщины нельзя ждать прямого ответа? Особенно от меня.

– А почему «на авантюру»?

– Не знаю. Просто я ещё в судействе не участвовала, хотя посидеть в жюри именно КВН было бы, наверное, интересно.

– А ты не гадай…

– Хорошо. Уломал-уговорил.

После КВН Ирина с Олегом расстались на бегу, толком не попрощавшись, поэтому на следующий день она отэсэмэсилась:

– Привет. Буду сегодня до пяти вечера в городе.

– Ириша, не уверен, что получится. Сильно занят.

«Уверен – не уверен… Занят – не занят… Что за детский сад?» – злилась Ирина, потому что через два дня прилетала из Германии, нагостившись у отца, дочь Маришка.

Когда раздался в следующий раз звонок телефона и высветилось на экране «Олег», Ирина отошла подальше от дочери и ответила:

– Привет.

– Привет, мой хороший.

Это он её так назвал – «мой хороший». А Ирину нисколько не удивило столь нестандартное обращение, потому что в семье Соломатиных тоже принято обращаться так к женщинам. И её папа так часто называл маму. А Ирина и сама до сих пор почему-то говорила иногда: «я пошёл» вместо «я пошла». От Олежкиного «мой хороший» защемило сердце, как от мгновенного выпадения из реальности. Будто на миг в детство вернулась, где была жива мама…

За долгими размышлениями Ирина нашла в них с Олегом столько общего, как будто не просто знала его сто лет, а жила с ним все эти годы бок о бок. Даже уловила, что разговаривают они одинаково, вставляя песенные или стихотворные строчки в продолжение собственных мыслей. Как такое возможно?

Ирина заметила однажды, что её младшая дочь жестикулирует, говорит, а иногда и забавно гримасничает так же, как её старшая сестра, дочь мужа от первого брака, с которой Мариша виделась не чаще пяти раз в год. Но это в них играет одна кровь – отцовская. А почему же друзья детства оказались так похожи? И подтрунивает Олег в разговоре так же, как Ирина или как её папа, от которого она и переняла эту манеру общения, эту привычку – слегка беззлобно подсмеиваться над собой и окружающими. Так легче жить.

Ей было сложно общаться с собственным мужем, у которого существовали явные проблемы с юмором. Супругу приходилось каждый раз объяснять, почему она сказала так, а не иначе. Прожив достаточно лет вместе, кое-что из мимолетных Иришкиных шуточек он стал понимать и даже смеялся вместе с ней. Но теперь, когда муж постоянно проживал в другой стране и появлялся в московской квартире, как ясно солнышко, в понимании снова наметился серьёзный напряг. И если Ирина с дочкой Маришкой смеялись над чем-нибудь в присутствии мужа, ну просто заливались от смеха, то глава семьи начинал их отчитывать:

– Что вы смеётесь?! Потом обязательно плакать будете! Нельзя столько смеяться!

Пророк выискался! А что же им делать прикажете? Плакать день и ночь? Но Ирина была абсолютно убеждена, что

ЧЕЛОВЕК РОЖДАЕТСЯ ДЛЯ СЧАСТЬЯ, А НЕ ДЛЯ СЛЁЗ.

Вот такое лирическое отступление получилось. А разговор после «мой хороший» продолжился.

– Всё совещаешься? – переспросила обиженная на сильную занятость Олега писательница.

– Хочется целоваться с того самого дня…

«Это он о том затяжном поцелуе после обеда, когда опаздывал и мчался на работу? Малоприятно осознавать, что какую-то там работу ставят выше меня», – подумала Ирина, но высказалась не в столь категоричной форме:

– Значит, не так уж сильно хочется, иначе бы нашёл время и место.

– Не ругайся. Дело есть дело.

– А я и не ругаюсь вовсе, – ответила она, насколько это было возможно, спокойно, хотя внутренне уже закипала. – Для того чтобы ругаться и выяснять отношения, у тебя существует жена. А я просто досадую, потому что мне не менее, чем тебе, сложно выкроить время для встреч.

Но где взять столько терпения, которого ей, поэтессе и романистке, всегда недоставало? Да, она импульсивная, иногда излишне, может, даже порой эксцентричная, но именно такой она нравилась мужчинам и себе самой, поэтому меняться не собиралась в угоду какому-то режиссёру, пусть даже с тридцатилетним стажем знакомства. Это её жизнь! Её, и ничья больше! Пусть себе командует женой дома и своими подчинёнными на работе! Ирина разозлилась на Крестовского не на пустом месте, а потому, что выражение «дело есть дело» достало её в собственном замужестве до печёнок.

«А как же я? Дело важнее меня? Зачем тогда мне нужны все эти деловые мужики (чёрт бы их всех побрал!), если в трудную минуту их не оказывается рядом со мной? Когда они необходимы для спасения даже моей жизни… Мало того, их не дозовёшься! – Ирина впервые задумалась, что Олег внутренне слишком походил на её супруга. – Этого мне только не хватало! Наступить на одни и те же грабли могла только я!»

А дни для встреч действительно было сложно выкроить. Июль у Ирины с дочерью был расписан под завязку ещё с весны, ведь в конце месяца на их даче намечены съёмки телепередачи. Отодвинув в сторону писательские дела, Ирина крутилась, как белка в колесе, надумав до приезда съёмочной группы немного преобразить дачный дом. Одно дело, когда они сами там живут, и совершенно другое – выставлять его на публично-телевизионный обзор. Она решила переделать устаревший водопровод и поставить вместо обычного поддона настоящую душевую кабинку, чтобы вода не брызгала во все стороны и не заливала пол на первом этаже.

Съёмочный день приближался катастрофически быстро, и постоянно возникали какие-то препятствия. Когда же этот ремонт закончится?! Но народная молва неумолима: ремонт невозможно закончить, его можно только прервать.

Преобразования в доме – это, так сказать, по ходу дела. Вроде как появился повод. Как там ратовал Крестовский за перемены и отстаивал свою точку зрения? Для Ирины «ждём перемен» перешли из глобальных масштабов в местечковые. Своя рубаха ближе к телу.

На самом деле снимать передачу будут не в доме, а на дачном участке, поэтому надо срочно было привести в порядок сад и огород, для чего Ирине пришлось нанимать дополнительную рабочую силу – гастарбайтеров. Но ими надо руководить и глаз не спускать, а то напортачат или будут отлынивать. Из-за этих любовий, нежданно-негаданно нахлынувших из небытия, Ирина и так выбились из намеченного графика. Дочь Маришка помогала по мере сил, взвалив на себя домашние хлопоты.

А пока Ирина занималась с рабочими огородными делами, мысли её скакали сами по себе. Почему-то в голове постоянно вертелась песня, написанная на стихи её любимого поэта Евгения Евтушенко:

 
Со мною вот что происходит,
Ко мне мой старый друг не ходит,
А ходят в праздной суете
Разнообразные, не те…
 

«Где он, мой нежданно возникший и пропавший дружок из детства? Опять пропавший. И не знающий обо мне теперешней ровным счётом ничего. Поговорить по душам мы так и не успели. Или он не хочет ничего знать, поскольку живёт какими-то своими придуманными законами, непонятными мне. А ведь ситуация в стихотворении Евтушенко до боли знакома и может повториться в нашем случае», – размышляла Ирина. А пока песня продолжала звучать фоном к её собственным мыслям:

 
… Совсем не та ко мне приходит,
Мне руки на плечи кладёт
И у другой меня крадёт.
А той, скажите, бога ради,
 
 
Кому на плечи руки класть?
Та, у которой я украден,
В отместку тоже станет красть…
 

«И как же, интересно, Крестовский отнесётся к тому, что его жена узнает: он уделяет какой-то женщине слишком много внимания – и решит отомстить древнейшим способом, изменив с первым встречным? – развивала мысль Ирина, прокручивая ситуацию применительно к нынешним реалиям. – Просто переспит с кем-нибудь, дабы избавиться от собственной ревности? А? Он об этом не подумал? Что Олег вокруг меня, как ворон, кружит? Зачем?

Жена Олега свободна, как птица в полёте, она ведь намного моложе его, кажется. Чем же он её собирается удерживать? Деньгами? Но он не так и богат, судя по всему. Или ей достаточно? Я её понять не могу, если честно. Или ей некуда идти и придётся возвращаться к родителям «в глушь, в Саратов»? В таком случае для Крестовского она – мина замедленного действия. Его супруге выгодно засечь мужа на измене и оттяпать часть новой квартиры, которая приобретена в браке, а потому она имеет полное право на половину… И подозрительно, что она не занимается его здоровьем, как полагается добропорядочной жёнушке. Олег выглядит значительно старше своих лет. Что уж говорить, он очень плохо выглядит!»

Так в Ирине разыгралось воображение романистки. Что поделать, такова натура… Она ещё кучу полукриминальных и криминальных версий могла накидать, продолжая размышления.

«Или жена по-настоящему любит этого обормота? Несчастная женщина! Хотя, не мне её жалеть. Молодая здоровая девка. И спальня новая приобретена, чтобы Олежек убаюкивал свою послушную «дочечку», которую так хотелось иметь, но которую не нужно выращивать: менять подгузники, кормить из ложечки, вытирать нос и попку, выхаживать во время болезней… Всё сразу готово! И можно выгуливать куколку-кралечку в свет, думая, что рядом с молодой девчонкой он будет выглядеть успешным… Но Олег выглядит ещё хуже рядом с ней».

Как там в продолжении у Евтушенко?

 
…О, кто-нибудь, приди, нарушь
Чужих людей соединённость
И разобщённость близких душ!
 

«Ну вот! На сегодня, пожалуй, всё! И огородные дела закончены, и песня подошла к концу. Можно поужинать с Маришкой, а потом улечься в своей комнате перед телевизором… И предаться мечтам», – Ирина расплатилась с рабочими и выпроводила за калитку.

Маришка сегодня накормила маму пастой карбонара, которую умела готовить в совершенстве. Дочь, как и мама, придерживалась итальянской кухни. Вот уж кому-то такое сокровище в жёны достанется! Только бы не влюбилась раньше времени. Хотя уже пора бы, ведь ей весной исполнилось шестнадцать. Сама Ирина в этом возрасте уже и влюблялась не раз, и расставалась со слезами и болью… Поэтому сейчас смотрела на взрослую красавицу-дочь с некоторой жалостью, опасаясь, что если уж дочку накроет любовь, то это может быть слишком серьёзно. К счастью, Маришка не такая влюбчивая. Она пошла скорее в прагматичного отца.

А Иринины мысли были целиком отвоёваны Крестовским, коль тот оказался на её горизонте. Она слушала щебетание Маришки за столом, пересказывающей ей очередной прочитанный детектив, улыбалась, а сама витала далеко: «Чего я хочу от Олега сейчас? Чего-нибудь необыкновенного, чтобы запомнилось до конца дней. Уверена, что наши с ним встречи ненадолго. Если он сейчас не находит для меня времени, что же будет потом? Думаю, что «потом» просто не случится. Мне это скоро надоест. Хочется с ним куда-нибудь сбежать от домашних дел, от моей Маришки, от его жены… Далеко-далеко… И всего-то на недельку… Пусть это будет хотя бы поездка в Сочи…»

Сама Ирина бывала там неоднократно, и с мужем, и с дочерьми – Майей и Маришкой. В лазоревский «Прометей» они ездили всей семьёй раза три или четыре с неугомонным Викушиным семейством, которое их и пристрастило к элитному отдыху на берегу Чёрного моря: жить в люксах, развлекаться вечерами по клубам, посещать улётные дорогие спа с тайским массажем… И всё это не в далёкой Турции, а в России. Просто удивительно!

«Но влюблённые мужчины меня в Сочи пока что не возили, – продолжала думать Ирина. – И ещё мне хотелось бы послушать, как Олег поёт и играет на гитаре. Не со сцены, не в ресторане, а мне одной, любимой. Только бы знать наверняка: любимой ли? Никто для меня не пел, за исключением, пожалуй, первого мужа, но это было махровое дилетантство, к тому же давно и неправда. Мне известно, что какое-то время Олег Крестовский пением и игрой на музыкальных инструментах на танцплощадках и в ресторанах зарабатывал себе на жизнь. Не так давно со сцены на площади подмосковного города я слышала, как он исполнял несколько песен со своей бывшей вокально-инструментальной группой. И отнеслась к происходящему весьма скептически, надо признать».

В перестроечное время Ирина от Крестовского шарахалась именно из-за ресторанов, она сама себе в этом призналась не так давно. Но в свете новых собственных открытий, касающихся Олега, она бы его пение выслушала совершенно по-иному. Одна из её близких подруг сказала после разрыва со своим возлюбленным, что

ОЖИДАНИЕ ЛЮБВИ ГОРАЗДО ПРИТЯГАТЕЛЬНЕЕ САМОЙ ЛЮБВИ.

А Ирина бы сейчас вслед добавила:

ПРЕДВКУШЕНИЕ СЧАСТЬЯ И ЕСТЬ СЧАСТЬЕ. НИКОГДА ЖИЗНЬ НЕ БЫВАЕТ ТАК СКАЗОЧНО-УДИВИТЕЛЬНА, КАК В МЕЧТАХ.

Поэтому она, «вся погружена в думы», решила отправить Крестовскому sms. И вмиг представила, как сейчас её сообщение засечёт бдительная жёнушка и выдаст Олежику по полной программе. Ох, как хотелось бы взглянуть одним глазком на эту сценку из жизни! Ничего личного! Просто писательский прибабах. Страсть, как Ирина любила скандалы наблюдать со стороны. Но не участвовать! Избави бог.

Раз понаблюдать за получением Крестовским sms невозможно и позвонить, чтобы побеседовать «вживую», тоже, Ирина продолжила разыгрывать композицию «Юстас – Алексу», как в «Семнадцати мгновениях весны»:

– Привет.

А после минутной паузы, чтобы Олег успел скрыться от посторонних глаз, написала вдогонку:

– Ты не хочешь спеть для меня лично?

Ответ пришёл незамедлительно, будто он не выпускал из рук свой телефон:

– Какую песню спеть тебе, родная?

Строчка из её любимой «Колыбельной»! Как же хочется услышать именно её в Олежкином исполнении! А ещё хочется быть под неё убаюканной, успокоенной, счастливой… Но… Не дано! Ирине осталось лишь добавить к эсэмэс-разговору, глубоко и с сожалением вздохнув:

– И эту тоже.

Потом Олег, видимо, куда-то вышел или, наоборот, зашёл в ванную комнату – конспиратор хренов! – и позвонил сам:

– Я очень скучаю по тебе и очень хочу увидеть, но мы так плотно готовимся к фестивалю, что у меня нет ни секунды свободной. То место для мероприятия ездили выбирать, то утверждали уже выбранное на высшем уровне. А у меня ещё эмблема не готова… Зашиваюсь… Чем занимаешься?

– С тобой разговариваю…

– Это понятно, а ещё чем?

– Сижу на даче с Маришкой и готовлюсь к съёмкам телепередачи. И немножко скучаю по тебе. Самую малость.

– В городе ты когда будешь?

– Мы с дочкой приедем завтра. А хочешь, я тебе стихотворение отправлю, как раз для твоего фестиваля?

– Конечно.

И поэтесса отправила набранный заранее текст:

 
Неторопливо летний зной покинул
В просторе вольном колыханье трав.
Я босиком на это поле выйду,
Чтоб сил найти, к источнику припав.
 
 
Сомкнёт меня в свои объятья клевер,
А разнотравье ложе застелит.
С волос спадёт сжимавший жёсткий гребень,
К земле прильну, к её теплу ланит.
 
 
И в этот миг смогу я с нею слиться,
Упасть в траву, смотреть на облака
Иль ввысь взлететь свободной певчей птицей
И трелью разлететься свысока…
 

Это стихотворение написано на заре её писательской деятельности, когда в основном приходили надрывные строки о неразделённой любви. Но это одно из её первых философских озарений, для самой Ирины ставшее в момент написания неким откровением свыше.

 
… Стать придорожным шелестом берёзы
Или вспорхнуть волшебным мотыльком…
Прими, земля родная, вытри слёзы,
Утешь ты дочь, что плачет о былом…
 
 
Закат залил небесье рыжей краской,
А на губах – лишь горькая полынь.
Вновь стали миражом чужие ласки,
Хоть ты, земля, в печали не покинь!
 
 
Я чувствую, что слёзы высыхают,
Что боль в душе не навлекла беду…
И жизнь прекрасна! Но я твёрдо знаю:
Как будет плохо – я сюда приду!
 

Перезвонил Олег:

– Красивое стихотворение.

– Под твою тему фестиваля, по-моему, подходит. Там как раз про возвращение к истокам…

– Я тебе ни разу ещё не говорил, но я с некоторых пор поклонник твоего таланта.

– Это с каких же?

– А с момента, когда в моих руках оказалась твоя книга стихов…

– Тогда я немного поторопилась с выпуском, к определённой дате готовила, а потом многие стихотворения отредактировала по новой. Они сейчас есть в интернете.

– Я про них и говорю…

– И ещё я подумала, что хорошо бы на твоём фестивале задействовать какой-нибудь узнаваемый символ, бренд. Не хочешь затасканные русские берёзки, как ты сказал, можно, например, за основу взять венок: и хороводы поводить можно, и на головы всем участникам надеть. И пусть это язычество, но всё же истинно русские истоки. Ведь на Ивана Купала девушки именно венки на воду пускают…

– Подумаем… Ты не сердись на меня, родная. Я постараюсь вырваться завтра. Позвоню.

«И тебе спокойной ночи, родной!» – подумала Ирина в ответ.

На Крестовского даже злиться бесполезно, потому что злость ни к чему не приведёт. Именно «ни к чему»: ни к плохому, ни к хорошему… Так зачем себя попусту растрачивать?

А после обеда Ирина с дочкой вызвали такси и двинулись в город.

…Ирина не могла терпеть неопределённое «позвоню». Просто ненавидела любую неопределённость, в силу того что изначально была технарём и не признавала никакой антипунктуальности. Для неё всё должно быть чётко и ясно. Крестовский как-то шутканул по этому поводу: «Как курьерский поезд». Да, именно так. Ирина и возражать не стала.