Текст книги "Серый ангел"

– Больше думай о духовном.

– Спасибо, но не раньше первого января две тысячи десятого года. До этого времени я зарабатываю деньги, без перерыва на благотворительность.

Женщина усмехнулась.

– Ой, какие слова громкие. Но учти. Человек предполагает, а судьба располагает. Яичницу с колбасой сварганить или омлет зажарить?

Очень, очень люблю покушать. Ценю вкус еды, разбираюсь в совместимости продуктов и диетах. Хорошей колбасой в доме не пахло, это я поняла еще вчера.

– Колбаса домашняя? Только честно.

– Магазинная. Своя будет через месяц, рано еще животину забивать, а с прошлого года все поели, – извинилась хозяйка.

– Тогда омлет.

После завтрака Кирилл сел на заднем дворе, где у хозяйки был огорожен небольшой выгон, и зарисовывал лениво пасущуюся живность. Овцы с барашками, четыре козы и трое поросят, привязанных за ногу. Мне кажется, это не рисовать, это на видеокамеру снимать надо. Зря на ней сэкономила, не подумала, что много интересного в пути встретится.

Толик мылся на заднем дворе, Анна разговаривала с хозяйкой о травах. Дикий серый кот лежал рядом с Анной на лавке, урчал от удовольствия, делая вид, что все понимает.

На дворе благоухало бабье лето. Сильно пахло близким лесом и скошенной травой. В саду за домом ветки смородины гнулись от тяжести ягод. Оранжевыми кистями хвалилась облепиха. У каждой яблони был свой оттенок яблок, от ярко-зеленых до темно-красных. Десяток клумб по всему двору радовали глаз охапками цветов. В общем, полная благодать. От такое-то богатьстьво да ближе к столице! Но… мечты, мечты.

Открыв багажник, я выставила на траву наши сумки и запасное колесо… Следующей была сумка Анны, я взяла ее, и моя рука тут же упала вниз от тяжести. Ничего себе у девушки силушка, несла свою сумку она очень легко.

Сняв чехол багажника и мягкую ткань темной простыни, я залюбовалась товаром. Темно-коричневые изогнутые «полена» лежали неровным слоем в три ряда. Я провела ладонью по шероховатой поверхности нашей добычи. Денежки мои, тепленькие.

Ощущение в ладони было завораживающим. Не я одна уверена, что от нашей добычи идет особая энергетика, тепло, сила…

– Что у вас там такое? – Анино любопытство были искренно женским. – Что можно было найти ценного среди сопок? Неужели вы черные археологи?

– Нет, не археологи. – Я повернулась к Анне. – И ничего опасного. Пойдем Кирилла уговаривать, нам минут через двадцать нужно выехать, а он весь в творчестве.

Анна повернула голову, всмотрелась в лист большого блокнота. На рисунке хутор выглядел иллюстрацией к русским народным сказкам.

– Интересно. Красиво.

Что именно рисовал Кирилл, меня мало интересовало. Я видела его светлые волосы, ставшие длиннее, открытую загоревшую шею, широкие плечи, сильную спину под трикотажем майки, сосредоточенный профиль тонкого лица и четкие движения сильных рук.

– Очень красиво.

* * *

Показывая всем видом пренебрежение к факту побега Анны, Лёнчик ни на минуту не собирался прекращать поиски. А тем более что так удачно сложились обстоятельства – он свободен во времени и в средствах.

С генералом ему обсуждать возвращение или наказание Анны не хотелось.

За сутки, прошедшие после побега Анны, Лёнчик выяснил, что по ближайшей к воинской части дороге проехало всего пятнадцать автомобилей. Из них десять принадлежат нефтяникам, четыре – гостям из города и только один – невиданной здесь до сих пор конфигурации джип-«табуретка» марки «Мерседес» был с номерами «69», которые обозначают город или область Тверь.

Но эта машина меньше всего под подозрением, слишком она броская – и марка, и номера.

Куда же Анна могла деться? Пешком – смешно. Рейсовые автобусы здесь не ходят, вертолеты вчера в округе не летали.

Без подготовки такое мероприятие не организуешь, и разумеется, что в Зоне есть соучастники ее побега. Но хрен они расколются, откровенничать никто с Лёнчиком не станет. В части Зоны с ним считаются, но в жилом секторе, в поселке, никто не хочет общаться. Неужели они чувствуют, что он при желании может задавить их в одну минуту?

Из десяти автомобилей, скучающих в просторном, сверкающем чистотой гараже, Лёнчик выбрал представительскую «Ауди», принадлежащую генералу. До города добрался за час.

Он остановил машину в центре. Здание администрации отделял от недавно построенного православного храма небольшой сквер. Лёнчик вышел из автомобиля и сел на свободную лавочку. Мимо прошли две хорошенькие девушки и обе с интересом на него посмотрели. Лёнчику они показались пресными. От них ничего не исходило. И от подавляющего большинства горожан тоже, они не только «не фонили», но не было даже намека на сотую долю хоть каких-то особых качеств.

Ладно, о своей исключительности он поразмышляет потом, а теперь необходимо спокойно посидеть и постараться услышать не людей, а сам город. Куда могла пойти Анна? Город молчал. Он не почувствовал здесь ее пребывания…

Зато Лёнчик понял, куда может привести след. Он слышал, что ребята из спецотдела и Гена, как главный врач, периодически обращались в местный паспортный стол по случаю списания документов или приобретения новых. Людские потери при производстве, развернутом в Зоне Топь, катастрофически велики, поэтому в архиве Аристарха пылились сотни паспортов и другие документы зэков, которые никогда не освобождались из Зоны по причине естественного убытия. Там же были и настоящие документы Анны и Лёнчика.

Лёнчик оглянулся на здание администрации. Интересно, где у них паспортный стол? Население всего города вряд ли было больше двадцати тысяч, следовательно, паспортный стол здесь один.

Лёнчик встал, особым движением, ладонью справа налево, сильно пригладил волосы, сделал несколько гримас, добиваясь улыбки на лице, и подошел к зданию. Поднимаясь по лестнице, он спросил супружескую пожилую пару, где расположен паспортный стол. Мужчина охотно ответил, женщина смотрела на Лёнчика с открытым ртом.

– Юра, ты видел? – услышал Лёнчик в спину. – Они бывают живые, эти киношно-журнальные красавцы.

Лёнчик решил, что впредь надо больше общаться с женщинами, они отзывчивее.

Начальницей паспортного стола оказалась толстенная дама ближе к пятидесяти. Как только Лёнчик вошел в кабинет, дама одной рукой схватилась за сердце, другой прикрыла рот, сдерживая возглас восхищения. Если бы у Лёнчика были в запасе сутки, он бы выяснил нужное и без денег, но гробить вечер и ночь на охмурение толстой тетки с небритыми ногами было жаль.

За пять минут общения Лёнчик объяснил начальнице, что она «слегка» злоупотребляет служебным положением, выписывая липовые документы. Его лично интересуют только женские паспорта.

Четыре минуты у начальницы ушло на его запугивание, пять минут на отрицание своей причастности и семь минут на слезы, со всхлипами, вытиранием глаз платочком и с жалобами на жизнь.

На последнем этапе «спектакля» Лёнчик встал, подошел ближе к женщине, уверенно выдвинул средний ящик стола и положил в него двести долларов.

– Ей по паспорту должно быть от двадцати пяти до тридцати лет. Место рождения и прописки значения не имеют. Оформление происходило, скорее всего, в этом году. О нашем разговоре никому знать не надо.

– Не надо? – Начальница вынула из косметички специальную ультрафиолетовую лампу, осмотрела «взятку» и твердо посмотрела на Лёнчика. – Записывайте. Женщина в списке была только одна. Анна Аркадьевна Арцибашева.

Глава 2

Я вела машину, рядом сидела Анна. Ребята на заднем сиденье играли в карты. Выигрывал, как всегда, Толик.

Впервые в жизни я оказалась так далеко от родного дома и бросила на произвол судьбы любимый магазин и еще более любимого сына Данилу. Но отпустить ребят одних – это было выше моих сил, особенно Кирилла, я ревновала его все больше с каждым днем. По какому праву?!

Дальняя дорога завораживает. Теплый ветер в опущенное окно, запах свободного пространства. Внутри меня, ровно посередине туловища, где-то между душой и животом дрожало предощущение скорого возвращения.

Если все случится, как я рассчитала, то наконец-то мы с Толиком сможем выкупить часть хозяйственного магазина, в котором работаем четвертый год.

Я по ночам просыпаюсь от счастья, когда мне снится моя мечта – я вхожу в собственный магазин. Снятся даже запахи свежеспиленных досок, темного машинного масла, клея, хорошего линолеума и металлического блеска нержавейки. А оставшиеся деньги я вложу в соседний туристский кемпинг, мы с Толиком высчитали, что деньги вернутся через год.

Сегодняшние владелицы хозяйственного магазина отдел стройматериалов не любят, им больше нравятся идиотские сувениры и слишком красивенькая посуда. Они ничего не понимают в торговле. На Селигере, где идет постоянное строительство и ремонт дачных домов и гостиниц, стройматериалы – самый востребованный товар, а все остальное «сопроводительные аксессуары».

Даме в возрасте и ее дочери вполне сознательных лет магазин достался неожиданно, по наследству. Основал дело прекрасный человек, который вкладывал в этот магазин душу. Но весной моего бывшего хозяина парализовало, и две курицы, мать и дочь, всю жизнь просидевшие за спиной делового человека, решили, что достаточно понимают в торговле. Дуры набитые. Хорошо, я человек честный и даже прибыль им какую-то приношу.

Но если совсем уж откровенно, за весну и лето мы с Толиком сделали столько денег, что впору открывать собственное дело. Только мы посчитали и решили, что искать новое место, вкладываться в строительство павильона и в рекламу стоит больших денег. А еще автомобильная стоянка, фонари на дороге, сама дорога.

Дешевле выкупить магазин с наработанной клиентурой.

В июле я послала Толяна к «курицам» для переговоров. Сама не решилась, боялась, что сорвусь, расскажу, какие они, мягко говоря, растяпы и столько упускают прибыли. Бабы-дуры заломили за магазин цену бензозаправки. Ладно, думаю, время пройдет, аппетиты снизятся. «Нельзя заниматься торговлей, не любя и не понимая ее, она обязательно отомстит» – это мне прежний хозяин с самого начала сказал, и я с ним согласна.

Я, Толик и Кирилл написали коллективное заявление об отпуске на август и отдали ключи от магазина этим «хозяйкам».

Через две недели дочка как бы нечаянно два раза прошлась мимо нашего дома. А у нас сборы в экспедицию, шашлыки на шампурах, вино сухое бордовой рекой, музыка из окон.

На второй день она и мамаша напрямую к нам зашли. Продавцы, которых они наняли на время нашего отпуска, больше курили, чем работали. На покупателей внимания мало обращали, к тому же у них бензопилу сперли. В этот раз «куры» просили за магазин на десять тысяч меньше.

Я бы тут же вернулась в магазин, бросив шашлыки, но ребята меня охолонили.

– Не торопись, Манюня, – философски рассуждал Толик, записывая в статью расходов покупку трех туристских комбинезонов защитной расцветки, – к концу месяца они еще десятку скинут. А ты забыла, сколько мы для поездки закупили, Данилу экипировали для поездки к бабушке? Неужели зря тратились?

Кирилл упаковал в свою сумку карандаши и листы бумаги.

– Слушай, а я думал новые места увидеть, эскизы набросать.

Он смотрел на меня, держа в руках набор пастели в двадцать четыре цвета. Только от меня зависело, положит ли сейчас Кирилл его в сумку, или, сдерживая раздражение, сунет его в пакет и унесет к себе домой.

Мой никогда не дремлющий голос предупредительно замигал оранжевой вспышкой. «Пусть Кирилл уходит, черт с ней, с этой поездкой. Делай, Манюня, деньги, а остальное придет само собой. В крайнем случае, купишь. Даже эту любовь».

«Ой, как неэтично и непоэтично. Настоящую любовь, как показывает мировая история, за деньги не купишь. А сколько появится новых впечатлений!»

«Кстати, я опять насчет „купишь“, – оранжевый голос легко „забил“ голубенький, – на поездку действительно потрачены немалые деньги, и их необходимо отработать. Я в сомнении…»

«Короче, мы едем, а то я потом всех сожру своим занудством за возможную потерю в деньгах и в… этих, как их… в эмоциях», – подытожил третий голос.

И я сказала: «Завтра едем».

Дорога была раздолбана, но проехать вполне можно. Время приближалось к двенадцати дня. Анна, прислонившись головой к стеклу дверцы, думала о чем-то своем. И тут резко обозначился мой второй голос: «Ну, спроси ее, спроси, интересно же…»

Анна обернулась ко мне, и я решилась.

– Анна, а как ты там, в тех местах оказалась?

Она улыбнулась, как будто давно знала, что ее спросят об этом, начала рассказывать. И тут начался странный эффект. Ребята нас не слышали, а я была здесь, сидела за рулем, и одновременно в другом времени, в другой жизни.

– Несколько лет назад, в Москве…

Я хотела перебить Анну, уточнить, сколько лет назад и, вообще, откуда она родом. Но не смогла. Пространство вокруг меня сместилось, и по волне голоса я оказалась в прошлом Анны.

– Наташа, она такая надежная… Она имела идеальный размер тела для любимой жены в России…

* * *

Наталья имела идеальный размер тела для любимой жены в России – пятьдесят четвертый. Сегодняшним субботним утром она позволила себе поваляться в кровати до одиннадцати часов и теперь крутилась в маленькой кухне, готовя обед, а заодно и ужин.

Десятилетний Вовчик, навалив в бордовый борщ полпачки майонеза, развозил в тарелке широкие круги большой ложкой. Отец Вовчика, имеющий честь быть мужем Натальи, тоже сидел за столом и делал вид, что его не тошнит от запаха еды, а холодную бутылку пива у лба он держит случайно.

Наталья, поправив длинноватый рукав халата, высыпала в утятницу приправы из трехлитровой банки, замерла на секунду и оглянулась на бледного мужа.

– Паша, чего это брат мой даже к обеду не поднялся, вы опять вчера сильно надрались?

Павел, повернув нос к открытой форточке, вдохнул зимний, с запахом снега, воздух, сощурился на яркое солнце и, сглотнув перегар, «бодро» ответил:

– Че, Наташ, все нормально. Припозднились немного, а так… не перебрали.

Наталья, сморщившись, недоверчиво наблюдала за попыткой мужа объясниться.

– Вы во сколько, Паша, приехали-то? В три?

Вовчик, равномерно размазав майонез по тарелке, попробовал борщ и отодвинул тарелку от себя.

– Они, мам, с дядей Гришей утром приехали.

Папочка поперхнулся, мать заинтересовалась и перестала резать хлеб.

– А еще они, мам, утром тетю какую-то с собой принесли, маленькую такую.

Мамочкино лицо менялось на глазах, Вовчик даже заволновался и решил ее успокоить:

– Они, мам, ее в дяди-Гришину комнату положили.

Папа смотрел ровно перед собой, на розовое пятнышко на кухонном столе.

Наталья тихо сказала: «Ага», метнула хлеб в раковину, нож в хлебницу и чеканным шагом двинула свое не хлипкое тело в длинный коридор, к дальней комнате.

Не теряя времени, Павел достал из холодильника еще одну бутылку пива. Потом Натаха, конечно, станет ругаться и клеймить его, но будет поздно. Пиво будет плескаться в животе, поднимая настроение.

Сначала она постучала не очень громко, согнутым пальцем. Молчание. На стук кулака тоже не ответили… Тогда она рассердилась.

– Гришка! Открывай, твою мать!

Наталья грохнула по двери ногой, в замке хрустнуло, и дверь раскрылась. Гриша, любимый брат, спал сиротой казанской, по-детски притянув ноги к животу, на матрасе, кинутом на пол, под тоненьким пледом.

На кровати сидела тощая прыщавая девица и со спокойным интересом смотрела на Наталью.

Девица была страшненькая, но, во-первых, вопреки ожиданиям Натальи, одета, а во-вторых, ноги у девушки были перебинтованы. Сквозь бинты проступала кровь.

Сзади Натальи тихо вздохнул Павел, подтолкнул жену в комнату и закрыл за собой дверь. Сделав глоток пива из бутылки, он протянул руку и хотел что-то сказать, но сказала девушка.

– Меня зовут Анна.

Голос у нее был удивительный. От этого заморенного существа ожидался писклявый дискант, а прозвучал низкий, глубокий голос.

Григорий открыл глаза и посмотрел на Павла:

– Мне это не приснилось?

Павел печально констатировал:

– Не-а, тут она.

Наталья села в кресло, поправила халат на мощной груди, показала мужу пальцем, где ему сесть, то есть на хлипкий стул, и, посмотрев в окно, разрешила:

– Давайте, мальчики, докладывайте.

Павел осмотрел свои домашние тренировочные штаны, потолок, рельефный силуэт жены.

– Мы, Наташ, из казино ехали. – Павел тоскливо заглянул в горлышко пустой бутылки. – Устали немного, соображали слабо.

– Во сколько?

– Соображали?

– Ехали!

– А… утречком. В полдевятого… Заворачивали к булочной, ты ж вчера вечером велела хлеба купить, когда мы погулять отпросились, мы ж помнили. Ну, заворачиваем мы к булочной, а там дорога не чищенная, по тротуару сугробы, а Гришка за рулем.

– Короче.

– Ну, чего? А эта идет. Скользит по тротуару. Где тротуар, где дорога, не понятно, а эта… девушка, скользит. И под машину. Мы ее немного протащили, там снег вчера подтаял, а сегодня с утра острый. У тебя есть новые колготки?

– Паша, куда ей мои колготки? На голове завязывать?

Двери в квартире были массивными, маленькому Вовчику было плохо через них слышно, и он тихо нажал на дверную ручку. Мама на поворот ручки отреагировала сразу.

– Вовчик, быстро на кухню! Доедай борщ!

Голос мамы свободно пробивал толстые двери, и Вовчик был уверен, что ее слышат соседи как сверху, так и снизу.

– Я понял, мам. – И он пошел играть на компьютере.

Наталья опять вздохнула всей грудью, но халат выдержал.

– Значит, пьяные-то, пьяные, а то, что за наезд в таком виде можете сесть года на три, все-таки сообразили.

Григорий одевался, сидя на матрасе, и оправдывался:

– Нет, Наташ, не в этом дело, жалко ее стало. Лежит около машины как цыпленок, не плачет, и вот так вот, – Григорий изобразил хватку мелкой птицы, – портфель свой лапками держит.

– У нее перелом?

– Слава богу, нет, но ноги мы ей ободрали здорово.

Девушка на кровати по-школьному тянула вверх правую руку, придерживая локоть левой.

– А можно? Можно мне руки помыть? А то они меня в машину засунули, сюда привезли и все говорили, говорили, а что я просила, не расслышали.

Наташа подошла к ней ближе.

– Ты, наверное, испугалась?

– Нет.

– В школу шла?

– Нет, на работу. Мне уже почти двадцать шесть лет. Честное слово. Я старшим кассиром в кинотеатре «Родина» работаю, на Семеновской площади. А можно мне руки помыть и маме позвонить?

– Естественно, можно. Ребята, помогите ей до туалета добраться. А может, лучше в больницу, а не домой? Вон как кровь проступает.

Аня улыбнулась.

– Все нормально. У меня свертываемость крови плохая.

От Белорусского вокзала Григорий и Анна ехали в потоке машин все медленнее и на Тверской, напротив бывшего Музея Революции, встали окончательно.

Солнце жарило в автомобильные окна с синего неба, чувствовалось, что скоро весна.

Две яркие девушки на тротуаре разговаривали, быстро-косо оглядывая проезжающих и проходящих. Мимо них прошла компания веселых ребят, модных, уверенных. Аня подумала, что никогда не впишется в такую компанию, как бы ни старалась. А сейчас Григорий отвезет ее домой и забудет как страшный сон.

Григорий жмурился от солнца, крутил головой, высматривая, двинулись ли передние машины.

– Два года в Москве не был, в лесотундре своей сидел. Надо же, сколько красивых девушек повылезало…

Анна посмотрела на свои обгрызенные ногти.

– Лесотундра это, где деревья карликовые растут?

– Да. Еще там леса, болота и сопки.

Стараясь не выглядеть слишком несчастной, Анна заглянула в глаза Григория.

– Знаешь, Гриша, а я мечтаю уехать из Москвы.

Григорий видел, что девушка старается ему понравиться. Девушка, конечно, страшненькая и совсем не женственная, но так приятно, когда на тебя смотрят с искренней влюбленностью.

– У нас в поселке почти четыреста мужиков и только двадцать женщин. Каждая чувствует себя королевой.

– В каком поселке?..

Григорий достал сигарету, включил зажигалку на панели автомобиля. Анна испугалась.

– Нет! Мне плохо будет, пожалуйста.

– Ладно, потерплю. Зона и поселок Топь – это огороженный участок суши, на территории которого находятся служащие Министерства внутренних дел и служащие Российской армии. Отдельно содержится контингент осужденных, которые под присмотром вышеперечисленных отрабатывают свой долг перед государством, добывая ценную руду в шахтах. В Зоне я работаю начальником охраны, то есть фактически начальником Зоны. А ты?

– В кинотеатре бухгалтером работаю. – Аня достала чистый ажурный платочек, приложила к носу. – Как же они все дымят, эти машины.

– Да, воздух у нас почище.

Анна увидела свое отражение в зеркале правого крыла. Лицо в частых прыщиках покрылось красными пятнами. Настроение упало, и она резко спросила:

– У вас на работу принимают?

– В смысле?

– Я могу приехать и устроиться на работу?

– Кем, Аня? У нас особая зона, у нас по своей воле не приезжают.

– А я хочу. Мне, Григорий, все равно мало осталось, и в Москве я никому не нужна. – Аня смотрела прямо перед собой, пытаясь не разреветься. У нее всегда были глаза на мокром месте, и это был еще один комплекс. – Стыдно сказать, рискую умереть девственницей. И это в двадцать шесть лет!

– Да ладно тебе переживать. Ты симпатичная… – Гриша почти не соврал. – Подлечишься и – вперед. А прыщики твои и комплексы – это возрастное…

От корявого, но все-таки комплимента Ане расхотелось плакать, но тянуло разъяснить ситуацию до конца.

– Это у меня окончательное. Это у меня мама в беременность облучилась. Они с папой в Курчатовском институте работали. На маме ничего не отразилось, все в плод пошло.

Как-то по-особенному посмотрев на Анну, ей даже показалось, что Григорий что-то вспомнил и сравнил, он пробормотал:

– Ты страшные вещи о себе говоришь.

– Зато честно. – Аня улыбнулась. – А вы в веселом месте, наверное, работаете и живете?

Григорий, отвлекшись от автомобильного руля, по-дружески хлопнул ее по коленке.

– У нас сложная работа, но служба есть служба. А ребята подобрались очень хорошие. Но у них есть жены, и вечерами они растаскивают их по домам. Приходится иногда скучать.

Машина набрала скорость, они выехали на набережную, к Каменному мосту.

На третий этаж Григорий внес Анну на руках. Прислонившись к косяку двери, их ждала мама Анны, Валерия Николаевна. Григорий чуть не выронил Анну от удивления. Валерия Николаевна была гораздо выше дочери и пугающе красива.

Мама посмотрела на забинтованные ноги дочери, побледнела и распахнула дверь.

– Проходите, пожалуйста.

Войдя, Григорий остановился, ориентируясь, куда нести Анну. Уже по коридору было понятно, что квартира принадлежит людям не только обеспеченным, но и с большим вкусом.

Валентина Николаевна распахнула дверь дальней комнаты.

– Сюда проходите. И, пожалуйста, побыстрее, надо успеть перебинтовать ее до прихода отца. Он может упасть в обморок.

Григорий положил Анну на диван и откланялся. От чая отказался.

Он вышел из квартиры, захлопнул за собой дверь и легко сбежал вниз. Сел в машину.

В квартире этажом ниже стоящий у окна худощавый старик проводил машину взглядом. Поправив тюль артритными пальцами, он обернулся к жене, смотрящей телевизор.

– Катенька, нашу соседку-заморыша уже на руках носят.

Старушка, в два раза меньше ростиком, чем муж, сделала громкость телевизора тише.

– Я просила тебя так девочку не называть.

Старик поморщился.

– Вот именно, что девочку. За восемь лет, что они здесь живут, она практически не выросла. А мне неприятно каждый день видеть инвалидку.

– Не повышай голоса, Стасик. – Семидесятилетняя Катенька откинулась к спинке кресла и улыбнулась. – А мне в ее присутствии всегда легче становится. Вот, например, сейчас я почувствовала, что она рядом, у меня суставы перестали ныть.

Стасик сел в соседнее кресло.

– Сначала ты потащила нас креститься в церковь на старости лет, а теперь еще и в мистику ударилась. Мы сейчас какой сериал смотрим?

– Не знаю, Стасик. Везде стреляют, предают, выручают любимых. Но ведь играют одни и те же. Я запуталась.

Лежа в своей комнате, Аня смотрела телевизор и тихонько плакала. Она впервые в жизни встретила настоящего мужчину, который с нею разговаривал как с женщиной и даже носил на руках.

В школе преподаватели обращались с нею как с маленькой. Друзей практически не было. Она дружила с Мариной, с которой вынуждена была сидеть за одной партой. О дружбе с мальчиками не могло быть и речи. Как девушку ее не воспринимали, на физкультуру она не ходила, было освобождение на всю жизнь. Она не могла пить алкоголь, зато очень хорошо училась. Как можно было с такой дружить?

Скорее всего, какой-нибудь отчаявшийся парень смог бы простить ей отличную учебу и заумные разговоры, но у нее грудь начала расти в одиннадцатом классе, а у Маринки к окончанию школы она разбухла до второго размера.

Дома Ане приходилось общаться с папиными друзьями, говорившими о физике и политике. Скука смертная, ей было не интересно ни то, ни другое, ей хотелось в клубы и на дни рождения. Она была два раза в клубе и пару раз на днях рождения и банкетах. Там ей становилось плохо, и она запиралась в туалете, испытывая головные боли и стыд за постоянную тошноту.

Мама советовала Ане поступить в авиационный или любой другой технический вуз, где большинство студентов юноши. И Аня даже доехала до МАУ. Но, увидев множество парней, закомплексовала до тошноты. Она реально оценила свое медицинское и психологическое состояние на каждой лекции и подала документы… на заочный факультет юридического института, где восемьдесят процентов студенток. Во время сессий происходило то же самое, что и в школе, девушки дружить с «занудой» не хотели, парни ею не интересовались.

В кинотеатре, куда ее устроила мама, она, в отличие от кассирш, никого не видела. А те каждую неделю меняли кавалеров, желающих знакомиться.

И вдруг такой необыкновенный случай.

Аня вытерла слезы и переключилась на музыкальный канал.

* * *

– Маша, тебя гаишник просит остановиться.

Голос Анны силой перетянул меня из Москвы в Зауралье. Я четко припарковалась на площадку поста ГАИ. Но все равно еще целую минуту я была там, с той болезненной девушкой, которая хотела быть счастливой.

Парень на дороге в сине-серой форме козырнул:

– Старший лейтенант Борисов. Ваши документы, пожалуйста.

Я машинально протянула водительские права с вложенным полтинником. Просмотр моих документов занял одну минуту.

– Все в порядке. Можете ехать.

– Спасибо.

Положив права обратно за зеркало над рулем, я не решалась завести мотор. Хотелось слушать и быть там, в той жизни. Но Анна молчала.

– А что было дальше, Аня?

– Потом расскажу, а то у тебя голова разболится.

– Уже… странное состояние. Как травки обкурившаяся.

– Сейчас пройдет.

Взгляд мой задержался на часах на зеркале заднего вида. Ничего себе! Три часа дня, а я не заметила. Вот и начинаешь верить в черные дыры. Щелк, и четырех часов жизни как не бывало.

– Маня. – Рука Кирилла легла мне на плечо. – Ты с утра ведешь, давай я сяду за руль.

«Правильно, – заурчал голубой голос номер два, – пусть проявляет заботу, привыкает». Оранжевый голос заставил мое плечо окаменеть: «Если этот сексуальный раздражитель оставит свою аристократическую лапу на твоем плече, мы сойдем с трассы через пять минут».

Руку Кирилла с моего плеча снял брат и захохотал мне в ухо.

– Машка, я с Кирюхой поспорил, что ты выдержишь до трех часов без обеда, а он был уверен, что только до часу. Я выиграл, так что его очередь вести. Тормозни вон у той харчевни, купим чего-нибудь пожевать.

Вот так, единственный братец испортил распрекрасное настроение. Кирилл просчитался в оценке моего аппетита, а совсем не горел желанием проявить внимание.

Мне почему-то стало так обидно, что я, предупредительно взглянув на Анну, тут же тормознула, отчего Толик и Кирилл влипли в передние кресла.

На трассе за Уралом мне нравятся не многолюдные кафе, а простые деревенские дома, на окне которых белеет бумажка с надписью «обеды». Останавливаешься напротив такого дома, сигналишь, из окошка выглядывает тетушка шестидесятого размера и машет рукой.

Заходишь в горницу, и в просторной кухне садишься за стол, покрытый белой скатертью, роль которой исполняет праздничная простыня. В окошко видна привязанная корова; с русской печки, размером в бронетранспортер, на гостей смотрят маленькие внуки и обязательная кошка.

Какие же здесь пельмени! Сказка! Бывают размером в два сантиметра, и глотаешь их один десяток за другим. А бывают не с мясом, а с жареной жирной рыбкой. Рыбка особая, не осетрина, но чем-то на нее похожая. И пельмени размером с пирожок. Съел три штуки, и дышать невозможно.

Под такие-то пельмени с рыбкой я и надралась сорокаградусной настоечки по самые брови. От обиды на брата. Отговорилась жарой, мигнула хозяйке, и пошла обедать в летнюю кухню. Аня, выказывая моральную поддержку, села вместе со мной во дворе.

Вылакала пол-литра самогонки. Аня опрокинула только одну стопку.

Я хотела еще пол-литра мутной жидкости протащить с собой, но бдительный Толик в последний момент прервал сделку, происходящую на кухне деревенского дома, и всучил пышной тетке мой жидкий трофей обратно.

Не меньше часа я мучилась от обжорства и перепития на переднем сиденье «Мерседеса», а брат вел машину и читал мне нотацию. И я почувствовала, что вполне созрела для убийства, и даже начала искать глазами в машине предмет потяжелее. В ту минуту, когда я начала тянуться к огнетушителю, Анна, сидящая рядом с Кириллом, заявила, что она хочет попробовать вести машину. Оказалось, что и водительские права у нее есть.

Толик вызвался помочь с инструктажем. Аня села за руль, а я оказалась рядом с Кириллом. При нем стонать было неудобно. Я молча смотрела в окно, пока не заснула…

Проснулась от ощущения близкого счастья. Оказывается, я спала, устроив голову на коленях у Кирилла, а он тихо перебирал мои волосы и смотрел в окно. Я полчаса притворялась спящей, чтобы продлить фантастическую ситуацию. Да я целый день готова была лежать у него на коленях, но мой организм требовал восстановления водного баланса. То есть одновременно похмелиться и пописать. Физиология штука упрямая, с нею спорить вредно.

При «просыпании» я с наслаждением облапала парня по полной программе, после чего покаянно попросила у брата пивка. Толик парень гуманный, к тому же пью я редко, так что после посещения придорожного овражка я усладилась выделенной мне бутылкой пива.

Вечером мы остановились в мотеле, в котором ночевали по пути к своей цели. Здесь было мало народа, недорогой ресторан и никаких дальнобойщиков.

Если бы Аня проявила к Толику хоть каплю сексуального внимания, я бы насильно засунула ее к нему в номер, а сама тихо бы страдала на соседней кровати второго номера. Но – нет! Что у Толика, что у Ани было настоящее друг к другу расположение, но исключительно дружеское.

Пришлось мне «страдать» в отдельной кровати, зная, что через стенку безмятежно спит Кирилл, и если снятся ему эротические сны, то главная героиня в них совсем не я. Надолго моих страданий не хватило, минут через десять я заснула.