Текст книги "Зона Топь"

Наступили беспутные девяностые. Разруха в умах, в производстве и в армии. Но Топь не закрыли. В Зоне накапливались медицинские феномены. И Аристарх как талантливый, можно смело сказать самому себе, гениальный ученый-медик не упустил ни одного факта.

На большинство людей длительная радиация действует отрицательно, кратковременной лечат заболевания. Но есть случаи, один на тысячу, когда радиация не просто изменяет организм человека, а перестраивает его. И тогда один из органов становится либо убийцей для человеческой особи, либо спасителем.

В какую сторону пойдут изменения, предсказать невозможно.

И еще бывают случаи уникальные, когда человек полностью становится панацеей от всех болезней. Любая клетка его тела, любое выделение организма может излечить и продлить жизнь другому человеку. Пока таких феноменов в Зоне появилось только два – Анна и Ленчик.

Зато особей, на органах которых можно было заработать, они с Геной, применяя авторские методы, смогли создать много.

Академик выпил вторую стопку. Написал вторую цифру. Девяносто два.

В девяносто втором году он привез в Москву несколько ампул сыворотки, предложив ее как средство для поднятия потенции. Лекарство произвело фурор. Пробыв в командировке неделю, Аристарх получил подтверждение, что у нужных людей не только повысилась потенция, но произошло общее улучшение самочувствия.

В открытую обещая омоложение и долголетие, он выбил льготы и кредиты для нового «медицинского объединения» на базе поселока Топь, клянясь не разглашать военной тайны. За оставшиеся ампулы ему подписали все представленные бумаги.

Выпив третью стопку, Академик написал третью цифру. Четыреста семьдесят восемь миллионов.

Первый миллион Академик заработал семь лет назад. Теперь сумма подходила к полумиллиарду.

Мог заработать больше, но пришлось вложиться в переоборудование маломощной, а теперь вполне современной собственной электростанции. Еще он построил автономный водопровод для Зоны и поселка, истратив больше нервов, чем денег, при согласовании с местной администрацией документов на добычу воды из артезианского озера, до этого сто лет никому не нужного.

Механизм военной службы работал без осечки. В его батальоне не было дедовщины, некого было «строить», рядовой состав начинался с сержантов. Отбирал контрактников лично Александр Сытин, начальник охраны Зоны.

* * *

Дом Ани оказался просторным и уютным. Из прихожей, которая здесь называлась сенями, мы прошли в холл, одновременно выполняющий функцию столовой и кухни. Из него в три стороны шли двери в комнаты.

В открытую дверь большой гостиной был виден накрытый к ужину стол, работающий телевизор в полстены, окна в бархатных портьерах, картины на стенах, резная мебель. И везде на полу лежали теплые оленьи шкуры.

Помимо печки в столовой гостиную согревал искусственным пламенем электрический камин. Все, как рассказывала Аня.

Пока я и новые знакомые топтались в холле, снимая и развешивая верхнюю одежду, Хавронья, растолкав нас, рванула к столу и, сев на толстую задницу, жадно нюхала еду.

А ведь ее, бедняжку, никто с утра не кормил. Только в самолете я ей, полусонной, скормила пяток пирожков. Но для девушки в центнер с лишним подобное угощение – что для меня один мандаринчик.

Осмелев, свинья приподнялась, поставила передние ноги на край стола и попыталась дотянуться безразмерным ртом до ближайшего салатника. Скатерть угрожающе потянулась в ее сторону, поехали тарелки и несколько кастрюлек. Бутылки вина и водки закачались.

Все замерли, ожидая звона разбивающейся посуды, но Сережка, оглянувшись на наши взволнованные лица, не спеша подошел к Хавронье и дотронулся до ее пятачка пальчиком. Хрюшка тут же сняла копыта со стола и ушла сидеть в сторонку.

Татьяна нашла на кухне миску, свалила туда не успевшую остыть картошку, мясо, два вида салата, хлеб и залила «ассорти» компотом и водкой.

– Пусть наестся и ложится спать. Ей тоже нужно отдохнуть.

Пока я мыла руки, а Татьяна и Аринай усаживали за стол детей, Хавронья счавкала полную миску еды, пукнула и завалилась спать на коврике.

Мы ужинали не меньше двух часов. Я рассказывала о своей жизни, Аринай и Татьяна о своей. Как я поняла, скучать здесь некогда.

– Девочки, я же не заказала телефонный разговор!

– Момент. – Татьяна подняла телефонную трубку и, поздоровавшись с каким-то Ванечкой, передала мне ее.

Ванечка, говоривший простуженным басом, выслушал мои телефонные цифры и пообещал дать звонок не позже утра.

Я в растерянности положила трубку:

– Только утром. Столько ждать!

Аринай и Таня переглянулись.

– Маша, да сейчас уже половина третьего ночи. У нас другой часовой пояс.

– А как же дети?

Сережа и Танечка ковыряли вилками в тарелках.

– А они сегодня целый день спали. Нам Гена посоветовал не держать их в рамках режима.

– А-а-га-а, – пропела Аринай. – Мы их балуем.

И тут грохнула входная дверь, потянуло холодом, и на пороге появились двое мужчин в военной форме. Оба сняли шапки. Высокий военный заговорил первым:

– Привет честной компании. Привет, Маша.

– Это-о мой муж, Са-аша, а второй Яша, Та-анин муж.

– Очень приятно. – Я встала, поздоровалась с мужчинами за руку. – Я вас помню, Саша, в прошлом году видела, вместе с Аней. Проходите к столу, поужинайте.

– Я тебя тоже помню, хотя выглядишь сейчас… немного по-другому. Не обижайся, но ужинать мы не будем, поздно уже. – Саша улыбнулся мне как старой знакомой. – Завтра вечером посидим.

Сережа, отодвинув салат, сорвался с места и уткнулся Саше в колени. Саша поднял его и поцеловал в нос.

– Ай, и действительно, засиделись, – затараторила Татьяна. – Танечка, беги к папе одеваться.

Танечка степенно слезла со стула, подошла к Якову и ждала, когда тот наденет на нее сначала кофточку, затем теплое, на гагачьем пуху, пальто.

Суета в прихожей заняла минут десять.

…И я осталась в доме одна, если не считать храпящую в углу Хавронью.

На моем телефоне было всего девять вечера. Спать не хотелось.

Скучно пожевав кусок мяса, я решила осмотреть комнату.

Книжный шкаф забит толстыми умными книгами, половину названий которых я не знала. У меня на книжных полках лишних книг нет – учебники по бухгалтерии и экономике, сто детективов и десятки детских книг Данилы.

В гардеробе висела одежда Ани, лежали стопы постельного белья, в ящиках – простое нижнее белье. Нижнее белье много говорит о женщине. Аня всегда отличалась скромностью и мудростью. Чистый ангел во плоти.

Под телевизором стояла тумбочка, за стеклянными дверцами которой лежали стопки дисков с фильмами и учебными программами и… стояли две бутылки. Одна с мартини, другая с коньяком. Обе начатые. Значит, Аня-ангел иногда пропускала рюмочку. Это радовало. Она еще не потеряна для общества.

Вернувшись к столу, я поставила перед собой мартини и коньяк. Ждать телефонного звонка стало веселее.

И он прозвучал после первого коктейля, смешанного мною из обеих бутылок.

Толик нетерпеливо выслушал сообщение о моем здоровье и удачном перелете. Я даже обиделась на его «да, понял, конечно».

– Толик, чем ты там занимаешься?

– Ниной, – честно ответил Толик. – Даня спит, Кирилл ушел к себе домой.

– Почему ушел?

– Решил нам не мешать.

– А-а, понятно… Ну, пока. Я перед вылетом перезвоню.

– Пока.

В трубке послышался Ниночкин голос: «Приветики от меня передавай!»

– Я слышу, Толик. Передавай ей тоже привет.

Положив трубку, я отхлебнула коктейля и сравнила время. Часы на стене показывали четыре утра, мой телефон – половину одиннадцатого. Дома я ложусь спать в одиннадцать. Встаю рано, дела в магазине заспаться не дают. Но сейчас сна не было ни в одном глазу. И что делать?

Вылупившись в телевизор, я пила смесь коньяка с мартини и щелкала программами, в восемьдесяти процентах из которых говорили на иностранных языках, с которыми у меня никаких проблем. Ни одного не знаю, хотя в институте сдавала английский.

Интересно, как себя чувствует Аня?.. Ёперный театер, это ж куда меня занесло?

«Будет что вспомнить, когда вы с Аней выпьете кофе на улицах Парижа, отмечая свое столетие», – взбодрил меня оранжевый голос. «Ах, это так гуманно! Ты просто героиня! Поехать в глушь, в морозы, в снега, чтобы поддержать подругу», – заворковал голубенький голосок. «А еще с твоей нынешней „красотой во все лицо“ лучше посидеть подальше от дома», – цинично вставил свою фразу внутренний болотный голос за номером три.

К семи часам утра местного времени я напилась вдрызг и наплакалась, жалея себя. Как легла спать в застеленную новым бельем кровать, не помню.

Проснулась от цоканья копыт.

– Это какая ж лошадь топчется у меня дома?

Открыла глаза – чужая гостиная, а рядом со мной страдальческие глазки умной свиньи.

И тут же зазвонил телефон. Протянув руку, я сняла трубку.

– Алло.

– Ма-аша, – женский голос в трубке тянул слова. – Мне только что позвонили с фермы, сказали, что готовы взять твою Хавронью на постой.

– Аринай, – я уселась в кровати. Изо рта шел холодный пар. – Не слышала, как там дела с Анной?

– Гена ска-азал, что хорошо. За тобой зайти? У тебя ручка болит, я помогу о-одеться.

– Заходи.

Я положила трубку и плотнее укуталась. Ничего себе – цивилизация. Всего в трех километрах отсюда, как говорят, сверхоборудование современной цивилизации, а тут придется чапать в сени, брать дрова и растапливать печь. Электрокамин вещь красивая, но маломощная.

Я посмотрела на пульт, лежащий на прикроватной тумбочке, щелкнула кнопкой телевизора и из любопытства нажала на кнопочку с изображением языка пламени. Ровно загудел и потеплел электрический камин.

Ничего, жить можно, только вот придется влезать в кроссовки, а не в мои любимые тапочки-арбузики.

Аринай зашла через полчаса, когда печка начала выдавать первое тепло. Пятилетний Сережка, не сняв валенок и не развязав шарфа, протопал ко мне и стоял в маленькой дубленке, чего-то ожидая.

– Поцелуй его, – пропела Аринай. – Он привык. Его и Та-анечку все в поселке целуют сто раз в день.

Я с удовольствием притянула к себе Сереженьку и поцеловала в холодную, пахнущую морозом детскую щеку.

Сережка с чувством исполненного долга отошел от меня и стал гладить нетерпеливо цокающую копытцами Хавронью. Но та выдержала недолго, побежала в сени и напрудонила там лужу размером с Аральское море.

Набросав в лужу мочи несколько тряпок, чтобы попозже вымыть пол, я оделась.

Скептически оглядев мою розовую куртку, Аринай нахмурилась.

– Ва-аленки забыла, и сверху надень что-нибудь. – Аринай протянула руку, и Сережка схватил ее, прижавшись лицом к ладони. – На улице минус два-адцать. Возьми вчерашний ватник, вон, у печки висит.

Подхватив под мышки Сережку, Аринай чмокнула его в переносицу и поставила на пол.

– Никогда не думала, что детей та-ак любят. Да, мой сла-адкий?

Сережа серьезно кивнул.

Мне в сердце кольнула игла. Мой-то сынуля там, в Твери. Мается без мамочки по музеям, терпит бабушку с дедушкой, мучающих его икрой, натуральными соками и познавательными программами каналов «Культура» и «Дискавери». Меня, между прочим, мама образованием особо не напрягала, времени не было, а на Даниле отрывается по полной. Даже грозится затащить в наш дом фортепьяно.

* * *

Охранника, он же по совместительству медбрат, звали Игорь. Он привел Жору в «гостиницу», отделенный стальной дверью коридор на втором этаже административного здания. В здании не содержали больных, и Жора минут пять размышлял, кого защищает бронированная дверь: персонал от гостюющих или наоборот?

Отперев массивную дверь, охранник ввел Жору в комнату с типовой гостиничной мебелью семидесятых годов.

– Располагайся. Здесь и сортир есть, и душ, и телевизор. А я сейчас, в момент обернусь.

Жора положил на кровать пакет с парой трусов, носков и зубной щеткой, прикупленных за неделю гостевания у Коли с Ирой. Очень хотелось есть, но на обильный ужин в богадельне рассчитывать не приходилось. Хорошо, если Игорь хотя бы хлеба вволю принесет.

Заглянув в душевую, Жора приятно удивился. Унитаз, ванна и остальная сантехника в идеальном состоянии. Махровые полотенца, туалетная бумага, чистящие средства, набор одноразовых бритв и даже комплект мужской парфюмерии.

Выйдя через десять минут из ванной, довольный и выбритый, Жора застал стоящего посередине номера Игоря с пакетами в руках.

– Ты уже? Слушай, так есть хочется. Можно здесь еды прикупить?

– Да ты чего, охренел? – Охранник с испугом смотрел на Жору. – У нас знаешь как строго? Если Юлия Гавриловна приказала накормить и напоить, следовательно, нужно исполнять. А то отымеет во все места за бесплатно. Подмогни.

Чем-то звякнув, Игорь поставил тяжелые пакеты на пол.

– Столовые приборы в тумбочке, там же стаканы. Сходи только ополосни.

Достав вилки-ложки, Жора опять сходил в ванную и, выйдя из нее с промытой посудой, теперь уже не удивился, а поразился.

Красная икорка в стеклянной баночке, нарезка балыка, селедка под шубой, семга на подложке, грибочки, лечо и еще что-то ароматное в пузатой банке. Черный хлеб, бутылка водки.

– Ты уж извини, – Игорь виновато развел руками. – Скромно, но у нас в больнице соблюдают Великий пост.

Сглотнув голодную слюну, Жора сел за стол, чувствуя головокружение от вкусных запахов.

Разлив водку, охранник поднял стакан.

– За знакомство, Жора.

– За знакомство, Игорь.

Выпили, поставили стаканы. Игорь закусил бутербродом с икоркой и кусочком лимона.

Жора, взяв в руку кусище хлеба, отложил в свою тарелку полбаночки икры, рядом шлепнул три куска балыка и три куска семги. Украсил тарелку грибами, кетчупом и чем-то ароматным из пузатой банки. Съел все за десять минут и сыто отвалился от стола. В общем, тоже закусил.

Выпили по второй. Отдышавшись от полстакана, Жора уже спокойнее подцепил на вилку селедку и лениво ее сжевал.

– Ничего себе у вас меню.

– Ой, да это какой-то богатый дядька оплачивает содержание твоего Леонида. Один из самых ценных пациентов. Нет, дела у нас идут плохо, честно сказать – полный звездец. Вот в былые времена… У тебя сигареты есть? А то у меня «Ява», сигареты-то я на свои, родные покупаю.

Жора достал сигареты, закурил. Охранник захмелел, пьяно заулыбался.

– И как здесь раньше было? – вернул его к разговору Жора.

– О-о! – оживился Игорь. – Раньше наша психушка была не больницей, а мемориалом советской интеллигенции. Сидели все – от физиков до лириков, включая политиков и военных. Сидели по воле государства. А директора магазинов, крупных заводов и прокуроры сидели по собственной воле, за отдельную плату, от тюрьмы косили. Я, правда, те времена только краешком застал, но все равно впечатляло. А теперь – срамота. У нас от лесопарка отгрызли половину, и мы ничего сделать не смогли. Не ремонтируемся третий год, а раньше за чуть подвернутый линолеум, за перегоревшую и вовремя не ввернутую лампочку, за случайного таракана премии лишали. Наливай, Жора!

Утомившись, Игорь в три глотка выпил полстакана водки и вытер набежавшую ностальгическую слезу. Закурив, он сфокусировал взгляд на Жоре.

– Слушай, парень, а с какого такого случая ты за Леонидом приехал? Дружок твой? И допуск у тебя есть. Ты что, тоже из секретной конторы?

Бутылка водки стояла пустая, у Жоры слипались глаза от усталости, но на вопрос необходимо ответить. И ответить правильно.

– Я бывший сосед Ленчика по дому, в одном дворе жили в Москве. – Жора закурил, на полминуты оттягивая дальнейшее полувральное повествование. – А год назад он приехал ко мне, попросил помощи. Я помог. Больше ничего сказать не могу.

– А и не надо. Что, бутылка кончилась? Быстро. – Игорь нагнулся к пакету, стоящему у стола. – Но у нас с собой есть!

И начал заваливаться вправо. Жора подхватил его.

Алкоголем от охранника разило удушающей волной. При ней от искры зажигалки мог вспыхнуть факел. Как он смог прикурить?

Усадив Игоря на стул, Жора похлопал его по щекам.

– Слышь, медбрат психушечный, ты держись. В номере второй кровати нет, класть тебя некуда.

– Понял, понял. Сейчас соберусь и к себе, в койку. А только… – Игорь пьяно ухмыльнулся. – Не отдаст тебе наша главврач Леню просто так. Ты его заберешь, и все, ку-ку с переворотом. Нету финансирования, нету тысячи евро в месяц. Не-е, она его не отдаст, придумает что-нибудь.

Вот он, пьяный момент истины. Куй железо, пока горячо.

– Игорь, я вот только не знаю, каким ветром Леню сюда занесло. Ты, наверное, тоже не знаешь? Вам же, обслуге, мало что говорят.

– Это я обслуга? – Игорь слабо махнул в сторону пакета на полу. – Я старший охранник. Возьми, там спирта полбутылки. Наливай. Соком обязательно разбавь, спирт настоящий, медицинский, самолично со склада спер.

Оценив состояние охранника, Жора по ресторанному опыту дал Игорю три минуты сознательного общения до полной потери осознанного поведения. Достав бутылку со спиртом, он разлил его по стаканам. Игорю четверть, себе одну восьмую, разбавил соком, размешал вилкой.

– Так говоришь, ты не простая обслуга? – Жора подал охраннику стакан. – Неужели знаешь что-то о Ленчике?

– Знаю, – загордился Игорь. – Криминальная вышла история, с мистикой. В прошлом году Леонид Тавренный хотел выкрасть детей, но его задержала милиция, которой помогала экстрасенс. Она-то и вышибла ему мозги. Взглядом. А мы его лечим. Ну, за нас, за мужиков.

Хлопнув стакан, Игорь поискал глазами сигареты, потянулся за пачкой, аккуратно положил голову на стол и тут же заснул.

«Переоценил мужика, – подумал Жора. – Ладно, утром разберемся».

Убрав остатки закуски в холодильник, Жора спокойно лег спать.

Из сказанного Игорем было ясно – никто так и не узнал о том, что Ленчик и он, Жорик, отправили в поселок Топь двух детей, Танечку и Сережу. Не состоялось второе похищение, от которого он усиленно отговаривал Ленчика. Значит, Анна его все-таки настигла и вышибла своей энергетикой энергетику Ленчика. Интересно. Зачем он теперь академику Аристарху? Надеется вернуть его к нормальной жизни?

Нет! Он не надеется, он уверен. Иначе не оплачивал бы содержание Ленчика. А «ожить» Тавренный может только в Топи. Что же – есть спрос, есть предложение. Цену он за доставку запросит немаленькую.

Завтра он либо официально, либо обманом вывезет Ленчика из Столбов.

* * *

Практически в каждом военном гарнизоне есть свинарник. Как бы вкусно ни кормили в офицерской и солдатской столовой, всегда остается несколько баков отходов, которые прямиком идут на прокорм свиньям.

В поселке Топь свинарник располагался, как положено, на краю поселка. Снаружи он больше походил на детский садик, а внутри на казарму.

Мы вошли и одновременно закрыли носы варежками.

Было тепло и отвратительно пахло.

Хавронья вышла вперед нас, огляделась, и ей здесь не понравилось.

Два прапорщика двадцати с небольшим лет, очень друг на друга похожие, на меня внимания не обратили, зато Хавронья произвела на них сильнейшее впечатление.

– Американка!

– Голландка!

Тут они наконец-то заметили нас. Перед Аринай и Сереженькой они, здороваясь, расшаркались кирзовыми сапогами, на меня посмотрели со снисхождением.

– Слушайте, а чего вы ее в наш свинарник? Таких свиней дома можно держать.

Я пожала плечами.

– А дома она писается.

Прапорщики дружно заржали, запрокидывая головы.

– Так ее выводить надо, как собаку. Ишь, рычит.

Хавронья, оскалясь, смотрела по сторонам и рычала, сверкая ошейником. Не нравилось ей здесь все больше и больше. И свиньи не проявляли теплых дружеских чувств, брызжа пометом и визжа от неудовольствия.

– Ишь, революцию устроила. – Прапорщик закурил сигарету без фильтра. – Нет, не уживется она здесь.

– Зарезать ее, что ли? – деловито наклонив голову, спросил второй прапорщик, примериваясь к Хавронье.

– Мама! А что это за звери? И почему они ругаются?

Голос Сережи звучал не совсем внятно и дрожал от страха. Хавронья для него была существом, не похожим на других свиней.

Аринай оценила обстановку и вывела Сережу из свинарника.

– Ма-аша, мы тебя сна-аружи подождем. И не слушай ты их.

– Слушайте, Маша! – Сержант с метлой в руке подошел ко мне, ему приходилось почти кричать из-за свинячьей какофонии: – Вашу примадонну нужно или забить, или забрать.

Хавронья, поняв, что речь идет о ней, завертела толстым задом, затопала коричневыми копытцами ко мне и потерлась мордой о мои джинсы. О том, чтобы отдать Хавронью кому-то в виде отбивной, не могло быть и речи.

Погладив жесткую шерстку, я взяла Хавронью за ошейник и повела за собой.

На выходе из свинарника, в котором начали постепенно стихать визги и писки, нам навстречу рванул Сережа, обнял и поцеловал свинью в умную морду.

– Аринай, – я выволокла наружу Хавронью с повиснувшим на ней Сережей. – А возьми ее к себе. Будет вместо собачки. Она, конечно, не маленькая, но места у тебя в доме хватит.

Аринай минуту разглядывала Хавронью, а та счастливо хрюкала от внимания Сережи.

– Ла-адно, ради сына возьму. Я читала о полезности вся-аких собак, лошадей, свиней. Они благотворно действуют на детей с отклонениями. Во-от прикол будет, когда Саша вернется с работы, а у нас свинья сидит в красном углу. Се-ережа, веди Хавронью домой.

Сережа, вцепившись в ошейник свиньи, с самым серьезным видом потащил ее в сторону своего дома.

– Все, теперь в нашем доме со свининой будет завязано. Маш, а ты оста-анешься до дня рождения Гены?

Я остановилась от неожиданности.

– Да ты чего, меня дома ждут.

– Ге-е-ена! – неожиданно громко закричала Аринай. – Иди к нам. Смотри, какой пода-арочек нам сделала Маша.

Геннадий, глядя только на меня, подошел ближе.

– Привет.

Я отворачивалась, стесняясь лица с синяками под глазами, но Гена уверенно взял меня за подбородок и с профессиональным интересом разглядывал лицо.

– Через неделю не останется ни следа, сможешь заигрывать с мужчинами. У нас тут желающих – четыреста человек.

– А меня никто не интересует, – неожиданно заявила я. – Если только ты сам, Гена.

Аринай улыбнулась, а Гена, кажется, испугался. Лицо его посерьезнело, и он отпустил мой подбородок.

– Пойдем в медпункт, я посмотрю твою руку и ребра.

Сережа оседлал Хавронью, и та повезла его дальше, разъезжаясь копытами по утоптанному снегу. Аринай побежала вслед за ребенком, но тут же остановилась.

– Гена-а, Маша хочет к тебе на день рождения, а ты ее не пригласил!

– Я не хочу! – почти прокричала я и увидела глаза Геннадия, как будто его обидно ударили. – То есть хочу, но мне же домой надо. У тебя когда день рождения?

– Через два дня, в субботу, – тихо сказал Гена, и от его голоса у меня сладко заныло в груди. – Пойдем, времени мало, после обеда мне опять в Зону ехать.

Неожиданно Аринай подмигнула мне и сжала руку в кулак, выражая поддержку.

Я улыбнулась в ответ и поспешила за Геной по узкой тропинке.

– Как там Аня? – спросила я, задыхаясь.

– Спит. Не разговаривай на морозе. – Он оглянулся в момент, когда я, поскользнувшись в валенках, хлопнулась попой в сугроб. Гена взял меня за руку и потащил за собой. – В медпункте все расскажу.

Я шла, чувствуя руку Гены, и мысли мои были абсолютно грешными.

«Маня, ты утром себя в зеркале видела? За сутки ты мало изменилась. – Обрадовал меня болотный внутренний голос. – Снимет он с тебя сейчас ватничек, затем куртку в разводах, после свитер, а потом футболку. И после всего раздевания толстого кочанчика увидит эластичные бинты, не смененные со вчерашнего дня. А под ними зеленовато-желтые разводы сходящих синяков в розовых следах от стягивающих бинтов. Душераздирающее, незабываемое зрелище!»

Медпункт отличался от других типовых деревянных домов поселка только вывеской над крыльцом.

При нашем приближении к дому на крыльцо выскочил молодой парень в зимней военной форме.

– Товарищ полковник, дом я протопил, полы помыл… – Парень докладывал, с любопытством поглядывая на меня. – Что будете заказывать на обед?

– Что будет в меню, то и съем. Ты свободен. Проходи быстрее, Маша.

Подталкивая меня в спину, Гена открыл дверь, одновременно спихивая с крыльца любопытного сержанта.

Я вошла в дом. То, что у Ани служит кухней и столовой, здесь было заставлено типичным медицинским оборудованием приемного отделения больницы. Была даже рентгеновская мини-установка.

Первым делом и я, и Гена сняли валенки. Что дальше делать, я не имела понятия.

– Раздевайся, я пока руки теплой водой вымою.

– Так у меня же гипс.

– Пуговицы расстегнуть сможешь.

Не споря, я справилась с пуговицами ватника и молнией куртки. Сложила их на пол, рядом с банкеткой, заправленной клеенкой и простыней.

Стащив с себя джинсы, я села на холодную простыню и разлепила липучки кроссовок. Кое-как справившись с ними, со штанами и носками, я втиснула ноги в кроссовки и покашляла, привлекая к себе внимание.

– А свитер и футболку я сегодня ночью не снимала, боялась замерзнуть.

– Встань и подними руки.

В белом халате и в домашних тапочках Гена смотрелся особенно привлекательно.

Стянув с меня свитер и футболку, Гена тут же стал скручивать с меня эластичные бинты.

Опустив глаза, я обнаружила на теле только следы бинтов. Синяков не было. Освобожденные, в розовых полосках груди нагло смотрели в стороны четвертым размером.

– Давай шлепай на рентген.

Гена не выдержал и хлопнул меня по попе. Я не возражала. У меня, в отличие от Ани, нижнее белье дорогущее, красивое, не стыдно показать.

Сначала Гена сделал снимок груди, потом руки. Я дрожала от холода. Накинув на себя куртку, я сидела на банкетке и синела, замерзая.

Развесив сушиться два снимка, Гена бросил на меня раздраженный взгляд.

– Иди в комнату, вон туда, там натоплено.

Комната «вон туда» оказалась… спальней. Я, наплевав на приличия, тут же залезла под одеяла и дрожала, ожидая, когда по телу пойдет тепло.

Нет, не может быть никакого плана соблазнения в действиях Гены, нет. Он привык к терпеливости военных, а тут я – тепличная женщина. Пожалел, как друга. Он вон какой харизматичный, да ему только до города доехать, любая баба его будет… А вдруг?

Вдруг я еще как женщина привлекательна? Согласна ли я буду? Почему «буду»? Я уже вся согласная. Нет, он на меня смотрит только как на подругу Ани. То есть друг моего друга мне друг. И не больше. А жаль. После ночного рева я навсегда распрощалась с Кириллом и стала свободной. Лечение, что ли, на меня так действует?

Хочется Гену, честно и откровенно – хочется. А не получится. Не реагирует он на меня как на женщину, хоть ты тресни.

Гена вошел в спальню, держа в одной руке влажные рентгеновские снимки в железных рамках, а в другой мои вещи. Вещи положил на стул и сел рядом со мной на кровать.

– Вот смотри.

Я тупо уставилась в свое черно-белое нутро на снимке. Понимала бы чего.

– Гена, куда смотреть-то? Ты мне пальцем покажи.

– Смотри. Ребра у тебя срослись лучше, чем ожидалось. Бинтовать тебя больше не буду. А вот с рукой, вот видишь? – Гена стучал пальцем по второму снимку, а я впитывала запах почти незнакомого мужчины, и он мне нравился. – Видишь, здесь фаланги срослись, но я бы еще денька два подождал, а после бинтовал бы неделю, для контроля.

Еще раз посмотрев на снимки, я перевела взгляд на лицо Гены, на его небритый подбородок, на губы, на крепкую загорелую шею. Голова «отъехала», захотелось поцеловать Гену. Еле сдержалась.

Хватит! Все я да я первой начинаю. Или я не настолько мужчинам нравлюсь, как другие женщины, или у меня терпения не хватает, когда они свою инициативу проявят.

Но сейчас я сжала в руках одеяло, натянула на себя до шеи, тряслась от желания, но терпела.

Видимо, у меня изменилось лицо. Гена как-то странно на меня посмотрел, отложил снимки и протянул к моему лбу руку.

– Ты чего, болит что-нибудь?

– Голова кружится.

Потрогав лоб, Гена пожал плечами:

– Температуры нет.

И тут я дала слабину, не выдержала, поцеловала его в ладонь.

И все… Его рука переместилась с моего лба на шею, легко выдернула одеяло из сжатых кулаков, дотронулась до груди. Губы проделали тот же путь по моему телу.

Его вторая рука расстегивала халат, военную рубашку. Я стала ему помогать.

Через минуту я лежала на диване, прикрытая только Геной и гипсом на левой руке.

Еще через десять минут мы сидели на диване и с удивлением смотрели друг на друга.

Я потянулась за джинсами и трусиками, оказавшимися на подушке, но Гена перехватил мою руку.

– Подожди, сейчас все начнется заново.

Я поцеловала Гену в плечо.

– Мне холодно.

Гена нащупал одеяло, уложил меня, лег рядом и накрыл нас.

– Ты извини, что так быстро.

– Обалдел? – Я перевернулась на живот и легла ему на грудь. – Не собираюсь тебя хвалить, просто скажу… ничего не скажу. Здорово и все.

Я поцеловала его грудь, плечи, живот и далее по списку. И все началось сначала.

Через некоторое время мы оба лежали и смотрели в побеленный потолок.

– Ну ничего себе, медосмотр в глухом поселке, – сказала я вслух. – Такого в моей жизни еще не было.

– В моей тоже. – Гена нехотя натянул майку.

А мне захотелось есть.

– Гена, в твоем доме есть холодильник?

– Есть. Очень современный и очень пустой. Мы пойдем обедать в столовую, к Татьяне.

– А тебе не стыдно будет со мной? – Я показала на свое лицо.

– А что у тебя особого с лицом? Ты бы видела наших после недели встречи Нового года. Некоторые забывают, какое на дворе число. – Обшарив всю кровать, Гена нашел трусы. – Потом Рождество, а дальше старый Новый год. Запои с мордобоем, отсутствие баб, и у всех мужиков на фоне спермотоксикоза возникает синий цвет опухшего лица и фингалы под глазами. Вставай, пойдем. И не комплексуй. Завтра намажешься крем-пудрой и будешь королевой.

Я только немного успокоилась и кокетливо улыбнулась, как он добавил:

– …Особенно это будет эффектно на сегодняшнем фоне.

Я даже рассердиться не смогла, настолько было хорошо.

– Беги в душ и сразу в столовую. Думаю, все уже запарились нас ждать.

* * *

Четыре последних года избранное количество офицеров поселка собиралось в гости к Галине Сергеевне, в город. Предлогом был день рождения ее сына Андрея.

Уже никто не задумывался, почему стало традицией ездить в город на день рождения к пацану, которого многие видели только раз в год. Но все радовались возможности погулять два-три дня в обществе городских женщин, страдающих без мужского общества.

Ко дню рождения Андрея готовились загодя. Скидывались деньгами, обсуждали программу на первые два дня празднования. Рисовали плакаты, сочиняли поздравления, объединяя с этим днем рождения дни рождения еще трех человек, попадавших под знак зодиака Дева. Чаще всего программа выполнялась только наполовину, но, как всегда, недельные приготовления к празднику были важнее самого быстро проходящего праздника.

Четыре года подряд деньги на празднование вручали Галине Сергеевне насильно, с лихвой перекрывая ее затраты, а она отнекивалась, убеждая, что ей накормить пятнадцать-двадцать человек совсем не в тягость.